— Смотрел видео?

Сломанное офисное кресло протестующе затрещало, когда инспектор Халворсен, откинувшись на спинку, взглянул на превосходящего его по всем статьям коллегу. Старший инспектор Харри Холе даже был на девять лет старше. На юном простодушном лице Халворсена явно читалось недоверие.

— Ну да. — Подцепив большим и указательным пальцами складку кожи под налитым кровью глазом, Харри осторожно оттянул ее вниз. Мешок исчез.

— Все выходные?

— С субботнего утра до воскресного вечера.

— Значит, немного развлекся вечером в пятницу.

— Точно. — Вынув из кармана плаща синюю папку, Харри положил ее на свой стол, стоящий прямо напротив стола Халворсена. — Читал выдержки из протоколов допросов.

Из другого кармана Харри извлек серый пакетик, на котором значилось: «Французский колониальный кофе». Кабинет, который делили они с Халворсеном, находился почти в самом конце коридора в красной зоне на шестом этаже Грёнланнского полицейского участка. Два месяца назад они вскладчину купили «Rancilio Silvia» — кофеварку для приготовления эспрессо. Отныне она занимала почетное место на архивном ящике под заключенной в рамку фотографией девушки, с ногами забравшейся на письменный стол. Ее веснушчатое лицо отчаянно пыталось сохранить серьезное выражение, сквозь которое, однако, проглядывал смех. Сфотографирована она была на фоне такой же офисной стены, как и та, на которой висела карточка.

— Знаешь, что трое из четырех полицейских не могут без ошибок написать слово «неинтересный»? — спросил Харри, вешая плащ на плечики. — Либо они пропускают «е» между «т» и «р», либо…

— Интересно.

— А ты чем занимался в выходные?

— В пятницу сидел в машине у квартиры американского посла: какой-то псих анонимно сообщил по телефону, будто в автомобиль заложена бомба. Разумеется, ложная тревога. Но ты же знаешь, они теперь из кожи вон лезут, так что пришлось проторчать там весь вечер. В субботу снова пытался найти ту, единственную, которая на всю жизнь. К концу воскресенья пришел к выводу, что такой не найти. Ну и что там на допросах говорят о личности грабителя? — Халворсен засыпал кофе в двойной бумажный фильтр.

— Ну-у… — Харри стащил с себя свитер. Под ним оказалась темно-серая футболка, которая некогда, по-видимому, была черной, с почти стершейся надписью «Violent Femmes». Харри со стоном опустился в кресло. — Не поступило ни одного заявления о том, что кто-то видел его вблизи банка перед ограблением. Парень, вышедший из «Севен-элевен» на противоположной стороне Бугстадвейен, видел, как налетчик побежал в направлении Индустри-гате. Он обратил на него внимание из-за шапочки. Камера наружного наблюдения банка зафиксировала их в тот момент, когда грабитель поравнялся со свидетелем перед металлическим контейнером для мусора, стоящим у «Севен-элевен». Единственная интересная деталь, о которой упомянул свидетель, — поднимаясь по Индустри-гате, грабитель дважды переходил с одной стороны улицы на другую.

— Парень, который никак не может решить, по какой стороне улицы ему идти. Что ж тут такого интересного? — Халворсен вставил двойной фильтр в стационарный. — Со всеми «е» и без всякого «т» между «с» и «н».

— Да ведь ты же ничего не смыслишь в ограблениях банков, Халворсен.

— А зачем мне? Наше дело — ловить убийц, а грабежами пусть занимаются хедмаркенцы.

— Хедмаркенцы?

— Ты разве не заметил, что в отделе грабежей все на «йе» и «итте» и в вязаных кофтах с характерным узором? Так в чем фишка-то?

— Фишка в Викторе.

— В кинологе с собакой?

— Как правило, они первые, кто прибывает на место преступления, и опытные грабители знают это. Хороший пес может даже в городе взять след движущегося пешком налетчика. Но если он пересечет улицу, по которой ходит транспорт, собака след теряет.

— И что из этого? — Халворсен утрамбовал кофе специальной трамбовкой и в конце процедуры выровнял его поверхность. Он утверждал, что данная операция позволяет отличить истинных профессионалов варки кофе от жалких любителей.

— Это укрепляет подозрение, что мы имеем дело с матерым преступником. Таким образом, мы могли бы значительно сузить круг подозреваемых. Шеф Отдела грабежей и разбойных нападений рассказывал мне…

— Иварссон? Вот уж никогда бы не подумал, что ты не прочь с ним поболтать!

