V
ЗАТЕМ ОПЯТЬ ЗАВТРА
Блудная жена
Судя по навигатору, до Хоза сто шестьдесят одна миля, и доедут они за три часа двадцать три минуты.
— Ну, посмотрим, — воинственно сказала Луиза, заводя мотор.
Маркус, верный телохранитель, отсалютовал:
— Убрать упоры.
Дитя невинное. Красивый, рафинированный и новенький, словно только что из кокона выбрался. Арчи в его возрасте не будет таким. Технически говоря, она Маркусу в матери годится. Если б в школе была неосторожна.
А она была осторожна — к четырнадцати уже пила противозачаточные. Всю юность спала с мужчинами старше — не понимала, какие они извращенцы. Тогда ей льстило их внимание — сейчас пересажала бы всех до одного.
Патрик — в период ухаживания, когда делишься интимными мелочами: любимые фильмы и книги, каких держал животных (нет нужды говорить, что «Пэдди» и «Бриди» были смотрителями целого детского зоопарка — хомячки, морские свинки, собаки, кошки, черепахи и кролики), куда ездил на каникулы (Луиза-то почти никуда), как потерял невинность и с кем, — рассказал, что познакомился с Самантой на Неделе первокурсника в Тринити-колледже.
— Ну и все.
— А до того? — спросила Луиза, и он пожал плечами:
— Ну, пара местных девчонок, еще дома. Славные девчонки.
Три. Три сексуальных партнера до самого вдовства (и все славные). После Саманты были подруги, но ничего серьезного, ничего предосудительного.
— А у тебя? — спросил он.
Он понятия не имел, сколь сексуально невоздержанна была Луиза всю жизнь, и она не планировала его просвещать.
— Пфф, — фыркнула она, — горстка парней разве что, довольно долгие отношения. Лишилась невинности в восемнадцать с одним мальчиком — мы уже пару лет тогда гуляли.
Врушка, врушка, черствая плюшка. Луиза всегда неплохо врала — нередко думала, что в другой жизни стала бы отличной мошенницей. Может, и в этой жизни станет, кто знает, — жизнь-то не закончилась.
Надо было сказать правду. Сказать правду обо всем. Надо было признаться: «Я умею только разорвать человека на куски и сожрать — я понятия не имею, как еще любить».
— Свежий сельский воздух сдует с нас паутину, — сказала она Маркусу. — То, что доктор прописал.
А может, и не прописывал.
— Опять задержишься? — спросил Патрик, когда она позвонила предупредить, что у них тут «малка поездочка» (как упорно называл это Маркус). — А местная полиция не может тетку навестить? Далековато ехать, только чтоб проверить. Это ведь не открытое дело, все неофициально? Ничего же не случилось.
— Патрик, я не учу тебя оперировать, — огрызнулась она. — Давай ты не будешь учить меня полицейским процедурам, ладно? Буду признательна.
Он ее подобрал, надеясь, что она починится, что, если терпеливо о ней заботиться, она выздоровеет, — теперь, наверное, разочарован. Червивая роза, треснувшая чаша. Доктор тут не поможет.
— Злишься, — продолжала она, — потому что я вечером напилась в одиночестве, а не пошла в этот ваш театр? — Она презрительно подчеркнула «театр», будто это скука смертная, для среднего класса, будто она — Арчи в припадке подростковой невыносимости.
— Я тебя не обвиняю в том, что ты напилась, — кротко ответил Патрик — возразил, но не заспорил. — Ты сама себя винишь.
Может, его убить? Проще, чем развестись, и у Луизы появится масса новых проблем вместо поднадоевших старых. Может, Говарду Мейсону полегчало, когда всю его семью стерли с лица земли? Осталась только Джоанна, записанная нестираемым фломиком. Ему было бы гораздо лучше, если б стерли и ее.
— Не кипятись, — сказал Патрик. — Шотландская задиристость — она вообще мешает.
— Чему мешает?
— Твоему прекрасному «я». Ты, знаешь ли, сама себе злейший враг.
Инстинктивный рык она загнала обратно в глотку и пробубнила:
— Да, наверное, просто у меня голова лопается. Мне жалко, что так получилось, — прибавила она. — Правда жалко.
— Мне тоже, — сказал Патрик.
Может, в это заявление нужно вчитать дополнительные смыслы.
Они переехали границу. На тот берег Твида и за колючую проволоку. Фронтир.
