Воскресенье, люди не спеша прогуливались, и старик вместе с ними шел по Дворцовому парку. Он остановился перед караульным помещением. Деревья были светло-зелеными, — его любимый цвет! Как все близко! Но высокий дуб посреди парка никогда не станет зеленее, чем сейчас. Разницу было видно уже теперь. Вскоре после того, как дерево очнулось от зимней спячки, живительный сок начал разливаться по стволу, наполняя ядом все артерии дерева. Сейчас яд уже дошел до каждого листика, и через пару недель они зачахнут, пожелтеют, опадут, и под конец — дерево умрет.

Они пока ничего не знают. Ничего. Изначально Бернт Браннхеуг в его план не входил. Старик понимал, что это убийство сбило полицию с толку. Интервью Браннхеуга оказалось просто забавным совпадением. Старик смеялся, когда читал его. Господи, он даже был согласен с Браннхеугом — проигравших нужно ставить к стенке, это закон войны.

А как же другие следы, которые он им оставил? Неужели даже казнь у крепости Акерсхус они не смогли связать с великим предательством? Неужели, чтоб они поняли, надо, чтобы в следующий раз выстрелила пушка на крепостном валу?

Старик прислонился к дереву. Береза. Как у Нурдала Грига, когда он пишет о том, как правительство и король бегут в Англию. «А над ними бомбовозы вражьи». От этого стихотворения старика тошнило. В нем предательский поступок короля изображался как благородное отступление, будто покинуть свой народ в тяжелый момент — благородно. А в Лондоне, в полной безопасности, король, как и все эти «их величества в изгнании», занимался только тем, что на званых обедах вел светские разговоры с дамочками и рассказывал, как он надеется однажды вернуться в свое маленькое королевство. А когда все было кончено и Норвегия встречала корабль, на котором возвращался наследник, люди на пристани кричали до сипоты, пытаясь перекричать позор, свой и своего короля. Старик закрыл глаза, не в силах смотреть на солнце.

Крик командира, чеканный шаг, стук прикладов о гравий. Смена караула.