12
– Жертва – женщина балкано-кавказской расы. Мышечный тонус позволяет предположить, что ей было от двадцати до тридцати лет. Полноватая, семьдесят килограммов при росте в метр шестьдесят. У нее была очень белая, характерная для рыжеволосых людей кожа, так что ее физический тип полностью совпадает с типом первых двух жертв. Наш убийца любит именно таких – лет тридцать, рыжие, пухленькие.
Скарбон произносил слова монотонно, словно читал текст отчета, стоившего ему бессонной ночи. Шиффер спросил:
– Ничего особенного?
– Что вы имеете в виду?
– Татуировки. Проколотые уши. След от обручального кольца. Следы, которые убийца мог не заметить.
– Нет.
Цифер схватил левую руку трупа и повернул ладонью к себе. Поль вздрогнул: он никогда не осмелился бы на подобный жест.
– Никаких следов хны?
– Нет.
– Нерто сказал мне, что состояние пальцев выдает в ней портниху. Что вы об этом думаете?
Скарбон кивнул, соглашаясь.
– Все эти женщины долго занимались ручным трудом, это совершенно очевидно.
– Вы согласны насчет шитья?
– Трудно сказать точно. На подушечках – следы уколов, между большим и указательным пальцами – мозоли. Возможно, от утюга или швейной машинки. – Он поднял глаза. – Их нашли недалеко от квартала Сантье, так ведь?
– И что же?
– Это работницы-турчанки.
Шиффер никак не отреагировал на утверждение врача. Он продолжал осматривать тело, и Поль, сам того не желая, подошел ближе. Он увидел на боках, груди, плечах и бедрах черные рвано-резаные раны: некоторые были такими глубокими, что виднелись кости.
– Расскажите нам вот об этом, – приказал Шиффер.
Врач подвинул к себе блокнот.
– На теле этой жертвы я насчитал двадцать семь порезов, поверхностных и глубоких. Можно утверждать, что пытки становились все более жестокими, – как и в случае с первыми двумя жертвами. Вывод: трех женщин пытал один и тот же человек.
– Каким орудием?
– Боевым ножом из хромированной стали с дополнительным лезвием-пилой. Стандартный армейский нож, описание соответствует десятку моделей. На нескольких ранах четко видны следы зубцов.
Счетовод склонился над ранами на груди жертвы – черные кружки походили на укусы или следы прижиганий. Когда Поль увидел эти отметины на теле первой жертвы, в голову ему пришла мысль о дьяволе, решившем полакомиться невинным человеческим телом.
– А это? – спросил Шиффер, указав пальцем на отметины на теле. – Укусы?
– На первый взгляд – ожоги. Но я нашел рациональное объяснение. Думаю, убийца использует автомобильный аккумулятор как электрошокер. Точнее, он пропускает ток через разводной ключ – на губах отметины от этого инструмента. Рискну предположить, что он обливает жертвы водой, чтобы боль от ударов током была сильнее. Отсюда черные следы. У последней на теле таких отметин около двадцати. – Он махнул свернутым в трубку отчетом. – Все здесь.
Шиффер подошел к секционному столу на уровне ног трупа – сине-черных, согнутых под немыслимым углом.
– А здесь?
Скарбон подошел к телу и встал с другой стороны – сейчас они напоминали двух топографов, изучающих карту местности.
– На рентгеновских снимках четко видно, что хрящи, плюсны и фаланги искорежены, раздавлены. Я насчитал семьдесят осколков костей, вонзившихся в мягкие ткани. Никакое падение не могло привести к подобным повреждениям. Убийца бил каким-то тупым предметом. Железной трубой или бейсбольной битой. Двух других женщин пытали так же. Я справлялся: подобная техника используется в Турции. Фелака или фелика – я не уверен.
Шиффер произнес с гортанным акцентом:
– Аль-Фалака.
Поль вспомнил, что Цифер бегло говорит на турецком и арабском.
– Я могу с ходу назвать вам десяток стран, где практикуется эта пытка.
Скарбон сдвинул очки на кончик носа.
– Да, конечно. Ладно, экзотики нам и впрямь хватает.
Шиффер переместился к животу жертвы, схватил одну из мертвых рук. Поль заметил черные распухшие пальцы. Патологоанатом начал давать пояснения:
– Ногти вырвали клещами. Подушечки сожгли кислотой.
– Какой именно?
– Это установить невозможно.
– Мог убийца сделать это после смерти жертвы, чтобы уничтожить отпечатки пальцев?
– Если и так, то цели своей он не добился. Узоры на пальцах просматриваются очень четко. Нет, тут скорее еще одна пытка. Убийца хотел использовать все возможности.
Цифер положил руку на место. Теперь все его внимание было сконцентрировано на зияющем влагалище. Врач тоже смотрел на рану. Теперь они напоминали не топографов, а мясников.
– Ее изнасиловали?
– Не в сексуальном смысле этого слова.