— Теперь живем по английским правилам, — сказала она.
— В погоне за неуловимой теткой, — ответил довольный Маркус. — Может, музыку поставим, босс? — Осмотрел сборник Марии Каллас в плеере и с сомнением сказал: — Блямс и помоги мне Боб. Не очень-то дорожная музычка, а? У меня пара дисков есть. — Порылся в рюкзаке, который вечно таскал с собой, извлек портмоне для компактов, расстегнул молнию. — Готовьтесь.
Ну конечно, он был бойскаутом. Таких хлебом не корми — дай научиться вязать узлы и из пары веточек сооружать костер. Любая мать мечтает о таком сыне. Маркус и в полицию пришел, потому что хотел помогать людям, хотел «что-то изменить» — к гадалке не ходи.
— Ты зачем в полицию пришел, Маркус?
— Ну, знаете, как обычно. Хотел, наверное, попытаться что-то изменить, людям помочь. А вы, босс?
— Хотела бить людей большой палкой.
Он рассмеялся — бесхитростный звук, не окрашенный годами цинизма. Ну-ка, ну-ка, и какая же музыка у него «дорожная»? Для Спрингстина слишком молод, но слишком стар для «Твинисов», которых любит слушать в машине детка. (Смешно: ребенка Джоанны Траппер она теперь тоже машинально называла просто деткой.) Маркусу двадцать шесть, он еще, наверное, любит все то же, что Арчи, — «Сноу Патрол», «Кайзер Чифс», «Арктик Манкиз», — но нет, аудиосистему «БМВ» засорил князь легкой музыки Джеймс Блант. Луиза одной рукой схватила портмоне и высыпала содержимое Маркусу на колени. Портмоне извергло Нору Джонс, Коринн Бейли Рей, Джека Джонсона, Кэти Мелуа.
— Боже мой, Маркус. Рановато тебе пока умирать.
— Босс?
Они поменялись местами на заправке в Уошингтоне. В магазине две газеты рапортовали о пропаже Декера. «Кровопийца вышел на свободу и словно канул в воду». Рифма плюс тройная аллитерация — надо отдать ребятам должное.
— Даже как-то жалко его, — сказал Маркус. — Он ведь уплатил по счетам и так далее, а его все наказывают и наказывают.
— А ты кто — мать Тереза?
— Нет, но его судили, он уплатил, что ему теперь — вечно платить?
— Да, — сказала Луиза. — Вечно. И расплатиться все равно не успеет. Не переживай, — прибавила она, — к моим годам тоже станешь загрубелый и бесчувственный.
— Да уж надо думать, босс.
— Никогда «бимер» не водил, — сказал Маркус, садясь за руль и подстраивая водительское сиденье. — Круто. А почему мы полицейскую машину не взяли?
— Потому что у нас не полицейские дела. Строго говоря. У тебя выходной, у меня выходной. Поехали проветриться.
— Далековато заехали.
— Только с машиной поосторожнее, скаут.
— Есть, босс. Вперед. К бесконечности — и дальше!
Он хорошо водил — Луиза почти могла расслабиться. Почти. Итак, пожилая тетя, мы идем, кто не спрятался — мы не виноваты. Ложная тетя. Фарс все фарсовее. Только вот не смешно, — впрочем, Луизу фарсы редко смешили, она предпочитала скорее трагедии о мести. Патрик, как ни удивительно (может, и не удивительно), любил комедии эпохи Реставрации. И Вагнера. Благоразумно ли выходить за поклонника Вагнера?
Когда юный Говард Мейсон впервые попал на концерт, Брэдфордское хоровое общество давало «Мессию» Генделя, и на «Аллилуйя» он разрыдался. Или она путает его с каким-нибудь альтер эго, его липовым доппельгангером?
Книга, которую он писал в Девоне зимой перед убийствами, называлась «И играет духовой оркестр» — главный герой, пока не добившийся успеха драматург (с севера, конечно), по рукам и ногам связан семейной жизнью в обличье двух малолетних дочерей и жены, которая заставила его переехать в провинцию. Малышу Джозефу не досталось фиктивной личности — маленького сына Говарда Мейсона не накололи на булавку.
