Хелена сидела одна на заднем сиденье черного «мерседеса» Андре Брокхарда. Автомобиль, покачиваясь, полз вдоль конских каштанов, будто охраняющих эту аллею, в сторону конюшен Лайнцер-Тиргартена.

Она смотрела на зеленые лужайки. Машина ехала, поднимая небольшое облако пыли с сухой гравиевой дороги, и, хотя окно было открыто, в салоне было нестерпимо жарко.

Когда они въехали в буковый лес, лошади, которые паслись там, с любопытством подняли головы.

Хелене нравился Лайнцер-Тиргартен. До войны она часто приходила сюда по воскресеньям. Здесь, в зеленом парке, что в южной части Венского леса, она устраивала пикники с родителями, дядюшками, тетушками или конные прогулки с друзьями.

Внутренне она была уже подготовлена к тому, что услышала утром от кастелянши в больнице: Андре Брокхард хочет с ней переговорить и в первой половине дня пришлет за ней машину. С тех пор, как ей дали рекомендательное письмо от руководства больницы и разрешение на выезд, счастье переполняло ее, и первой мыслью ее было, что надо непременно воспользоваться случаем и поблагодарить Андре Брокхарда за помощь. А второй — что отец Кристофера навряд ли пригласил ее для того, чтобы выслушивать ее благодарности.

«Спокойно, Хелена, — думала она. — Это уже не может нам помешать. Завтра утром мы будем уже далеко».

Вчера она собрала две сумки с одеждой и своими любимыми вещами. Последним, что она положила, было распятие, которое висело у нее над кроватью. Музыкальная шкатулка — подарок отца — осталась на туалетном столике. Как странно: раньше она бы ни за что не рассталась с ней, а теперь все это значило так мало! Беатриса помогала ей, они болтали о давних днях, под непрестанные звуки шагов — мать внизу все расхаживала взад-вперед. Как, наверное, тягостно будет уезжать отсюда! Но она сегодня только радовалась. Урия заявил, что стыд и позор уехать, так и не посмотрев на город, и пригласил ее пообедать. Непонятно почему он просто загадочно подмигнул и спросил, смогут ли они одолжить машину у лесничего.

— Приехали, фройляйн Ланг, — сказал водитель и показал на фонтан, у которого аллея заканчивалась. Над водой, стоя одной ногой на мраморном шаре, балансировал золотой амур. За фонтаном была серая каменная вилла. Справа и слева от нее стояли длинные красные деревянные постройки, которые вместе с каменным зданием создавали некое подобие дворика.

Машина остановилась, водитель вышел и открыл Хелене дверь.

Андре Брокхард, который все это время стоял на пороге виллы, теперь шел к ним навстречу. Его начищенные ботфорты сверкали на солнце. Андре Брокхарду было за сорок, но шел он пружинистым шагом, будто юноша. Верхняя пуговица его красной суконной куртки была расстегнута, будто бы из-за жары, — он прекрасно сознавал, что это подчеркнет его атлетическую фигуру. Кавалерийские рейтузы плотно обтягивали мускулистые ноги. Брокхард-старший был совсем не похож на своего сына.

— Хелена! — В его голосе слышалось тщательно отмеренное дружелюбие, свойственное людям высокого статуса, которые сами решают, насколько теплой должна быть обстановка. Хелена не видела его очень давно, но, кажется, он совсем не изменился с тех пор: такой же седоволосый, величественный, с голубыми глазами, глядящими на нее с обеих сторон царственного носа. А маленький рот сердечком будто говорил, что его владелец на самом деле мягче и добрее, чем показывает. — Как поживает твоя матушка? Надеюсь, с моей стороны было не слишком бесцеремонно отрывать тебя от работы. — Он коротко и сухо пожал ей руку и продолжал, не дожидаясь ответа: — Мне надо поговорить с тобой, и я подумал, что с этим лучше не тянуть. — Он указал на постройки: — Ты ведь бывала здесь раньше?

— Нет, — ответила Хелена, улыбнувшись.

— Нет? А я думал, Кристофер возил тебя сюда, вас же водой не разольешь…

— Кажется, вы немного ошибаетесь, герр Брокхард. Мы с Кристофером, конечно, знаем друг друга, но…

— Что ты говоришь? В таком случае я должен непременно тебе показать конюшни.

Он приобнял ее за талию и повел к деревянным сооружениям. У них под ногами шуршал гравий.

— Очень сожалею о том, что произошло с твоим отцом, Хелена. Это действительно большая неприятность. Я надеюсь, что смогу как-нибудь помочь вам с матерью.

«Ты мог бы пригласить нас на рождественскую елку, как раньше», — подумала Хелена, но промолчала. Она по-прежнему радовалась, что удалось преодолеть все препятствия, какие ставила ей мать перед отъездом.

