XXX

К утру одежда Адамберга пропиталась сыростью, он чувствовал себя совершенно разбитым; кое-как дождавшись семи часов, он завел мотор и отправился прямиком в Белькур, не дожидаясь, пока все проснутся. Он остановился у муниципальных бань и двадцать минут нежился под душем, опустив руки и подставив голову под теплые струи.

Сияя чистотой, позабыв все волнения, он с удовольствием посидел полчаса в кафе, потом нашел безлюдный уголок на одной из улиц городка, откуда и позвонил Данглару. Долгое расследование дела Сабрины Монж наконец вышло на верную тропинку, которая привела их в деревушку неподалеку от польского города Гданьска.

— Гюльвен свободен? — спросил Адамберг. — Скажите ему, пусть отправляется туда немедленно, и не забудьте поставить в известность Интерпол. Когда у Гюльвена на руках будут фотографии, он должен немедленно отправить их мне экспресс-почтой, да, прямо из Гданьска, в управление жандармерии города Белькур, департамент Верхняя Марна. А еще, Данглар, пришлите мне все польское досье, с копиями удостоверений личности, с адресами. Нет, старина, мы все еще ждем. Думаю, следующее убийство произойдет здесь или где-нибудь поблизости. Нет, дружище, не знаю. Предупредите меня, если она исчезнет.

Адамберг вошел в здание жандармерии. Дежурил аджюдан Юг Эмон, и Адамберг ему представился.

— Это вы заставили попотеть нашу ночную смену?

— Мне кажется, это было небесполезно.

— Ну что ж, надо так надо, — поспешно согласился Эмон.

Аджюдан был высокий, тощий, светловолосый, словно поблекший. Держался он весьма странно для жандарма: робко, почтительно, немного манерно. Говорил правильно, осторожно подбирая слова, избегая сокращений, бранных слов, восклицаний. Он немедленно освободил место в своем кабинете, предоставив его в распоряжение Адамберга.

— Коллеги из Виллара и Бура собираются прислать нам досье на Серно и Деги. Аджюдан из Пюижирона тоже должен был предоставить нам все свои материалы на Огюста Массара, но он, похоже, с этим не торопится. Эмон, хорошо, если бы вы ему позвонили. А то этот офицер не любит штатских.

— Постойте, но была ведь еще одна жертва. Женщина, если я не ошибаюсь?

— Я помню. Но она погибла, потому что кое-что знала о Массаре, по крайней мере мне так кажется. Двое других были убиты по другой причине. А по какой, мне еще предстоит выяснить.

— Вы уверены, что третье нападение произойдет именно в Белькуре? — тонким, срывающимся голосом спросил Эмон.

— На карте отмечена его дорога, и она делает крюк, чтобы пройти через этот город. Впрочем, он сейчас может быть в двух сотнях километров отсюда.

— Думаю, не стоит исключать возможную случайность, — настаивал Эмон, изо всех сил стараясь перебороть смущение. — Ведь те двое имели привычку гулять поздно вечером. Они ведь могли просто встретить Массара на улице.

— Вполне вероятно, — ответил Адамберг, — могли просто встретить.

Адамберг провел весь день в жандармерии и недалеко от нее, то читая досье, то неожиданно впадая в задумчивость. Комиссар читал стоя, неторопливо, по нескольку раз возвращаясь к одной и той же строчке, когда его неугомонные мысли вдруг стремительно улетали, оторвавшись от текста. Уже несколько лет он пытался привести в порядок свои мозги, для чего завел блокнот и стал делать пометки. Это утомительное занятие не давало желаемого результата.