— Мы и не болтали. Он говорил, обращаясь ко всей следственной группе, в состав которой вхожу и я. Так вот, он сказал, что профессиональных грабителей в Осло меньше сотни. Пятьдесят из них — полные тупицы, наркоманы или же умственно отсталые — попадаются практически каждый раз, как совершают преступление. Половина из них и сейчас сидит, так что их мы смело можем вычеркнуть. Сорок человек — хорошие исполнители, которым удается уйти, если кто-то поможет им спланировать ограбление. Остается десяток профессионалов, тех, что грабят инкассаторов и банки. Чтобы взять их, требуется определенная удача. Мы и пытаемся отследить, где и когда находится каждый из них. Сегодня нам предстоит проверить их алиби. — Харри бросил взгляд на «Сильвию», пыхтевшую на архивном ящике. — А еще я в субботу беседовал с Вебером из криминалистической лаборатории.

— Мне казалось, Вебер в этом месяце выходит на пенсию.

— Кто-то ошибся в подсчетах, и его отправят только летом.

Халворсен рассмеялся:

— По этому поводу он, наверное, брюзжал еще больше, чем обычно, а?

— Ну да, только не совсем по этому поводу, — согласился Харри. — Просто ни он, ни его люди ни хрена там не нашли.

— Совсем ничего?

— Никаких отпечатков пальцев. Ни единого волоска. Нет даже мельчайших волокон ткани или ниток от одежды. А найденные следы обуви, разумеется, свидетельствуют, что башмаки у преступника были новехонькие.

— То есть они не могут даже сравнить особенности износа с прочей обувью подозреваемых?

— То-очно. — Харри сделал упор на «о», едва не пропев его.

— А что с орудием ограбления? — поинтересовался Халворсен, осторожно передвигая чашку с кофе со своего стола на стол Харри. Подняв глаза, он обнаружил, что левая бровь Харри приподнялась настолько, что едва не касается светлого ежика волос. — Прости. С орудием убийства.

— Ничего. Оно не найдено.

Халворсен присел на свою часть стола и осторожно отпил глоток кофе.

— Короче говоря, среди бела дня человек вошел в банк, где полно народу, взял два миллиона крон, убил женщину, преспокойно вышел оттуда и удалился по не такой уж многолюдной улице с оживленным движением. И случилось это в самом центре норвежской столицы в нескольких сотнях метров от полицейского участка. А у нас, профессионалов, состоящих на службе в королевской полиции и получающих за это деньги, ничего на него нет?

Харри медленно кивнул:

— Почти ничего. У нас есть видеозапись.

— Которую ты, насколько я тебя знаю, сейчас тщательнейшим образом изучаешь, секунда за секундой.

— Ну да. Даже десятые доли секунды.

— А показания свидетелей небось можешь цитировать наизусть?

— Только Августа Шульца. Он рассказал много интересного о войне. Выдал мне целый список имен своих конкурентов по торговле готовым платьем из числа так называемых добропорядочных норвежцев, которые во время войны участвовали в дележе конфискованного у его семьи имущества. Он даже точно знает, кто из них чем сейчас занимается. А вот что ограбление произошло, он не в курсе.

Остатки кофе они допивали молча. В оконное стекло стучали капельки дождя.

— А ведь тебе нравится такая жизнь, сознайся, — внезапно сказал Халворсен. — Проводить выходные в полном одиночестве, пытаясь ловить призраков.

Харри усмехнулся, однако оставил его слова без ответа.

— А я-то надеялся, что теперь, когда у тебя появились некоторые семейные обязанности, ты наконец забудешь свои чудачества.

Харри предостерегающе взглянул на молодого коллегу:

— Не думаю, что придерживаюсь того же мнения. Ты же знаешь, мы еще даже не живем вместе.

— Да, но у Ракели есть сынишка, а это многое меняет, не так ли?

— Ну да. Олег. — Харри откатился на кресле к архивному ящику. — В пятницу они улетели в Москву.

— Да ну?!

— Судебный иск. Отец мальчика хочет получить родительские права.

— Резонно. А что он за птица?

— Ну-у… — Харри поправил висевшую чуть криво фотографию над кофеваркой. — Он какой-то профессор. Ракель познакомилась с ним и вышла замуж, когда работала там, в России. Родом он из старой, жутко богатой семьи. По словам Ракели, родственники имеют немалый политический вес.

