Глава 20
Среда. Возведение соборов
Харри и Олег встретили Ракель у ворот Фрогнербада. Она подбежала к Олегу и, обняв его, бросила на Харри сердитый взгляд.
— Где ты был? Что случилось? — прошептала она.
Харри стоял бессильно опустив руки и переминался с ноги на ногу. Он знал, что может ей ответить, где он был, — спасал чужие жизни. Но это было бы неправдой. А правдой было то, что с ним случилось — причем давно. Он всегда занимался своими и только своими делами, предоставляя другим расхлебывать последствия. Так всегда было и будет, и то, что он попутно спасает жизни, — всего лишь побочный эффект.
Вместо этого он сказал:
— Я устал. — Это, по крайней мере, была правда.
— Мы ездили туда, где побывал серийный убийца! — радостно выдал Олег, но тут же замолк, уловив скептический мамин взгляд.
— В общем… — начал Харри.
— Нет! — оборвала его Ракель. — Даже не пытайся!
Харри пожал плечами и грустно улыбнулся Олегу:
— Позвольте мне хотя бы довезти вас до дома.
Ответ он знал заранее.
Он стоял и провожал их взглядом. Ракель уходила быстро и решительно, а Олег на полдороге обернулся и помахал ему рукой. Харри помахал ему в ответ.
Глаза болели от солнца.
Столовая в Главном управлении находилась на самом верхнем этаже. Харри прибыл сюда прямиком из Фрогнербада и, проходя по пустым коридорам седьмого этажа, отметил, что Тома Волера тоже нет на месте, хотя свет в кабинете горит. Оглядевшись в дверях, Харри заметил в столовой только одного посетителя, сидевшего за столиком спиной к Харри.
Он подошел к стойке и посмотрел на телевизор, висящий в углу. Показывали розыгрыш лотереи. Харри проследил за тем, как очередной шар катится по желобу, потом звук сделали тише, но он услышал, как женский голос объявил: «Пять. Цифра пять». Кому-то повезло.
Шаркнул отодвигаемый стул.
— Привет, Харри. Они уже закрылись, — раздался голос Тома.
— Знаю, — ответил Харри. — Решил зайти покурить. — Он кивнул на открытую площадку на крыше, которая круглый год служила им курилкой.
Вид оттуда открывался замечательный, но воздух был таким же жарким и душным, как и внизу, на улице. Косые лучи заходящего солнца прошивали город и тонули в Бьервике — районе, который готовился сменить привычные шоссе, склады и пустующие дома на оперу, гостиницы и элитное жилье. Богатство собиралось подмять под себя весь город. Харри вспомнился сюжет про африканского сома — большую черную рыбу, которой в засуху не хватает ума перебраться в водоемы поглубже, и ее ловят руками в вонючих, постепенно высыхающих лужах. Строительство уже началось: на фоне закатного неба высились жирафьи силуэты башенных кранов.
— Будет просто супер! — Том подошел совершенно неслышно.
— Поглядим. — Харри затянулся сигаретой. Он не совсем понимал, о чем речь.
— Тебе понравится, — заверил Волер. — Главное привыкнуть.
Харри представил себе, как в грязном, пересохшем водоеме сомы бьют хвостами, беззвучно разевают рты, пытаясь привыкнуть жить без воды.
— Мне нужен ответ, Харри, нужно знать: с нами ты или нет.
Захлебнуться воздухом… Пожалуй, такая смерть для сома — не хуже других. Захлебнуться — это даже относительно удобно.
— Звонила Беата, — сообщил Харри. — Она проверила отпечатки пальцев в телемагазине. Нет ни одного отчетливого, а владелец магазина ничего не помнит.
— Жаль. Эуне говорит, в Швеции к забывчивым свидетелям применяют гипноз. Надо бы взять на вооружение.
— Надо бы.
— После обеда пришли интересные результаты от патологоанатомов о Камилле Луен.
— Хм?