После убийств Говард бросил живописать свою жизнь и переехал в Лос-Анджелес, где работал над сценариями провальных фильмов. (А где была Джоанна?) Сценарная карьера зашла в тупик, Говард побродил вокруг бассейна в Лорел-Каньоне и произвел на свет посредственный сборник рассказов о британском писателе в Голливуде. Не Фицджеральд. Говард Мейсон так и не написал (даже разговоров не заводил) романа о человеке, у которого убили всю семью, пока он где-то куролесил со шведской любовницей. Жаль, упустил возможность — наверняка бы вышел бестселлер.
Она сегодня получила уже три сообщения от Реджи. Все взбудораженные: в первом был номер автомобиля (черный «ниссан-пэтфайндер», девчонка многим свидетелям фору даст), и посреди одного особо захлебывающегося коммюнике прозвучало имя Андерсон. В Луизу вгрызлась совесть. Выясняется, что все фантазии Реджи вырастают из реальности, но похищение? Да ну? (Похитили! Доктора Траппер похитили.) Бред, чистый бред.
В третьем сообщении перечислялось содержимое сумки Джоанны Траппер, которую Реджи нашла в спальне. Очки для вождения, как она могла без них уехать? Ингалятор. Кошелек! В голове расцвела мигрень — подобно грибу атомного взрыва, мозг рос, рос, распихивая кости черепа. Луиза закрыла глаза и вжала кулаки в глазницы. В ней зародилось ужасное подозрение: быть может, Реджи права — с Джоанной Траппер случилось что-то плохое.
— Попроси кого-нибудь проверить номер, — сказала она Маркусу.
— Почему мы так переживаем из-за этой тети, босс? — спросил тот.
— Я не переживаю из-за тети, — вздохнула Луиза. — Я переживаю из-за Джоанны Траппер. Наблюдаются некоторые, как бы это сказать, аномалии.
— И мы едем за сто шестьдесят миль, чтобы в дверь постучать? — озадачился Маркус. — А местная полиция не могла?
— Могла, — терпеливо сказала она (гораздо терпеливее, чем Патрику). — Но постучим мы.
— И это, по-вашему, как-то связано с тем, что Декер в Эдинбурге? Или это потому, что муж темнит? Думаете, ее убили и закопали во дворе?
— Или похитили, — сказала Луиза.
Как ни увиливала, слово произнесено.
— Похитили?
— Ну, у нас же нет доказательств того, что Джоанна Траппер жива, здорова и на свободе?
— Как это называется в делах о похищениях? «Доказательство жизни»?
— По-моему, это так называют в кино. Я не знаю, честное слово. Ладно, хорошо, может, я дура. Я просто хочу проверить. Мне кажется, она не из тех, кто бежит и прячется. Но однажды она ровно так и поступила.
— Я не критикую, босс. Просто спрашиваю.
Луиза и не припоминала, когда в последний раз сознавалась в своей глупости хоть кому.
Маркусу перезвонили насчет «ниссана».
— Зарегистрирован на компанию в Глазго, какое-то автоагентство, свадьбы и все такое. Трудно представить, как зардевшаяся невеста выбирается из «пэтфайндера».
— Все дороги ведут в Глазго, — сказала Луиза.
— А этот мужик, который оказался не Декером, — это кто, босс? В больнице?
— Да никто. Никто. Просто мужик.
— Самовольно выписался? Как? Почему? — Вернувшись в больницу и увидев, что на койке нет белья, а также пациента, Луиза тотчас сделала вывод, что он, вероятно, где-то в морге, но: — Выписался? Вы уверены?
— Вопреки врачебным рекомендациям, — с упреком сказала медсестра на посту.
— Пришла дочь, — сказала медсестра-ирландка. — И его забрала.
— Дочь? — Луиза позабыла имя этой дочери, хотя когда-то они с Джексоном делились советами по воспитанию; но сколько этой дочери было? Одиннадцать, двенадцать? Луиза не помнила. — Одна?
Медсестра пожала плечами, как будто ей в высшей степени наплевать.
Исчез. Даже не попрощался. Сволочь.
Оказалось, не так уж и далеко до глухомани. Меньше трех часов.
— Вот видишь, — сказала она навигатору.
— Да начнется праздник, — сказал Маркус.
Свернешь на Шотландском повороте — и через несколько минут ты в мире ином. Зеленом. Не таком зеленом, как промокшая Ирландия, куда они поехали на медовый месяц. Луиза мечтала о Керале, но каким-то образом они очутились в Донеголе.
