Книга: Острые предметы
Назад: Глава седьмая
Дальше: Глава девятая

Глава восьмая

Эмма. Все это время я обращала на нее мало внимания. Теперь же она заинтриговала меня по-настоящему. От того, что я увидела, у меня комок стоял в горле.
Мама утверждала, что Эмма самая популярная девочка в школе, и я этому верила. Джеки сказала, что Эмма самая вредная, и этому я тоже верила. Когда живешь с Адорой, купаясь в ее горечи, добрым быть трудно.
«Интересно, – думала я, – как же Эмма уживается с Мэриан? Жить с призраком нелегко».
Но моя сестра была умной и жила своей жизнью, уходя из дома. А с Адорой она была покладистой, милой, скромной – именно такой и надо быть, чтобы добиться маминой любви.
Но каков характер: сначала закатила скандал по поводу кукольного домика, потом дала пощечину подруге, а теперь – эта мерзость. Видимо, испытывает удовольствие при виде гадостей и любит их делать. Вдруг мне вспомнились рассказы об Энн и Натали. Эмма не похожа на Мэриан, а с ними, возможно, что-то общее у нее есть.
* * *
Вечером, ближе к ужину, я решила снова наведаться к семье Кин. Нужно было обязательно взять у них интервью: если это не получится, то Карри отстранит меня от работы. Сама бы я уехала из Уинд-Гапа без особых терзаний, но мне было необходимо доказать, что я справлюсь с задачей, особенно теперь, когда его вера в меня колеблется. Девушка, которая украшает себя резьбой, не будет первым кандидатом для выполнения трудных заданий.
Я проехала мимо того места, где нашли тело Натали. Там грустной кучкой лежали дары – те, что Эмма побрезговала своровать: три давно погасшие маленькие свечки среди дешевых цветов в оберточной бумаге. Рядом вяло покачивался на веревке сдувшийся воздушный шарик в форме сердца.
На подъездной дороге у дома Кин стоял красный кабриолет. В пассажирском кресле сидел брат Натали и разговаривал со светловолосой девушкой, почти такой же красивой, как он. Я остановилась за ними. Они украдкой взглянули на меня и стали делать вид, что не видят. Девушка оживленно засмеялась, поглаживая юноше затылок; на его темных волосах замелькали ее ногти, накрашенные красным лаком. Я быстро и неловко им кивнула, чего они наверняка не заметили, и прошла мимо, к двери дома.
Дверь отворила мать Натали. В доме за ее спиной было темно и тихо. Ее лицо было по-прежнему открытым; она меня не узнавала.
– Госпожа Кин, прошу прощения, что беспокою вас в столь поздний час, но мне очень нужно с вами поговорить.
– О Натали?
– Да. Можно войти?
Это был подлый ход: таким образом я намеревалась проникнуть в дом, не представившись. Карри говорит, что репортеры – точно вампиры: без приглашения они пройти к вам не могут, но если вы их впустили, то не выгоните, пока они всю кровушку из вас не высосут. Она открыла дверь.
– Как у вас приятно, прохладно! Спасибо, – сказала я. – Сегодня обещали плюс тридцать два, но мне кажется, на самом деле жарче.
– Я слышала, тридцать пять.
– Верю. Можно попросить у вас стакан воды? – Еще одна старая хитрость: если женщина окажет вам гостеприимство, то вряд ли вышвырнет вас за дверь. Еще лучше попросить бумажный носовой платок, будто у вас аллергия или насморк. Женщины любят сострадать. Как правило.
– Конечно. – Она молча посмотрела на меня, словно чувствуя, что должна знать, кто я, а спросить не решается. За последние дни к ней, наверное, пришло больше людей, чем за весь прошлый год: работники похоронного бюро, священники, полиция, медики, родственники…
Пока миссис Кин отошла на кухню, я осмотрелась по сторонам. Теперь, когда мебель расставили по местам, комната выглядела совершенно иначе. На столе, недалеко от меня, увидела фотографию детей Кин. Оба в джинсах и красных свитерах стояли, прислонившись к большому дубу. Он улыбался, так смущенно, словно делал что-то такое, о чем лучше не говорить. Натали была раза в два ниже его; ее лицо было решительно-серьезным, как с фотографии позапрошлого века.