— Оказывается, она была беременна. Второй месяц. Но никто из знакомых, кого мы допросили, не догадывается, от кого мог быть ребенок. Вряд ли это имеет отношение к убийству, но информация интересная.
— Хм…
Они постояли молча. Волер подошел к перилам, облокотился.
— Харри, я знаю, что ты меня не любишь. Я и не прошу меня любить. Но раз уж мы работаем вместе, надо больше доверять друг другу, быть более открытыми…
— Открытыми, говоришь?
— Да. Удивлен?
— Немного.
Том Волер улыбнулся:
— А ты попробуй. Что ты хотел бы знать обо мне? Спрашивай о чем угодно.
Харри подумал, а потом сказал:
— Хорошо. Я хотел бы знать, что заставляет твои шестеренки работать.
— То есть?
— То есть что заставляет тебя просыпаться утром и делать то, что ты делаешь? Зачем все это? Какая у тебя цель?
— Я понял. — Теперь наступило время задуматься Тому. Он долго молчал, потом указал на краны. — Видишь их? Мой прапрадед приехал сюда из Шотландии. Всем его богатством были шесть сатерлендских овец и письмо из абердинского цеха каменщиков. Этого хватило, чтобы его приняли в цех в Осло. Он участвовал в строительстве домов вдоль Акерсельвы и восточнее — вдоль железной дороги. Они стоят до сих пор. Его дело продолжали дети. Потом — внуки. Так очередь дошла до моего отца. Прадед взял норвежскую фамилию, но, когда мы переехали в западную часть города, отец сменил ее на прежнюю — Волер. Wall — стена. Звучит, может, и не слишком гордо, но отец считал, что для будущего судьи она подходит больше, чем Андерсен.
Харри с удивлением посмотрел на Волера:
— Так ты собирался стать судьей?
— Да, когда поступал на юридический, и стал бы, если бы не случай.
— Какой случай?
Волер пожал плечами:
— Несчастный. На производстве. Отец погиб. И вот что странно: когда умирает отец, понимаешь, что дороги в жизни ты выбирал не для себя, а для него. И я понял, что с другими студентами на юридическом не имею ничего общего. Я был наивным идеалистом. Верил, что мы будем высоко нести знамя справедливости и создавать современное правовое государство. А выяснилось, что большинству просто нужна степень и место, на котором можно зарабатывать достаточно, чтобы нравиться девчонкам в Уллерне. А, да что я тебе говорю, ты ведь и сам учился на юриста…
Харри кивнул.
— Наверное, у меня это в крови, — сказал Волер. — Я всегда любил строить. Что-нибудь большое. Когда я был еще совсем маленьким, то строил из конструктора огромные замки — намного больше, чем у остальных детей. А на юридическом понял, что я другой, не такой, как эти людишки с мелкими мыслишками, и через два месяца после похорон пошел поступать в полицейскую академию.
— И стал лучшим из выпуска, если верить слухам.
— Одним из лучших.
— Что же, в полиции у тебя получилось построить свой замок?
— Нет, Харри, не получилось. Ни у кого не получается. В детстве, чтобы мои постройки были выше, я отнимал детали конструктора у других. Весь вопрос в том, что ты хочешь построить. Жалкую маленькую лачугу для жалкой маленькой жизни — или театры и соборы, величественные здания, которые будоражат воображение, заставляя тянуться к возвышенному. — Волер провел рукой по перилам. — Возводить соборы — это призвание, Харри. В Италии каменщиков, погибших при их строительстве, почитали как мучеников. Хотя сооружали соборы на благо человечеству, все до единого они стоят на человеческих костях и крови — так говаривал мой дед. И так будет всегда. На крови моей семьи стоит не одно здание, которое видно отсюда. А мне хочется большей справедливости. Для всех. И я буду использовать те строительные материалы, которые сочту нужными.
Харри посмотрел на огонек своей сигареты:
— И я — тоже строительный материал?
Волер улыбнулся:
— Можно было бы выразиться более деликатно, но мой ответ — да. Если тебе будет угодно. У меня есть варианты… — Он не договорил, но Харри догадывался о продолжении: «…а у тебя — нет».
