Книга: Темные тайны
Назад: Либби Дэй
Дальше: Либби Дэй

Бен Дэй

3 января 1985 года
02:12

 

Диондра продолжала сидеть верхом на Мишель. И прислушивалась. Бен скрючился на полу и качался из стороны в сторону, словно баюкая себя, а из коридора раздавались крики, проклятия, удары топора, рассекающего плоть, выстрел и тишина, потом снова голос мамы — она жива, может быть, даже не ранена, но, едва это подумав, он тут же понял, что она ранена, ранена смертельно, потому что она издавала нечленораздельные булькающие звуки «а-а-а, гы-ы-ы» и билась о стены, а по коридору громыхали ботинки на толстой подошве в сторону маминой комнаты, а потом жуткие звуки за что-то цепляющихся маленьких ручек — это Дебби, она царапает деревянный пол… снова топор и громкий выдох и снова выстрел из ружья, и Диондра, подрагивающая верхом на Мишель.
Диондра застыла, ее нервы давали о себе знать лишь подрагиванием кудряшек на голове. Шаги остановились за дверью — эту дверь Бен прикрыл, когда начались крики, а теперь прятался за ней в то время, когда по ту сторону умирала его семья. Они услышали протяжный вой, проклятие и буханье ног, убегающих прочь из дома.
— Что с ней? Она жива? — прошептал Бен, указывая на Мишель.
Диондра нахмурилась, словно он ее оскорбил.
— Нет, мертва.
— Ты уверена? — Он не мог подняться.
— Абсолютно, — сказала Диондра и убрала руки.
Голова Мишель безжизненно скатилась на сторону, открытые глаза остановились на Бене. Рядом валялись разбитые очки.
Диондра подошла к Бену — прямо перед собой он увидел ее колени — и протянула к нему руку:
— Давай поднимайся.
Они вышли из комнаты, глаза у Диондры округлились, как будто она смотрела на первый снег. Повсюду кровь — Дебби и мама в луже крови, топор и ружье брошены тут же, на полу в коридоре, чуть дальше валяется нож. Диондра подошла к телам, чтобы рассмотреть их поближе, в кровавой луже отразился ее темный силуэт, кровь ручейком подползала к ногам Бена.
— А ни хрена себе, — прошептала она. — Может, мы сегодня и впрямь пообщались с самим дьяволом.
Бен бросился на кухню, к горлу подступила рвота, а в голове звучал мамин голос — когда с ним такое случалось в детстве, мама, держа его голову над раковиной, говорила: «Давай вырвем, давай. Пусть выйдет вся гадость». Но гадость не вышла, и он, шатаясь, побрел к телефону. Его перехватила Диондра:
— Ты на меня заявишь? Из-за Мишель?
— Нужно позвонить в полицию, — сказал он, не спуская глаз с непомытой маминой чашки со следами кофе на дне.
— Где младшая? — спросила Диондра. — Где самая маленькая?
— Господи, Либби!
Он рванул по коридору, стараясь не смотреть на распростертые тела, убеждая себя, что это просто какие-то препятствия и через них нужно перепрыгнуть, и заглянул в мамину комнату. Оттуда несло холодом, ветер задувал через распахнутое окно и покачивал занавески. Он вернулся в кухню:
— Ее нет. Она убежала.
— Беги же за ней и приведи обратно.
Бен повернулся к двери, готовый выбежать на улицу, но остановился:
— Зачем обратно?
Диондра подошла к нему близко-близко, взяла обе руки в свои и положила себе на живот.
— Бен, видишь, произошло то, что должно было произойти. Думаешь, это простое совпадение, что мы сегодня совершили жертвоприношение? Что нам понадобились деньги? И что — бабах! — какой-то человек убил твоих? Ты теперь получишь наследство — страховку матери. Перед тобой такие возможности! Хочешь — можешь поехать жить в Калифорнию на побережье, хочешь — во Флориду. Мы можем это сделать.
Вообще-то Бен никогда раньше не говорил, что хотел бы жить в Калифорнии или во Флориде, — об этом говорила Диондра.
— У нас теперь семья, настоящая семья. А Либби может нам помешать. Вдруг она что-то видела?
— А если не видела?
Но Диондра энергично затрясла головой:
— Слишком опасно надеяться на «если». Ее нужно кончать, милый. Пора становиться храбрым.
— Но если нам сегодня отсюда уезжать, я не могу сидеть и дожидаться страховки.