– Как зовут вашего сына?
– Джон. Это очень милый, добрый мальчик. Я всегда им гордилась. В этом году он окончил школу.
– Значит, теперь выпускные экзамены сдают раньше. Мы-то учились до июня.
– Хм… Ну и хорошо, что каникулы теперь длиннее.
Я улыбнулась. Она улыбнулась в ответ. Я села и стала пить воду. Не могла вспомнить, что Карри советовал делать дальше, после того, как хитростью проберешься в чужой дом.
– Я ведь еще не представилась. Я Камилла Прикер, корреспондент «Чикаго дейли пост», помните? Мы на днях говорили с вами по телефону.
Улыбка стерлась с ее лица, челюсти напряглись.
– Надо было сразу это сказать.
– Я понимаю, как вам сейчас тяжело, но все же можно задать вам несколько вопросов?
– Нельзя.
– Миссис Кин, мы хотим справедливости для вашей семьи, поэтому я к вам и пришла. Чем больше мы расскажем людям…
– Тем больше газет вы продадите. Как все это гадко, как мне все это надоело! В последний раз говорю: не приходите больше сюда. И не звоните. Мне совершенно нечего вам сказать. – Она встала и нависла надо мной. На ней были те же деревянные бусы с большим красным кулоном в виде сердца, который качался у меня перед глазами, будто гипнотический маятник. – Вы паразит! – зло выпалила она. – Вы мне отвратительны. Надеюсь, однажды вы поймете, как вы мерзки. Теперь, пожалуйста, уходите.
Она прошла за мной до двери, будто поверить не могла, что я уйду, и ей надо было видеть, как я переступаю порог. Потом захлопнула за мной дверь с такой силой, что звякнул дверной звонок.
Я стояла на крыльце, красная от стыда, представляя себе, что колье с сердцем было бы прекрасным элементом статьи, и тут увидела, что на меня смотрит девушка из красного кабриолета. Юноша куда-то ушел.
– Вы Камилла Прикер? – спросила она.
– Да.
– Я вас помню, – сказала девушка. – Когда вы жили здесь, я была маленькой, но мы все вас знали.
– Как вас зовут?
– Мередит Уилер. Вы, наверно, меня не помните, вы были старшеклассницей, а я – совсем еще мелюзгой.
Подруга Джона Кина. Фамилия была знакомой – это фамилия одной из маминых подруг, – но саму ее я не помнила. Ах, ну да, ей было лет шесть-семь, когда я отсюда уехала. Но я не удивилась, что меня она по мнит. Младшие девочки в Уинд-Гапе фанатично следили за жизнью старших; им всегда было любопытно, кто встречается с чемпионом по футболу, кто королева школьных балов, кто пользуется наибольшим успехом. Фаворитками менялись, как бейсбольными карточками. До сих пор помню Сиси Уят, которая была королевой школьных балов, когда я училась в средних классах. Помню, однажды она со мной поздоровалась, и потом я купила одиннадцать губных помад, пытаясь подобрать похожую на ту, которой в тот день были накрашены ее губы.
– Я вас помню, – соврала я. – Поверить не могу, что вы уже водите машину.
Она засмеялась, – видимо, мое внимание было ей лестно.
– Вы теперь репортер?
– Да, работаю в Чикаго.
– Я попрошу Джона, чтобы он с вами поговорил. До связи!
Мередит подкрасила губы и уехала. Видимо, довольная собой («До связи!») и совсем не думая об убитых десятилетних девочках, о которых пойдет разговор.