— И парочку знакомых судей в придачу, да?

— Наверняка. И тем не менее мы надеемся, что все пройдет как надо. Всем известно, что у папаши крыша совсем поехала. Этакий, знаешь ли, скрытый алкаш, который подчас не в силах справиться со своими эмоциями.

— Могу себе представить.

Кинув быстрый взгляд на коллегу, Харри успел заметить мимолетную усмешку, которую Халворсен, правда, тут же поторопился стереть с лица.

В Управлении полиции все знали, что у Харри проблемы с алкоголем. Сам по себе алкоголизм не может служить причиной увольнения госслужащего, а вот за появление на работе в нетрезвом виде выгнать вполне даже могут. Когда Харри сорвался, в высоких кабинетах стали поговаривать о том, как бы избавить полицию от такого сотрудника. Однако Бьярне Мёллер, начальник убойного отдела, как обычно, простер над Харри свою охраняющую длань, объяснив его состояние особыми обстоятельствами. Обстоятельства эти заключались в том, что девушка с висящего над кофемашиной фото — Эллен Йельтен, напарник и близкий друг Харри, — была насмерть забита бейсбольной битой на тропинке возле Акерсельвы. Хотя Харри и удалось оправиться, рана все еще кровоточила. Тем более что, по мнению Харри, дело все еще не было расследовано до конца. Не успели Харри с Халворсеном собрать технические доказательства причастности к убийству неонациста Сверре Ульсена, как старший инспектор Том Волер поспешил к нему на квартиру, чтобы произвести арест. Ульсен пытался отстреливаться, и Волеру в целях самообороны пришлось его пристрелить. Так следовало из рапорта самого Волера, и ни улики, найденные на месте происшествия, ни расследование всех обстоятельств дела, предпринятое Службой внутренней безопасности, не содержали ни единого намека на что-либо иное. С другой стороны, мотивы убийства, совершенного Ульсеном, так и остались невыясненными, за исключением того, что все указывало на его причастность к нелегальной торговле оружием, в результате которой Осло в последние годы наводнило стрелковое оружие на любой вкус. Эллен же вышла на его след. Однако Ульсен был лишь исполнителем; личности тех, кто на самом деле руководил ликвидацией, полиции так и не удалось установить.

Именно для того, чтобы иметь возможность довести до конца дело Эллен, Харри добился перевода обратно в Отдел по расследованию убийств после кратковременного пребывания на самом верхнем этаже здания Управления в Службе внутренней безопасности. Там его уход все восприняли с радостью. Мёллер радовался не меньше, заполучив его снова к себе на шестой этаж.

— Смотаюсь-ка я с этой штукой наверх к Иварссону, в Отдел грабежей и разбойных нападений, — буркнул Харри, помахивая видеокассетой. — Он хотел просмотреть пленку с очередной девчонкой-вундеркиндом, которую ему недавно удалось заполучить.

— О? И кто такая?

— Летний выпуск Школы полиции; наверняка уже раскрыла не меньше трех ограблений только на основании просмотра видеозаписей.

— Угу. Симпатичная?

Харри вздохнул:

— Эх, молодо-зелено… Как же вы все предсказуемы. Надеюсь, она дельный сотрудник, остальное меня не волнует.

— Но это точно женщина?

— Конечно, папаша и мамаша Лённ могли быть шутниками и дать мальчику имя Беате.

— Нутром чую — симпатичная.

— Не думаю. — Пронося сквозь дверной проем свои сто девяносто пять сантиметров, Харри привычно пригнулся.

— Что так?

Ответ прозвучал уже из коридора:

— Хорошие полицейские все уроды.

По первому взгляду на Беате Лённ трудно было судить, симпатичная она или дурнушка. Уж точно не уродина — некоторые даже сочли бы ее кукольно красивой. Главным образом из-за того, что все у нее было слишком миниатюрным: лицо, нос, уши, фигура. Однако прежде всего в глаза бросалась ее бледность. Кожа и волосы были настолько бесцветными, что Харри вспомнилась утопленница, которую они с Эллен выловили в Буннефьорде. Однако между ними было одно существенное различие: Харри чувствовал, что стоит ему отвернуться, и он тут же забудет, как выглядит Беате Лённ. Сама она от этого, по-видимому, не очень бы расстроилась, судя по торопливости, с которой пробормотала свое имя и отняла у Харри влажную ладошку, едва позволив ее пожать.