— На следующий медовый месяц поедешь в Индию, — сказал Патрик.
Вот они посмеялись-то. Ха-ха-ха.
Он поговаривал о том, чтобы «когда-нибудь вернуться в Ирландию». Когда выйдет на пенсию. Как Луиза ни старалась, вписать себя в это видение грядущего не могла.
Хоз оказался рыночным городком, и в нем чествовали сыр — Луиза сначала не поняла, а потом Маркус сказал:
— Уэнслидейл, босс. Ну, знаете… — Он изобразил нелепое пластилиновое лицо и оскалил все зубы. — Сы-ыр, Громит, сы-ыр. Уоллес и Громит — они такие, ну, местные герои.
— Ага-а, — сказала Луиза.
Между мальчиком и его мультяшными героями не суйся. Арчи обожал какие-то американские комиксы-ужастики. Два моих сыночка, подумала Луиза, — светлый и темный, херувим и демон.
В таких местах пожилая тетя найдет все, что душе угодно, — городок не самый крошечный, есть магазины, есть врачи, стоматологи, славный домик с видом — он даже называется «Коттедж „С видом на холм“», и оттуда открывается вид на холм, хотя домик — скорее бунгало пятидесятых, чем старомодное обиталище с розами у крыльца. Стоял он на окраине Хоза — и в городе, и в деревне. Лучшее от двух миров, как, вероятно, сказал жене Оливер Баркер, когда они сюда перебрались. Похоже, весь клан Мейсонов, подлинных и воображаемых, поселился у Луизы в голове. Пора беспокоиться?
Луиза была горожанкой и лесным птичкам на заре предпочитала вой «скорой помощи», что раздирает ночь и сотрясает нутро. Драки в пабах, грохот гидравлического молота, ограбленные туристы, пустыри субботним вечером — в этом был смысл, все это вплетено в колоссальную, грязную, драную ткань общества. В городе шла война, и Луиза сражалась на этом поле боя — а в деревнях ей было неуютно, потому что неясно, кто враг. «Север и юг» ей всегда нравился больше «Грозового перевала». Эти бесноватые шастанья по вересковым пустошам, постижение себя через пейзаж — дурная ролевая модель для женщины.
Заставь ее под дулом пистолета выбрать, где себя похоронить, в Ирландии или в Хозе, Луиза, пожалуй, предпочла бы Хоз. В последний раз, когда она разговаривала с Джексоном, — не смотрела, как он спит на больничной койке, а нормально разговаривала, — у него был дом во Франции. Навскидку гораздо приятнее, чем Йоркшир или Ирландия, но Луиза подозревала, что привлекал ее больше Джексон, нежели Франция: надо думать, французская провинция с лихвой укомплектована чирикающими птичками и одуряющей безмятежностью. Луиза никогда не была во Франции — да вообще нигде не была. В Керале не была точно. Патрик предложил в апреле смотаться в Париж на «долгие выходные», и она отмазалась, потому что втайне откладывала Париж для Джексона, что, ясное дело, нелепо. Вот сейчас она в его родном графстве, но Долины не мрак и морок, из которых слеплена его душа. Надо перестать о нем думать. От таких идефиксов и дергаешь перья из подушек на смертном одре.
Маркус поставил «БМВ» поодаль от «Вида на холм». Никаких машин на улице, никаких машин на дорожке к дому. Ни малейшего признака жизни. Никаких ее доказательств.
— Честь предоставляется тебе, — сказала Луиза Маркусу, когда они вылезли из машины, а Маркус выступил вперед и искусно постучал в дверь. — У тебя получается очень профессионально, — прибавила она. — Надо тебе в полиции работать.
Дверь открыл внушительный и весьма неприятный тип в майке-алкоголичке; смотрел неприветливо. В глубине дома захлебывался телевизор. У типа в одной руке банка лагера, в другой сигарета. Устрашающее клише — почти икона, прямо хочется его поздравить.
— Добрый день, — любезно сказал Маркус. — Не могли бы вы нам помочь? — Голос как у евангелиста, что доставляет на дом Библии и добрые вести.
— Это вряд ли, — молвило потерянное звено эволюции. То ли нахал, то ли просто англичанин. Может, и то и другое. Удостоверение чесалось у Луизы в сумке, но они тут в штатском, по неофициальному делу.
— Я ищу миссис Агнес Баркер, — любезно упорствовал Маркус.
