Книга: Крестики-нолики
Назад: 9
Дальше: 11

10

– Входите, входите, кто бы вы ни были!
Совершенно незнакомые люди взяли у Ребуса пальто, перчатки и бутылку вина, и он оказался в прокуренной квартире, на одной из тех многолюдных, шумных вечеринок, где легко улыбаться гостям, но почти невозможно ни с кем познакомиться. Из коридора он попал на кухню, а оттуда, через внутреннюю дверь, – прямиком в гостиную.
Стулья, стол, канапе были отодвинуты к стенам, и комнату заполняли оживленные, радостно галдящие танцующие пары – мужчины были без галстуков, в прилипших к спине рубашках.
Вечеринка, по-видимому, началась раньше, чем он предполагал.
С трудом пробираясь в гостиную, Ребус заметил вокруг и внизу – перешагнув через двоих инспекторов – несколько знакомых лиц. Он увидел в дальнем конце комнаты стол, заставленный бутылками и пластмассовыми стаканчиками, и счел позицию возле него довольно выгодной, к тому же более или менее безопасной.
Однако добраться до стола оказалось не так-то просто, и ему пришлось вспомнить кое-какие спецназовские приемы нападения и обороны.
– А, приветик!
На мгновение у него на пути, пошатываясь, возникла Кэти Джексон, но ее тут же увлек танцевать крупный – очень крупный – мужчина, и она, делая вид, будто с ним танцует, обвисла на его руках, как тряпичная кукла.
– Привет, – с трудом выговорил Ребус, состроив скорее гримасу, чем улыбку. Добравшись до стола с напитками и оказавшись в относительной безопасности, он налил себе виски и запивку. Для начала недурно. И он принялся наблюдать за тем, как Кэти Джексон (ради которой он помылся, побрился, почистился, приоделся и спрыснулся одеколоном) засовывает язычок в огромный, как пещера, рот своего кавалера. Ребус решил, что его сейчас вырвет. Дама, пригласившая его на вечер, бросила его до того, как вечер начался! Это отучит его быть оптимистом. Ну и что теперь делать? Потихоньку уйти или попытаться завязать новое знакомство экспромтом?
Из кухни вышел коренастый человек с сигаретой во рту, явно не полицейский, и с двумя пустыми стаканами в руке приблизился к столу.
– Черт подери! – сказал он, ни к кому конкретно не обращаясь, и принялся перебирать бутылки. – Какого хрена я сюда приперся? Достал уже этот бордель, извините за выражение.
– Да, слегка достал.
«Ну вот и все, – подумал Ребус, – дело сделано, я с кем-то поговорил. Лед сломан, так что, пожалуй, надо уходить, пока не поздно».
Но он не ушел. Он стал наблюдать, как незнакомец довольно ловко пробирается обратно сквозь толпу танцующих, оберегая наполненные стаканы, точно крошечных зверьков. Наблюдать, как при первых оглушительных звуках новой мелодии, раздавшихся из невидимой стереосистемы, танцоры возобновляют свою воинственную пляску, а в комнату протискивается женщина, по-видимому, испытывающая точно такую же неловкость, как Ребус, и кто-то показывает ей в сторону стола с напитками.
Женщина была примерно его возраста, и годы оставили на ее лице свои следы. Одета в красивое, модное платье (кто он такой, впрочем, чтобы рассуждать о моде? Его костюм смотрится в этой компании просто траурным одеянием), и укладка сделана совсем недавно, возможно днем. Женщина носила очки, как у секретарши, но секретаршей не была. Ребус понял это, просто посмотрев на нее, понаблюдав за тем, как она держится, медленно пробираясь к столу.
Он протянул стакан «кровавой Мэри», только что приготовленной.
– Это вас устраивает? – крикнул он. – Угадал я или нет?
Она с довольным видом жадно выпила коктейль и перевела дыхание, пока Ребус вновь наполнял стакан.
– Спасибо, – сказала она. – Вообще-то я не пью, но за это весьма признательна.
Отлично, подумал Ребус, не в силах сдержать улыбку, Кэти Джексон совсем потеряла голову – а заодно и нравственный облик – от алкоголя, а мне досталась трезвенница. Нет, так думать грешно да и несправедливо по отношению к собеседнице. Искренне раскаявшись, он наскоро прошептал молитву.
– Не хотите потанцевать? – спросил он смиренно, желая поскорей искупить свои грехи.