Глубоко затянувшись, он тихо спросил:
— А если я соглашусь?
Волер поднял бровь и изучающе посмотрел на Харри. Потом ответил:
— Получишь первое задание, которое выполнишь в одиночку, не задавая вопросов. Все до тебя проходили через это. Испытание на верность.
— И в чем оно состоит?
— Со временем все узнаешь, но придется сжечь кое-какие мосты.
— Означает ли это нарушение норвежских законов?
— Разумеется.
— Ага, — сказал Харри. — Чтобы у вас что-то против меня было и не возникало соблазна вас выдать.
— Я бы сказал это иначе, но суть ты уловил.
— А о чем речь? О контрабанде?
— Сейчас я тебе ответить не могу.
— А откуда тебе знать, вдруг я «крот» из ОСО?
Волер перегнулся через перила и показал вниз:
— Видишь ее, Харри?
Харри подошел к краю площадки и взглянул на парк. На зеленой траве еще лежали загорающие.
— В желтом купальнике, — подсказал Волер. — Хороший цвет, правда?
Внутри у Харри скрутило, и он резко выпрямился.
— Ты о нас плохо думаешь, — сказал Волер, продолжая смотреть вниз. — Мы следим за теми, кто нужен нашей команде. Она хорошо держится, Харри, но нужно ей то же, что и большинству женщин. Мужская забота, внимание. А времени у тебя немного: такие дамы недолго бывают одинокими.
Харри выронил сигарету, и та полетела вниз, отмечая свой путь шлейфом искр.
— Вчера по всей Восточной Норвегии передавали пожарное предупреждение, — заметил Волер.
Харри не ответил, только вздрогнул, когда собеседник положил руку ему на плечо.
— Чтобы показать нашу добрую волю, я даю тебе два дня. Если за это время ответа от тебя не будет, предложение теряет силу.
Холе сглотнул раз, другой, пытаясь выговорить одно только слово. Но язык не слушался, во рту пересохло хуже, чем при африканской засухе.
Наконец у него получилось.
— Спасибо.
Беате Ленн работа нравилась. Нравилась рутина и надежная размеренность. Она знала, что талантлива, и знала, что это знает вся служба криминалистической экспертизы на Кьельберг-гате, дом 21. Работа была единственной важной составляющей ее жизни — ради нее она и вставала по утрам. Все остальное просто заполняло перерывы.
Ей принадлежал верхний этаж дома в Оппсале, где она жила с мамой. Они прекрасно ладили друг с другом, а уж отец, пока был жив, и вовсе в Беате души не чаял. Наверное, поэтому она и пошла по его стопам в полицию. Хобби у нее не было. Хотя она встречалась со следователем Халворсеном, соседом Харри по кабинету, у нее не было никакой уверенности в будущем их отношений. В журнале «Она», правда, писали, что такого рода сомнения естественны, поэтому все же стоит пойти на риск. Но риск и сомнения Беата не любила. Она любила свою работу.
Подростком она краснела от одной только мысли о том, что кто-то о ней думает, и большую часть времени искала различные способы спрятаться. Краснела она по-прежнему, зато теперь ей было куда спрятаться — за грязные кирпичные стены службы экспертизы, где часами можно было в тишине и спокойствии изучать отпечатки пальцев и следы обуви, отчеты по баллистике и сопоставлению голосов, видеозаписи, анализы ДНК, крови и фрагменты тканей — бесконечные улики, с помощью которых распутывались сложные и громкие дела. Беата поняла, что в ее работе опасностей не так уж много. Главное — говорить громко и четко, стараться не краснеть, не терять лица и не стыдиться неизвестно отчего. Кабинет на Кьельберг-гате стал ее крепостью, а униформа — доспехами.
Было уже полпервого ночи, когда телефонный звонок оторвал ее от лабораторных отчетов по пальцу Лисбет Барли. На экране телефона высветилось «неизвестный номер», и сердце бешено забилось. Только бы не он!
