XXXII

Куда бы они ни приехали, лагерь всегда разбивали одинаково, согласно строгим правилам, не менявшимся ни на йоту, поэтому в какой-то момент Камилла поймала себя на том, что путает все города и деревни, где останавливался фургон. Солиман, прекрасный организатор, продумал до мелочей строгий уклад их жизни, обеспечивавший атмосферу домашнего уюта и тепла даже в самых непригодных для обитания местах, таких как обочины дорог или стоянки для грузовиков. Позади фургона молодой человек устанавливал деревянный ящик, он же стол, и складные табуреты с проржавевшими ножками — это была столовая; у левого борта грузовика он устраивал прачечную, у правого — уголок для чтения и медитации. Музыку Камилла сочиняла в кабине, а почитать свой любимый «Каталог профессионального оборудования и инструментов» могла в уголке у правого борта машины.

Этот четкий распорядок, заведенный Солиманом, был для Камиллы настоящим спасением в их беспокойной кочевой жизни, полной неожиданностей. Конечно, это не бог весть что — собираться за ящиком-столом, восседая на ржавых складных табуретах, но совместные трапезы стали для всех троих чем-то вроде вех на трудном пути. Особенно теперь, когда они весьма смутно представляли себе, что их ждет. Этим вечером Камилла не решилась позвонить Лоуренсу, боялась, как бы голос не выдал ее тревоги. Канадец человек дотошный, он непременно обратит на это внимание.

Всю вторую половину дня Солиман таскал Полуночника на руках: поднимал его в кузов, спускал на землю, уносил в сторонку пописать, осторожно усаживал поесть, — одним словом, обращался с ним, как с немощным старцем.

— Это-то ерунда! — говорил он Полуночнику. — А ты вот почему мимо этих чертовых ступенек пролетел?

— Подумаешь! — хорохорился старик. — Зато если бы не я, нашего сыщика бы уже не было.

— Ерунда! — ворчал Солиман. — Нет, это ж надо было так шлепнуться!

Камилла села на красно-зеленый табурет, тот, который достался ей с самого начала. Полуночника Солиман посадил на желтый, подставив под больную ногу перевернутый тазик, а сам расположился на голубом. Четвертый, сине-зеленый, предназначался Адамбергу. Если кто-то занимал чужой табурет, Солиман выражал недовольство.

Адамберг занял свое законное место только в девять часов вечера. Один жандарм пригнал его машину, другой доставил его самого, так и не решившись спросить, почему комиссар предпочел компанию этих бродяг удобному номеру в отеле соседнего городка Мондидье.

Адамберг тяжело опустился на ожидавший его табурет. Вид у комиссара был измученный, правая рука висела на перевязи. Левой он неловко подцепил на вилку сосиску, потом три картофелины и побросал все это к себе в тарелку.

— «Увечье, — провозгласил Солиман, — физический недостаток, приводящий к нетрудоспособности, временной или постоянной».

— В багажнике моей машины, — не слушая его, сказал Адамберг, — стоят два ящика вина. Принеси их.

Солиман открыл бутылку и наполнил стаканы. Это было вино не из Сен-Виктора, поэтому наливать его имел право кто угодно. Полуночник с сомнением поднес стакан к губам, потом одобрительно кивнул.

— Давай рассказывай, парень, — потребовал он, повернувшись к Адамбергу.

— Картина преступления та же, что и раньше, — начал Адамберг. — Этого мужика тоже сначала стукнули по голове, а потом зарезали. Рядом с телом найдены довольно четкие отпечатки передних лап животного. Убитый был далеко не молод, так же как Серно и Деги. Занимался коммерцией, исколесил вдоль и поперек всю планету, продавая косметические средства.

Комиссар открыл блокнот и заглянул в него.

— Поль Элуэн, шестьдесят три года.

И убрал блокнот в карман.

— На сей раз у самого края раны эксперты нашли три волоска. Их переправили в ИКУНЖ, в Росни, — продолжал комиссар. — Я попросил их поторопиться.