В час он пообедал вместе с Эмоном, потом уехал за город искать уединенное место, без которого ему было никак не обойтись. И вскоре нашел его в трех километрах от Белькура, рядом с мельницей, окруженной зарослями ежевики и жимолости. Он достал блокнот, что-то нацарапал в нем, потом целый час старательно зарисовывал деревья, что были у него перед глазами, а затем вернулся в свое временное пристанище в жандармерии. Ему было уютно в компании робкого аджюдана — куда лучше, чем в лагере у грузовика. Не то чтобы его смущало присутствие Лоуренса, нет. Адамбергу была незнакома ревность. Когда он сталкивался с этим болезненным, разрушительным чувством у других людей, ему казалось, что у него самого соответствующий участок мозга отсутствует, как, впрочем, и еще кое-какие участки мозга, имеющиеся у остальных. Он не был уверен, что его присутствие пришлось по душе канадцу. Лоуренс несколько раз посматривал на Адамберга спокойно и вопросительно, что могло означать «Разве ты не видишь: я тут?» или «Что тебе нужно?». Адамберг не смог бы вразумительно ему ответить. Удачный выбор, с этим не поспоришь. За исключением того, что Лоуренс слишком немногословен и его порой трудно понять. Адамбергу не давал покоя этот «бульшит», которого все время поминал Лоуренс. Интересно, кто бы это мог быть? Может, его мать?

В пять Адамбергу позвонил Эрмель.

— Ну что, старина, просмотрели досье? — спросил он. — Ничего веселого, правда? И никакой связи между двумя убитыми. Они никогда не жили по соседству. Я поднял списки всех спортивных ассоциаций Гренобля за последние тридцать лет. Там тоже ничего. Они не встречались на спортивных занятиях. Теперь о ногтях. Те, что найдены в лачуге Массара, совпадают с теми, что мы вытащили из щели окна в гостинице. Все без исключения. На волосках в двадцати пяти процентах бороздки совпадают. Это вам что-нибудь говорит? Аджюдан из Пюижирона упорно ищет ногти в туалете у Массара. Когда у него в голове заводится хоть одна мысль, он как паровоз, его уже не остановить. Если хотите знать мое мнение, он дурак и соображает очень туго. Он ничего не найдет. Массар грыз ногти, лежа в постели, как я вам и говорил. Я сказал аджюдану, что можно прекратить поиски, потому что образцы уже есть, но он хочет доказать свою правоту. Так что мы можем быть за него спокойны: он провозится в этом туалете до самой пенсии. Я напомнил ему, что мы ждем досье на этого парня, но он, похоже, с ним не торопится. Этот тип общается только с военными. Что касается фотографии Массара, то я поговорю с его работодателем, так получится быстрее. Потом, как договорились, разошлем ее по комиссариатам.

С каждым часом становилось все жарче. Адамберг поужинал в одиночестве на террасе кафе, потом побродил по темным улицам. Только к одиннадцати часам он решил присоединиться к коллективу.

Солиман и Камилла курили, сидя на ступеньках фургона. Вдали, у ствола сливы, виднелся прямой силуэт Полуночника. Мотоцикла не было.

Солиман вскочил, едва завидев комиссара.

— Ничего нового, — сообщил Адамберг, взмахом руки попросив его сесть на место. — Целый день бумажки перебирал. — Потом, помолчав некоторое время, задумчиво произнес: — Если все-таки эти ногти действительно принадлежат Массару…

Комиссар огляделся.

— Лоранс уехал? — спросил он.

— Да, он отправился на юг, у него проблемы с визой, — ответила Камилла. — Он еще приедет.

— Кажется, его старый волк умер, — сказал Адамберг.

— Это правда, — удивленно подтвердила Камилла. — Волка звали Август. Он уже не мог охотиться, и Лоуренс ловил ему кроликов. Но он почему-то не ел и вскоре сдох. Один из сотрудников заповедника сказал про Августа: «Уж коли не может, так не может», и Лоуренс очень расстроился.

— Да, я его понимаю, — кивнул Адамберг.

Солиман и Камилла отправились спать, а Адамберг пошел посидеть с Полуночником и выпить стаканчик вина. Он вернулся в фургон около часа ночи, и голова его немного гудела от коварного сен-викторского вина. Было жарко, и запах в кузове усилился. Адамберг, стараясь не шуметь, откинул брезент. Камилла спала на животе, одеяло сползло, открыв половину спины. Адамберг сел на свою кровать, долго смотрел на Камиллу, пытаясь размышлять. Втайне он все еще надеялся, что однажды научится думать так же, как его коллега Данглар, то есть приходя к конкретному результату. Несколько минут он старался изо всех сил, но вдруг его мысль снова непостижимым образом растворилась в мечтах. Спустя четверть часа он вздрогнул, почувствовав, что засыпает. Вытянул руку, положил ладонь на спину Камиллы и тихо спросил: «Ты меня больше не любишь?»