* * *
Я позвонила в главную скобяную лавку Уинд-Гапа – ту, рядом с которой была найдена Натали. На этот раз я не представилась, а сказала, что хочу сделать ремонт в ванной, может быть поменять плитку. Так, чтобы плавно перейти на тему убийств.
– Наверно, многие сейчас заботятся о безопасности своих домов, – предположила я.
– Это верно. За последние дни у нас купили много замков с цепями и двойными засовами, – сипло ответил хозяин магазина.
– Правда? И сколько же вы продали?
– Штук тридцать-сорок.
– И полагаю, как правило, их покупают семейные люди, особенно с детьми?
– Да. Есть ведь чего бояться. Страшно, конечно. Мы собираем пожертвование семье Натали, сколько сможем… – Он помолчал. – Пойдемте, я покажу вам образцы плитки.
– Да, хорошо. Спасибо.
Теперь можно вычеркнуть одно дело из моего репортерского ежедневника – причем здесь никто меня оскорблять не стал.
* * *
Ричард назначил мне встречу в «Гриттис», так называемом семейном ресторане с салат-баром, где было все, кроме салатов. Впрочем, в конце стойки стояла мисочка с листовым салатом, блеклым и забрызганным жиром, – видимо, о нем вспомнили только в последний момент. Когда я торопливо вбежала, опоздав на двадцать минут, Ричард заигрывал с хорошенькой упитанной официанткой. Эта девушка, чье лицо было круглым, как пирожок – один из тех, что лежали на вращающейся тарелке за ее спиной, – казалось, не замечает, что я жду, перетаптываясь с ноги на ногу. По всей видимости, раздумывала, сможет ли завлечь Ричарда, и уже готовилась написать об этом в своем дневнике, когда придет домой.
– Прикер, – сказал он, не отводя взгляда от девушки, – надо же так опаздывать! Хорошо, что здесь была Джоэнн, она меня пока немножко развлекла.
Девушка хихикнула, хмуро глянула на меня, потом проводила нас за столик в углу и бросила передо мной засаленное меню. На столе оставались круги от бокала и тарелки предыдущего посетителя.
Потом официантка вернулась и протянула мне стакан воды величиной с наперсток, а Ричарду – бокал газировки с сиропом, размером с ведро.
– Вот, Ричард, я ничего не забываю – видите?
– Поэтому ты моя самая любимая официантка, Кэти.
Мило.
– Камилла, привет! Я уже слышала, что ты в Уинд-Гапе.
Эти слова мне были уже поперек горла. Вглядевшись в официантку, я узнала в ней бывшую одноклассницу. Мы с ней полгода дружили в выпускном классе, пока встречались с двумя закадычными друзьями. Моего парня звали Фил, ее – Джерри, это были заядлые спорт смены: осенью они играли в футбол, зимой занимались борьбой и круглый год устраивали гулянки в подвале у Фила. Мне вспомнилось, как мы с Кэти сидели на корточках перед домом, держась за руки, чтобы сохранить равновесие, и писали прямо за стеклянной дверью. Мы были такими пьяными, что не хотели подниматься в туалет на второй этаж, было стыдно показаться маме Фила на глаза. Помню, Кэти рассказывала, что она занималась с Джерри сексом на бильярдном столе. Вот почему стол был таким липким.
– Привет, Кэти, рада тебя видеть. Как дела?
Она всплеснула руками и посмотрела вокруг:
– Ты, наверно, сама понимаешь. К тому же ты ведь поэтому и приехала, да? Тебе привет от Бобби. Бобби Киддера.
– Ах да! Господи… – Я и забыла, что они женаты. – Как он поживает?
– По-старому. Приезжай к нам как-нибудь в гости. Если у тебя будет время. Мы живем на улице Фишер.