 

– Вы шутите!
– И не думала. А что тут особенного?
Ребус, ругая себя за некоторую склонность к мужскому шовинизму, все же не мог поверить своим ушам. Она была инспектором сыскной полиции. Более того – отвечала за связь с прессой в деле об убийствах.
– Нет, ничего, – сказал он. – Просто я тоже занимаюсь этим делом.
– Послушайте, Джон, если так дальше пойдет, этим делом будут заниматься все мужчины и женщины, работающие в шотландской полиции. Уверяю вас.
– Что вы имеете в виду?
– Совершено еще одно похищение. Сегодня вечером мать девочки заявила о ее исчезновении.
– Черт побери! Только этого не хватало!
Успев потанцевать, выпить, расстаться и снова встретиться, они, казалось, стали за этот вечер закадычными друзьями. Они стояли в коридоре, в некотором отдалении от шума и хаоса танцевальной площадки. В конце коридора начинала проявлять признаки нетерпения очередь в единственный в квартире туалет.
Неожиданно Ребус поймал себя на том, что пристально смотрит в скрывающиеся за стеклом и пластмассой изумрудно-зеленые глаза Джилл Темплер. Он хотел сказать ей, что еще никогда не видел таких восхитительных глаз, но опасался обвинений в банальности. Она уже пила только апельсиновый сок, а он, не ожидая от вечеринки ничего особенного, взбодрил себя еще несколькими стаканчиками виски.
– Привет, Джилл.
В стоявшем перед ними коренастом мужчине Ребус узнал человека, с которым перекинулся парой слов у стола с напитками.
– Давненько не видались.
Мужчина попытался чмокнуть Джилл Темплер в щечку, но промахнулся и наткнулся на стену.
– Хватил лишнего, Джим? – невозмутимо спросила Джилл.
Мужчина пожал плечами. Он смотрел на Ребуса.
– С каждым может случиться, правда?
Ребус увидел перед собой протянутую руку.
– Джим Стивенс, – представился мужчина.
– А, репортер?
Ребус позволил теплой, влажной руке на мгновение задержаться в своей.
– Это сержант сыскной полиции Джон Ребус, – сказала Джилл.
Ребус заметил, как вспыхнуло вдруг лицо Стивенса, заметил испуганный заячий взгляд. Однако Стивенс быстро взял себя в руки.
– Рад с вами познакомиться. – Он слегка улыбнулся и добавил: – С Джилл у меня давние отношения, правда, Джилл?
– Не такие близкие, как ты себе, кажется, вообразил, Джим.
Он рассмеялся, бросив взгляд в сторону Ребуса.
– Она просто стесняется, – сказал он. – Я слышал, убита еще одна девочка.
– У Джима всюду шпионы.
Стивенс постучал пальцем по своему кроваво-красному носу и ухмыльнулся, глядя на Ребуса.
– Всюду, – подтвердил он. – Да и сам я всюду поспеваю.
– Ох, любит наш Джим прихвастнуть, – заметила Джилл, и в голосе ее послышались резкие нотки сарказма.
– Завтра еще одна пресс-конференция, Джилл? – спросил Стивенс, шаря по карманам в поисках давно забытых где-то сигарет.
– Да.
Рука репортера легла на Ребусово плечо.
– Давние у нас с Джилл отношения, давние.
Стивенс помахал на прощание, вовсе не рассчитывая на то, что его жест будет замечен, и удалился, хорошенько запомнив лицо Джона Ребуса.
Джилл Темплер вздохнула, прислонившись к стене там, где Стивенс запечатлел свой неудавшийся поцелуй.
– Один из лучших репортеров в Шотландии, – сухо сказала она.
– Ясно. А ваша работа – иметь дело с такими, как он?
– Он не так уж плох.
В гостиной, судя по всему, назревала ссора.
– Ну что, – спросил Ребус, расплывшись в улыбке, – позвоним в полицию, или вы предпочтете приглашение в один известный мне маленький ресторанчик?
– Пытаетесь меня соблазнить?
– Возможно. Вам судить. Вы все-таки сыщик.
– Ладно, будем считать, что вам повезло, сержант сыскной полиции Ребус. Я помираю с голоду. Сейчас, только найду пальто.
Ребус, весьма довольный собой, вспомнил, что и его пальто кто-то отобрал при входе. Оно обнаружилось в одной из двух спален, вместе с перчатками и – приятный сюрприз – неоткупоренной бутылкой вина. Ребус сунул бутылку в карман, расценив находку как ниспосланный свыше знак того, что она ему еще пригодится.
В другой спальне Джилл рылась в куче брошенных на кровать вещей. Под покрывалами, по-видимому, происходило соитие, и все беспорядочное скопление верхней одежды, одеял и постельного белья колыхалось и корчилось, точно некая гигантская амеба. Джилл, тихонько хихикая, нашла наконец свое пальто и направилась к Ребусу, который заговорщически улыбался в дверях.
– До свидания, Кэти! – крикнула она, выходя из комнаты. – Спасибо за вечеринку!
Из-под одеял раздался приглушенный крик – возможно, ответная любезность. Ребус, стоявший с вытаращенными глазами, почувствовал, как его твердые нравственные принципы крошатся, точно сухое печенье с сыром.