Камилла открыла глаза, посмотрела на него в темноте и снова уснула.

В середине ночи над Белькуром разразилась гроза, еще сильнее предыдущей. Дождь оглушительно барабанил по крыше фургона. Камилла поднялась, натянула на босые ноги сапоги, закрепила края брезента на боковинах: они хлопали от ветра, и вода попадала внутрь. Снова улегшись на кровать, Камилла прислушалась к дыханию Адамберга, словно желая удостовериться, что враг спит. Адамберг нашел в темноте руку Камиллы и сжал ее пальцы. Девушка застыла, ей казалось, что малейшее движение может повлечь за собой непоправимые последствия, как в горах достаточно сделать неловкий шаг, и со склона обрушится лавина. Ей почудилось, что ночью, немного раньше, Адамберг ей что-то сказал. Да, теперь она вспомнила, так оно и было. Скорее смутившись, чем рассердившись, она попыталась осторожно высвободиться, чтобы не наделать шума и никого не побеспокоить. Но у нее ничего не вышло, рука так и осталась там, где была. Впрочем, ничего плохого с ней там случиться не могло, решила Камилла и перестала сопротивляться.

Она погрузилась в тревожный сон, который безошибочно свидетельствовал о том, что в жизни снова что-то разладилось. Утром Адамберг выпустил ее руку, собрал одежду и вышел из фургона. И только тогда она наконец сладко уснула на целых два часа.

В девять часов Адамберг сел в машину и поехал повидаться с робким Эмоном, но не прошло и получаса, как он вернулся.

— В Шан-де-Меле зарезаны девять овец.

Солиман вскочил как ошпаренный и помчался за картой.

— Да что там смотреть, — остановил его Адамберг, — это рядом с Вокулером, к северу отсюда. Он нарочно отклонился от своего маршрута.

Солиман, совершенно сбитый с толку, взглянул на комиссара.

— Значит, ты ошибся, — произнес он удивленно и разочарованно.

Адамберг молча налил себе кофе.

— Ты был не прав, — настаивал Солиман. — Он давно поменял маршрут. И теперь уйдет от нас: Мы его упустим.

Полуночник поднялся и горделиво выпрямился.

— Мы сядем ему на хвост, — заявил он. — Какая разница, тот маршрут или не тот. Собираемся. Иди, предупреди Камиллу, Соль.

— Нет, — остановил его Адамберг.

— Что еще? — повернулся к нему старик.

— Мы никуда не собираемся. Мы остаемся здесь. На месте.

— Массар в Вокулере! — воскликнул Солиман. — А нам нужно туда, где Массар. То есть в Вокулер.

— Мы не поедем в Вокулер, потому что ему только того и надо, — спокойно объяснил Адамберг. — Массар никуда не сворачивал со своего пути.

— Как это не сворачивал? — изумленно вскричал Солиман.

— Так. Ему просто нужно, чтобы мы отсюда уехали.

— Зачем?

— Чтобы ему не мешали. В Белькуре живет тот, кого ему нужно убить.

— Я с тобой не согласен, — твердо сказал Солиман, упрямо тряхнув головой. — Чем дольше мы здесь задержимся, тем дальше он уйдет.

— Никуда он не собирается уходить. Он следит за нами. Если тебе не терпится, поезжай в Вокулер. Да, Солиман, хочешь развлечься — поезжай туда. У тебя есть мопед, за чем же дело стало? Кстати, Полуночник, если хочешь, тоже можешь ехать, попроси Камиллу, пусть она тебя отвезет. Она за рулем, ей решать. А я остаюсь здесь.

— А где доказательства того, что ты прав, парень? — сердито спросил Полуночник, по-видимому уже не слишком уверенный в своей правоте.

Адамберг пожал плечами.

— Ты сам знаешь ответ, — насмешливо произнес он.

— Тот самый крюк на маршруте?

— И это тоже.

— Но это же мелочь.

— Да, но ей трудно найти объяснение. И таких мелочей набирается целый ворох.

