Из Булони Шарко вернулся в Париж, сел в машину и поехал на юг, к Эссону. А точнее — к городу Виньё-сюр-Сен на краю леса Сенар.

Неважно, какая погода, не важно, сколько времени на это понадобится, он должен туда попасть. Сегодня же вечером.

Кошмар преследовал его — не просто продолжаясь, а даже усиливаясь. Стоя в пробках, комиссар мысленно восстанавливал подробности старого расследования, в ходе которого он имел дело с личностью особого рода, с садистом, каких мало. Этот тип, совершивший несколько преступлений подряд, использовал бабочек-сфинксов с черепом на тельце для того, чтобы вести Шарко и его команду к ловушке, в которой они нашли одну из жертв — молодую женщину, убитую самым чудовищным образом.

Бабочки тогда привели их прямо к корабельному кладбищу поблизости от Виньё, и он до сих пор помнил, как называлось старое, давно заброшенное судно, где разыгралась трагедия, — «Куртизанка».

Убийца Глории не удовольствовался тем, что украл частички его организма: кровь, ДНК, волосок из брови, — он украл у него прошлое и использует теперь те места, которые больнее всего ранят комиссара, которые будят в нем самые невыносимые воспоминания. Шарко нашел тогда в трюме «Куртизанки» истекающую кровью молодую девушку и ничем не смог ей помочь. Он, будто наяву, отчетливо видел сейчас обнаженное и все изрезанное — живого места не оставили! — юное тело, непонимание в глазах жертвы, руку, которую она, словно умоляя, протянула к нему… Еще одно из дел, на которые набросились журналисты, — вся страна знала тогда об убийце-энтомологе…

Шарко постарался вернуться в настоящее.

Снег, холод — и машины, которые стоят неподвижно.

Ему потребовалось два часа на то, чтобы съехать с окружной, и еще два — чтобы добраться до Эпине. Абсолютный ад. Было почти десять вечера, он уже изнемогал, и тут зазвонил телефон.

Это была Люси. Наконец-то!

— Дорогая моя! Милая!

Ему хотелось выть, орать, реветь. Никому и никогда он не позволит причинить ей зло. Никому и никогда.

В трубке звучал тихий женский голос — она была так далеко, она была так недоступна…

— Привет, Франк. Я получила все твои сообщения. Но я не могла позвонить тебе раньше — не было сети.

— Скажи скорее, что с тобой все в порядке. Скажи, что с тобой ничего не случилось!

— В порядке, в порядке. А ты, кажется, паникуешь. У тебя-то что случилось?

— Ничего. Говори! Рассказывай!

— Если коротко, то здесь все сдвинулось с места. Я еду в аэропорт, хочу попробовать взять билет на ближайший рейс до Парижа. Надеюсь вернуться завтра, в четверг. То есть двадцать второго.

Шарко стиснул мобильник так, что заболели пальцы.

— Ты что-нибудь нашла?

— Да, у меня две очень важные, крайне важные новости. Во-первых, Дассонвиль здесь.

— Что?! Но…

— Не беспокойся, все в порядке.

— В порядке? Этот убийца, худший из всех возможных убийц…

— …в бегах, и я наверняка его больше не увижу.

— Ты его…

— Дай мне договорить, черт возьми! Нужно как можно скорее связаться с полицией Нью-Мексико и подключить их к расследованию. Я потеряла Дассонвиля из виду почти четыре часа назад, и он, должно быть, уже далеко. А прибыл он в Альбукерке только затем, чтобы убить одну бывшую журналистку. Вторая важная новость у меня как раз от этой журналистки. Эйлин назвала мне имя: Лео Шеффер.

В голове у комиссара гудело. Дассонвиль в Нью-Мексико. Он попытался сосредоточиться на дороге. Здесь, на более отдаленных шоссе, машин, которые посыпают асфальт солью, нет, и колеса вязнут в снегу…

— Кто он такой, этот Шеффер?

— Специалист по ядерному излучению, доктор медицины, который занимался радиотерапией и уехал из США во Францию — держись крепче! — в тысяча девятьсот восемьдесят седьмом году. То есть год спустя после появления у нас пресловутой рукописи и убийства монахов. Думаю, Шеффер и Дассонвиль — одна шайка и встретились они еще в семидесятых на какой-нибудь научной конференции в Париже. А в восемьдесят седьмом, опять-таки на мой взгляд, монах сам приезжал к Шефферу с рукописью в надежде, что тот сумеет проникнуть в ее секреты.