Я представила, как сижу в гостиной у Бобби и Кэт Киддер. Громко тикают часы, и я думаю, что сказать. Говорила бы в основном Кэти. Как всегда. Это такой человек: она скорее будет читать вслух уличные вывески, чем молчать. Бобби, если он не изменился, напротив, молчалив, но дружелюбен. Этого парня мало что интересовало; только если речь заходила об охоте, в его серо-голубых глазах загорался огонек. В школьные годы он хранил копыта всех подстреленных им оленей, парочку свежих трофеев всегда носил в карманах и при каждом удобном случае барабанил ими по любой твердой поверхности. Мне всегда казалось, что это азбука Морзе мертвых оленей, запоздалый сигнал бедствия будущей оленины.
– Ну что, ребята, будете что-нибудь заказывать?
Я попросила принести пива, в ответ на что Кэти надолго замолчала. Потом она оглянулась и посмотрела на часы на стене.
– Э-э-э-э… Вообще, до восьми вечера мы спиртное не продаем. Но я попробую, в память о добрых старых временах, принести тебе одну бутылочку, втихую, хорошо?
– Ну, мне не хотелось бы, чтобы у тебя были проблемы из-за меня.
Нелепые деспотические правила – это как раз в духе Уинд-Гапа. Если бы до пяти не продавали – куда ни шло. Так нет, кому-то обязательно надо заставить вас ждать до восьми, чтобы вы чувствовали себя виноватыми.
– Да ладно, брось. Давненько мне не приходилось делать что-то настолько интересное.
Кэти ушла воровать для меня пиво, а мы с Ричардом прошли к барной стойке и набрали себе в тарелки разной еды: стейков, кукурузной каши, картофельного пюре. Ричард также взял кусок тряского желе, которое стало таять, едва мы вернулись за столик. На подушке моего сиденья уже лежала бутылка пива, принесенная Кэти.
– Вы всегда пьете так рано?
– Это всего лишь пиво.
– Когда вы вошли, от вас уже пахло спиртным, хоть вы и жевали драже. Я думаю, «Винтергрин»?
Он улыбнулся, словно спрашивал просто так, из любопытства, вовсе и не думая меня осуждать. Бьюсь об заклад, что на допросах он был великолепен.
– Драже жевала, но спиртного не пила.
По правде сказать, поэтому я и опоздала. Уже подъехав к парковке, поняла, что должна как-то смягчить запах алкоголя; ведь не могла же я не пропустить стаканчик, уехав из дома Кинов. Тогда я проехала несколько кварталов и зашла в круглосуточный магазин, где купила драже. «Винтергрин».
– Ладно, Камилла, – сказал он мягко. – Ничего. В конце концов, это не мое дело. – Он стал есть картофельное пюре, красное от растаявшего желе, и больше ничего не говорил. Казалось, он немного смущен.
– Так что вы хотите знать об Уинд-Гапе?
Я чувствовала, что сильно его разочаровала, точно безалаберная мама, которая не сдержала обещания сводить сына на день рождения в зоопарк. Теперь, чтобы ему угодить, хотелось рассказать ему все как есть – правдиво ответить на его следующий вопрос. И тогда у меня мелькнула мысль: а не для этого ли он сначала заговорил об алкоголе? Умный коп.
Он посмотрел на меня пристальным взглядом.
– Меня интересует насилие. Оно везде совершается по-своему – у каждого города свой стиль. Как это происходит здесь: в открытую или тайно? Группировками – например, случаются ли драки в барах, бывают ли групповые изнасилования – или индивидуально, отдельными лицами? Кто чаще всего нападает? Кто страдает?
– Ну, не уверена, что смогу дать вам общий отчет.
– Расскажите о каком-нибудь случае явного насилия, который вы видели в детстве.
Как мама укусила малыша.
– Я видела, как женщина причинила боль маленькому ребенку.
– Отшлепала его? Ударила?
– Укусила.
– Понятно. Мальчика или девочку?
– Кажется, девочку.
– Это был ее ребенок?
– Нет.
– Ясно. Хорошо. Значит, было совершено насилие над ребенком женского пола отдельным лицом. Я выясню, кто это сделал.
– Я не знаю имени и фамилии той женщины. Она приехала сюда к кому-то в гости.