— Знаешь, Холе у нас здесь — что-то вроде ходячей легенды, — сказал начальник отдела Руне Иварссон, стоя спиной к ним и поигрывая связкой ключей. В верхней части серой металлической двери, находящейся прямо перед ними, красовалась выполненная готическими буквами надпись: «Камера пыток». Под ней значилось: «Кабинет № 598». — Верно, Холе?

Харри не ответил. Не приходилось сомневаться, какого рода легенды имеет в виду Иварссон. Он никогда и не скрывал, что считает Харри Холе позором для всего личного состава полиции, и давным-давно ратовал за его скорейшее изгнание из рядов.

Между тем Иварссон отпер дверь, и они вошли внутрь. «Камера пыток» была специальным помещением, служившим отделу для изучения, монтажа и копирования видеозаписей. Помимо большого стола в середине комнаты здесь было оборудовано еще три рабочих места. Окон не было. Стены украшала полка с видеоматериалами, дюжина наклеенных листочков с фотографиями находящихся в розыске налетчиков, большой экран, занимающий одну из торцевых стен, карта Осло, а также множество трофеев, захваченных во время удачных операций по задержанию бандитов. К примеру, рядом с дверью висели две вязаные шапочки с прорезями для глаз и рта. Интерьер дополняли серые компьютеры, черные мониторы, VHS- и DVD-проигрыватели и великое множество прочей аппаратуры, в назначении которой Харри не разбирался.

— Ну и что же удалось выудить из этой записи убойному отделу? — поинтересовался Иварссон, плюхаясь в кресло. Произнося «убойному», он намеренно протянул «ой».

— Кое-что, — сказал Харри, отходя к полке с видеокассетами.

— Кое-что?

— Не особо много.

— Жаль, никто из вас не удосужился поприсутствовать на докладе, который я делал в сентябре в помещении столовой. Если не ошибаюсь, там были представители всех отделов, кроме вашего.

Иварссон был высокого роста, длиннорукий и длинноногий; из-под уложенных красивой волной светлых волос на собеседника смотрели ярко-голубые глаза. Мужественное лицо напоминало лица манекенов немецкой фирмы «Босс»: на нем все еще виднелись следы загара после долгих часов, проведенных Иварссоном летом на теннисном корте, а может, и в солярии физкультурно-оздоровительного центра. Короче, Руне Иварссон был прекрасным примером понятия «симпатичный мужчина», тем самым подкрепляя теорию Харри о взаимосвязи между внешностью и деловыми качествами следователя. Отсутствие сыщицкого таланта, однако, с лихвой возмещалось у него тонким политическим чутьем и способностью безошибочно угадывать, к какой из группировок в иерархии Управления полиции выгоднее примкнуть в данный конкретный момент. Кроме того, врожденную самоуверенность Иварссона многие воспринимали как доказательство его лидерских качеств. Между тем упомянутая самоуверенность основывалась исключительно на том, что Иварссон, к счастью для себя, абсолютно не замечал собственной ограниченности. Не приходилось сомневаться, что данное обстоятельство непременно будет сопутствовать продвижению по службе и рано или поздно сделает его начальником Харри — прямым либо косвенным. Вообще-то Харри вроде бы не приходилось жаловаться, что такая посредственность благодаря карьерному росту оказалась отлученной от следственной работы. Однако опасность субъектов, подобных Иварссону, как раз и заключается в том, что они, как правило, воображают, будто обязаны вникать во все и руководить действиями тех, кто в самом деле умеет вести расследование.

— И что же, мы пропустили что-то важное? — спросил Харри, проводя пальцем вдоль ряда кассет с написанными от руки наклейками.

— В общем-то нет, — язвительно бросил Иварссон. — Действительно, кого могут интересовать такие пустяки, как расследование преступлений?!

Харри удалось побороть искушение ответить, что на тот доклад он не пошел намеренно, прослышав, будто все сводится к похвальбе Иварссона, что, с тех пор как он вступил в должность шефа Отдела грабежей и разбойных нападений, раскрываемость ограблений банков возросла с 35 до 50 процентов. При этом ни единым словом не упоминалось, что назначение это совпало с увеличением численности сотрудников вдвое, расширением их полномочий при выборе методов ведения расследования, а главное, отдел наконец-то избавился от своего худшего сотрудника — следователя Руне Иварссона.