— Джанджич! — крикнул Брокхард черноволосому мальчику, который стоял у стены и чистил седло. — Приведи Венецию.

Мальчик пошел в конюшню. Брокхард стоял, поигрывая плетью и покачиваясь из стороны в сторону. Хелена посмотрела на часы.

— Боюсь, я не смогу долго здесь оставаться, герр Брокхард. Мое дежурство…

— Конечно. Я понимаю. Тогда я перейду к делу.

Из конюшни послышалось громкое ржание и стук копыт по дощатому полу.

— Так вышло, что мы с твоим отцом были вроде компаньонов. Разумеется, до этого прискорбного банкротства.

— Я знаю.

— Да, и еще ты знаешь, что у твоего отца было много долгов. Но это не так уж и страшно, поэтому все шло, как шло. Все дело в том злополучном… — Он замолчал, подыскивая нужное слово. И нашел его: — …сближении с еврейскими ростовщиками, оно очень повредило ему.

— Вы имеете в виду Иосифа Бернштейна?

— Я уже не помню, как их звали.

— Странно, ведь вы приглашали его к себе на Рождество.

— Иосифа Бернштейна? — Андре Брокхард рассмеялся, но глаза его оставались серьезными. — Это, наверное, было очень давно.

— В декабре тысяча девятьсот тридцать восьмого. До войны.

Брокхард кивнул и бросил нетерпеливый взгляд на двери конюшни.

— Ты все это помнишь, Хелена! Это хорошо. Кристоферу нужна будет рядом светлая голова. Поскольку свою он то и дело теряет. А так он славный молодой человек, но ты и сама это поймешь.

Хелена почувствовала, как забилось сердце. Что происходит? Брокхард-старший говорит с ней как с будущей невесткой. Но здравый смысл быстро совладал со страхом. Когда она заговорила, то хотела, чтобы ее слова звучали дружелюбно, но здравый смысл будто схватил ее за горло, сделав голос резким и металлическим.

— Герр Брокхард, надеюсь, здесь нет никакого недоразумения.

Вероятно, Брокхард заметил перемену в тоне, потому что в его ответе уже не было прежней теплоты:

— Если так, нужно это недоразумение устранить. Я бы хотел, чтобы ты взглянула на это.

Он достал из внутреннего кармана своей красной куртки лист бумаги, развернул его и протянул ей.

Вверху листа было написано: «Bürgschaft». Документ напоминал контракт. Она пробежала глазами строки, написанные убористым почерком, но не поняла из них ничего, кроме того, что там говорится о доме в Венском лесу, и внизу стояли подписи ее отца и Андре Брокхарда.

— Похоже на поручительство, — сказала она.

— Это и есть поручительство, — кивнул он. — Когда твой отец узнал, что еврейские кредиты (а значит, и его деньги) конфискуются, он пришел ко мне и попросил, чтобы я поручился за него для получения большого займа в Германии. К сожалению, мне хватило легкомыслия согласиться. Твой отец был гордым человеком и, чтобы поручительство не выглядело с моей стороны чистой благотворительностью, настоял на том, чтобы летний дом, в котором сейчас живешь ты и твоя мать, стал залогом этого поручительства.

— Почему поручительства, а не займа?

Брокхард с удивлением посмотрел на нее:

— Хороший вопрос. А ответ таков: стоимости дома было недостаточно, чтобы он мог выступать залогом того займа, который хотел получить твой отец.

— А подписи Андре Брокхарда — достаточно?

Он улыбнулся и достал большой, насквозь пропитанный потом платок.

— Я кое-чем владею в Вене.

Это было очень мягко сказано. Все знали, что Андре Брокхард — влиятельный акционер двух крупнейших промышленных компаний Австрии. После аншлюса — гитлеровской оккупации в 1938-м — предприятия вместо машин и оборудования начали производить оружие для Германии и ее союзников. Брокхард стал мультимиллионером. А теперь Хелена узнала, что ему принадлежит и дом, в котором она живет. Она почувствовала, как к горлу подходит ком.

— Но не надо расстраиваться, моя дорогая Хелена, — сказал Брокхард, и в его голосе вдруг снова почувствовалось тепло. — Видишь ли, я вовсе не собираюсь отнимать дом у твоей матери.

Но ком в горле у Хелены все рос и рос. Он вполне мог бы добавить: «Или у моей невестки».

— Венеция! — крикнул Брокхард.

Хелена обернулась к дверям конюшни. Из полумрака выходил мальчик-конюх, ведя под уздцы ослепительно белую лошадь. Хотя в голове проносились тысячи мыслей, это зрелище заставило Хелену забыть обо всем сразу. Это была самая красивая лошадь, какую она когда-либо видела, поистине неземное создание.