В первый раз за этот день Скарбон, казалось, заколебался. Поль опустил глаза и увидел изуродованное женское влагалище. Внешние части – большие губы, малые губы, клитор – были вывернуты наизнанку, словно кто-то решил насильственно изменить анатомическое строение тела. Врач откашлялся и начал объяснять:
– Он загнал ей внутрь какой-то похожий на дубинку предмет, утыканный бритвенными лезвиями. Вы видите, как изрезаны вульва и внутренняя часть бедер. Настоящая резня. Клитор отрезан. Как и половые губы. В этом причина столь сильного внутреннего кровотечения. У первой жертвы точно такие же раны. У второй...
Он снова замолчал, не в силах продолжать. Шиффер поймал его взгляд.
– Так что там у второй?
– Там все было иначе. Думаю, он использовал что-то... живое.
– Живое?
– Какого-то грызуна. Внутренние органы покрыты укусами и разорваны до самой матки. Кажется, подобные пытки весьма распространены в Латинской Америке...
Полю казалось, что голова его стиснута тугим обручем. Он знал все эти детали, каждая жестоко ранила его, от любого слова к горлу подкатывала тошнота. Он отступил к чаше с ароматизированной водой, машинально обмакнул пальцы в сосуд и тут же вспомнил, что его спутник несколькими минутами раньше поступил так же. Он поспешно отдернул руку.
– Продолжайте, – хриплым голосом приказал Шиффер.
Скарбон ответил не сразу, и в бирюзовой комнате повисла тишина. Все трое понимали, что оттягивать дальше нельзя: им придется перейти к осмотру лица.
– Это самое сложное, – начал наконец патологоанатом, очертив указательными пальцами рамку вокруг обезображенного лица. – Было несколько этапов насилия.
– Объясните.
– Во-первых, ушибы. Лицо представляет собой одну большую гематому. Убийца бил долго и свирепо. Возможно, надев кастет. В любом случае что-то металлическое – и это был не кусок трубы и не молоток. Дальше – порезы и рваные раны. Они практически не кровоточили, следовательно, их нанесли post mortem.
Они подошли совсем близко к маске воплощенного ужаса и могли разглядеть глубокие раны не на фотографиях, а "вживе". Лоб и виски были изрезаны в лохмотья, щеки изрыты ямами, нос сломан, подбородок раздроблен, губы истерзаны...
– Сами видите – он резал, рвал, пилил. Поражает его усердие. Он как артист отделывал свое произведение. Это его стиль, его подпись. Нерто полагает, что убийца пытается копировать...
– Я знаю, что он думает. Сейчас меня интересует ваше мнение.
Скарбон отступил на несколько шагов, заложив руки за спину.
– Этот убийца одержим лицами. Они завораживают и вызывают у него гнев. Он "лепит" их, отделывает, одновременно уничтожая человеческую индивидуальность.
Шиффер пожал плечами, показывая, что не склонен верить этой гипотезе.
– От чего она в конечном итоге умерла?
– Я уже сказал – от внутреннего кровотечения. Вызванного травмами внутренних органов, в основном – генитальных. Думаю, из нее вытекла вся кровь.
– А две другие?
– Первая – тоже от кровотечения. Если только сердце прежде не остановилось. Самым тривиальным образом – от ужаса. Резюмируя, скажу коротко – всех убило страдание. Мы делаем анализ ДНК последней жертвы, проводим токсикологический анализ, но я не думаю, что результат будет иным, чем в первых двух случаях.
Скарбон сухим и, пожалуй, слишком торопливым жестом отдернул простыню. Шиффер подошел ближе и спросил:
– Вы можете восстановить хронологию событий?
– Расписание составлять не возьмусь, но могу предположить, что эту женщину похитили три дня назад, то есть в четверг вечером. Она наверняка выходила с работы.
– Почему?
– Желудок был пуст. Как и у первых двух. Он подкарауливает их по пути домой.
– Давайте обойдемся без предположений.
Эксперт раздраженно продолжил:
– Затем, в течение двадцати – тридцати часов, ее подвергали пыткам.
– Как вы определили срок?
– Она отбивалась, пыталась вырваться. Веревки очень глубоко врезались в тело. Раны начали гноиться. Время можно восстановить именно благодаря нагноениям. Двадцать – тридцать часов – вряд ли я намного ошибся. В любом случае таков порог чувствительности человека.
Шиффер расхаживал по залу, глядя в зеркально-синий пол.
– Вы можете дать нам хоть какую-то зацепку насчет места преступления?
– Возможно.
Поль вмешался в разговор:
– Что именно?
Скарбон издал губами звук, напоминающий щелчок кинохлопушки.
– Я обратил на это внимание и у двух других жертв, но у последней женщины проявления особенно заметны: у нее в крови пузырьки азота.
– И что это означает?
Поль вытащил блокнот.
– Странно. Это может означать, что тело при жизни было подвергнуто воздействию давления более высокого, чем атмосферное. Такого, например, как в морских глубинах.
Врач впервые упомянул это странное обстоятельство.
