Настроение у Отто Тангена становилось все лучше и лучше.

Подремав пару часов, он проснулся от жуткой головной боли и бешеного стука в дверь. Когда он открыл, в автобус ввалились Волер, Фалькейд из отряда быстрого реагирования и тело, назвавшееся Харри Холе и совсем непохожее на инспектора полиции. Первым делом они стали жаловаться на вонь внутри автобуса. Неудовольствие Отто испарилось, когда его угостили кофе (они принесли целых четыре термоса с этим живительным напитком), а уж когда они просмотрели записи, у него появилось то сладостное ощущение, которое всегда предшествует скорому появлению объекта.

Фалькейд сообщил, что вокруг общежития со вчерашнего вечера дежурят сотрудники в штатском, а кинологи обошли подвал и чердак, чтобы удостовериться, что там никто не скрывается. Входили и выходили только жильцы. Если не считать того типа, которого девушка из триста третьего на входе представила вахтеру своим парнем. Люди Фалькейда были на местах в ожидании приказов.

Волер кивнул.

Время от времени Фалькейд проверял связь со своим отрядом, но это Отто уже не касалось. Он закрыл глаза и просто наслаждался звуками. Вот щелкнула кнопка приема — секунда атмосферного шума, потом бормотание каких-то непонятных кодов, как будто большие дяди играют в разбойников.

— Всем приготовиться, — беззвучно прошептал Отто.

Он представил себе осенний вечер: вот он сидит на яблоне и шпионит за взрослыми в окно. Шепчет: «Всем приготовиться!» — в жестянку, от которой тянется провод к другой жестянке, которую за забором держит Нильс. Он аж подпрыгивает, услышав эти слова, если, конечно, уже не ушел на ужин. Впрочем, этот жестяной телефон никогда не работал так, как написано в «Походной книге бойскаута».

— Скоро начало, — сказал Волер. — Таймер готов?

Отто кивнул.

— Шестнадцать ноль-ноль, — констатировал Волер. — Значит… сейчас.

Отто нажал на кнопку, и на экране замелькали секунды и их десятые доли. От волнения у него засосало под ложечкой. Да, это интереснее, чем яблоня. Интереснее, чем Эуд-Ритины булочки с кремом. Даже интереснее, чем ее охи и вздохи в постели.

Представление.

Олауг Сивертсен открыла Беате дверь и улыбнулась так, словно ждала этого визита уже давно.

— Это вы! Заходите-заходите! Можете не переобуваться. Ну и жара, правда?

Она повела Беату по коридору.

— Не стоит волноваться, фрекен Сивертсен. Кажется, скоро мы поймаем преступника, — успокоила она Олауг, шагая вслед за ней.

— Давайте не будем о ваших делах, раз уж пришли ко мне в гости, — рассмеялась Олауг Сивертсен, но тут же испуганно зажала рот рукой. — Ой, да что это я! Ведь сейчас, может быть, этот человек совершает преступление…

Когда они вошли в гостиную, напольные часы вздрогнули от их шагов.

— Чаю, милая?

— С удовольствием.

— Мне можно пойти на кухню одной?

— Конечно, но если для вас необременительна моя компания…

— Ну пошли, пошли.

Казалось, кухню не трогали со времен войны, разве что плита и холодильник были новые. Пока Олауг ставила чайник, Беата нашла себе табуретку.

— Приятно здесь пахнет, — сказала Беата.

— Думаете?

— Да. Мне нравится такой кухонный запах. Я вообще кухни больше люблю, чем гостиные.

— Правда? — Олауг Сивертсен склонила голову набок. — Значит, в этом мы с тобой похожи: я тоже «кухонный» человек.

Беата улыбнулась:

— В гостиной человек старается выглядеть таким, каким хочет себе казаться, а на кухне расслабляешься и словно понимаешь, что нужно быть самим собой. И на «ты» сразу хочется перейти, верно?

— Да, я тоже это замечала.

Женщины рассмеялись.

— Знаешь что? — сказала Олауг. — Я рада, что они прислали именно тебя. Ты мне нравишься. И не надо краснеть, милая, я всего лишь одинокая старуха. Румянец для кавалеров прибереги. Или ты у нас замужем? Нет? Ну да это горе поправимое.