— Липиццанер, — сказал Брокхард. — Лучшая для дрессировки порода лошадей. Их привезли Максимилиану Второму из Испании в тысяча пятьсот шестьдесят втором году. Вы с матерью, разумеется, видели их в испанской школе верховой езды в Вене, не так ли?

— Разумеется.

— Это не хуже, чем смотреть балет, верно?

Хелена кивнула. Она не могла отвести взгляд от лошади.

— Здесь, в Лайнцер-Тиргартене, они отдыхают летом, до конца августа. К сожалению, никто, кроме наездников испанской школы, не имеет права на них ездить. Ведь неопытный наездник может испортить скакуна. И годы дрессировки пойдут прахом.

Лошадь была оседлана. Брокхард взял уздечку, конюх поспешно удалился. Животное стояло необычайно спокойно.

— Некоторые утверждают, что это жестоко — обучать лошадей танцевать, что животное страдает, когда его заставляют делать то, что против его естества. Те, кто так говорит, никогда не видели, как тренируют этих лошадей. А я видел. И поверь моему слову: лошади это нравится. Знаешь почему? — Он погладил лошадь по морде. — Потому что это закон природы. Господь в своей мудрости сделал так, что для низшего существа нет и не может быть большего счастья, чем служить и повиноваться высшему. Возьмем, к примеру, детей и взрослых. Мужчину и женщину. Даже в так называемых демократических странах слабые добровольно отдают власть элите, которая и сильнее и умнее, чем они. Это так, потому что это так. И потому что мы все Божьи создания, высшие должны позаботиться о том, чтобы низшие им покорялись.

— Чтобы осчастливить их?

— Именно. Хелена, ты слишком понятлива для… столь молодой женщины.

Она не могла понять, на какое из этих слов он сделал большее ударение.

— Это важно — знать свое место. И высшим и низшим. Если человек противится этому, он никогда не станет счастливым. — Он похлопал Венецию по шее и заглянул в ее большие карие глаза. — Ты ведь не противишься, нет?

Хелена понимала, что эти слова на самом деле обращены к ней. Она закрыла глаза, пытаясь дышать глубоко и спокойно. Ей было ясно: то, что она сейчас скажет или не скажет, может решить всю ее жизнь, что сейчас нельзя принимать скоропалительных решений.

— Не противишься?

Вдруг Венеция заржала и дернула головой, так что Брокхард поскользнулся на гравии, потерял равновесие и ухватился за уздечку. Конюх бросился было на помощь, но Брокхард, покрасневший и потный от досады, жестом велел ему не подходить. Хелена не смогла удержаться от улыбки, и возможно, Брокхард заметил это. Во всяком случае, он уже занес было на Венецию плеть, но передумал и снова опустил ее. Губы сердечком выговорили пару словечек, которые позабавили Хелену еще больше. Брокхард подошел к ней и снова положил ей руку на талию:

— Ну вот, кажется, мы видели достаточно, а сейчас, Хелена, тебя ждет важная работа. Позволь мне проводить тебя до автомобиля.

Они встали у лестницы, пока водитель усаживался за руль.

— Я надеюсь и рассчитываю увидеть тебя снова, Хелена. — Он взял ее за руку. — Передавай матушке сердечный привет от фрау Брокхард. Кажется, вчера она сказала, что хотела бы пригласить вас к обеду в следующие выходные. Не помню точно когда, но она вам позвонит.

Хелена дождалась, пока шофер откроет ей дверь, и, уже садясь в машину, сказала:

— Герр Брокхард, вы знаете, почему лошадь чуть не уронила вас?

Она посмотрела на него — в его глазах снова вспыхнул огонь.

— Потому что вы посмотрели ей прямо в глаза, герр Брокхард. Лошади воспринимают это как вызов, как неуважение к ним и их рангу в табуне. Если ей не удается избежать прямого взгляда, лошадь ведет себя уже совсем иначе, она может взбунтоваться. Без должного уважения к животному вы не добьетесь высот в дрессировке, хотя вы и относитесь к высшему виду, — это вам скажет любой укротитель. Некоторые виды требуют к себе уважения. В горах Аргентины водится дикая лошадь. Когда она чувствует, что человек хочет обуздать ее, она кидается в ближайшую пропасть. Прощайте, герр Брокхард.

Она села на заднее сиденье «мерседеса», дверь мягко закрылась, и Хелена, дрожа всем телом, перевела дух. Когда они ехали вниз по аллее Лайнцер-Тиргартена, она закрыла глаза и увидела перед собой окаменевшую фигуру Андре Брокхарда, исчезающую в облаке пыли за ними.