4

– Отличный бросок. Ты смотрелась как Сэмми Соса!

– Чертова тварь готовилась вцепиться мне в горло! – почти взвизгнула я.

– Эти звери не нападают на живых людей. Они всего лишь пытались отогнать тебя подальше от своего ужина.

– Что, один из них шепнул это тебе на ушко?

Эндрю Райан стряхнул с моих волос листок…

Но ведь он работает под прикрытием где-то в Квебеке!

– Какого черта ты здесь делаешь? – спросила я уже спокойней.

– И это вся твоя благодарность, Златовласка? Хотя, учитывая обстоятельства, было бы, пожалуй, вернее назвать тебя Красной Шапочкой.

– Спасибо, – промямлила я, отводя со лба растрепавшиеся завитки.

Нет, конечно, я рада была, что Райан появился так кстати, но не рассыпаться же перед ним в благодарностях.

– Попытка засчитана.

Снова он потянулся поправить мне волосы, но я оттолкнула руку. Как обычно, случай свел нас именно тогда, когда я выглядела не лучшим образом.

– Я разгребаю ошметки человеческих мозгов, волчья стая только что прикидывала, как бы сделать из меня второе блюдо после отгрызенной у покойника ступни… а тебя волнует состояние моей прически?

– Почему ты оказалась здесь одна?

Непрошеная опека вызвала у меня раздражение.

– А ты с какой стати вообще здесь появился?

Лицо Райана окаменело. Удивительное лицо, где каждая черточка, каждая морщинка уместна и притягательна.

– Бертран летел этим рейсом.

– Жан?!

Список пассажиров. Бертран. Такая распространенная фамилия… Мне и в голову не пришло, что это мог быть напарник Райана.

– Он сопровождал арестованного. – Эндрю втянул ноздрями воздух и шумно выдохнул. – В аэропорту Даллас они должны были пересесть на рейс «Эйр Канадиан».

– Боже, боже… мне так жаль…

Мы стояли, не зная, что еще сказать, пока тишину не прервала зловещая вибрация, а потом – залп визгливого тявканья. Может, четвероногие знакомцы вызывали нас на матч-реванш?

– Лучше вернуться, – сказал Райан.

– Не стану спорить.

Он расстегнул молнию костюма, снял с пояса фонарик, щелкнул выключателем и поднял руку с фонариком на уровень плеча.

– Иди первой.

– Погоди. Дай-ка фонарик.

Райан молча повиновался. Я направилась туда, где впервые увидела волка.

Райан последовал за мной.

– Если ты решила заняться грибной охотой, то сейчас не самый подходящий момент…

Он осекся, увидев то, что валялось на земле.

В желтом свете фонарика ступня, отгрызенная чуть выше щиколотки, выглядела особенно жутко. На бороздах и вмятинах, оставленных зубами хищников, причудливо плясали тени.

Достав из кармана пару чистых перчаток, я натянула одну из них на руку и подняла ступню. Затем другой отметила место, где лежала моя находка, и для верности придавила перчатку камнем.

– Разве можно забирать ее, не отметив расположение на карте?

– Мы не можем знать точно, где именно стая обнаружила эту ступню. Да и если оставить ее здесь, ее попросту сожрут.

– Тебе решать.

Вслед за Райаном я шла к выходу из леса, неся добычу в вытянутой руке – как можно дальше от себя.

Когда мы вернулись на командный пункт, детектив направился в трейлер НКБТ, а я отнесла находку во временный морг. Там рассказала, как отыскала этот предмет, и объяснила, почему пришлось забрать его с места обнаружения. После этого ступне присвоили регистрационный номер, снабдили биркой и отправили в рефрижератор, а я вернулась к работе – сбору останков.

Через два часа меня отыскал Эрл и передал записку: «Жду тебя в морге. 19.00. Л. Т.».

Вручив послание, Эрл объявил, что на сегодня моя работа закончена. И возражения бессмысленны.

Я отправилась в трейлер санобработки и долго – насколько хватило терпения – торчала под обжигающе горячим душем, а потом переоделась в чистое. Наружу вышла пунцовая, как рождественский бант, но, по крайней мере, избавилась от гнусного запаха.

Неуклюже спускаясь по лесенке, изнуренная, как никогда в жизни, я заметила Райана. Прислонившись к патрульной машине с прозрачным верхом, он беседовал с Люси Кроу.