— А у тебя был муж? — спросила Беата.

— У меня? — Олауг рассмеялась и поставила на стол чашки. — Нет, я была такая молоденькая, когда родился Свен, что никакой надежды не было.

— Неужели никакой?

— Ну, какая-то была, наверное. Хотя в те времена такая женщина ценилась не слишком высоко, и предложения если и делали, то мужчины, которые больше никому не нужны. Трудно было, как говорили, «подыскать себе пару».

— Все потому, что ты мать-одиночка?

— Потому что отец у Свена — немец, милая.

Чайник на плите тихонько присвистнул.

— Тогда понимаю, — сказала Беата. — Ему, наверное, тяжело было в детстве?

Чайник засвистел громче, но Олауг смотрела прямо перед собой, словно не слышала.

— Ты себе даже не представляешь, насколько тяжело. Я до сих пор плачу, когда вспоминаю. Бедный мальчик, — вздохнула она.

— Чайник…

— Смотри-ка. Вот, уже маразм.

Олауг сняла чайник и заварила чай.

— А сейчас чем он занимается? — Беата взглянула на часы: без четверти пять.

— Импортом разных товаров из бывших стран соцлагеря. — Олауг улыбнулась. — Не знаю, какой доход это ему приносит, но слово мне уж больно нравится — «импорт». Глупость, да? А мне нравится.

— Ну, значит, все у него сложилось хорошо, несмотря на тяжелое детство.

— Это да, но не сразу. И у вас в архивах он есть.

— У нас там многие есть. С кем не бывает!

— Но когда он переехал в Берлин, словно случилось что-то. Уж не знаю что. Свен никогда не любил рассказывать, чем занимается. Все держал в таком секрете! Я думаю, он разыскивал отца и разыскал. Это сильно повлияло на его самооценку. Эрнст Швабе был незаурядным человеком. — Олауг вздохнула. — Но я могу и ошибаться. Так или иначе, Свен изменился.

— Каким образом?

— Спокойней стал. Раньше он целыми днями будто охотился.

— За чем?

— За всем: деньгами, острыми ощущениями, женщинами. Знаешь, он похож на отца. Неисправимый романтик и сердцеед. Ему — Свену — нравятся молоденькие женщины. И он им тоже. Подозреваю, что он, наконец, нашел себе одну, особенную. По телефону он говорил, что у него для меня новости. Радостный такой был.

— Что за новости? Не сказал?

— Сказал, что пока не будет говорить, скоро приедет сам.

— На виллу Валле?

— Да, сегодня вечером. Ему сначала нужно на встречу. Переночует в Осло, а потом обратно уедет.

— В Берлин?

— Нет-нет. В Берлине он давно уже не живет. Он сейчас в Чехии. В Богемии, как я люблю ее называть. Это я рисуюсь. Бывала там?

— Э-э-э… в Богемии?

— В Праге.

Мариус Веланн сидел в четыреста шестой комнате и из окна смотрел на девушку, которая расстилала полотенце на лужайке перед общежитием. Она была похожа на ту, из триста третьей, которую он со зла стал называть Ширли — она напоминала Ширли Мэнсон, солистку группы «Гарбидж». Но нет, не она. Солнце над Осло-фьордом скрыли облака. Наконец-то в городе тепло, а на неделе обещали сильную жару. Лето в Осло. Мариус Веланн так этого ждал. Куда лучше, чем родной Бе-фьорд, где его дожидался полярный день и подработка на автозаправке, мамины пирожки и бесконечные папины вопросы о том, зачем он поступил на журналистику в Осло, если он прирожденный инженер-строитель и мог бы учиться в Тронхейме, в Норвежском университете науки и техники. А еще однообразные субботы в местном клубе, где полно пьяных соседей и одноклассников, которым не удалось вылезти из своей глуши и которые теперь вопят, что те, кто уехал, — предатели. На танцах — музыканты, которые называют себя «блюз-бэндом», а сами не в силах отличить «Криденс» от «Ленерд Скинерд».

