– Что они со мной сделали?

Анна и Матильда мчались по бульвару Сен-Жермен к Сене. Дождь прекратился, оставив в синем вечернем воздухе переливы и влажные отблески.

Матильда произнесла "преподавательским" тоном, пытаясь скрыть мучившие ее сомнения:

– Провели курс лечения.

– Какого лечения?

– Это какая-то неизвестная мне методика, позволившая стереть часть твоих воспоминаний.

– Такое возможно?

– В принципе – нет. Но Акерманн, видимо, применил нечто... революционное. Некое сочетание томографии и церебральных локаций.

Время от времени она бросала на Анну взгляды: молодая женщина застыла в неподвижности, глядя перед собой пустыми глазами и зажав ладони между коленями.

– Шок может вызывать частичную потерю памяти, – продолжила она. – У меня был пациент – футболист, во время одного из матчей он получил травму при столкновении с другим игроком. Так вот. Он помнил одну часть своего существования и совершенно забыл другую. Возможно Акерманн нашел способ вызывать сходный эффект, используя какое-то химическое вещество, или облучение, или бог его знает что еще. Можно сказать, что в твою память вмонтировали защитный экран.

– Но почему они так со мной поступили?

– По моему мнению, ключ ко всему в профессии Лорана. Ты видела что-то, чего не должна была видеть, или узнала секретную информацию, связанную с работой мужа, а может, на тебе просто поставили опыт – как на подопытной морской свинке... Все может быть, когда имеешь дело с чокнутыми.

В конце бульвара Сен-Жермен, справа, появилось здание Института Арабского мира. В стеклах огромных окон отражались облака.

Матильда удивлялась собственному спокойствию. Она вела машину на скорости сто километров в час, в сумочке лежал автоматический пистолет, рядом сидела полубезумная зомби, но ей не было страшно. Она испытывала скорее отстраненное любопытство с примесью детского возбуждения.

– Моя память может вернуться? – В голосе Анны прозвучали упрямые нотки. Матильда хорошо знала эту интонацию – она тысячи раз слышала ее, консультируя пациентов в больнице Святой Анны. Это был голос одержимости. Голос безумия. Разве что на сей раз безумие ничем не отличалось от правды.

Она заговорила, осторожно подбирая слова:

– Я не смогу ответить, пока не узнаю, какую методику они применяли. Если речь идет о химических препаратах, возможно, существует антидот. Если же имело место хирургическое вмешательство... Я ни за что не поручусь.

Их маленький "мерседес" ехал вдоль черной решетки зоопарка в Ботаническом саду. Звери спали, в парке было тихо и темно, казалось, там открывается дорога в вечность.

Матильда заметила, что Анна плачет, всхлипывая, как маленькая девочка, судорожно и пронзительно. Она постаралась взять себя в руки и спросила:

– Но зачем они изменили мою внешность?

– Этого я не знаю. Могу предположить, что ты оказалась не в то время и не в том месте, но не вижу ни одного разумного объяснения пластической операции. Или твоя история еще безумнее, чем кажется на первый взгляд: они изменили твою личность.

– Ты хочешь сказать, что раньше я была кем-то другим?

– Пластическая операция позволяет это предположить.

– Я... Лоран Геймз не мой муж?

Матильда не ответила, и Анна настаивала:

– Но... но мои чувства? Наша... близость?

Гнев овладел Матильдой. Среди этого кошмара Анна не перестает беспокоиться о своей любви, но тут уж ничего не поделаешь: идя ко дну, женщины думают в первую очередь о "желании и чувствах".

– Вся моя эмоциональная жизнь связана с Лораном, я не могла выдумать свои чувства!

Матильда пожала плечами, как будто хотела смягчить жестокость своих слов:

– Возможно, воспоминания были тебе имплантированы, ты ведь сама сказала, что они стираются, кажутся нереальными... Подобная процедура невозможна – априори, но присутствие в деле Акерманна все меняет. К тому же полиция предоставила в его распоряжение неограниченные средства.

– Полиция?

– Очнись, Анна! Институт Бекереля. Солдаты. Профессия Лорана. За исключением "Дома Шоколада" весь твой мир состоял из полицейских и военных. Они сделали с тобой это. И они тебя ищут.

Они подъезжали к закрытому на реконструкцию Аустерлицкому вокзалу. Зрелище напоминало декорации на съемочной площадке: провал в стене, пустые глазницы окон – как после бомбардировки. Слева, на заднем плане, текла Сена, похожая на ленивый поток жидкой грязи...

Наконец Анна прервала затянувшуюся паузу:

– Кое-кто в этой истории не полицейский.

– Кто?

– Клиент. Тот, которого я узнавала, как мне казалось. Мы с коллегой называли его Господин Бархатный. Не знаю, как тебе объяснить, но я уверена, что он выпадает из общего круга. Он – из "стертого" периода моей жизни.

– Но почему вы пересеклись в Париже?

– Возможно, случайно.

Матильда покачала головой.

– Послушай, я уверена в одном – в этом деле нет ничего случайного. Этот тип заодно с остальными, не сомневайся. А лицо его тебе знакомо только потому, что ты видела его с Лораном.

– Или потому, что он любит "Jikola".

– Что он любит?

– Шоколадки с миндальным марципаном – наши фирменные конфеты. – Анна улыбнулась сквозь слезы. – Теперь я хоть понимаю, почему он меня не узнавал. – Помолчав, она добавила с надеждой: – Нужно его найти. Он должен что-то знать о моем прошлом!

Матильда воздержалась от комментариев. Она вела машину вверх по Госпитальному бульвару вдоль стальных арок метромоста.

– Куда мы едем? – вскинулась Анна.

Матильда въехала на стоянку перед больницей Питье-Сальпетриер, поставила машину на ручной тормоз и повернулась к сидевшей рядом с ней маленькой Клеопатре.

– Единственный способ разобраться в этой истории – выяснить, кем ты была "до того". Если судить по твоим шрамам, операцию тебе сделали полгода назад. Мы должны тем или иным способом вернуться в тот период твоей жизни, который предшествовал хирургическому вмешательству. – Матильда постучала себя по лбу указательным пальцем. – Ты должна помнить.

Анна бросила взгляд на вывеску на фасаде университетской больницы.

– Ты хочешь... Хочешь допросить меня под гипнозом?

– У нас нет на это времени.

– Так что же ты собираешься делать?

Матильда поправила Анне волосы.

– Твоя память бессильна, твое настоящее лицо разрушено, но есть одна вещь, которая может вспомнить за тебя.

– Какая вещь?

– Твое тело.