– Я не ныряльщик, – продолжил он, – но явление это хорошо известно и изучено. По мере того как вы погружаетесь, давление растет. Азот, содержащийся в крови, растворяется. Если подниматься слишком быстро, не соблюдая уровней декомпрессии, азот стремительно возвращается в газообразное состояние, и образуются пузырьки.
Шиффер казался по-настоящему заинтересованным.
– Именно это и произошло с жертвой?
– Со всеми тремя. Пузырьки азота взрывались, продвигаясь по организму, что доставляло этим женщинам дополнительные страдания. На сто процентов я не уверен, но мы, скорее всего, имеем дело с "травмой ныряльщика".
Поль переспросил, делая пометки в блокноте:
– Они погружались – или их погружали – на большую глубину?
– Этого я не говорил. По словам одного нашего интерна, который занимается морскими погружениями, тела испытали воздействие давления как минимум в четыре бара. Такая величина регистрируется на сорокаметровой глубине. Мне кажется несколько проблематичным найти подобную толщу воды в Париже. Думаю, их скорее помещали в камеру высокого давления.
Поль быстро записывал.
– Где применяются подобные камеры?
– Нужно это узнать. Существуют камеры декомпрессии, которые используют профессиональные ныряльщики, но вряд ли такие есть в Иль-де-Франс. Кроме того, в некоторых больницах тоже установлены камеры высокого давления.
– В больницах?
– Да. Их используют для лечения больных с нарушениями кровоснабжения. Диабет, высокий холестерин... Высокое давление позволяет напитать организм кислородом. В Париже существует четыре или пять таких барокамер, но я не думаю, что наш убийца имеет доступ в больницу. Лучше поискать в промышленности.
– В каких отраслях применяется подобная техника?
– Понятия не имею. Ищите – это ваша работа. Повторяю еще раз: я ни в чем не уверен. Возможно, присутствие этих пузырьков объясняется совершенно иными причинами. Если так, я их не знаю.
Шиффер спросил:
– Есть ли на трех трупах нечто, дающее представление о нашем убийце – в физическом смысле?
– Ничего. Он очень тщательно их моет и, в любом случае, "работает в перчатках". Не вступает с ними в сексуальный контакт. Не ласкает. Не целует. Не его стиль. Совсем не его. Ваш человек – вообще клинический случай. Он как будто запрограммирован. Этот убийца... бесплотен.
– Его безумие возрастает с каждым новым убийством?
– Нет. Пытки он применяет в строго определенном порядке. Он одержим злом, но никогда не теряет контроля над собой. – Скарбон криво улыбнулся. – Организованный убийца, как пишут в учебниках по криминалистике.
– Что его, по-вашему, возбуждает?
– Страдание. Страдание в чистом виде. Он мучает их старательно и очень тщательно – до самой смерти. Его возбуждает боль, он питается страданиями жертв. В подоплеке – глубинная, животная ненависть к женщинам. К их телам и лицам.
Шиффер обернулся к Полю, издав злой смешок.
– Мне сегодня решительно везет на психологов.
Лицо Скарбона залилось краской.
– Судебная медицина – это всегда психология. Жестокость, с которой мы имеем дело, есть всего лишь проявление больного мозга...
Полицейский кивнул и, не переставая улыбаться, подхватил отчет о вскрытии, который Скарбон положил на соседний стол.
– Спасибо, доктор.
Когда Шиффер открыл дверь, находившуюся между окнами, в помещение ворвался солнечный свет, похожий на поток молока, хлынувший с небес.
Поль спросил, кивнув на другой экземпляр отчета:
– Я могу его взять?
Врач несколько мгновений молча смотрел ему прямо в глаза, потом поинтересовался:
– Ваши начальники в курсе насчет Шиффера?
Поль изобразил широкую улыбку.
– Не беспокойтесь. Все под контролем.
– Я беспокоюсь за вас. Он – чудовище.
Поль вздрогнул. Патологоанатом "добил" его, произнеся с полной убежденностью:
– Он убил Газиля Гемета.
Имя пробудило воспоминания. Октябрь 2000-го: турок, погибший под поездом, против Шиффера выдвинуто обвинение в убийстве. Апрель 2001-го: прокуратура загадочным образом закрывает дело. Он ответил ледяным тоном:
– Тело было раздавлено. Вскрытие ничего не смогло доказать.
– Я делал повторную экспертизу. Лицо было ужасно изуродовано. Один глаз вырвали из орбиты. На височных костях сохранились следы пыток сверлом. – Он кивнул на прикрытый простыней труп. – Вполне на равных с вашим убийцей.
Ноги у Поля стали ватными. Он не мог позволить себе усомниться в человеке, с которым собирался работать рука об руку.
– В отчете говорилось только о ранах на теле и...
– Они убрали из документа мои комментарии. Они его покрывают.
– Кто эти "они"?
– Они боятся. Все они боятся.
Поль шагнул назад, в яркую белизну коридора. Клод Скарбон выдохнул, снимая резиновые перчатки:
– Вы заключили союз с дьяволом.