— А что это такое — ИКУНЖ? — с любопытством спросил Полуночник.

— Институт криминалистики управления национальной жандармерии, — пояснил Адамберг. — Там могут установить личность убийцы по одной нитке из его носка.

— Понятно, — кивнул старик, — я просто люблю ясность.

Он с удовлетворением осмотрел свои голые ноги, обутые в огромные тяжелые ботинки.

— Я всегда подозревал, что от носков одни неприятности. Теперь-то я понял, что к чему, — пробормотал он себе под нос, потом поднял голову и приказал: — Ну, давай дальше, парень.

— Ветеринар уже исследовал эти волоски и утверждает, что они не могут принадлежать собаке. Получается, это волк.

Адамберг легонько потер раненую руку, неуклюже взял бутылку и, расплескивая вино, кое-как наполнил свой стакан.

— На сей раз преступление совершено на краю луга, и никакого креста или чего-либо подобного поблизости нет. Получается, Массар не настолько разборчив, как мы думали, если речь идет об успехе дела. Убийство произошло вдали от того места, где проживал Элуэн, и причина очевидна: город наводнен полицейскими. Из чего делаем вывод, что Массар сумел выманить свою жертву из дому. Послал записку или позвонил.

— Когда это случилось?

— Около двух часов ночи.

— Пойти на встречу в два часа ночи? Странно, — развел руками Солиман.

— Почему бы нет?

— Но старик должен был что-то заподозрить.

— Все зависит от того, под каким предлогом эту встречу назначили. Секретное сообщение, семейная тайна, шантаж, — я могу назвать тысячу способов вытащить человека из дому ночью. Мне кажется, Серно и Деги тоже не ради развлечения бродили в темноте по глухим местам. Их вызвали туда, как и Элуэна.

— Их жены ведь говорили, что никаких телефонных звонков не было.

— Были, но наверняка не в тот день. Думаю, время и место свидания оговаривалось заранее.

Солиман состроил недоверчивую гримасу.

— Знаю, знаю, Соль, ты все еще веришь в трагическую случайность, — сказал Адамберг.

— Да, это так, — важно ответил Солиман.

— Тогда объясни мне, пожалуйста, почему этому старому коммерсанту, всю жизнь торговавшему косметикой, приспичило выйти прогуляться в два часа ночи? У тебя много знакомых, совершающих моцион по ночам? Человек по природе своей не любит ночь. А теперь угадай, сколько любителей шататься по ночам я встречал за всю свою жизнь? Всего двух.

— И кто это был?

— Один — я сам, другой — один тип из моей деревни в Пиренеях. Его зовут Реймон.

— Так, а дальше? — нетерпеливо спросил Полуночник, взмахом руки отгоняя Реймона прочь.

— Дальше мы не обнаружили никакой связи между тремя убитыми, никаких причин встречаться с Массаром. Но в убийстве Элуэна все же есть одна особенность, — задумчиво проговорил комиссар.

Полуночник разложил на коленях бумагу и свернул три папиросы: для себя, Солимана и Камиллы.

— Есть один человек, желающий смерти Элуэну, — произнес Адамберг. — Кстати, такое нечасто встречается.

— Это имеет какое-нибудь отношение к Массару? — осведомился Солиман.

— Это очень старая история, — не отвечая на его вопрос, продолжал комиссар. — История обыкновенная и довольно мерзкая, и она меня очень заинтересовала. Дело было двадцать пять лет назад в Соединенных Штатах.

— Массар так далеко никогда не забирался, — заметил Полуночник.

— И все-таки эта история меня заинтересовала, — повторил Адамберг.

Он пошарил левой рукой в кармане, достал две таблетки и проглотил их, запив вином.

— Это для руки, — объяснил он.

— Что, тянет? — с сочувствием спросил Полуночник.

— Дергает.