– Вы, похоже, совсем выдохлись, – заметила шериф, когда я подошла ближе.

– Все нормально, – заверила я. – Эрл прогнал меня отдыхать.

– Как там дела?

– Идут.

Рядом с этими двумя я ощущала себя лилипуткой. И Райан, и Кроу были ростом выше шести футов, но шериф явно выигрывала по ширине плеч. Оба годились в баскетболисты, но Райан больше смахивал на защитника, а Кроу – на сильного нападающего.

Не имея ни малейшего желания продолжать светскую болтовню, я спросила шерифа, как пройти к моргу, и распрощалась.

– Бреннан, погоди!

Я замедлила шаг, чтобы Райан смог меня догнать, и бросила на него многозначительный взгляд: «О волках – ни слова!» Обсуждать эту тему охоты не было.

Мы шли бок о бок. Я вспоминала Жана Бертрана, его модные дизайнерские пиджаки, такие же галстуки и очень серьезное лицо. Бертран всегда казался мне чрезмерно старательным, чрезмерно внимательным – будто ловил каждое слово, боясь упустить зацепку или важный нюанс. Я словно наяву слышала, как он сыплет вперемежку английскими и французскими словами, болтая на «франглийском» наречии собственного изобретения, как от души смеется собственным шуткам, не подозревая, что окружающим совсем не весело.

Я вспомнила, как впервые увидела Бертрана. Вскоре после приезда в Монреаль я пришла на рождественскую вечеринку, которую устроил отдел по расследованию убийств полиции Квебека. Там был и Бертран – слегка подвыпивший, они с Райаном только что стали напарниками. Лихой детектив уже тогда был живой легендой, и Бертран всем существом источал трепетное благоговение перед старшим товарищем. К концу вечера его чрезмерная восторженность уже вызывала у всех неловкость. Особенно у Райана.

– Сколько ему было лет? – машинально спросила я вслух.

– Тридцать семь. – Райан явно думал о том же, что и я.

– Иисусе…

Мы дошли до окружного шоссе и двинулись вверх по склону.

– Кого он сопровождал?

– Одного типа, Реми Петричелли по кличке Перчик.

Это имя оказалось мне знакомо. Петричелли был важной шишкой в квебекском филиале «Ангелов ада» и, по слухам, имел связи с организованной преступностью. Канадские и американские власти много лет точили на него зуб.

– А что Перчик делал в Джорджии?

– Месяца два назад один мелкий торговец наркотиками по имени Жак Фонтана сгорел дотла в «субару-аутбек». Когда следы привели к Перчику, он решил воспользоваться гостеприимством собратьев в южных штатах. Короче говоря, Перчика заметили в баре в Атланте. Местные прижали его к ногтю, и на прошлой неделе Джорджия согласилась на экстрадицию. Бертран вез этого субчика в Квебек.

Мы дошли до моей машины. Напротив, на обзорной площадке, стоял человек с микрофоном, освещенный прожекторами. Гример припудривал ему лицо.

– И это, – продолжал Райан, – вводит в нашу партию новых игроков.

Голос его прозвучал медленно и тяжко.

– То есть?

– Перчик имел вес в кругу себе подобных. Согласись он на сделку с законом, и очень многие его дружки оказались бы по уши в дерьме.

– Что-то не улавливаю.

– Некоторые влиятельные персоны, вполне вероятно, желали, чтобы Перчик отправился на тот свет.

– Настолько сильно, чтобы заодно убить еще восемьдесят семь человек?

– Даже глазом не моргнув.

– Там же были совсем юные ребятишки, почти дети!

– Эти господа не страдают от показного милосердия. Ты голодна? – Увидев выражение моего лица, Райан поспешил сменить тему.

– Мне нужно поспать.

– Тебе нужно поесть.

– Куплю по дороге гамбургер, – солгала я.

Райан отступил на шаг. Я открыла машину, села за руль и поехала прочь, слишком измученная и удрученная, чтобы пожелать ему доброй ночи.

Поскольку все гостиницы в округе уже заполнила пресса и НКБТ, меня поселили в небольшом пансионе на окраине Брайсон-Сити. В поисках этого места я несколько раз свернула не туда. Дважды пришлось расспрашивать местных.

