Глава 24
Марино встретил меня у входа в магазин. Войдя внутрь, мы сразу же увидели Андерсон. Она стояла перед прилавком и заворачивала ящик кассы в плотную коричневую бумагу, а криминалист Эл Эгглстон кисточкой наносил на кассу дактилоскопический порошок, чтобы снять отпечатки пальцев. Заметив нас, Андерсон не обрадовалась.
– Что вы здесь делаете? – Она преградила путь Марино.
– Пришли купить пивка. Как дела, Эгглстон?
– Потихоньку, Пит.
– Мы еще не закончили, – сказала мне Андерсон.
Не обращая внимания на ее реплику, я подумала, сколько улик она успела уничтожить на месте преступления. Слава Богу, Эгглстон занимался важной работой. Я сразу обратила внимание на упавший стул у прилавка.
– Стул был перевернут, когда приехала полиция? – спросила я у Эгглстона.
– Насколько мне известно, да.
Андерсон решительным шагом вышла из магазина, очевидно, чтобы найти Брей.
– Ого, – произнес Марино. – Вот это следы.
– Правду говоришь.
На стене за прилавком виднелись разлетевшиеся дугой брызги крови.
– Рад, что ты здесь, Пит, но ты играешь с огнем.
Кровавый след огибал прилавок и вел по проходу между полками, самому дальнему от дверей.
– Марино, подойди сюда, – позвала я.
– Эй, Эгглстон, не пропусти образцы ДНК этого парня. Положи их в маленькую баночку, и, может быть, мы сумеем вырастить его клон, – сказал Марино, направляясь ко мне. – Тогда мы в конце концов узнаем, кто он такой.
– У тебя великий ум, Пит.
Я указала на кровь, которая вытекла из сонной артерии убитой Ким Люонг. След растянулся футов на двадцать вдоль полок, на которых лежали бумажные полотенца, туалетная бумага и другие товары для дома.
– Господи Иисусе, – пролепетал Марино, когда понял, что они означали. – Он волок ее, пока она истекала кровью?
– Да.
– Как долго она протянула бы с таким кровотечением?
– Несколько минут. Максимум десять.
Кроме этого, на полу заметны были легкая кровавая бахрома, прочерченная волосами, и параллельные следы пальцев. Я представила, как убийца волочет ее за ноги – руки женщины раскинуты как крылья, волосы стелются следом словно плюмаж.
– Он тянул ее за ноги, – сказала я. – У нее были длинные волосы.
Андерсон вернулась в магазин и наблюдала за нами. Мне было противно от того, что я должна обдумывать каждое слово, сказанное в присутствии полиции. Но это случалось и раньше.
В течение многих лет работы мне приходилось иметь дело с копами-доносчиками, и я работала с ними, хотя считала их врагами.
– Ставлю что угодно, она не умерла сразу, – произнес Марино.
– Ранение в сонную артерию не означает немедленную смерть, – объяснила я. – Тебе могут перерезать горло, и ты успеешь позвонить в Службу спасения. Она не должна была сразу потерять сознание, но очевидно, что произошло именно это.
Дальше в проходе крови стало меньше, и я обратила внимание, что небольшие пятна уже подсохли, а кровь в лужах начинала сворачиваться. Мы прошли мимо холодильных ящиков с пивом и открыли дверь на склад, где техник-криминалист Гарри Хэм стоял на коленях спиной ко мне, а второй криминалист фотографировал что-то, скрытое от моего взгляда.
Обойдя их, я пришла в ужас. Синие джинсы и трусики Ким Люонг были стянуты до колен, из прямой кишки торчал лабораторный термометр. Хэм оглянулся на меня и замер, словно пойманный за руку вор. Мы много лет проработали вместе.
– Какого черта вы делаете? – сказала я жестко.
– Замеряю температуру, док, – испуганно ответил Хэм.
– Вы взяли мазок, прежде чем вставлять градусник? На случай если она была изнасилована? – требовательно спросила я тем же тоном, в то время как Марино протиснулся мимо меня и уставился на труп.
Хэм заколебался.
– Нет, не взял.
Хэму было около сорока лет, это был высокий красивый мужчина с темными волосами и большими карими глазами, обрамленными длинными ресницами. Часто после небольшой практики люди, подобные ему, начинали думать, что могут выполнять работу судебно-медицинского эксперта. Но Хэм всегда соблюдал правила и уважительно относился ко мне.