 

В такси они сидели на некотором расстоянии друг от друга.
– Ас этим Стивенсом у вас действительно давние отношения?
– Только в его воспоминаниях. – Джилл смотрела мимо водителя вперед, на поблескивавшую мокрую дорогу. – А память у Джима уже не та. Если серьезно, однажды мы с ним действительно провели вместе вечер. Один-единственный раз. – Она подняла один палец. – По-моему, как-то в пятницу вечером. Безусловно, это была большая ошибка.
Ребус успокоился. Ему вновь захотелось есть.
Однако, когда они добрались до ресторана, он был уже закрыт – даже для Ребуса, поэтому они остались в такси, и Ребус дал водителю свой домашний адрес.
– Я большой дока по части бутербродов с беконом, – сказал он.
– Какая жалость! – отозвалась она. – Я вегетарианка.
– Вот те раз! Значит, вы не едите никакой растительной пищи?
– И почему только, – в ее голосе послышались ехидные нотки, – вы, плотоядные обязательно начинаете подшучивать над нами? Точно так же мужчины относятся к движению за освобождение женщин. Почему?
– Потому что мы вас боимся, – ответил Ребус, уже окончательно протрезвевший.
Джилл взглянула на него, но он следил из своего окошка за тем, как припозднившиеся городские пьяницы ковыляют взад и вперед по изобилующей препятствиями и опасностями Лотиан-роуд в поисках выпивки, женщин, счастья. Вечная круговерть, вечные поиски – люди то и дело, шатаясь, заходили в ночные клубы, пабы, забегаловки; и будто обретя наконец искомое, с жадностью глодали брошенные им жизнью кости. Лотиан-роуд была помойкой Эдинбурга. Но именно здесь находились и фешенебельный отель «Шератон», и «Ашер-холл». В «Ашер-холле» Ребус был один раз – сидел там с Роной и прочими снобами, слушавшими «Реквием» Моцарта. Островок культуры среди дешевых закусочных – как это типично для Эдинбурга! Реквием и пакетик чипсов.