– А кто может знать? Если у нее здесь родственники или друзья, то это стоило бы выяснить.
Мои руки и ноги стали деревенеть. Еще немножко – и отвалятся. Я прижала пальцы к зубьям вилки. Теперь, рассказав об этом случае, я ощутила панику. Мне не приходило в голову, что Ричард станет выспрашивать подробности.
– Я думала, вас интересует общий обзор случаев насилия, – сказала я. Кровь стучала в ушах, голос прозвучал глухо. – Мне не известны никакие подробности. Это была незнакомая женщина, и я не знаю, с кем она была. Я просто предположила, что она не из Уинд-Гапа.
– А я думал, репортеры излагают факты, а не строят догадки. – Он снова улыбнулся.
– В то время я была ребенком, а не репортером.
– Камилла, извините, что я вас замучил. – Он забрал у меня вилку и положил поближе к себе, потом взял мою руку и поцеловал ее. Рукав пополз вверх, из-под него стали появляться слова «губная помада». – Простите, я не хотел вас допрашивать. Я просто играл в нехорошего копа.
– Не представляю, чтобы вы были плохим копом.
Он широко улыбнулся:
– Действительно, это только разминка. Вы на мою внешность не полагайтесь – она обманчива!
Мы выпили еще. Он покрутил в руках солонку и спросил:
– Можно вам задать еще несколько вопросов?
Я кивнула.
– Какой случай вам вспоминается во вторую очередь?
Меня замутило. Наверно, от слишком крепкого запаха тунца из моей тарелки. Я стала искать глазами Кэти, чтобы попросить еще пива.
– Это было в начальной школе. Два мальчика на перемене прижали к стене девочку и заставили ее вогнать в себя палку.
– Против воли? Силой?
– Ну… Отчасти, наверное. Они были хулиганами, которых все боялись: сказали ей это сделать – она и сделала.
– Вы это сами видели или вам кто-то рассказал?
– Они велели нам караулить. Когда учитель об этом узнал, нам пришлось извиниться.
– Перед девочкой?
– Нет, девочку тоже заставили извиниться перед классом. «Юные леди должны держать свое тело под контролем, потому что мальчикам это труднее».
– Господи. Иногда забываешь, как все было иначе не так уж много лет назад. Какими же мы были… несведущими. – Ричард что-то записал в блокнот и проглотил кусочек желе. – Что еще вы помните?
– Как-то раз шестиклассница, напившись на школьной вечеринке, занималась групповым сексом с парнями из футбольной команды. Их было четверо или пятеро, и они пустили ее по кругу. Это считается насилием?
– Конечно. Камилла, вы же сами это понимаете.
– Ну… Я просто не знала, считается ли это явным насилием или…
– Да, когда шпана насилует тринадцатилетнюю девочку, разумеется, я считаю это явным насилием.
– Как дела? – Неожиданно перед нами появилась улыбающаяся Кэти.
– Ты не могла бы стащить еще пива?
– Две бутылки, – прибавил Ричард.
– Хорошо, на этот раз только в виде одолжения Ричарду – он дает самые щедрые чаевые.
– Спасибо, Кэти, – улыбнулся Ричард.
Я наклонилась к нему через стол:
– Ричард, я же не спорю, просто пытаюсь понять, что следует считать насилием.
– Верно, а у меня складывается вполне ясное представление о том, какого рода насилие здесь происходит; именно благодаря вашему вопросу, стоит ли это считать насилием. В полицию заявили?
– Конечно нет.
– Странно, что девочку не заставили еще и извиниться за то, что она позволила себя изнасиловать. Шестиклассница! Просто ужас. – Он снова попытался взять мою руку, но я быстро спрятала ее под стол и положила на колени.
– Значит, это считается изнасилованием из-за ее возраста.
– Это изнасилование, независимо от возраста.
– А если бы я сегодня напилась, потеряла рассудок и занялась сексом с четырьмя мужиками, это тоже считалось бы насилием?