– И как теперь прикажете толковать любое повреждение тканей, когда вы поместили твердый предмет в прямую кишку? – продолжала я.
Он смущенно отвел глаза.
– А если я найду повреждения в заднем проходе, то как смогу свидетельствовать в суде, что они не нанесены термометром? И если вы не можете гарантировать стерильность своего оборудования, любой образец ДНК тоже попадет под сомнение.
Хэм покраснел.
– Вы имеете представление, сколько артефактов вы только что оставили на месте преступления, полицейский Хэм?
– Я был очень осторожен.
– Очистите помещение. Сейчас же.
Я открыла рабочий чемодан и сердито натянула перчатки. Передала Марино фонарик и, прежде чем начать работу, изучила комнату. Склад был тускло освещен, множество ящиков с пивом и колой на расстоянии двадцати футов были залиты кровью. В нескольких футах от тела лежали гигиенические тампоны и бумажные полотенца, дно коробок пропиталось кровью. Пока не было никаких признаков того, что убийцу интересовало здесь что-то другое, кроме жертвы.
Я присела и стала изучать тело, обращая внимание на все: оттенки и текстуру тканей и крови, каждый нюанс дьявольских действий убийцы. Вначале я ни к чему не прикасалась.
– Боже мой, он действительно избил ее до смерти, – сказал полицейский, который делал снимки.
Создавалось впечатление, будто дикий зверь приволок раненого в свою берлогу и растерзал. Свитер и бюстгальтер женщины были сорваны, туфли и носки сняты и брошены рядом. Ким Люонг была упитанной женщиной с полными бедрами и грудью, но узнать, как она выглядела, я смогла только по водительским правам, которые мне показали. Она была миловидной женщиной с застенчивой улыбкой и длинными черными блестящими волосами.
– Когда ее нашли, на ней были трусы? – спросила я Хэма.
– Да, были.
– А туфли с носками?
– Они были сброшены и лежали точно так, как вы видите. Мы до них не дотрагивались, ведь мне не нужно поднимать туфли и носки. И так видно – они в крови.
– Почему он снял с нее туфли и носки, а не трусы? – задал вопрос один из полицейских.
– Да. Зачем кому-то поступать таким странным образом?
Я посмотрела на ступни Ким – на них также засохла кровь.
– Когда приедем в морг, нужно получше осмотреть ее при ярком свете, – сказала я.
На шее отчетливо виднелся след от пули, задевшей сонную артерию. Я слегка повернула ее голову и увидела слева выходное отверстие.
– Вы нашли пулю? – спросила я Хэма.
– Выковыряли из стены за прилавком, – ответил он, не смея смотреть мне в глаза. – Гильзы пока нет, если она вообще была.
Гильзы не будет, если преступник стрелял из револьвера. Пистолеты выбрасывали стреляные гильзы, и это была единственная полезная вещь, которую можно от них ожидать.
– В каком месте стены?
– Если стоять лицом к прилавку, то левее того, где она сидела бы на стуле за кассой.
– Выходное отверстие тоже слева. Если они находились лицом друг к другу, возможно, следует искать убийцу-левшу.
Убийца Ким Люонг нанес ей удары каким-то предметом, оставившим на лице девушки равномерные округлые и линейные рваные раны. Кроме того, она, по всей видимости, была избита кулаками. Когда я начала ощупывать лицо в поисках переломов, под пальцами захрустели обломки костей. Зубы были вдавлены внутрь.
– Посвети сюда, – попросила я Марино.
По моему указанию он переместил луч фонарика, и я осторожно повернула голову женщины направо и налево, ощупывая через волосы череп и проверяя заднюю и боковые части шеи. На ней виднелись следы кулаков, округло-линейные раны, а также несколько бороздчатых ссадин в разных местах.
– За исключением стянутых трусиков и попытки измерить температуру тела она находилась в точно таком же положении? – спросила я Хэма.
– Да, не считая того, что джинсы были застегнуты на молнию и пуговицу, – ответил он. – Свитер и бюстгальтер валялись точно так же, порванные посередине, – указал он рукой.