В Осло он остался не только из-за этого. Он получил работу своей мечты. Он будет писать. Слушать музыку и получать деньги за то, что напечатает о ней свое мнение. Последние два года он рассылал обзоры в разные известные газеты — все безрезультатно, а на прошлой неделе приятель познакомил его с Рюнаром из редакции журнала «Соу Уот!». Тот рассказал, что когда-то держал магазин одежды, но продал его, чтобы работать над «Зоной» — бесплатной газетой, которой предстояло увидеть свет в августе. Приятель сказал, что Мариусу нравится писать обзоры, Рюнар сообщил, что ему нравится рубашка Мариуса, и тут же принял его в штат. Мариус должен был отображать «новоурбанистические ценности, отзываясь о поп-культуре с иронией — не холодной, но теплой, проницательной и всесторонней» — так сформулировал задание Рюнар. Это обещало немыслимо обогатить Мариуса. Пусть не деньгами, но бесплатными билетами на концерты и фильмы, а также доступом в модные заведения и те круги общества, где можно было обзавестись полезными связями на будущее. Это его шанс, а значит, надо как следует подготовиться. Разумеется, информации для будущих обзоров у него было предостаточно, но он одолжил пару дисков из коллекции Рюнара, чтобы более полно ознакомиться с антологией популярной музыки. Последние дни прошли на волне американского рока восьмидесятых годов: «РЕМ», «Грин Он Ред», «Дрим Синдикет», «Пиксис». Сейчас, например, в проигрывателе пели «Вайолент Фэмз». Звучит немодно, но энергично: «Let me go wild. Like a blister in the sun».

Девушка внизу поднялась с полотенца. Прохладно. Мариус проследил за ней взглядом до соседнего корпуса. Увидел, как мимо нее проехал велосипедист, по виду курьер, и закрыл глаза. Пора уже что-нибудь написать.

Отто Танген потер глаза желтыми от никотина пальцами. В автобусе чувствовалось напряжение, которое со стороны можно было принять за всеобщее спокойствие. Никто не двигался, никто ничего не говорил. Было двадцать минут шестого, а экраны застыли без всякого движения, лишь маленькие белые цифры в углу отмечали время. По телесам Отто скатился очередной ручеек пота. Вот так посидишь-посидишь и решишь, что кто-то поигрался с оборудованием и подсунул тебе вчерашнюю запись.

Он забарабанил пальцами рядом с клавиатурой. Паскудник Волер ввел запрет на курение.

Отто склонился направо, беззвучно пустил ветры и бросил взгляд на парня со светлым «ежиком». За все время тот не сказал ни слова и тихо сидел в кресле. Вид у него был как у отставного швейцара.

— Кажется, сегодня наш приятель решил взять отгул, — заметил Отто. — Может, решил, что слишком жарко. Может, перенес все дела на завтра, а сам решил выпить пивка на Акер Брюгге? Говорят, погода…

— Заткнись, Танген, — тихо, но отчетливо сказал Волер.

Отто тяжело вздохнул и пожал плечами.

Часы в углу экрана показывали пять часов двадцать одну минуту.

— Кто-нибудь видел, как тот парень выходил из триста третьей? — снова заговорил Волер. Он смотрел на Отто.

— Я до обеда спал, — признался он.

— Надо проверить. Фалькейд?

Начальник отряда быстрого реагирования кашлянул:

— Не думаю, что…

— Сейчас же, Фалькейд!

Некоторое время эти двое смотрели друг на друга, и было слышно, как работают вентиляторы системы охлаждения аппаратуры.

Фалькейд снова кашлянул:

— «Альфа» вызывает «Чарли-два», прием.

Раздался шум.

— «Чарли-два». Прием.

— Немедленно проверьте триста третью.

— Вас понял. Проверяю триста третью.

Отто взглянул на экран. Ничего. Можно подумать…

Они.

Трое. Черная форма, черные шляпы, черные пистолеты-пулеметы, черная обувь. Все произошло быстро, но совершенно неэффектно. Легкий шорох. И тишина.

Замок они решили не подрывать, а поддеть самой обыкновенной фомкой. Отто был разочарован. Экономят они, что ли?