 

– Ну и как, налаживается в наши дни связь с прессой?
Они сидели в его наскоро прибранной гостиной. Предмет гордости и восхищения Ребуса – музыкальный центр «Накамичи» – ублажал их одной из джазовых записей, входивших в его коллекцию для ночного прослушивания. Композицией Стэна Гетца или Коулмана Хокинса.
Поскольку Джилл призналась, что изредка ест рыбу, Ребус поскреб по сусекам и сделал несколько бутербродов с тунцом и помидором. Бутылка вина была откупорена, и Ребус сварил кофейник свежемолотого кофе (угощение, обычно приберегавшееся для воскресных завтраков). Потом он сел напротив своей гостьи и стал смотреть, как она ест. Он едва заметно вздрогнул при мысли, что впервые после того, как ушла Рона, принимает у себя женщину, но потом припомнил – очень смутно – парочку других романов на одну ночь.
– Связь с прессой налаживается успешно. Уверяю вас, это не совсем напрасная трата времени. В наши дни она служит полезной цели.
– Я и не думал ее недооценивать.
Она посмотрела на него, пытаясь разглядеть, не улыбается ли он.
– Знаете, – продолжала она, – многие наши коллеги считают мою работу совершенно напрасной тратой времени и сил. Уверяю вас, при расследовании такого дела, как это, крайне важно, чтобы пресса была на нашей стороне и чтобы мы имели возможность предоставлять ей информацию, которую хотим предать гласности тогда, когда это необходимо. Это избавляет нас от многих хлопот.
– Правильно, правильно!
– Не мешало бы вам быть серьезней.
Ребус рассмеялся:
– Я всегда серьезен. Стопроцентный полицейский – вот кто я такой.
Джилл Темплер вновь пристально посмотрела на него. У нее был взгляд настоящего сыщика: он проникал прямо в совесть, доискиваясь чувства вины и вероломных мыслей, отмечая малейшие колебания настроения.
– А отвечать за связь с прессой, – поинтересовался Ребус, – это значит поддерживать довольно тесную связь с журналистами, правильно?
– Я знаю, к чему вы клоните, сержант Ребус, и как старшая по званию приказываю вам прекратить.
– Мэм! – Ребус поспешно отдал честь.
Он вернулся из кухни с очередным полным кофейником.
– Правда, вечеринка была ужасная? – спросила Джилл.
– Это была лучшая вечеринка, на которой я когда-либо присутствовал, – ответил Ребус. – В конце концов, не будь ее, я, возможно, так и не познакомился бы с вами.
На сей раз она звонко расхохоталась, хотя и не успела еще прожевать очередную порцию тунца.
– Да уж, – воскликнула она, – я гляжу, палец вам в рот не клади!
Улыбнувшись, Ребус поднял брови. Удивительно, но он до сих пор не разучился обращаться с женщинами.
Потом ей понадобилось в туалет. Ребус в это время копался в своей музыкальной коллекции, сознавая, как сильно он отстал от времени. Что за группы она то и дело упоминает?
– В коридоре, – сказал он. – Слева.
Когда она вернулась, вновь звучал джаз, совсем тихо, необременительным фоном, а Ребус снова сидел на стуле.
– Что там за комната напротив ванной, Джон?
– Вообще-то, – нехотя проговорил он, наливая кофе, – раньше это была комната дочери, а теперь там полно всякого хлама. Я ею не пользуюсь.
– Когда вы расстались с женой?
– Не так давно, как следовало бы. Я не шучу.
– А сколько лет дочери? – Ее голос зазвучал ласково, по-матерински, – сейчас она не была ни инспектором полиции, ни самостоятельной женщиной, охраняющей свою независимость.
– Скоро двенадцать, – сказал он. – Уже двенадцать!
– Трудный возраст.
– Легкого возраста не бывает.
Когда было допито вино, а кофе оставалось всего на полчашки, как-то само собой зашла речь о постели. Они обменялись застенчивыми улыбками и ритуальными обещаниями ничего друг другу не обещать, после чего, заключив и мысленно подписав это соглашение, направились в спальню.
Началось все неплохо. Оба были уже зрелыми людьми и слишком много раз играли в эту игру, чтобы тратить время на неуклюжие ласки и негромкие извинения. Ребус был поражен ее ловкостью и изобретательностью и надеялся, что и сам от нее не отстает. Выгнув спину, она прижималась к нему все теснее, открываясь ему и стремясь почувствовать его каждой клеточкой своего тела.
– Джон! – прошептала она вдруг, чуть-чуть отталкивая его от себя.
– Что случилось?
– Ничего. Позволь мне перевернуться, ладно?
Он привстал на коленях, а она повернулась спиной, придвинулась ближе к нему и, уперевшись кончиками пальцев в гладкую стену, стала ждать. Ребус в легком замешательстве окинул взглядом комнату, увидев в бледно-голубом свете свои книги и края матраса.
– О, какая игровая площадка! – сказала она, когда поспешно срывала с себя одежду. Ребус улыбнулся в наступившей тогда тишине.