— Меня это вроде как интересует, — сказал Харри. — Расскажи-ка, к примеру, как вам удалось распутать вот это. — Он наполовину вытянул с полки одну из кассет и прочел вслух надпись на наклейке: — «20.11.94, Сберегательный банк «НОР», Манглеруд».

Иварссон усмехнулся:

— С удовольствием. Их мы установили старым проверенным способом. На свалке в Алнабрю они сменили автомобиль, а тот, что оставили, подожгли. Однако он сгорел не полностью. Мы нашли перчатки одного из налетчиков со следами ДНК. Потом мы сравнили их с ДНК тех наших старых знакомых, кого, после просмотра видеозаписи, осведомители назвали в качестве наиболее вероятных участников ограбления, и данные одного из них совпали. А поскольку этот идиот в ходе ограбления еще и выстрелил в потолок, ему дали четыре года. Еще что-нибудь интересует, Холе?

— М-м-м… — Харри покрутил в руках принесенную им кассету. — А что это были за следы ДНК?

— Я же сказал, совпадающие. — Уголок левого глаза Иварссона нервно дернулся.

— Прекрасно, но что именно это было? Частицы омертвевшей кожи? А может, ноготь? Кровь?

— Разве это так уж важно? — Голос Иварссона стал резким, в нем явно слышались нотки нетерпения

Харри подумал, что ему, пожалуй, стоит заткнуться. К чему сражаться с ветряными мельницами? Люди, подобные Иварссону, все равно никогда ничему не научатся.

— Да в общем-то нет, — услышал Харри собственный голос. — Разумеется, если не интересуешься такими пустяками, как расследование преступлений.

Харри ощутил на себе тяжелый взгляд Иварссона. От тишины, повисшей в специальном звуконепроницаемом помещении, закладывало уши. Иварссон открыл рот, собираясь что-то сказать.

— Суставной волос.

Мужчины, как по команде, повернулись к Беате Лённ. Харри и думать забыл о ее присутствии. Она же, переводя взгляд с одного из них на другого, почти шепотом повторила:

— Суставной волос. Это такие волоски на фалангах пальцев… их называют…

Иварссон откашлялся:

— Абсолютно верно, это был волос. Однако — хоть, может, и не стоило бы уточнять — это был волос с тыльной стороны кисти. Не так ли, Беате? — Не дожидаясь ответа, он легонько постучал указательным пальцем по стеклу своих массивных часов. — Ну, мне пора бежать. Приятного вам просмотра.

Не успела дверь за Иварссоном закрыться, как Беате выхватила у Харри кассету, которую вмиг с мягким жужжанием проглотил плеер.

— Два волоска, — сказала девушка. — В левой перчатке. С фаланги пальца. И свалка была не в Алнабрю, а в Карихэуген. А насчет четырех лет — все правильно.

Харри с удивлением посмотрел на нее:

— Разве это не было задолго до тебя?

Передернув плечами, она нажала на «плей»:

— Просто надо читать отчеты.

— Хм, — Харри попытался внимательнее приглядеться к собеседнице, поудобнее устраиваясь в кресле. — Давай-ка посмотрим, не оставил ли и этот тип нам чего-нибудь вроде суставного волоса.

В видике что-то тихонько скрипнуло, и Беате выключила свет. Пока Харри разглядывал появившуюся на экране синюю заставку, он вдруг ощутил, как в сознании его мелькают кадры другого фильма. Фильм был короткий, длился лишь несколько секунд. Вся увиденная им сцена утопала во вспышках голубоватого света, перемежавших полумрак «Вотерфронта», давно уже снесенного клуба, некогда располагавшегося в фешенебельном районе Акер-Брюгге. Тогда он еще не знал ее имени. Женщина со смеющимися карими глазами что-то крикнула ему, стараясь перекричать ревущую музыку. Играли композицию в стиле панк. «Green On Red». Джейсон и «The Scorchers». А Харри все подливал «Джим Бим» себе в колу, и ему было глубоко наплевать, как ее зовут. Он узнал это лишь на следующий день, когда, решительно отдав швартовы, они пустились в первое свое плавание на кровати со спинкой в форме безголовой лошади. Харри снова ощутил прилив блаженной истомы, как и накануне вечером, когда он услышал в телефонной трубке ее голос.

Однако на экране уже возникло изображение.