Люди на экране беззвучно выстроились у двери: один с ломиком подошел к замку, двое, подняв оружие, встали в метре от него. И началось: их действия напоминали хорошо отрепетированные танцевальные па. Дверь раскрылась, двое офицеров с оружием ворвались внутрь, а третий будто нырнул за ними. Отто уже радовался, представляя, как покажет эту запись Нильсу. Дверь за ними почти полностью закрылась, и он пожалел, что все же не поставил камеры в комнаты.

Восемь секунд.

Затрещала рация Фалькейда:

— Триста третья проверена. Девушка и парень. Оба без оружия.

— Живые?

— Вполне… эгхм… живые.

— Парня обыскали, «Чарли-два»?

— Он голый, «Альфа».

— Выведите его в коридор, черт возьми! — выкрикнул Волер.

Отто посмотрел на дверь триста третьей. Вывели голого. Они занимались этим всю ночь и весь день. Отто смотрел и не мог оторвать взгляда.

— Пусть оденется и идет с вами на позицию, «Чарли-два».

Фалькейд отложил рацию и посмотрел на остальных. Те покачали головами.

Волер с силой хлопнул по подлокотнику кресла.

— Завтра автобус тоже свободен. — Отто бросил быстрый взгляд на инспектора. Сейчас нужно действовать осторожно. — Завтра воскресенье, но я согласен помочь вам за ту же плату. Вы только скажите, когда…

— Смотрите!

Отто автоматически обернулся. Это отставной швейцар наконец-то заговорил, он указывал на средний экран:

— На лестнице. Зашел внутрь и сразу же в лифт.

На две секунды в автобусе воцарилась тишина. Потом Фалькейд скомандовал в рацию:

— «Альфа» всем группам! Возможный объект в лифте. Быть готовыми!

— Нет, спасибо, — улыбнулась Беата.

— Да, наверное, ты уже накушалась, — вздохнула старушка и поставила коробку с пирожными обратно на стол. — Так о чем я? Приятно, что Свен хотя бы иногда навещает меня.

— Да, в таком большом доме, наверное, скучно одной.

— Ну, иногда я болтаю с Иной. Но сегодня она уехала за город с кавалером. Я передавала ему привет, но молодежь теперь такая странная. Из всего делают тайну, наверное, потому, что хотят все испробовать и не знают, что из этого выйдет.

Беата украдкой посмотрела на часы. Харри обещал позвонить, как только все закончится.

— Ты сейчас о чем-то своем думаешь?

Беата медленно кивнула.

— Ну и хорошо, — сказала Олауг. — Будем надеяться, они его поймают.

— Сын у тебя добрый.

— Да, это верно. Но если б он всегда меня навещал так же часто, как в последнее время, я б и не жаловалась ни на что.

— А как часто он приезжает? — спросила Беата.

Наверное, все уже закончилось. Почему Харри не звонит? Неужели он не появился?

— Вот уже месяц каждую неделю. Да нет, чаще. Каждые пять дней здесь бывает. Недолго, правда. Мне действительно кажется, что в Праге его кто-то ждет. Я думаю, сегодня он все же поделится со мной новостями. А в прошлый раз привез мне украшение. Хочешь, покажу?

Беата посмотрела на старушку и тут поняла, насколько устала. Устала от работы, убийцы-курьера, Тома Волера и Харри Холе, от Олауг Сивертсен, а больше всего — от самой себя, замечательной, добросовестной Беаты Ленн, которая думает, что может чего-то достичь и что-нибудь сделать для других, если только будет любезной. Любезной и способной. Способной постоянно делать то, что другие от нее требуют. Пора было что-то менять, но она не знала, справится ли. Больше всего ей сейчас хотелось попасть домой, спрятаться под одеялом и уснуть.

— И то правда, — сказала Олауг в ответ на ее взгляд. — Смотреть там особенно не на что. Тебе еще чайку?

— Было бы здорово, — машинально ответила Беата.

Олауг уже собиралась налить добавки, но вдруг обнаружила, что Беата закрыла свою чашку ладонью.

— Прошу прощения, — рассмеялась Беата. — Я хотела сказать: «Было бы здорово посмотреть».

— Что?

— Украшение, которое тебе подарил сын.

Олауг просветлела лицом и тут же исчезла с кухни.