В полном соответствии с названием «Дом на горе» стоял на вершине холма в конце длинной узкой улочки: двухэтажный, белый, сельского типа, с резными дверями и наличниками на окнах. Такой же искусной резьбой были изукрашены все балки, балюстрады и перила просторной веранды, которая протянулась вдоль фасада и огибала дом с обеих сторон. В свете фонаря на крыльце я разглядела деревянные кресла-качалки, плетеные кашпо и подставки для цветочных горшков. Ярко выраженный викторианский стиль.

Я оставила машину рядом с полудюжиной других на крохотной стоянке, слева примыкавшей к дому, и двинулась по мощенной плитками дорожке, по обеим сторонам которой тянулись ряды металлических садовых стульев. Когда я открыла входную дверь, раздался звон колокольчика. Внутри пахло лаком для мебели, «Пайн-Сол» и кипящей на огне бараниной.

Ирландское рагу – тушеная баранина с луком и картофелем – пожалуй, мое самое любимое блюдо. Как обычно, его запах напомнил о бабушке. Второй раз за эти два дня? Не иначе как старушка смотрит с небес.

Минуту спустя в вестибюле появилась женщина. Средних лет, около пяти футов ростом, ни капли макияжа, густые светлые волосы уложены на макушке нелепым валиком, похожим на сардельку. Длинная джинсовая юбка и красная футболка с надписью на груди «Славьте Господа».

Прежде чем я успела сказать хоть слово, дама заключила меня в объятия. От неожиданности я так и застыла, неловко согнувшись и растопырив руки, чтобы случайно не ударить ее углом дорожного чемодана или ноутбука.

Вечность спустя хозяйка наконец отстранилась и, отступив на шаг, вперила в меня напряженный взгляд теннисиста, получающего подачу на Уимблдоне.

– Доктор Бреннан!

– Темпе.

– То, что вы делаете для бедных погибших детишек, – работа, угодная Господу.

Я кивнула.

– Дорога в очах Господних смерть святых Его! Так говорит Он нам в Книге псалмов.

Бог ты мой.

– Меня зовут Руби Маккриди, и я почту за честь принять вас под кровом «Дома на горе». И стану заботиться обо всех, не делая никаких различий.

Интересно, кого еще разместили в этом пансионе? Впрочем, спрашивать об этом я не стала. Все равно узнаю, и довольно скоро.

– Спасибо, Руби.

– Позвольте, я понесу. – Она протянула руку к моему чемодану. – Провожу вас в номер.

Вслед за хозяйкой пансиона я прошла через гостиную и столовую, поднялась по резной деревянной лестнице и двинулась по коридору мимо множества закрытых дверей. На всех без исключения красовались небольшие, раскрашенные вручную таблички. В дальнем конце коридора мы круто свернули и остановились перед одной-единственной дверью. Надпись на табличке гласила: «Магнолия».

– Вы – единственная среди жильцов дама, поэтому я поселила вас в «Магнолии».

Мы были одни, но Руби понизила голос до шепота.

– Во всем пансионе только один – этот – номер с отдельным ватерклозетом, – продолжала она тоном заговорщицы. – Думаю, вы не будете против уединения.

Ватерклозетом? Боже мой, неужели кто-то в мире еще называет уборную «ватерклозетом»?

Руби вслед за мной вошла в номер, положила мой чемодан на кровать и принялась взбивать подушки и опускать шторы – точь-в-точь как коридорный в отеле «Риц».

Узоры на обоях и покрывале наглядно объясняли, откуда взялось название номера. Окно было изысканно задрапировано занавесками, столики накрыты скатертями, все углы в комнате обильно изукрашены оборками. Кровать и кресло-качалка из кленового дерева были завалены грудами подушек, а внутренности застекленного шкафчика заполняло бесчисленное количество статуэток. Сверху на шкафчике стояли керамические фигурки Сиротки Энни и ее собаки Сэнди, Ширли Темпл в костюме Хейди и овчарки колли – видимо, знаменитой Лесси.

Мой идеальный домашний интерьер куда проще. Хотя меня никогда не привлекала функциональная нагота стиля модерн, для счастья мне вполне достаточно мебели в духе «Шейкер» или «Хепплуайт». Изобилие барахла и безделушек меня бесит.

– Как здесь мило, – проговорила я вслух.