— Что ж, сегодня мы, конечно, уехать не сможем. Сейчас нам нужно остаться. Твой отъезд будет выглядеть чересчур подозрительным. Зато представь, как все удачно получилось, — люди совершенно забудут об этой фигне с Крисси Кейтс, потому что ты теперь жертва. Все начнут тебя жалеть. Я попробую это скрывать, — и она ткнула себя пальцем в живот, — еще с месячишко. Буду все время надевать пальто или что-нибудь объемное. А потом мы получим денежки и смоемся. Будем свободными. И тебе больше никогда не придется жрать дерьмо.
— А Мишель?
— Я забрала ее дневник, — сказала Диондра, показывая новую тетрадку Мишель с Микки Маусом на обложке. — Все схвачено.
— Что мы скажем про Мишель?
— Говори, что ее, как и других, убил какой-то сумасшедший. И Либби тоже.
— А что мы…
— Вот что, Бен. Пока мы с тобой отсюда не уедем, ты нигде никогда ни под каким видом не должен признаваться, что меня знаешь. Ты меня понял? Ты ведь не захочешь, чтобы твой ребенок родился в тюрьме? Потому что, если он родится в тюрьме, его отдадут в приют и ты больше никогда его не увидишь. Ты ведь не захочешь такой судьбы ни для собственного ребенка, ни для матери своего ребенка! У тебя еще есть шанс показать, что ты взрослый, что ты настоящий мужчина. А теперь беги и приведи мне Либби.
Он взял большой фонарик, вышел на улицу и начал громко звать Либби. Она девочка шустрая и очень быстро бегает, она уже могла по дороге от дома добежать до шоссе. А может, прячется в своем обычном месте у пруда. Под ногами скрипел снег, он шел и думал: может, это наваждение, кошмар? Сейчас он вернется домой, щелкнет замок, там все спят — обычная ночь, все нормально. Все будет как раньше.
Потом перед глазами возникла Диондра верхом на Мишель, как огромная хищная птица на своей жертве, припомнилось, как они трясутся в темноте и он знает, что ничего уже не вернешь, что ничего никогда не будет как прежде. А еще он точно знал, что не приведет Либби назад в дом. Он пошарил фонариком по верхушкам камышей и, заметив мелькнувшую рыжую прядь среди грязно-желтого однообразия, крикнул: «Либби, не выходи, детка! Оставайся там!» — а потом развернулся и бросился назад к дому.
В доме Диондра со звериным оскалом на лице размахивала топором — била по стенам, разносила диван и дико вопила. Стены она уже успела исписать кровью — там были грязные ругательства. В своих мужских башмаках она повсюду оставила кровавые следы, в кухне успела приложиться к рисовым хлопьям и оставила на полу белую дорожку. И за все хваталась руками, оставляя отпечатки, и не прекращала орать: «Надо, чтоб было жутко красиво, чтоб было жутко здорово!» — но Бен знал, что это такое — это была жажда крови, то же чувство, что он и сам сегодня испытал, — эта вспышка ярости и злобы, которая заставляет чувствовать себя непобедимым.
Кажется, ему удалось убрать следы ног, хотя было трудно определить, какие принадлежат Диондре, а какие — страшному незнакомцу (кто это, черт побери, был?!). Он протер все, до чего она дотрагивалась, — выключатели, топорище, стол и тумбочки на кухне, все у себя в комнате. Диондра появилась в дверях со словами: «Я протерла шею Мишель», но Бен старался не слушать, не думать. Не думай. Не думай. Кровавые надписи на стенах пришлось оставить, потому что он не знал, как их убрать. На теле матери, после того как Диондра размахивала топором, появились новые жуткие, глубокие раны. Он двигался как робот, про себя удивляясь, как можно сохранять такое хладнокровие и когда же он не выдержит и потеряет сознание, но тут же приказывал себе не распускаться, будь, блин, мужчиной, а не хлюпиком, делай то, что нельзя не сделать, будь мужиком, а потом они с Диондрой выскользнули на улицу — дома уже стоял запах сырой земли и тлена. Прикрыв на секунду глаза, он увидел кроваво-красное зарево, а в голове мелькнуло: Истребление. Смерть.
Назад: Либби Дэй
Дальше: Либби Дэй