«Вот и хорошо, — подумала Беата и подняла чашку. — Надо бы позвонить Харри и узнать, как се прошло». Но не успела.

Вошла Олауг:

— Вот, гляди.

Чашка Беаты Ленн — вернее, Олауг Сивертсен, еще вернее, чашка вермахта — застыла на полдороге.

Беата увидела брошь, а главное — драгоценный камень в центре.

— Свен такие вот импортирует, — продолжала Олауг. — Их, наверное, только в Праге изготавливают.

Бриллиант, ограненный звездочкой.

Беата провела языком по деснам: во рту моментально пересохло.

— Мне надо кое-кому позвонить, — сказала она. Сухость во рту не проходила. — А пока можешь найти фотографию Свена? Желательно, как он выглядит теперь. Очень срочно.

Олауг посмотрела на нее с удивлением, но кивнула.

Отто дышал ртом, смотрел на экран и прислушивался к тому, что говорят вокруг.

— Возможный объект входит в сектор «Браво-два». Возможный объект перед дверью. Готовы, «Браво-два»?

— «Браво-два» готовы.

— Объект стоит. Достает что-то из кармана. Возможно, оружие — руки не видно.

Голос Волера:

— Пошел!

— «Браво-два», действуйте!

— Интересно, — пробормотал отставной швейцар.

Сначала Мариус Веланн решил, что ослышался, но на всякий случай сделал «Вайолент Фэмз» потише. Опять. Стук в дверь. Ну кто это может быть? Ведь все, кажется, разъехались на лето по домам. Это не Ширли. Ее он вчера встретил на лестнице, остановился и спросил, не хочет ли сходить с ним на концерт. Или в кино, или в театр на премьеру — на выбор. Бесплатно.

Мариус встал. Он почувствовал, что руки у него вспотели. С чего бы это? Ведь вовсе не обязательно, что это она. Он посмотрел вокруг и понял, что до этого момента никогда не задумывался, как выглядит его комната. Нет, беспорядка в ней не было: слишком уж мало предметов. Стены голые, разве что ободранный плакат с Игги Попом и печального вида полка с бесплатными CD и DVD. Жалкое жилище, в нем нет индивидуальности. В нем нет… Снова постучали. Он быстро заткнул край пледа, торчащий из-за спинки дивана, и направился к двери. Нет, не может быть, чтобы это была она. Не может… Открыл. Не она.

— Господин Веланн?

— Да? — Мариус смотрел на незнакомца с удивлением.

— У меня для вас пакет. — Человек снял рюкзак, достал оттуда конверт формата А4 и протянул Мариусу. На конверте была марка, но не было никаких имен.

— Уверены, что это мне? — спросил Мариус.

— Да. Распишитесь. — Он протянул планшет с прикрепленным листом бумаги.

Мариус сменил удивленный взгляд на вопросительный.

— Извините, ручки у вас не найдется? — улыбнулся велокурьер.

Мариус смотрел на него, понимая: что-то здесь не так. Но что?

— Момент, — сказал он.

Взяв конверт, он положил его на полку рядом со связкой ключей на брелоке в виде черепа, нашел ручку, обернулся и вздрогнул, заметив, что незнакомец стоит прямо за его спиной.

— Не слышал, как вы вошли. — Мариус издал смешок и уловил в нем нервные нотки.

Не от страха. В его родном поселке гости входили сразу и без спросу, чтобы не выпускать тепло и не впускать холод. Но в этом человеке было что-то странное. Он снял шлем и очки, и тут Мариус понял, что его смущало. Он был слишком старый. Обычно велокурьерам по двадцать с небольшим. А тут, несмотря на подтянутую фигуру, по которой его еще можно было принять за юношу, лицо сразу выдавало возраст. Незнакомцу было далеко за тридцать, а то и за сорок.

Мариус собирался уже что-то сказать, но взгляд его упал на то, что курьер держал в руке. Мариус Веланн видел достаточно фильмов, чтобы узнать очертания пистолета с накрученным на ствол глушителем.

— Это мне? — выдал он.

Незнакомец улыбнулся и направил пистолет на него. Прямо на него. В лицо. Тут Мариус впервые понял, что пора бы испугаться.

— Сядь, — произнес незнакомец. — Открой конверт.