— Кого? — Тип нахмурился, будто с Маркусом приключилась глоссолалия.
— Агнес Баркер, — медленно повторил тот. — Нам дали этот адрес.
— А здесь таких нету.
Луиза не сдержалась. Выдернула удостоверение, сунула в эту уродливую рожу и сказала:
— Может, начнем с начала? Еще раз: мы ищем миссис Агнес Баркер.
— Не знаю я ничего, — огрызнулся тип. — Я снимаю. Я вам номер дам.
— Благодарю вас.
В агентстве по недвижимости Луизе даже не пришлось объяснять, кто она такая. Девушка, подошедшая к телефону, — судя по голосу, было ей лет двенадцать — с готовностью признала, что агентство сдает коттедж в аренду по поручению адвоката миссис Баркер.
— У адвоката есть доверенность, — сказала девушка, что Луиза перевела как «тетя рехнулась».
— Миссис Баркер недееспособна?
— Она в Фернли. В доме престарелых.
— Так она существует, — отметил Маркус.
Он перенастраивал навигатор, и тут у Луизы зазвонил телефон. Эбби Нэш сказала:
— Босс? У меня тут кое-что насчет вызова машины — точнее, ничего. Обзвонили все прокатные службы Эдинбурга. Никакой Джоанне Траппер машину никто не присылал.
— Может, она не поменяла права, когда вышла замуж.
— В смысле — Мейсон? Так тоже пробовали. И тоже ноль. Но пока обзванивали, я подумала, можно и Декера проверить на всякий случай, и — бинго. Декер утром взял напрокат «рено-эспас». И что интересно, он был с дочерью.
— У него нет дочери.
— Потому и интересно.
— Сюжет закручивается, — прокомментировал довольный Маркус, когда Луиза все это ему пересказала.
Фернли — воплощенный Луизин кошмар. Перед телевизором сгрудились стулья с высокими спинками, пахнет казенной стряпней со слабым, но неуничтожимым оттенком дезинфекции. И не важно, что на доске объявлений висел график развлечений (Боулинг в холле) и экскурсий (Сад «Харлоу Карр», Хэррогит и обед «У Бетти»!), — все равно сюда посылали тех, кто никому не нужен. Тех, кому больше негде умереть. В такой приют ее отошлет Арчи, когда она станет беззубой и лысой, будет писаться в постель, забудет имя собственного сына. И его не в чем будет упрекнуть. Патрик о ней не позаботится, он же мужчина — статистика подсказывает, что он уже будет мертв, невзирая на гольф, красное вино и плавание.
Она сюда не поедет. Выйдет из жизни, шагнет в обжигающе-холодную ночь («Я, наверное, задержусь»), ляжет под забором и уснет — только не сюда. Или перережет вены и по-римски невозмутимо подождет. Или раздобудет пистолет — раз плюнуть, — сунет дуло в рот, как лакричную палочку, и мозги вылетят из дыры в затылке. Она это почти предвкушала. Есть свои плюсы в том, чтобы умереть, не дожив до подгузников и просмотра бесконечно закольцованных повторов «Друзей» по телевизору. Габриэлла Мейсон, Патрикова Саманта, Дебби, сестра Элисон Нидлер. Застыли в янтаре памяти вечно молодыми. Вечно мертвыми.
В приемной Луиза предъявила удостоверение и наилюбезнейшую улыбку.
— Нам нужно переговорить с миссис Баркер, — сказала она толстой девице в бело-розовой клетчатой форме, которая была мала, — из-под формы пытались бежать валы жира. Сосиска в коже.
«Хейли» — значилось на пластиковом бедже. Жидкие светлые волосы зачесаны назад и собраны в хвостик, лунный лик безжалостно явлен взорам. Девица состроила глазки Маркусу — тот вежливо сделал вид, что не заметил.
Девица не без труда выудила из кармана шоколадку. Развернула, предложила Луизе. Шоколадка расплющилась и подтаяла — Луизе хотелось шоколада, но она отмахнулась. Маркус взял кусочек, и девица вспыхнула. Похожа на сахарную свинку. Луизе они когда-то нравились.
— Как думаете, сможет миссис Баркер с нами поговорить? — спросила она.
— Сомневаюсь, — ответила девица.
— Потому что она не в себе?
— Потому что она умерла.
М-да, подумала Луиза. Смерть блистательно затыкает рты. Пожилая Тетя уходит направо за кулисы.