— Беата Ленн.
Он! Его слова звучали, словно резкие удары.
— Почему ты не позвонила мне насчет отпечатков?
Она на секунду задержала дыхание. Потом ответила:
— Харри сказал, что передаст тебе.
— Спасибо, передал. В следующий раз информируй в первую очередь меня. Ясно?
К горлу подкатил ком — Беата не знала, от страха или от злости.
— Хорошо.
— Ты еще что-нибудь говорила ему, чего не говорила мне?
— Нет. Разве что про результаты исследования вещества, которое мы обнаружили под ногтем присланного пальца.
— У Лисбет Барли? И что вы там нашли?
— Экскременты.
— Что?
— Дерьмо! — в раздражении повысила она голос.
— Мерси, я в курсе, что такое экскременты. Есть догадки, откуда они?
— Да, — коротко ответила Беата.
Не дождавшись продолжения, он сказал:
— Задам вопрос иначе. Чьи они?
— Наверняка не знаю, но могу предположить.
— Ах, будьте так любезны…
— В них найдена кровь — вероятно, человек болен геморроем. Третья группа крови. Встречается лишь у семи процентов населения. Вилли Барли зарегистрирован как донор. И у него…
— Ясно. Так какое ты делаешь заключение?
— Не знаю, — поспешила ответить Беата.
— Но ты ведь знаешь, что анус — эрогенная зона? А, Беата? Как у женщин, так и у мужчин. Или забыла?
Беата закрыла глаза. Лишь бы он не начал снова. Не надо. Все давно прошло, и она уже начала забывать, вытеснять это из памяти. Но его голос был твердым и гладким, как змеиная кожа.
— Ты умеешь притворяться очень правильной девочкой, Беата. Мне это нравится. И нравилось, когда ты делала вид, что тебе этого не хочется.
«Никто ничего не знает», — мысленно убеждала себя она.
— А у Халворсена так же хорошо получается? — продолжал Волер.
— Все, пока, — сказала Беата.
В ушах раздался его смех. И тогда Беата поняла: спрятаться некуда и достать ее могут повсюду. Как это случилось с теми тремя женщинами, которые чувствовали себя в полной безопасности. Потому что нет на свете ни прочных крепостей, ни надежных доспехов.
Эйстен сидел в такси на Тересес-гате и слушал «Роллинг Стоунз», когда вдруг зазвонил телефон.
— Такси Осло, — сказал он в трубку.
— Привет, Эйстен. Это Харри. У тебя в машине кто-нибудь есть?
— Только Мик и Кит.
— Кто?
— Лучшая группа в мире.
— Эйстен!
— Нда?
— «Стоунз» не лучшая группа в мире. Да и песню «Wild Horses» написали не Кит с Миком, а Грэм Парсонс.
— Все это сплетни, и ты это знаешь. Бывай…
— Алло? Эйстен?!
— Скажи мне что-нибудь хорошее. Быстро.
— «Under My Thumb» — действительно неплохая песня. И в «Exile On Main Street» есть интересные моменты.
— Хорошо. Чего хотел?
— Помощь нужна.
— На дворе — три часа ночи. Может, поспишь?
— Не могу, — сказал Харри. — Стоит закрыть глаза, и сразу так жутко становится…
— Тот же кошмар, что и раньше?
— Кино из ада — повтор по заявкам зрителей.
— Про лифт?
— Про лифт. И я каждый раз схожу с ума. Как скоро ты сможешь подъехать?
— Ох, не нравится мне это, Харри.
— Когда?
Эйстен вздохнул:
— Подожди минут шесть.
Когда Эйстен поднимался по лестнице, Харри уже напялил джинсы и ждал его в дверях.
Они сели в гостиной. Свет включать не стали.
— Пиво будет? — Эйстен снял бейсболку с надписью «Playstation» и зачесал назад редкие потные космы.
Харри покачал головой.