— Ты знаешь историю о человеке, который одолжил свою руку льву? — спросил Солиман. — Льву рука очень понравилась, с ней ему было куда удобнее, и он не захотел возвращать ее человеку, так что тот прямо извелся, пытаясь придумать, как ему получить назад свое имущество…

— Хватит, Соль, — прервал его старик. — Расскажи-ка нам, парень, эту старую американскую историю, — велел он Адамбергу.

— Однажды человек набирал воду из пруда, черпая ее своей единственной рукой, — невозмутимо продолжал Солиман, — и в его ведро попала рыба без плавников. «Отпусти меня», — взмолилась рыба…

— Черт тебя дери, Соль! — вскричал Полуночник. — Не слушай его, — обернулся он к Адамбергу, — рассказывай, что там было, в Америке.

— Давным-давно жили два брата, Поль и Симон Элуэны. Они работали вместе в маленькой косметической фирме, и Симон основал ее филиал в городе Остин, штат Техас.

— Совершенно бессмысленная история, — заявил Солиман.

— Там Симон стал искать неприятностей на свою голову и нашел их, — продолжал Адамберг. — Он связался с одной женщиной, француженкой по происхождению, которая была замужем за американцем. Звали ее Ариадна Жерман, по мужу Падуэлл. Вы меня слушаете? Я спрашиваю, потому что иногда от моих рассказов люди засыпают.

— Потому что ты слишком медленно говоришь, — объяснил Полуночник.

— Да, так вот, — снова заговорил Адамберг. — Муж, американец, которого звали Джон Нил Падуэлл, тоже, видимо, не мог пройти мимо неприятностей и стал страшно ревновать свою жену. Он поймал, зверски пытал, а потом убил ее любовника.

— То есть Симона Элуэна, — подвел итог Полуночник.

— Да. Падуэлла судили. Брат убитого, Поль, — наш убитый, — давал свидетельские показания и утопил обвиняемого, так что тому уже было не отвертеться. Он представил в суде письма своего брата, в которых тот описывал, как жестоко Падуэлл обращается со своей женой. Итак, Джон Нил Падуэлл схлопотал двадцать лет тюрьмы, отсидел из них восемнадцать. Если бы не показания в суде Поля Элуэна, он мог отделаться значительно меньшим сроком, сославшись на то, что совершил преступление в состоянии аффекта.

— Какое отношение это имеет к Массару? — сердито спросил Солиман.

— Такое же, как и твоя история про льва, — отрезал Адамберг. — По моим подсчетам, Падуэлл вышел из тюрьмы семь лет назад. Если он кому-то и желал смерти, так в первую очередь Полю Элуэну. После вынесения приговора Ариадна все бросила и вернулась во Францию вместе с Полем. Она стала его любовницей, и они прожили вместе около двух лет. Как видите, Поль нанес Падуэллу двойное оскорбление: сначала упек в тюрьму, потом еще жену украл. Я узнал об этом от сестры Поля Элуэна.

— И что это нам дает? — спросила Камилла. — Элуэна убил Массар. Найдены его ногти. Эксперты же подтвердили, что это именно его ногти.

— Я знаю, — кивнул Адамберг. — И эти ногти меня очень смущают.

— Что с ними не так? — удивился Солиман.

— Пока не знаю.

Солиман растерянно пожал плечами.

— Ты все время уходишь в сторону от Массара. Какое отношение имеет к нам этот техасский каторжник?

— Да не ухожу я от него в сторону! Возможно, я к нему все ближе и ближе. Возможно, что Массар — это вовсе не Массар.

— Как-то ты все усложняешь, парень, — с сомнением протянул Полуночник. — По-моему, это уже перебор.

— Массар вернулся в Сен-Виктор несколько лет назад, — немного помолчав, продолжал Адамберг.

— Шесть лет назад, — уточнил старик.

— До этого двадцать лет от него не было ни слуху ни духу.

— Он ходил по ярмаркам. Делал и чинил плетеные стулья.

— Кто это может доказать? В один прекрасный день этот тип возвращается и заявляет: «Я Массар». И все отвечают: «Согласны, ты Массар, мы очень давно тебя не видели». И все воображают, что именно Массар, и никто другой, живет, ни с кем не общаясь, на горе Ванс. Родители умерли, друзей нет, немногочисленные знакомые видели его в последний раз еще подростком. Чем вы докажете, что Массар — это Массар?