 

Пыл его неожиданно угас.
– Ну давай, Джон! Давай!
Он склонился над ней, уткнувшись лицом ей в спину. Когда их взяли в плен, он говорил с Гордоном Ривом о книгах. Говорил безостановочно, цитируя отрывки по памяти. Это помогло им выстоять, находясь под строгим арестом, зная, что рядом, за запертой дверью, расположена пыточная камера. То был важный этап обучения и познания самого себя.
– Джон, о Джон!
Джилл приподнялась и повернула голову к нему, добиваясь поцелуя. Джилл, Гордон Рив – все чего-то от него добивались, а он не мог им этого дать. Несмотря на подготовку в учебке, несмотря на годы тренировок, годы труда и упорства.
– Джон!
Но он был уже далеко, снова в учебном лагере, снова устало тащился по грязному полю, подгоняемый криками начальника, снова в той камере – смотрел, как ползает взад и вперед по покрытому сажей полу таракан, снова в вертолете, с мешком на голове, а в ушах тихо шумело море…
– Джон!
Обеспокоенная, она немного неуклюже перевернулась на спину – и увидела слезы, навернувшиеся ему на глаза. Прижала его голову к своей груди:
– О, Джон! Ничего, это не имеет значения. Правда, это не важно.
И немного погодя спросила застенчиво:
– Тебе так не нравится, да?

 

