Было полтретьего ночи, старик остановил машину возле товарного склада на набережной Акерсхус. Когда-то эта улица была одной из транспортных артерий Осло, но после открытия тоннеля «Фьеллиньен» движение здесь стало односторонним. Теперь в дневное время по ней ездили только те, кто работал в порту, а вечером здесь можно было встретить только проституток и их клиентов, которые искали укромный уголок. От залива улицу отделяли только складские постройки, с другой стороны был западный фасад крепости Акерсхус. Но, конечно, если бы кто-нибудь, стоя на Акер-Брюгге, смотрел в мощную подзорную трубу, он наверняка бы увидел то же самое, что и старик: мужскую спину в сером плаще — плащ дергался в такт движениям бедер мужчины — и сильно накрашенное и очень сильно пьяное лицо женщины — ее голова ритмично билась о каменную кладку. По обеим сторонам от парочки били прожектора, освещавшие стену и бойницы.

Акерсхус, бывшая тюрьма для военнопленных. Ночью она закрыта, и хотя он знал, как пробраться внутрь, риск слишком велик. Внутри, на месте казни, была мемориальная доска погибшим бойцам норвежского Сопротивления, но никому не известно, скольких здесь расстреляли в войну. Старик знал, что по крайней мере один из них был обычным предателем и заслужил наказание, с какой стороны на это ни взглянуть. И здесь же расстреляли Видкуна Квислинга и других, кого после войны приговорили к смерти. Квислинг сидел в Арсенальной башне. Старик часто думал, не в честь ли этого назвали книгу, где рассказывается о видах казни разных времен. Не было ли описание расстрела срисовано с казни Видкуна Квислинга? В тот октябрьский день предателя привели сюда, чтобы изрешетить его тело пулями. Наверное, ему, как и в книге, надели капюшон на голову и прикололи на грудь белый лоскут, чтобы легче было целиться. Выкрикнули четыре слова-приказа, послышались выстрелы. И опытные стрелки сработали так плохо, что врач, прослушав осужденного, сказал, что казнь нужно повторить. И ее повторили четыре или пять раз, пока тот не умер от потери крови, которая вытекла из его многочисленных мелких ран.

Старик вырезал описание казни из книги.

Мужчина в плаще управился наконец и пошел к своей машине. Проститутка осталась стоять у стены со спущенной юбкой. Потом закурила. Когда она затягивалась, сигарета вспыхивала в темноте. Старик ждал. Но вот проститутка бросила окурок на землю, раздавила его и пошла по грязной дорожке вокруг крепости — обратно в «контору» рядом с Банком Норвегии.

Старик поглядел на заднее сиденье. Женщина с кляпом во рту смотрела на него теми же испуганными глазами, как всякий раз, когда она приходила в себя. Кляп во рту задвигался.

— Не бойся, Сигне, — сказал старик.

Он наклонился к ней и приколол что-то ей на платье. Она хотела посмотреть, что это, но он не дал ей этого сделать.

— Пройдемся? — сказал старик. — Как раньше.

Он вышел из автомобиля, открыл заднюю дверь, вытащил Сигне и поставил ее перед собой. Она споткнулась и упала на колени в траву у обочины. Но, дернув за веревку, которой были связаны ее руки, старик снова поставил Сигне на ноги. Он поставил ее прямо перед прожектором, и свет бил ей в глаза.

— Стой спокойно, — сказал старик. — Забыл, как называется вино… «Рибейрос», красное, помнишь? Стой спокойно, иначе…

Свет слепил ее, и старику пришлось поднести ей нож к самому лицу, чтобы она его увидела. И, несмотря на яркий свет, ее зрачки были такими огромными, что глаза казались почти черными. Старик отошел к машине и посмотрел вокруг. Ни души. Он прислушался: ничего, только ровный городской шум. Старик открыл багажник, отодвинул мешок для мусора в сторону. Труп собаки уже начал коченеть. Вот блеснула матовой сталью винтовка. Старик взял ее, сел в водительское кресло и наполовину опустил стекло. Подняв глаза, старик увидел, как на золотистой стене средневековой крепости пляшет гигантская тень Сигне. Эту тень, наверное, видно из соседнего района. Замечательно.

Старик повернул стартер, заработал мотор. Он в последний раз осмотрелся и прицелился. До Сигне было меньше пятидесяти метров, и весь прицел занимало ее пальто. Старик прицелился чуть правее и увидел в черном перекрестье то, что искал, — клочок белой бумаги. Выдохнув, старик положил палец на курок.

— До встречи, — прошептал он.