— Тогда вот, — сказал Эйстен и поставил на стол черную тубу, похожую на футлярчик из-под фотопленки. — Держи. Флунипам. Вырубает с гарантией. Одной таблетки за глаза хватает.
Харри внимательно посмотрел на цилиндрик, потом сказал:
— Я позвал тебя не за этим, Эйстен.
— Нда?
— Нда. Мне хочется узнать про взлом кодов. Как это делается?
— Ты про хакеров? — Эйстен был немало удивлен. — Собираешься взломать пароль?
— Вроде того. Читал в газете про маньяка? Мне кажется, он оставляет нам закодированные послания. — Харри включил лампу. — Гляди.
Эйстен посмотрел на лист бумаги, который Харри положил на стол и удивился:
— Звезда?
— Пентаграмма. Этот символ он оставил дважды. В первый раз вырезал на балке у кровати жертвы, а во второй — нарисовал на пыльном экране телевизора в магазине напротив другого места преступления.
Эйстен посмотрел на звезду и кивнул:
— И ты думаешь, я помогу тебе разобраться, что это значит?
— Нет. — Харри подпер подбородок руками. — Но надеюсь, ты расскажешь мне про принципы расшифровки кодов.
— Харри, я же взламывал математические коды, а у человеческих — иной смысл, другая семантика. Я, например, до сих пор ни разу правильно не вычислил, что имеют в виду женщины, когда говорят «нет».
— Представь себе, что в нашем случае задействованы и человеческая логика, и некий подтекст.
— Тогда это уже криптография, тайнопись. Для этого помимо логического мышления нужно умение задействовать подсознание и интуицию — все то, что ты знаешь, но не знаешь, что знаешь. Придется использовать линейное мышление и распознавание образов. Слыхал об Алане Тьюринге?
— Нет.
— Этот англичанин в войну расшифровывал немецкие коды. Проще говоря, выиграл Вторую мировую. Он говорил, что для расшифровки нужно сначала понять, в каком измерении действует противник.
— Это как?
— Скажем так, этот уровень выше букв и цифр. Надъязыковой. И ответы надо искать не на вопрос «как», а на вопрос «зачем». Понятно?
— Нет.
— Никто не понимает. Это, скорее, особый дар — вроде ясновидения.
— Предположим, мы знаем зачем. Что дальше?
— Дальше придется потратить уйму времени. Комбинируй варианты, пока не вымрешь.
— Нельзя мне вымирать. И уймы времени у меня нет. Побыстрее можно?
— Тогда есть только один известный мне способ. Транс.
— Ну, разумеется, транс. Вот теперь все понятно.
— Я не шучу. Продолжаешь смотреть на информацию, пока не избавляешься от всех мыслей. Все равно что перегрузить мышцу и вызвать ее спазм. Что-то в этом роде. В восемьдесят восьмом я четыре ночи подряд взламывал систему счетов Датского банка. На голом энтузиазме и капельке ЛСД. Получится подсознательно взломать код — считай себя королем. А если не получится…
— То что?
Эйстен засмеялся:
— Угодишь в психушку. Там полно таких, как я.
— Транс, говоришь?
— Ага. Транс. Интуиция. Может быть, немного фармацевтической помощи…
Харри взял со стола черный цилиндрик и поднес к глазам:
— А знаешь что, Эйстен?
— Что?
Он кинул тубу через стол, и Эйстен ловко поймал ее.
— Я пошутил насчет «Under My Thumb».
Эйстен положил тубу на край стола и нагнулся завязать шнурки на старых, ужасно грязных лыжных ботинках «Пума».
— Да знаю. Как там Ракель? — спросил он.
Харри пожал плечами.
— Ты от этого такой грустный?
— Возможно, — ответил Харри. — Мне тут предложили работу, и не знаю, смогу ли я отказаться.
— Значит, это явно не работа таксиста. Или предлагал не мой шеф.
Харри улыбнулся.
— Извини, но из меня плохой советчик по вопросам трудоустройства. — Эйстен встал. — Флунипам оставляю здесь. Поступай, как знаешь.