– Теперь оставлю вас одну. Ужин в шесть, так что вы его пропустили, но у меня греется на огне рагу. Хотите тарелочку?

– Нет, спасибо. Я собираюсь лечь спать.

– Вы хоть ели?

– Я не очень голод…

– Вот гляжу я на вас – тощая, словно похлебка в приюте для бездомных. Нельзя вам ложиться в постель с пустым желудком.

И почему это сегодня всех так беспокоит мое питание?

– Принесу поднос в комнату.

– Спасибо, Руби.

– Не нужно меня благодарить. И последнее. У нас тут, в «Доме на горе», замков нет, так что уходите и приходите когда пожелаете.

Хоть я и приняла душ на месте крушения, но сейчас, разобрав скудные пожитки, наполнила ванну и долго отмокала в горячей воде. Подобно жертвам насилия, те, кому довелось иметь дело с массовой гибелью людей, после работы зачастую много и ожесточенно отмываются, мучимые неотвязной потребностью очистить душу и тело.

Выйдя из ванной, я обнаружила поднос с порцией рагу, серым хлебом и кружкой молока. В тот самый момент, когда я насадила на вилку ломтик брюквы, зазвонил мобильник. Испугавшись, что сработает голосовая почта, я одним прыжком метнулась к сумке, вывалила ее содержимое на кровать и принялась рыться в груде вещей: спрей для волос, бумажник, паспорт, ежедневник, солнечные очки, ключи, косметика. Наконец нашла телефон и нажала на кнопку ответа, горячо молясь про себя, чтобы это оказалась Кэти.

Молитва была услышана. Голос дочери вызвал в душе такую бурю чувств, что мне стоило немалых усилий сдержать дрожь в голосе.

Кэти так и не сказала прямо, где находится, но, судя по голосу, она была в добром здравии и прекрасном настроении. Я сообщила ей адрес «Дома на горе». Дочь сказала, что сейчас проводит время с другом и вернется в Шарлотт в воскресенье вечером. Что это за друг, Кэти не уточнила, а я не стала расспрашивать.

Мыло и горячая вода плюс долгожданный звонок дочери подействовали так, как было нужно. Охваченная безмерным облегчением, я внезапно ощутила зверский голод. Мгновенно прикончив рагу, которое принесла Руби, я завела дорожный будильник и рухнула в постель.

Может быть, этот «ситцевый» дом окажется не таким уж плохим.

Наутро я проснулась в шесть, надела чистые штаны хаки, почистила зубы, слегка подрумянилась и подобрала волосы под кепи с логотипом «Шарлотт хорнетс». Вполне прилично. Спустилась вниз, собираясь расспросить Руби о том, как здесь решается вопрос со стиркой.

В столовой на скамье за длинным сосновым столом сидел Эндрю Райан. Я заняла место напротив, ответила Руби на бодрое восклицание: «Доброе утро!» – и подождала, пока она не налила кофе.

– Что ты здесь делаешь? – резко спросила я, едва за женщиной захлопнулась дверь кухни.

– Других слов я от тебя уже и не дождусь?

Я выразительно промолчала, ожидая ответа.

– Это место мне рекомендовала шериф Кроу.

– Другого не нашлось?

– Здесь довольно мило, – заметил Райан, взмахом руки обводя комнату. – Можно сказать, все дышит любовью.

Он поднял кружку с кофе, жестом указав на надпись над нашими головами: «Иисус есть любовь». Фраза эта была выжжена на сучковатой сосновой панели и для пущей сохранности покрыта лаком.

– Откуда ты узнал, что я буду здесь?

– Цинизм вызывает преждевременное старение.

– Чепуха. Так кто тебе сказал?

– Кроу.

– Чем тебе не угодила «Комфорт инн»?

– Там нет мест.

– Кто еще здесь поселился?

– Наверху – пара ребят из НКБТ и специальный агент ФБР. Интересно, в чем выражается его специальность?

Я пропустила реплику мимо ушей.

– Уже предвкушаю, как мы будем по-братски делить ванную комнату. Две другие – внизу, а в салоне цокольного этажа, слыхал, теснятся несколько журналистов.

– Как тебе удалось раздобыть здесь номер?

Светло-голубые, как у викинга, глаза сияли младенческой невинностью.