– Не знаю, как с юридической точки зрения, это зависит от многого, в том числе от вашего адвоката. Но по моральным соображениям – да.
– Вы сексист.
– Кто?
– Сексист. Как же мне надоели левые либералы, которые подвергают женщин дискриминации под видом защиты от нее.
– Уверяю вас, что ничего подобного не делаю.
– У меня есть один знакомый, который работает со мной в офисе, – очень чувствительный парень. Когда мне не дали повышения, он посоветовал возбудить иск о дискриминации. А ведь никакой дискриминации не было – просто я была посредственным репортером. А пьяных женщин не всегда насилуют: иногда они сами делают глупости. И когда говорят, что мы заслуживаем особого обращения, даже когда напиваемся, потому что мы женщины, и что о нас нужно заботиться, я считаю такие речи оскорбительными.
Кэти принесла нам пиво, и мы молча пили, пока не осушили бутылки.
– Черт возьми, Прикер! Ладно, сдаюсь.
– Вот и славно.
– Но вы ведь понимаете, что есть нечто общее? В том, что нападают на женщин. И в отношении к нападениям.
– Но ведь ни Энн, ни Натали не были изнасилованы.
– Думаю, что для преступника вытаскивание зубов эквивалентно изнасилованию. И то и другое связано с властью – это физическое вторжение, требующее большой силы, а после выпадения каждого зуба наступает облегчение.
– Я могу написать об этом в статье?
– Если увижу хотя бы намек на этот разговор в статье под вашим именем, то больше с вами и словом не обмолвлюсь. Было бы очень жаль, потому что мне нравится с вами общаться. Ваше здоровье.
Ричард чокнулся со мной своим пустым бокалом. Я молчала.
– Кстати, позвольте мне пригласить вас куда-нибудь, – сказал он. – Просто поразвлечься. О работе говорить не будем. Мой мозг сильно нуждается в отдыхе. Можем устроить себе забаву, соответствующую этому городку.
Я удивленно подняла брови.
– Будем делать ириски? Ловить свинью, перепачканную грязью? – Он принялся загибать пальцы. – Приготовим собственное мороженое? Покатаемся по Главной улице на здешнем карликовом автомобильчике? Ах да, есть ли здесь где-нибудь старомодная фермерская ярмарка? Я бы исполнил для вас атлетический номер.
– Ваш энтузиазм, несомненно, понравится местным жителям.
– Кэти я нравлюсь.
– Потому что вы даете ей на чай.
* * *
Когда совсем уже стемнело, мы сидели в парке Гарретта на детских качелях, в которые влезли с трудом, и качались взад-вперед, поднимая клубы горячей пыли. Здесь Натали Кин в последний раз видели живой, но мы не стали об этом говорить. На другой стороне бейсбольной площадки стоял старый каменный питьевой фонтанчик, из которого беспрерывно хлестала вода, – его отключат только осенью.
– Как я вижу, в ночное время здесь пьянствуют подростки, – сказал Ричард. – Викери теперь слишком занят, чтобы их разогнать.
– Так было и в те времена, когда я училась в школе. Распитием спиртного здесь никого не удивишь. Кроме хозяев ресторана «Гриттис», по всей видимости.
– Интересно увидеть вас шестнадцатилетней. Попробую догадаться: вы были богатой, умной, красивой. Как дочь проповедника из того фильма, помните? Вот что может вызвать здесь массу проблем. Представляю, как вы сидите вон там, – он показал на потрескавшиеся скамьи у бейсбольной площадки, – и пьете наперегонки с парнями.
Это отнюдь не самое страшное из того, что я делала в этом в парке. Здесь был не только мой первый поцелуй, но и минет. Сначала командир бейсбольной команды взял надо мной шефство и повел в лес. Он сказал, что если я сделаю ему приятное, то он меня поцелует. А потом не захотел меня целовать, потому что у меня во рту было «это». Первая любовь так глупа. Вскоре после этого на вечеринке футболистов со мной произошло приключение, которое так возмутило Ричарда. Той шестиклассницей, переспавшей с четырьмя парнями, была я. Острых ощущений получила тогда больше, чем за последние десять лет. При этой мысли у меня на ягодицах загорелось слово «хулиганка».