Раздираемый противоречивыми чувствами, Солиман целый час бродил вдоль кузова — это была его территория, — пока наконец не сделал выбор. Потом вынес свой любимый голубой тазик и кучку грязного белья и принялся за дело. Мир был восстановлен.

Адамберг пошел к машине. Его ждали в жандармерии Вокулера: там началось следствие. Прежде чем открыть дверцу и сесть за руль, комиссар достал пистолет и проверил, заряжен ли он.

— Ты решил вооружиться? — спросил Полуночник.

— В утренней газете упомянуто мое имя, — досадливо поморщившись, сообщил Адамберг. — Кто-то проговорился. Не знаю кто. Но теперь она легко меня найдет, а она наверняка меня ищет.

— Та самая убийца?

Адамберг кивнул.

— И она будет в тебя стрелять?

— Да, как и обещала, в живот. Так что, Полуночник, смотри в оба. Это высокая бледная девушка с длинными рыжими, слегка вьющимися волосами, страшно худая, с темными кругами под глазами и маленьким носом. С ней вместе могут быть две тощие девчушки, на вид еще подростки. А вот, кстати, взгляни-ка. — Он вытащил из кармана фотографию и показал старику.

— А как она одевается? — спросил тот.

— По-разному. А еще она гримируется, совсем как ребенок.

— Я могу предупредить остальных?

— Да.

Остаток дня Адамберг провел с Эмоном и полицейскими из Вокулера. Эмон впервые видел последствия кровавого побоища, устроенного гигантским волком, и это произвело на него неизгладимое впечатление. К вечеру из Диня была получена фотография Массара, и Эмон взялся увеличить ее и разослать по соседним комиссариатам. Зато обещанное досье из Пюижирона так и не привезли. Адамберг некоторое время разглядывал снимок Огюста Массара. Неприятное бледное лицо, крупное, довольно мрачное. Полные гладкие щеки, низкий лоб, прикрытый прядью темных волос, близко посаженные, кажется тоже темные, глаза, негустые брови. Выражение скрытой жестокости.

Материалы от Данглара пришли в Белькур к семи вечера. Адамберг аккуратно сложил бумаги, спрятал их во внутренний карман пиджака и поехал к фургону.

Прежде чем лечь спать, он вынул пистолет из кобуры и положил его на пол, под правую руку. Потом с удовольствием растянулся на кровати, взял Камиллу за руку и тут же уснул. Камилла долго лежала, уставившись на эту руку, зажатую в кулаке Адамберга, вздохнула и решила оставить все как есть.

Полуночник не позволил Интерлоку устроиться, как обычно, в ногах своей кровати, а приказал ему стеречь снаружи.

— Смотри не пропусти ту девушку, — сурово скомандовал он, почесав пса за ухом. — Помнишь, я говорил: высокая, рыжая, тощая? Она убийца. Если что, лай во всю мочь. Не волнуйся, сегодня ночью дождя не будет, — успокоил он пса, поглядев на небо.

Интерлок сделал вид, что все понял, и улегся на землю.

В четверг 2 июля жара сделалась невыносимой. Все словно оцепенели и не могли ничего делать, только ждать. Камилла переставила грузовик поближе к городу, на самую его окраину: нужно было пополнить запасы воды. Полуночник позвонил в стадо, узнал, как дела у овцы Жорж. Солиман углубился в изучение словаря. Камилла, несколько озадаченная пассивностью своей левой руки, не подчинявшейся велениям разума, забросила музыкальные занятия и принялась читать «Каталог профессионального оборудования и инструментов», питая смутную надежду найти в нем такой агрегат, который помог бы выйти из ее нынешнего затруднительного, довольно щекотливого положения. «Однополярный температурный прерыватель на 25 ампер», как ей показалось, вполне справился бы с этой задачей. Если Адамберг согласится отпустить ее руку, проблема исчезнет сама собой. Может, проще у него спросить?

Только в пять часов вечера жандармы из Пуасси-ле-Руа сообщили своим коллегам из Вокулера о том, что ночью в их округе, на ферме Шом, тоже произошло нападение на стадо овец. Полиция Вокулера тоже спешить не любила и сообщила обо всем в Белькур с большим опозданием, поэтому до Адамберга известие дошло лишь к восьми часам.