— Да Массар это, черт тебя дери! — воскликнул Полуночник. — Что ты еще выдумал?

— А ты сам его узнал, этого Массара? — настаивал Адамберг. — Ты можешь поручиться, что это тот самый парень, который ушел из родной деревни двадцать лет назад?

— Черт, конечно, это он, по крайней мере я так думаю. Я помню Огюста еще мальчишкой. Немного неуклюжий, на лицо неказистый, волосы черные такие, как воронье крыло. Но не трус был и не бездельник.

— Да таких тысячи! Можешь поклясться, что это именно он?

Полуночник почесал ногу, призадумался.

— Ну, матерью, пожалуй, не поклянусь, — немного растерянно проговорил он. — А если я не поклянусь, значит, и никто в Сен-Викторе не сможет поклясться.

— Вот и я о том же, — подвел черту Адамберг. — Нет ни единого доказательства того, что Массар — это Массар.

— А где же тогда настоящий Массар? — нахмурившись, спросила Камилла.

— Исчез, улетел, испарился.

— Почему испарился?

— Потому что был похож на другого человека.

— Ты считаешь, что Падуэлл выдает себя за Массара? — изумился Солиман.

— Нет, — вздохнул Адамберг. — Падуэллу сейчас должно быть больше шестидесяти лет. Массар гораздо моложе. Сколько ему может быть лет, как ты считаешь, Полуночник?

— Ему сорок четыре года. Он родился той же ночью, что и малыш Люсьен.

— Я не спрашиваю тебя о реальном возрасте Массара. Я тебя спрашиваю, сколько лет можно дать человеку, который называет себя Массаром.

— Ага, сколько лет… — озадаченно пробормотал Полуночник, наморщив лоб. — Не больше сорока пяти, не меньше тридцати семи — тридцати восьми. Но никак не шестьдесят.

— Тут я с тобой согласен, — произнес Адамберг. — Массар явно не Джон Падуэлл.

— Тогда почему ты нам уже битый час о нем толкуешь? — спросил Солиман.

— Я так рассуждаю.

— Так не рассуждают. Это же противоречит здравому смыслу.

Полуночник ткнул Солимана своим посохом.

— Уважай старших, — напомнил он и обратился к комиссару: — И что ты собираешься делать, парень?

— Полиция решила опубликовать фотографию Массара и объявить его в розыск. Судья считает, что для этого имеются все основания. Завтра его физиономия будет во всех газетах.

— Прекрасно, — сказал Полуночник, довольно улыбаясь.

— Я говорил с Интерполом, — добавил Адамберг. — Попросил у них досье на Падуэлла. Мне пришлют его завтра.

— Да на кой оно тебе сдалось? — снова завелся Солиман. — Даже если техасец прикончил Элуэна, зачем ему было трогать Серно и Деги? А тем более мою мать.

— Не знаю, — признался Адамберг. — Что-то не сходится.

— Тогда почему ты уперся и не хочешь об этом забыть?

— Не знаю.

Солиман собрал посуду со стола, убрал ящик, табуреты, голубой тазик. Потом подхватил Полуночника под лопатки и под колени и отнес его в кузов, на кровать. Адамберг провел рукой по волосам Камиллы.

— Иди ко мне, — позвал он, немного помолчав.

— Я боюсь за твою руку, вдруг я сделаю тебе больно, — покачала головой Камилла. — Лучше спать порознь.

— Не лучше.

— Но так ведь совсем неплохо.

— Да, неплохо. Но и не хорошо.

— А если я действительно сделаю тебе больно?

— Нет, — сказал Адамберг, тряхнув головой. — Ты никогда не делала мне больно.

Камилла заколебалась, не в силах сделать выбор между покоем и хаосом.

— Ведь я тебя больше не любила, — тихо сказала она.

— Это временно.