Мариус тяжело опустился в кресло.

— Нужно кое-что написать, — добавил велокурьер.

— Отличная работа, «Браво-два»! — выкрикнул Фалькейд, на его бледном лице горел лихорадочный румянец.

Отто тяжело сопел. На экране объект лежал в наручниках на полу перед комнатой номер двести пять. Лицо было повернуто в сторону камеры, так что можно было видеть замешательство этого негодяя, гримасу боли и медленное осознание своего поражения. Сенсация. Нет! Нечто большее. Историческая запись! «Драматический финал кровавого лета в Осло: арест велокурьера-убийцы в момент, когда он готовится совершить свое четвертое преступление». Полмира передерется за эти кадры. О небо! Он — Отто Танген — богач. Никакой больше дряни из «Севен-элевен», никаких паскудников Волеров, он может купить… он может… они с Эуд Ритой могут…

— Это не он, — бросил отставной швейцар.

В автобусе стало тихо.

Волер подался вперед:

— Что ты сказал, Харри?

— Это не он. Двести пятая — одна из комнат, с жильцом которой мы так и не поговорили. По спискам значится Одд Эйнар Лиллебустад. Сложно распознать, что этот парнишка держит в руке, но по виду вроде ключ. Извините, ребята, но мне кажется, Одд Эйнар Лиллебустад только что вернулся домой.

Отто посмотрел на картинку. Оборудование в его автобусе — купленное и взятое под залог — стоило больше миллиона, с его помощью можно было легко вырезать картинку с рукой, увеличить ее и узнать, прав этот паскудник швейцар или нет. Но этого не потребовалось. Ветка яблони хрустнула. В окнах, выходящих в сад, загорелся свет, и голос в жестянке произнес:

— «Альфа», я «Браво-два». Если верить кредитной карточке, этого парня зовут Одд Эйнар Лиллебустад.

Отто всей тяжестью тела откинулся на спинку кресла.

— Ничего, ребята, — сказал Волер. — Он еще может прийти. А, Харри?

Паскудник Харри не ответил. Молчание прервал писк его телефона.

Мариус Веланн смотрел на два чистых листа бумаги, которые он достал из конверта.

— Ближайшие родственники? — осведомился незнакомец.

В горле встал ком, Мариус хотел ответить, но голос не слушался.

— Я не стану тебя убивать, — заверил курьер, — если будешь делать, как я скажу.

— Мама и папа, — прошептал Мариус. Это прозвучало, как безнадежный сигнал о помощи.

Незнакомец попросил его написать на конверте их имена и адрес. Имена. Такие знакомые. И Бе-фьорд. Закончив, Мариус увидел, что буквы получились неровные, дрожащие.

Велокурьер начал диктовать письмо. Мариус безвольно водил ручкой по бумаге.

— «Привет! Замечательная новость! Я уезжаю в Марокко с Георгом, марокканским студентом, с которым подружился в Осло. Будем жить у его родителей в горном городке под названием Хассане. Меня не будет четыре недели. С мобильной связью там, похоже, проблематично, попробую написать, хотя Георг говорит, что с почтой — тоже так себе. Но обязательно свяжусь с вами по возращении. Удачи…» Подпись?

— Мариус, — сказал Мариус.

— Пиши «Мариус».

Незнакомец попросил его положить письмо в конверт, а конверт — в рюкзак.

— На втором листе напиши только: «Вернусь через четыре недели». Дата и «Мариус». Вот так, благодарю.

Мариус сидел в кресле, опустив голову. Незнакомец стоял прямо за спиной. Порыв ветра тронул занавеску. Истерично свистели птицы. Незнакомец подался вперед и закрыл окно. Теперь в комнате слышалась приглушенная мелодия из аудиоцентра на книжной полке.

— Что за вещь? — спросил он.

— «Like a blister in the sun», — ответил Мариус. Ее он поставил на повтор. Она ему нравилась, и он написал бы самый хороший отзыв. С теплой иронией.

— Я слышал ее прежде, — сказал незнакомец и, отыскав нужную кнопку, увеличил громкость. — Вот только не помню где.