Старик начал преодолевать непростой для себя маршрут от входной двери до банковской стойки. Через каждые пять секунд угол съемки менялся.

— Торкильдсен с ТВ-2, — заметила Беате Лённ.

— Нет, это Август Шульц, — поспешил поправить Харри.

— Я о монтаже, — откликнулась она. — Похоже, работа Торкильдсена с ТВ-2. Кое-где отсутствует раскадровка по десятым секунды.

— Отсутствует? Но как ты…

— Здесь много всего. К примеру, обрати внимание на задний план. Видишь красную «мазду» на улице перед банком? Она в самом центре кадра. Теперь камера сменилась, а она по-прежнему в центре. Но ведь объект не может находиться в двух местах одновременно.

— Считаешь, кто-то напортачил с записью?

— Да нет. Все, снятое шестью внутренними и одной наружной камерой, переписывается на одну пленку. На исходной записи в момент смены камеры вместо изображения на мгновение возникает слепая вспышка. Поэтому, чтобы не нарушать взаимосвязь деталей эпизода, необходим монтаж. Иногда, когда мы не можем справиться своими силами, нам приходится прибегать к помощи телевизионщиков. А они, как в данном случае Торкильдсен, часто мухлюют с тайм-кодом, чтобы картинка не дергалась, стала лучше. Мне кажется, это у них на уровне профессионального невроза.

— Профессионального невроза, — повторил Харри. Странно было слышать этот в общем-то старомодный термин из уст такой юной девушки. Или она не столь уж молода, как ему показалось с первого взгляда? Когда свет потух, кое-что в ней изменилось. Тело как будто расслабилось, жесты стали свободнее, голос тверже.

В помещении банка появился налетчик и выкрикнул свою английскую фразу. Голос звучал глухо и словно издалека, как будто доносился из-под толстого одеяла.

— А об этом ты что думаешь? — спросил Харри.

— Норвежец. Говорит по-английски, чтобы невозможно было узнать диалект, акцент либо характерные слова, которые мы, возможно, могли бы связать с ранее совершенными им ограблениями. Одежда, не оставляющая волокон, которые мы потом могли бы найти в сменных автомобилях, на конспиративной квартире или у него дома.

— Хм-м. Что-то еще?

— Все края одежды тщательно подклеены скотчем, чтобы нигде не оставить следов ДНК. Видишь, штанины притянуты к сапогам, а рукава — к перчаткам. Не удивлюсь, если он обмотал скотчем всю шевелюру, а брови залил воском.

— Стало быть, профи?

Она пожала плечами.

— Восемьдесят процентов ограблений банков планируются менее чем за неделю и совершаются лицами, находящимися под воздействием алкоголя или наркотиков. В нашем случае преступление выглядит прекрасно подготовленным, а грабитель — трезвым.

— С чего ты взяла?

— Если бы у нас было хорошее освещение и камеры получше, можно было бы увеличить отдельные кадры и рассмотреть его зрачки. Но поскольку всего этого нет, я сужу по его жестам. Движения спокойные, тщательно выверенные, видишь? Если он что и принимал, то не амфетамин или что-то подобное. Скорее транквилизаторы — к примеру, рогипнол. Они это любят.

— Почему?

— Ограбление банка — экстремальная ситуация. Оказавшись в ней, ты не нуждаешься в том, чтобы тебя что-то подстегивало. Скорее наоборот. В прошлом году один вооруженный автоматом субъект ворвался в отделение Норвежского банка на площади Солли, изрешетил потолок и стены и выбежал из банка, так и не взяв денег. Судье он сказал, что ему просто необходимо было дать выход той дозе амфетамина, которую он принял. Честно говоря, я предпочитаю, когда налетчики принимают рогипнол.

Харри кивком указал на экран:

— Посмотри на плечо Стине Гретте в первом окошке. Видишь, сейчас она нажимает тревожную кнопку? Звук на записи становится намного лучше. Почему?

— Сигнализация соединена с видеомагнитофоном, и, когда она включается, запись в несколько раз ускоряется. Улучшается качество изображения и звука. Он становится таким отчетливым, что вполне можно провести звуковой анализ. Теперь ему не поможет даже то, что он говорил по-английски.

— А что, это и вправду такая верная штука, как говорят?

— Звук, записанный на пленку, — это те же отпечатки пальцев. Если мы сможем предоставить специалистам из Технического университета десяток произнесенных грабителем слов, записанных на пленку, они проведут сравнительный анализ его голоса с точностью до девяноста пяти процентов.