— Недавно? — спросил Маркус.
— Пару недель назад. Обширный инсульт, — прибавила девица, кинув в рот последний кусок шоколада.
— Надо бы ее адвокату сообщить, — сказала Луиза скорее себе, чем девице. Да и Нилу Трапперу сообщить неплохо бы. — А родные у нее были?
— По-моему, где-то был племянник или племянница, но они… как это называется… слово такое? Похоже на «удавились».
— Отдалились?
— Да, точно. Отдалились.
— Она не существует. Нет больше никакой тети, — сказал Маркус, когда нечестивое чистилище Фернли осталось позади. — Тетино бытие прекратилось, она теперь бывшая тетя. Если сюжет закрутится туже, он станет пружиной, а, босс?
— Ты поведешь, скаут, — великодушно разрешила Луиза. От головной боли уже тошнило.
— А теперь что, босс?
— Ни малейших догадок. Можно сыру купить. Нет, погоди, звякни в отдел, пусть выяснят, кто навещал Декера в тюрьме за последний год. Он уходит с места железнодорожной катастрофы и вместе с так называемой дочерью нанимает здоровенную тачку. Выясни, кто эта дочь на самом деле. Кто-то ему помогает.
— Может, он просто снял девицу. Или насильно умыкнул.
— Господи Иисусе, — сказала Луиза. — Не лезь в эти дебри.
— Как думаете, Декер как-то связан с тетей? — спросил Маркус.
— Я уже вообще не понимаю, кто с кем и как связан.
Никакой тети нет — хотя бы это неоспоримый факт. Значит, либо Джоанна Траппер соврала мужу («Надо бы заехать проверить бедную старушку, тетю Агнес»), либо Нил Траппер соврал всем («Она уехала к больной тете»). А кто скорее соврет — Нил Траппер или прелестная доктор Траппер? Да не поймешь. Если коса найдет на камень, Джоанна Траппер, подозревала Луиза, не уступит лучшим на свете притворщикам.
Она убежала и спряталась однажды, теперь убежала и спряталась вновь. Освобождение Декера наверняка ее расстроило. Ей сейчас столько же лет, сколько было ее матери, когда ту убили, ее детке столько же, сколько было тогда брату. Ждать ли от нее глупостей? Вдруг она что-нибудь сделает с собой? С Декером? Может, тридцать лет в сердце своем она взращивала месть и теперь желала свершить правосудие? Бред какой-то, люди так не делают. Луиза бы сделала — она бы сложила кости Декера в домино, скормила его сердце кошкам, шла по его следам до исхода времен, но Луиза не такая, как все. Но ведь и Джоанна Траппер не такая, правда?
Они остановились в центре Хоза, и Луиза вышла, добрела до моста, поглядела на воду. Она плыла — Плавучая Луиза. Джоанна вышла из своей жизни без ничего (кроме детки, а детка — всё) и исчезла. Такому трюку можно только позавидовать. Джоанна Траппер, великая мастерица побега.
— Босс? — Рядом возник Маркус. — Порядок?
— Нормально, — сказала она, прибегнув к универсальному шотландскому слову, обозначающему любое состояние, от «я умираю от тоски» до «восторг мой затмевает звезды». — Нормально, — сказала она. — Я в норме.
А потом они пошли туда, куда ходят в таких городках. В кафе, выпить чаю.
— Матушкой буду я? — спросил Маркус и взял удобный бурый чайник, уютно упакованный в какую-то шапку с помпоном.
— У тебя получится лучше, — ответила Луиза.
Она проглотила пару таблеток парацетамола и запила золотистым чаем, до того крепким, что хоть трубы им прочищай.
— Дни такие, — пояснила она, когда Маркус посмотрел вопросительно. Дни другие, но елки-палки…
— Понятно, — серьезно кивнул он.
Ах эти современные мальчики и их уважение к женщинам — какими они были? Уж явно не такими, как Дэвид Нидлер, — и не такими, как Эндрю Декер.
Маркус заказал кекс с изюмом, и кекс принесли, накрыв куском уэнслидейла (сыр с кексом — что с этими людьми?).
— Сы-ыр, Громит, — сказал Маркус.
Славный мальчик. Идиот, но славный.