– И я в то время повеселилась, – ответила я. – В Уинд-Гапе красота и богатство далеко могут завести.
– А ум?
– Ум лучше скрывать. У меня было много друзей и подруг, но ни одного близкого человека, понимаете?
– Да, могу себе представить. А с мамой отношения не были доверительными?
– Нет, не очень. – Я была пьяна, мои щеки пылали, но откровенничать мне не хотелось.
– Почему? – Ричард отодвинул свои качели в сторону, чтобы лучше видеть меня.
– Я просто думаю, что есть женщины, неспособные быть хорошими мамами. А есть и такие, что не могут быть хорошими дочерьми.
– Она когда-нибудь причиняла вам физическую боль?
Вопрос меня смутил, особенно в связи с недавним разговором за ужином.
Ну… разве такого не было? Я была уверена, что когда-нибудь увижу во сне, как она меня царапает, кусает и щипает. Уж лучше бы было так. Мне представилось, как я задираю перед ним блузку, обнажив шрамы, и кричу: «Да, вот! Посмотрите!» Спокойствие.
– Странный вопрос, Ричард.
– Извините, просто голос у вас был такой… грустный. Странный какой-то.
– Это признак здоровых отношений с родителями.
– Виноват. – Он рассмеялся. – Может, сменим пластинку?
– Да.
– Хорошо, давайте подумаем и выберем тему полегче… Такую, чтобы как раз подходила для качания на качелях. – Ричард наморщил лоб, делая вид, что усиленно думает. – Ну, например: какой цвет вы любите больше всего? Какое мороженое? И какое время года?
– Синий, кофейное, зиму.
– Зиму? Ее же никто не любит.
– Мне нравится, когда рано темнеет.
– Почему?
Потому что это значит, что день подошел к концу. Я всегда вычеркиваю в календаре прошедшие дни: вот прошел 151-й день, и ничего по-настоящему страшного не случилось; 152-й – Земля все так же крутится, мир не разрушен; 153-й – я до сих пор никого не убила; 154-й – у меня по-прежнему нет лютых врагов. Иногда мне кажется, что я не буду чувствовать себя в безопасности до тех пор, пока мне не останется жить считаные дни. Еще три дня – и больше мне ни о чем беспокоиться не придется.
– Просто ночь люблю. – Я хотела что-то прибавить, сказать немного, но чуть больше, и тут напротив с грохотом остановилась битая желтая спортивная машина, и из нее вышла Эмма с подругами.
За рулем сидел паренек со светлыми длинными сальными волосами – какой автомобиль, такой и водитель. Эмма наклонилась перед его окном, дразня юношу ложбинкой в декольте. Подруги встали за ней, вызывающе подбоченясь, самая высокая повернулась задом и наклонилась, делая вид, что завязывает шнурки. Прелестные движения.
Девочки подбежали к нам, Эмма преувеличенно широко размахивала руками, словно пытаясь отогнать тучу выхлопного газа. «Сексапильные штучки», – нехотя отметила я про себя. Длинные светлые волосы, лица в форме сердца, худые как спички ноги. Мини-юбки и коротенькие топики, выставляющие напоказ девственно плоские животы. И у всех настоящая грудь (кроме Джоудс, у которой, похоже, под майкой была прокладка – слишком уж высокая и твердая) – грудь полная, дрожащая, не по возрасту развитая, результат употребления в пищу молока, свинины и говядины с ранних лет. Вот что делают гормоны, которыми пичкают домашний скот. Скоро грудь начнет расти у годовалых малюток.
– Привет, Дик, – сказала Эмма. Она сосала большой красный леденец на палочке.
– Здравствуйте, барышни.