Мариус поднял голову и посмотрел из окна на притихшее лето, на зеленый газон и березку, словно махавшую ему на прощание. В оконном отражении он увидел, как незнакомец поднимает пистолет и наводит на его затылок.

«Let me go wild!» — визжали маленькие колонки.

Незнакомец снова опустил пистолет:

— Извини. Забыл снять с предохранителя. Вот так.

«Like a blister in the sun!»

Мариус зажмурился. Ширли. Он думал о ней. Где она сейчас?

— Вспомнил, — сказал незнакомец. — В Праге. Кажется, группа называется «Вайолент Фэмз»? Моя любимая взяла меня с собой на концерт. Они не слишком хорошо играют, как ты думаешь?

Мариус уже открыл рот, чтобы ответить, но в этот момент пистолет сухо кашлянул, и никто так и не узнал его мнения.

Отто смотрел на экраны. За его спиной Фалькейд на своем разбойничьем языке беседовал с «Браво-два». Паскудник Харри достал мобильный телефон. Говорил коротко и мало. Наверняка позвонила страшненькая дама, изнывающая без мужской любви, подумал Отто и навострил уши.

Волер вообще ничего не говорил, сидел, грыз кулак и смотрел, как уводят Одда Эйнара Лилле-бустада. Без наручников. Без всяких подозрений. Без сенсаций.

Отто тоже смотрел на экраны, потому что у него возникло ощущение, будто он сидит у атомного реактора. Снаружи ничего не ясно, но внутри кипит такое, с чем не хочется вступать в тесный контакт ни за что на свете. И он внимательно смотрел.

Фалькейд сказал:

— Конец связи, — и отложил свою говорилку в сторону.

Паскудник Харри продолжал односложно отвечать в трубку.

— Он не появится, — объявил Волер, глядя на изображения вновь опустевших коридоров и лестниц.

— Говорить об этом еще рано, — ответил Фалькейд.

Волер медленно покачал головой:

— Он знает, что мы здесь. Я чувствую. Сидит где-нибудь и смеется над нами.

«На дереве в саду», — подумал Отто.

Волер встал:

— Пора собираться, парни. Теория про пентаграмму не подтвердилась. Завтра начинаем с нуля.

— Подтвердилась.

Трое обернулись к паскуднику Харри. Тот уже закончил разговор и положил мобильный телефон в карман.

— Его зовут Свен Сивертсен, — продолжал тот. — Норвежский подданный, проживает в Праге, родился в Осло в тысяча девятьсот сорок шестом году, но наша коллега Беата Ленн говорит, что выглядит он намного моложе. Своей матери он подарил точно такой же бриллиант, как и те, что мы находили на жертвах. Мать утверждает, что в известные нам даты он был в Осло и посещал ее. В вилле Валле.

Отто заметил, как лицо Волера застыло и побледнело.

— Значит, мать, — почти прошептал Волер. — В доме, на который указывал последний луч звезды?

— Да, — сказал Харри. — Она ждет его сегодня вечером. На Швейгордс-гате уже едет машина с подкреплением, а моя стоит на улице тут неподалеку.

Он встал с кресла. Волер потер подбородок.

— Перегруппируемся, — сказал Фалькейд и схватил рацию.

— Стоп! — выкрикнул Волер. — Без моей команды ничего не делать.

Остальные посмотрели на него в ожидании. Волер закрыл глаза. Прошло две секунды, и он открыл их.

— Останови машину с подкреплением, Харри, — приказным тоном сказал Волер. — Я хочу, чтобы ни одной полицейской машины на километр не было от того дома. Если он почует хоть малейшую опасность, мы проиграли. Мне кое-что известно об этих контрабандистах. Они всегда — всегда! — готовят себе пути отступления. Стоит однажды их упустить, и больше они не покажутся. Фалькейд, со своими ребятами остаешься здесь — на всякий случай.

— Но ты же сам сказал, что он не…

— Делай, как я говорю. Может, это наш единственный шанс. Поскольку я отвечаю за дело собственной головой, хотелось бы держать руку на пульсе. Харри, принимаешь на себя командование. Хорошо?

Отто увидел, как паскудник Харри отсутствующим взглядом посмотрел на Волера.

— Хорошо? — повторил тот.

— Просто отлично, — ответил паскудник.