Он разложил карту на ящике.

— Та-ак, в пятидесяти километрах западнее Вокулера, — задумчиво протянул он. — По-прежнему в стороне от маршрута.

— Между прочим, он от нас удаляется, — пробурчал Солиман.

— Мы остаемся на месте, — упрямо заявил комиссар.

— Мы его упустим! — воскликнул Солиман и вскочил.

Полуночник, разводивший костер в двух метрах от них, поднял посох и дотронулся им до плеча юноши:

— Не психуй, Соль. Мы его поймаем, вот увидишь. Что бы там ни было, мы его поймаем.

Солиман устало плюхнулся на табурет. Всякий раз, как Полуночник дотрагивался своей огромной дубиной до его плеча, вид у юноши делался усталый и скорбный, так что Камилла даже подумала, не смазан ли наконечник посоха каким-нибудь снадобьем.

— «Покорность, — пробормотал Солиман, — полное подчинение, послушание, повиновение».

После ужина Камилла до полного изнеможения читала свой любимый каталог, сидя в кабине грузовика. Она мало спала предыдущей ночью, и глаза у нее слипались. К двум часам ночи она набралась смелости и осторожно, как шпион, прокралась к своей кровати. Солиман еще с вечера уехал на мопеде в город и до сих пор торчал там. Полуночник занял пост на обочине дороги. Он был настороже. Опасался, как бы не появилась рыжая девица. Они с псом, как его, Трикотажным Изделием, защищали Адамберга. «Мне плевать, все равно сна ни в одном глазу», — объяснил он Камилле.

Камилла присела на край кровати Солимана и сняла сапоги, хотя ей совсем не хотелось наступать босыми ногами на грязный пол фургона. Впрочем, ей еще меньше хотелось будить Адамберга. Когда человек спит, он ведь не станет никого хватать за руку. Она медленно приподняла брезентовую занавеску, точно рассчитывая каждое движение, затем беззвучно опустила ее за собой. Адамберг лежал на спине, дыша ровно и спокойно. Она, как заправский вор, скользнула в проход между кроватями, стараясь не задеть лежащий на полу пистолет. Внезапно Адамберг протянул к ней руки.

— Иди ко мне, — тихонько прошептал он.

Камилла, остолбенев, застыла на месте.

— Иди ко мне, — повторил он.

Камилла сделала шаг вперед и почувствовала, что в голове у нее пустота. И из глубин этой пустоты вдруг поднялись смутные воспоминания, неясные колеблющиеся тени. Он дотронулся до нее, привлек к себе. Перед глазами Камиллы промелькнули, словно за толстым оконным стеклом, размытые образы ее тайных, почти забытых желаний. Адамберг нежно провел пальцами по ее щеке, по волосам. Камилла широко открыла глаза, крепко сжимая в левой руке каталог и глядя во тьму, где она видела не столько обращенное к ней лицо мужчины, сколько вереницу хрупких образов, выплывших из закрытых на замок уголков ее памяти. Она протянула руку к лицу Адамберга и вдруг поняла, что сейчас, когда она к нему прикоснется, раздастся взрыв. Возможно, от него лопнет толстое оконное стекло. Или рассыплются перегородки дальних отсеков памяти, доверху набитых ветхими, но еще вполне годными к употреблению вещами, которые коварно ждут своего часа, бросая вызов времени. Примерно так и вышло: сверкнула вспышка, однако Камиллу это не привело в восторг, а скорее напугало. Она словно видела со стороны, как ее затягивает в водоворот дурманящих чувств, зародившихся где-то в глубине ее тела. Последним усилием девушка попыталась овладеть собой, восстановить нарушенный порядок. Но поскольку часть ее существа не желала подчиняться приказам, Камилле пришлось сдаться.

— Ты знаешь историю о дереве и ветре? — спросил Адамберг, крепко обнимая ее.

— Это одна из историй Солимана? — шепотом спросила Камилла.

— Это моя история.

— Не нравятся мне твои истории.

— Эта совсем неплоха.

— И все же лучше не рассказывай.

— Ты права, не буду.