– Должно быть, просто повезло, появился вовремя. Или у Кроу хорошие связи.

– Даже и не мечтай, что я пущу тебя в свою ванную.

– Как цинично!

Вошла Руби. Она принесла яичницу с ветчиной, жареный картофель и тосты. Обычно мой завтрак – овсяная каша и чашка кофе, но сейчас я набросилась на еду, словно новобранец в учебном лагере.

Мы ели молча. Я попутно анализировала свои чувства. Присутствие Райана раздражало. Но почему? Может быть, причина в его потрясающей самоуверенности? В покровительственном тоне? В том, что он вторгся на мою территорию? Или в том, что почти год назад он поставил свою работу выше наших отношений и исчез из моей жизни? Или, может быть, все дело в том, что он явился именно тогда, когда мне нужна была помощь?

Потянувшись за тостом, я вдруг сообразила: Райан ни словом не обмолвился о том, что по-прежнему работает под прикрытием. Что ж, отлично. Пускай заговорит об этом сам.

– Передай джем, пожалуйста.

Он молча исполнил мою просьбу.

Райан спас меня от нешуточных неприятностей. В самом деле спас.

Я намазала тост черничным джемом, густым и тягучим, точно вулканическая лава.

Детектив не виноват в том, что я повстречалась с волками. И в крушении самолета его вины тоже нет.

Руби налила нам еще кофе.

И в конце концов, он только что потерял напарника.

Сострадание, проснувшееся во мне, оказалось сильнее раздражения.

– Спасибо, что помог мне отогнать волков.

– Это были не волки.

– Что?! – Раздражение вернулось, точно пущенный искусной рукой бумеранг.

– Это были не волки.

– А кто? Шайка бродячих кокер-спаниелей?

– В Северной Каролине нет волков.

– Помощник Кроу говорил именно о волках.

– Этот парень не отличил бы вомбата от карибу.

– Но в Северную Каролину не так давно завезли волков. – Я была уверена, что где-то об этом читала.

– Они рыжие и живут не в горах, а в заповеднике, дальше на восток.

– Вижу, ты большой специалист по фауне Северной Каролины.

– Как они держали хвосты?

– Что-о?

– Хвосты у этих зверей были задраны или опущены?

Пришлось напрячь память.

– Опущены.

– Волк всегда держит хвост прямо. Койот ходит с опущенным хвостом, но в угрожающей позе поднимает его параллельно земле.

– Хочешь сказать, это были койоты?

– Или дикие собаки.

– В Аппалачах водятся койоты?

– Они водятся по всей Северной Америке.

– И что? – Я мысленно дала себе задание проверить эту информацию.

– Да ничего, собственно. Просто подумал, что тебе захочется это узнать.

– И все равно я перепугалась до чертиков.

– Правильно перепугалась. И это еще не самое худшее, что могло с тобой произойти.

Райан был прав. Случай с койотами нагнал на меня страху, но его нельзя было назвать самым ужасным, что мне довелось пережить. Зато на звание самых ужасных вполне могли претендовать последовавшие дни. С рассвета до заката я копалась в раздробленных ошметках человеческой плоти, разделяла перемешанные останки разных жертв и воссоединяла части тел. В числе других патологоанатомов, стоматологов и прочих специалистов по посмертному опознанию я определяла возраст, пол, расовую принадлежность и рост, анализировала рентгеновские снимки, сравнивала прижизненные и посмертные данные скелетной структуры и истолковывала характер повреждений. Это была жуткая, тягостная работа, и ужасней ее дела ло то, что почти все объекты исследований были почти детьми.

Для многих это напряжение оказывалось невыносимым. Одни, стиснув зубы, держались до последнего, пока не брали свое слезы, дрожь в руках, кошмарные сны. Были такие, кому требовалась усиленная опека психологов. Некоторые просто укладывали вещи и без лишних слов уезжали домой.

Все же в большинстве случаев разум сумел приспособиться к ситуации, и непостижимое стало обыденным. Мысленно отстранившись от происходящего, мы попросту выполняли свою работу. Каждый вечер, лежа в постели, одинокая и обессиленная, я находила утешение в том, сколько всего было сделано за прошедший день. Думала о семьях погибших и заверяла себя, что система работает четко. Мы сумеем хоть что-то сделать для них.

И тут на мое рабочее место прибыл образец под номером 387.