– Камилла, привет! Ну что, ты уже прославила меня на весь свет? – спросила Эмма, играя с леденцом языком. Швейцарских косичек не было, как и платья, в котором она тогда гуляла по ферме, – оно наверняка пропиталось разнообразными запахами. Теперь на ней надета майка и юбка, едва прикрывающая зад.
– Нет еще.
У нее было персиковое лицо, без единого прыщика или морщинки, такое гладкое и беззаботное, словно она только появилась на свет. Незрелые девчонки. Мне хотелось, чтобы они ушли.
– Дик, когда ты покатаешь нас на машине? – спросила Эмма, усаживаясь перед нами прямо на грязную землю, задрав ноги так, что на мгновение стали видны ее трусики.
– Для этого пришлось бы вас арестовать. Впрочем, я могу задержать мальчиков, с которыми вы тут бегаете. Вы еще слишком малы, чтобы встречаться со старшеклассниками.
– Это не старшеклассники, – сказала высокая девочка.
– Ага, – хихикнула Эмма. – Они вылетели из школы.
– Эмма, сколько тебе лет? – спросил Ричард.
– Тринадцать, недавно исполнилось.
– Почему столько внимания Эмме? – поинтересовалась медная блондинка. – Мы, между прочим, тоже здесь. А вы, наверное, даже не знаете наших имен.
– Камилла, вы уже знакомы с Кайли, Келси и Келси? – спросил Ричард, указывая на высокую девочку, медную блондинку и ту, которую Эмма звала…
– Джоудс, – поправила его Эмма. – У нас две Келси, поэтому одну называем по фамилии. Чтобы не путать. Верно, Джоудс?
– Можете звать меня Келси, если хотите, – отозвалась она. Видимо, ее низкое положение в иерархии было наказанием за недостаточную красоту. Или за слабый характер.
– Эмма ваша единоутробная сестра? – спросил меня Ричард. – Как-никак кое-что мне известно.
– Нет, вам известно все, – произнесла Эмма сальным тоном, хотя я в этих словах никакого второго смысла не узрела. – А у вас что, здесь свидание? Говорят, Камилла прямо-таки гвоздь сезона. По крайней мере, раньше была.
Ричард прыснул от смеха – чуть не поперхнулся от неожиданности. У меня на ноге вспыхнуло слово «негодница».
– Это правда, Ричард. В прошлом я была ух…
– Ух, – передразнила Эмма. Подруги засмеялись. Джоудс яростно чертила палкой линии на земле. – Знали бы вы, что о ней рассказывают, Дик. Вам бы понравилось. А может, вы уже слышали.
– Барышни, нам пора. Как всегда, это было ух! – сказал Ричард и взял меня за руку, помогая подняться с качелей. Он не стал ее отпускать и, пока мы шли к машине, два раза сжал.
– Ну, разве не джентльмен? – крикнула Эмма. Все четыре подруги встали и пошли за нами. – Преступление раскрыть не может, а чтобы катать Камиллу на своей паршивой машине, так на это он время находит.
Они шли за нами по пятам, причем буквально: Эмма и Кайли старались наступить нам на пятки. На лодыжке – там, где Эмма стукнула меня сандалией, – зажглось слово «гадко». Потом она принялась крутить у меня в волосах свой обслюнявленный леденец.
– Прекрати, – процедила я сквозь зубы. Затем обернулась и схватила ее за запястье, так сильно, что почувствовала ее пульс. Помедленнее моего. Она не увернулась, а только придвинулась ближе ко мне. Я ощутила у себя на шее ее дыхание с запахом клубники.
– Ну давай же, сделай что-нибудь, – с улыбкой сказала Эмма. – Можешь убить меня прямо сейчас, Дик все равно не вычислит.
Я оттолкнула ее от себя, и мы с Ричардом продолжили путь к машине, более торопливо, чем мне хотелось бы.
Назад: Глава седьмая
Дальше: Глава девятая