Шарко услышал гудок автомобиля.

— Они тут ездят как сумасшедшие, — сказала Люси. — Черт с ними, вернемся к Шефферу. Тут все совсем не чисто. По словам журналистки, он ставил опыты на людях, используя их как подопытных кроликов, делал то же самое, что его отец, блестящий ученый-физик, участвовавший — и еще как участвовавший! — в проекте «Манхэттен». Естественно, в связи со всем этим я вспомнила о мальчиках на снимках. Те же подопытные кролики…

Шарко вцепился в руль. Он вспомнил азиатскую малышку в метро, вспомнил свое обещание.

А Люси между тем продолжала:

— Послание в «Фигаро» было адресовано именно Лео Шефферу. Валери Дюпре, вернувшись в Париж, вычислила его и, наверное, решила то ли припугнуть, то ли попросту заставить высунуться. А потом ей, видимо, удалось отыскать одного из мальчиков, даже вырвать его на короткое время из лап смерти — и вот она исчезла… Шеффер ровно так же замешан во всем этом, как Дассонвиль. Он небось и поручил бывшему монаху замести следы…

Шарко видел в свете фар первые деревья леса Сенар. Насколько он помнил, дальше надо было ехать вдоль этого леса до рукава Сены. А потом уже только пешком — опять по колено в снегу.

— Отлично, — сказал комиссар в трубку. — Значит, ты связываешься с Белланже и все в подробностях ему объясняешь. А как только будешь знать номер и время рейса, сообщаешь мне. Приеду в аэропорт тебя встречать.

— Ты сейчас в машине? Который у вас час? Десять?

— Да. Уже еду домой. Снег все не перестает, водить сейчас — просто мука.

— А у вас-то что новенького?

Что у нас новенького? Глорию — бывшую проститутку, о которой я никогда тебе не рассказывал, — нашли с пробитой железным ломом головой в будке стрелочника. А потом она умерла в больнице — отравленная. А в башке сумасшедшего, который за мной охотится, воскресли Красный Ангел и убийца с насекомыми…

Шарко надо было подумать, прежде чем отвечать, «что у них новенького».

— Любопытные вещи выяснились в связи с одним из прооперированных мальчиков — тех, что на снимках. Там две фотографии совершенно точно сделаны в разные годы, причем времени между ними прошло много, а ребенок остался того же возраста…

— Бредятина какая-то!

— А что в этой истории не бредово? Насчет же того парнишки, которого нашла Валери Дюпре, того, из больницы, так у него анализы показывают, что ребенок подвергался облучению: в крови нашли уран, цезий-137 и нерадиоактивный свинец и пришли к выводу, что мальчик вырос в сильно зараженной местности типа Чернобыля.

Они помолчали. Шарко слышал, что Люси тоже ведет машину.

— Все срослось, — наконец сказала она. — Этот облучившийся или, скорее, сознательно облученный ребенок совершенно точно имеет отношение к Шефферу. Нам надо действовать быстро, Франк. Если Шеффер в сговоре с Дассонвилем, он наверняка уже знает, что мы висим у него на хвосте. И все, Франк, все, сейчас не могу больше говорить.

Шарко видел черную ленту Сены, разворачивающуюся слева, в небе то появлялась, то пропадала луна. Снегопад кончился. Еще километр, и надо будет остановиться. Если память его не подводит, к большому водоему, на котором покачивались умирающие суда, можно подойти только пешком. Пятьсот или шестьсот метров через лес.

— Погоди, Люси, не отключайся. Мне надо тебе сказать… Что бы ни случилось, какие бы между нами ни вставали препятствия, я всегда буду тебя любить.

— Я тоже тебя люблю. И очень спешу тебя увидеть, очень хочу, чтобы все это скорее кончилось. Через три дня — сочельник, и я надеюсь, что мы хоть немного побудем вместе. До завтра.

— До завтра…

…маленькая моя Люси, добавил он, когда она уже отсоединилась.

Комиссар проехал по узкой дорожке на машине, сколько мог, но в конце концов пришлось остановиться. Вместо света фар теперь был фонарь.

Опять лес, опять тьма. Эти толстые черные стволы, от которых мурашки бегут по коже. Что на этот раз его ждет на «Куртизанке»? Какие ужасы?

А еще он думал о последствиях. Если на Орфевр узнают, что он снова действовал в одиночку, на этот раз ему уже не простится.

Но это единственный способ встать лицом к лицу с противником.

Как тогда, он понимал: почти наверняка выживет только один из них.