— Хм-м. Но не при таком качестве звука, как до включения сигнализации, да?

— В этом случае точность уменьшается.

— Так вот, значит, почему он сначала кричит по-английски, а потом, когда считает, что сигнализация включена, заставляет говорить вместо себя Стине Гретте.

— Так оно и есть.

Они молча просмотрели, как одетый во все черное налетчик перемахнул через банковскую стойку, приставил ствол к голове Стине Гретте и принялся шептать ей на ухо.

— А что ты думаешь о том, как она реагирует? — спросил Харри.

— Что ты имеешь в виду?

— Выражение ее лица. Тебе не кажется, что она выглядит относительно спокойной?

— Мне ничего не кажется. Как правило, выражение лица не дает достоверной информации. Могу поспорить, пульс у нее сейчас близок к ста восьмидесяти.

Они наблюдали, как Хельге Клементсен беспомощно суетился на полу перед банкоматом.

— Надеюсь, потом ему дадут возможность пройти необходимый курс реабилитации, — покачав головой, тихо сказала Беате. — Я видела, как после подобных ограблений у людей просто не выдерживала психика.

Харри промолчал, однако про себя решил, что фразу эту она, по всей видимости, позаимствовала у кого-то из старших коллег.

Налетчик повернулся лицом к камере и показал им шесть пальцев.

— Интересно, — пробормотала Беате и, не глядя, сделала какую-то пометку в лежащем перед ней блокноте. Краем глаза Харри наблюдал за молоденькой коллегой и видел, как, заслышав сухой щелчок выстрела, она подскочила на стуле. Когда грабитель на экране перепрыгнул в очередной раз через стойку и, прихватив свою сумку, направился к двери, миниатюрный подбородок Беате задрался вверх, ручка выскользнула из пальцев.

— Последний фрагмент мы не стали помещать в Интернет и давать телевизионщикам, — сказал Харри. — Смотри, вот его снимает наружная камера.

Они увидели, как грабитель торопливо пересек на зеленый свет по пешеходному переходу улицу Бугстадвейен и поспешил вверх по Индустри-гате. Затем он скрылся из виду.

— А что полиция? — спросила Беате.

— Ближайший полицейский участок расположен на Сёркедальсвейен прямо за шлагбаумным пунктом платного проезда всего лишь в восьмистах метрах от банка. Тем не менее после сигнала тревоги им потребовалось около трех минут, чтобы прибыть на место происшествия. Так что у грабителя было по меньшей мере две минуты для отхода.

Беате в задумчивости смотрела на экран, на котором, как ни в чем не бывало, продолжали сновать люди и автомобили.

— Свой отход он продумал так же хорошо, как и само ограбление. Вероятно, его машина стояла прямо за углом, вне пределов досягаемости камер наружного наблюдения банка. Удачно.

— Может быть, — откликнулся Харри. — С другой стороны, он совсем не похож на того, кто рассчитывает только на удачу. Не так ли?

Беате пожала плечами:

— Большинство удачных ограблений банков выглядят тщательно продуманными.

— О'кей, но тут у него было гораздо больше шансов, что полиция опоздает. Ведь в пятницу все патрульные машины этого района были задействованы совсем в другом месте…

— …вблизи резиденции американского посла! — закончила за него Беате, хлопнув себя по лбу. — Анонимный звонок об автомобиле со взрывчаткой. У меня в пятницу был выходной, но об этом сообщали в теленовостях. Сейчас, когда повсюду царит такая паника, неудивительно, что все ринулись туда.

— Никакой бомбы так и не нашли.

— Разумеется. Классический трюк — что-нибудь выдумать, чтобы перед самым ограблением направить полицию подальше от места преступления.

Оставшуюся часть записи они просмотрели молча. Август Шульц, застывший у пешеходного перехода. Светофор успел несколько раз переключиться с зеленого на красный и обратно, а старик так и не двинулся. «Чего он ждет? — подумал Харри. — Пока зеленый установится надолго? Сбоя в работе светофора, который может случиться раз в сто лет? Ну вот. Похоже, дождался». Издалека донесся звук полицейской сирены.

— Что-то здесь не стыкуется, — сказал Харри.

— Всегда что-то не стыкуется, — с усталым старческим вздохом заметила Беате Лённ.

Запись окончилась; на экране замелькала пурга.