Потом они лежали рядом; он молчал, чувствуя себя виноватым, проклиная обстоятельства своего конфуза и еще то обстоятельство, что у него кончились сигареты; она – в полудреме, все еще обеспокоенная – шепотом рассказывала какие-то эпизоды из своей жизни.
Через некоторое время Ребус позабыл про чувство вины: никто не виноват, что все сложилось так, а не иначе. А вот курить теперь хотелось просто зверски. Он вспомнил, что через шесть часов встречается с Сэмми. Ее мать моментально догадается о том, как он, Джон Ребус, провел эту ночь. К несчастью, она наделена колдовской способностью читать в человеческой в душе, к тому же ей не раз доводилось наблюдать припадки его слезливой истерики, подобные сегодняшнему. Отчасти это, как он считал, послужило причиной их разрыва.
– Который час, Джон?
– Четыре. Может, начало пятого.
Он осторожно высвободил руку из-под ее плеч и встал, собираясь выйти из комнаты.
– Хочешь чего-нибудь выпить? – спросил он.
– Что ты имеешь в виду?
– Наверно, кофе. Вряд ли стоит сейчас засыпать, но если хочешь спать, не обращай на меня внимания.
– Нет, я выпью чашку кофе.
По ворчливым ноткам в ее голосе, Ребус понял, что не успеет дойти до кухни, как она крепко уснет.
– Хорошо, – сказал он.
Он приготовил себе чашку сладкого черного кофе и прошел с ней в гостиную. Включив отопление, он начал читать какую-то книгу. Он думал только о встрече с Сэмми и потому не мог сосредоточиться на ловко закрученном сюжете, на интриге, завязки которой уже не помнил. Сэмми скоро двенадцать. Взросление вообще нелегкий процесс, а теперь ее подстерегают новые опасности. К извращенцам, любящим подглядывать, старикам, строящим глазки, юным любителям рукоблудия прибавятся ее ровесники, обуреваемые юношеским вожделением, и мальчишки, которых она всегда считала друзьями, превратятся вдруг в проворных, сильных охотников. Как она с этим справится? Если прислушается к советам матери, то справится превосходно, кусаясь в клинче и делая нырки у канатов. Да, пожалуй, она выживет без поучений и заступничества отца.
Нынешние дети сильнее. Ребусу вспомнилась его юность. Как старший брат, он дрался за двоих, заслоняя Мики, а дома наблюдал, как всю свою любовь и заботу изливает на Мики отец. Он зарывался поглубже в диванные подушки, надеясь в один прекрасный день и вовсе исчезнуть. Тогда они пожалеют. Тогда пожалеют…
В половине восьмого он зашел в спальню, пропитавшуюся мускусным ароматом, запахом любви, запахом звериной берлоги, и разбудил Джилл поцелуем.
– Пора, – сказал он. – Вставай, я наполню тебе ванну.
Пахла она хорошо, как лежащий на пеленке у камина младенец. Ребус залюбовался очертаниями ее изогнувшегося тела, освещенного размытым, бледным солнечным светом. У нее было красивое тело, свежее тело молодой женщины. Гладкие ноги. Волосы взъерошились со сна как раз настолько, чтобы возбуждать желание.
– Спасибо.
К десяти часам ей надо быть в управлении, чтобы согласовать очередное сообщение для печати. Передохнуть некогда: дело разрастается, как раковая опухоль. Ребус наполнил ванну, поморщившись при виде грязного ободка. Ему нужна домработница. Не попробовать ли уговорить Джилл заняться уборкой?
Еще одна грешная мысль, прости, Господи.
Раскаяние навело его на другую мысль – о посещении церкви. В конце концов, опять наступило воскресенье, а он уже не одну неделю обещал себе попытаться снова – найти наконец такую церковь, где никто не помешает ему беседовать с Создателем.
Он терпеть не мог конгрегационалистов. Ему были ненавистны улыбки и ужимки шотландских протестантов в праздничных нарядах, которые приходят в церковь пообщаться с соседями, а не с Богом. Он пробовал ходить в семь эдинбургских церквей различных конфессий, и ни одна не пришлась ему по душе. Пробовал по воскресеньям два часа сидеть дома, читать Библию и молиться, но и из этого ничего хорошего почему-то не вышло. Он попал в безвыходное положение: верующий, отлученный от своей церкви. Довольствуется ли Бог искренней верой человека, не выполняющего обрядов? Возможно, но ею не довольствуется он, Джон Ребус. Его вера, похоже, круто замешена на чувстве вины и сознании собственного лицемерия. Лишь публичное покаяние притупляет тягостное чувство вины за грехи его перед Богом.
– Готова моя ванна, Джон?
Джилл стояла перед ним, не стесняясь своей наготы. Она не стала приглаживать волосы, а очки оставила в спальне. Джон Ребус почувствовал, что душа его подвергается опасности. Да пропади оно все пропадом, подумал он, обхватывая ее бедра. Чувство вины может и подождать.

 

Потом ему пришлось вытирать пол в ванной – в очередной раз был опытным путем доказан Архимедов закон вытеснения воды. Вода разливалась в ванне, точно кисельные реки с молочными берегами, и Ребус едва не утонул.
И все же он почувствовал себя лучше.
– Господи, я просто несчастный грешник, – прошептал он, когда Джилл одевалась. Открывая дверь квартиры, она выглядела строгой и собранной, как если бы заходила к нему с двадцатиминутным официальным визитом.
– Может, условимся о встрече? – спросил он.
– Можно, конечно, – ответила она, роясь в своей сумочке. Ребусу стало интересно, почему женщины всегда это делают – особенно в фильмах и детективных романах – после того, как переспят с мужчиной. Неужели подозревают своих партнеров в воровстве?
– Но, пока идет это расследование, – продолжала она, – не стоит давать твердых обещаний. Давай просто постараемся не терять друг друга, идет?
– Идет.
Он надеялся, что она услышала в его голосе нотку смятения, разочарования маленького мальчика, которому отказано в просьбе.
На прощание они вежливо поцеловались сухими губами, и она ушла. Запах ее, однако, остался, и Ребус с удовольствием вдыхал его, готовясь к предстоящему дню. Он нашел рубашку и брюки, не пахнущие табаком, и не спеша оделся, стоя с мокрыми ногами перед зеркалом в ванной – любуясь собой и мурлыча церковный гимн.
Иногда жизнь бывает хороша. Иногда.
Назад: 9
Дальше: 11