Луиза заела таблетку булочкой. На вкус как сырое тесто и застревает в горле. Зазвонил телефон — Реджи Дич. Луиза застонала, дождалась, пока включится голосовая почта, но потом передумала и набрала номер — можно бы и успокоить девчонку. Про тетю, впрочем, Луиза не скажет — Реджи с катушек слетит, если сообщить, что тетя и впрямь больна, до того больна, что уже в шести футах под землей. После пяти гудков трубку сняли. Трубку снял Джексон.
— Алло? — сказал он. — Алло?
Поди разберись, подумала Луиза. Двое самых нервотрепочных людей на свете объединили силы — в этом же есть смысл?
— Это я, — сказала она. Потом сообразила, что он может и не понять, кто такая эта «я», хотя приятно думать, что понял. — Луиза, — прибавила она.
— Поразительно, — ответил он, и связь оборвалась.
Что поразительно?
— Тут плохо ловит, босс, — пояснил Маркус. — Холмы кругом.
Телефон опять зазвонил, и Луиза раскрыла его рывком, предполагая, что это снова Джексон:
— Ну?
— Эй, эй, начальник, — сказал Сэнди Мэтисон. — Потише. «Малка поездочка» не удалась?
— Да нет, нормально. Прости. Никакой тети нету.
— Интересно. Прямо Агата Кристи.
— Не вполне.
— В общем, я что хотел сказать — звонили из дорожной полиции Северного Йоркшира. — Да уж, сигнал слабоват, голос Сэнди включался и выключался, борясь с эфиром, но торжество читалось отчетливо. — Декера задержали на А-один у Шотландского поворота. Везут в больницу в Дарлингтоне. Вам дотуда всего ничего, босс.
— В больницу?
— Несчастный случай.
— Странно, — сказал Маркус, когда она велела ему поднажать. — Можно подумать, он гоняется за вами, а не за Джоанной Траппер.
— Странно не это, — сказала Луиза. — Ты не поверишь, что на самом деле странно.
— Ну вы расскажите, босс.
— Еще кое-что, босс, — сказал Сэнди Мэтисон. — Вам не понравится.
— Мне многое не нравится.
— Перезвонили из Уэйкфилда. Декер был не самым популярным заключенным. За последние полтора года — всего три посетителя. Его мать, ее приходской священник — Декер в тюрьме принял католичество, к тюремному капеллану ходил и все такое, отличный, надо сказать, метод справиться с виной.
— Но убьет меня третий посетитель, так? — спросила Луиза.
— Ага. Не кто иной, как некая доктор Джоанна Траппер.
— Вы надо мной смеетесь, да? Она к нему приходила? Сколько раз?
— Всего один. За месяц до его освобождения. Попросила разрешения, он разрешил.
И ни слова не сказала. Луиза пришла к Джоанне Траппер в ее прелестный дом, сидела в прелестной гостиной с саркококкой и зимней жимолостью, которые прелестно пахли, Луиза сообщила, что Эндрю Декера выпустили, и Джоанна Траппер ответила: «Я так и думала, что уже скоро». Не сказала: да, я в курсе, я к нему забегала пару недель назад. Не соврала — просто не сказала правды. Почему?
— Жертвы ходят к заключенным, босс, — заметил Маркус. — За объяснениями, за раскаянием, пытаются понять, в чем был смысл.
— Обычно они не затягивают с этим на тридцать лет.
Джоанна Траппер умела бегать, умела стрелять. Умела спасать жизни — и умела их отнимать. «Нет никаких правил, — сказала она Луизе в своей прелестной гостиной. — Мы только делаем вид, будто они есть». Что она задумала?
Телефон снова зазвонил. Луиза долго не снимала трубку — что-то ей неохота больше ничего знать.
— Босс? — Маркус на миг отвел глаза от дороги, покосился нерешительно. — Вы говорить-то будете?
— Вести всегда плохие.
— Не всегда.
Крещендо телефонных звонков неизбежно завершится мощной драмой в коде. Она вздохнула и ответила.
— Простите, босс, — сказала Эбби Нэш. — Драм не будет. Мы отследили звонки Джоанны Траппер в среду, входящие и исходящие.
— Начни с тех, кто звонил после четырех, когда она пришла с работы.
— Один от мужа, два от Шейлы Хейз. Последний в девять тридцать — с того же номера звонили в четверг пару раз и один раз вчера утром. Мобильный, зарегистрированный на Джексона Броуди, лондонский адрес.
Ну естественно, как же иначе?