– Порвал голыми руками. – Рядом со мной присел Марино. – Черт возьми, он сильный парень. Док, она, наверное, уже была мертва, когда он приволок ее сюда, правильно?
– Не совсем. Ткани еще реагировали на побои. Вот следы.
– Но зачем забивать до смерти почти мертвое тело? – задал вопрос Марино. – Я хочу сказать, что она не сидела и не спорила с ним. Не сопротивлялась. Это очевидно. Нет ни следов борьбы, ни кровавых отпечатков.
– Он ее знал, – раздался за моей спиной голос Андерсон. – Это наверняка ее знакомый. В противном случае он бы просто застрелил ее, взял деньги и убежал.
Марино сидел рядом со мной, упершись локтями в колени и держа фонарик в руке. Он взглянул на Андерсон словно на клиническую идиотку.
– Не думал, что ты тоже спец в психологии. Ходила на курсы или изучала самостоятельно?
– Марино, посвети, пожалуйста, сюда, – проговорила я. – Здесь плохо видно.
Луч фонарика высветил на теле кровавый рисунок, который я сначала не заметила, потому что была занята ранами. Буквально каждый дюйм обнаженной плоти был испачкан завитками и мазками крови, будто нарисованными пальцами. Кровь засыхала и начала покрываться коркой. К ней прилипли волосы – те самые длинные светлые волосы.
Я показала их Марино. Он наклонился ближе.
– Спокойно, – предупредила я, потому что почувствовала его реакцию и знала, что именно показываю.
– А вот и ваш начальник, – сказал Эгглстон, осторожно входя в комнату.
В тесном помещении было тесно и душно. Оно выглядело так, словно здесь выпал кровавый дождь.
– Придется восстанавливать последовательность событий, – произнес Хэм.
– Нашел стреляную гильзу. – Эгглстон с довольным видом передал ее Марино.
– Марино, если хочешь отдохнуть, я могу ей посветить. – Хэм пытался искупить свою непростительную ошибку.
– По-моему, достаточно очевидно, что она лежала на этом самом месте, когда ей наносили удары. – Я сказала это, так как не считала, что в данном случае необходимо восстанавливать цепочку событий.
– Съемка покажет наверняка.
Это был старый французский метод, при котором вначале на пленку снимается пятно крови, а потом – геометрически вычисленный источник крови. После многократной съемки получается трехмерная модель, показывающая, сколько ударов было нанесено и в каком положении находилась жертва при каждом ударе.
– Здесь слишком много народу, – громко заметила я.
По лицу Марино стекал пот. Я чувствовала жар его тела и ощущала его дыхание, когда он работал рядом.
– Немедленно передай это в Интерпол, – сказала я тихо, чтобы никто не услышал.
– Понял.
– Патрон "спир" тридцать восьмого калибра. Когда-нибудь слышал о таких? – спросил Эгглстон Марино.
– Да. С пулей повышенной убойности. "Голд-дот", – ответил тот. – Сюда это никак не вписывается.
Я вынула химический термометр и установила его на коробке с одноразовыми тарелками, чтобы измерить температуру среды.
– Я и без этого могу сказать, док: двадцать четыре и три десятых градуса, – заявил Хэм. – Очень тепло.
Я осматривала и ощупывала тело, а Марино подсвечивал мне фонариком.
– Нормальные люди не покупают патроны "спир", – заметил он. – Нужно заплатить десять-одиннадцать баксов за коробку из двадцати штук. Не говоря уже о том, что ты должен стрелять не из какого-нибудь дерьмового пистолета, иначе он разорвется у тебя в руке.
– Скорее всего пистолет пришел с улицы. – Неожиданно рядом со мной оказалась Андерсон. – Значит, это наркотики.
– Преступление раскрыто, – съязвил Марино. – Вот спасибо, Андерсон. Ребята, можем расходиться по домам.
Я ощущала резкий, сладковатый запах свертывающейся крови. Вынула химический термометр, который установил Хэм. Ее внутренняя температура составляла 31,4 градуса. Я оглянулась. В комнате, кроме нас с Марино, находилось трое. Я почувствовала нарастающую злость и разочарование.
– Мы нашли ее сумочку и пальто, – продолжала говорить Андерсон. – В бумажнике шестнадцать долларов, поэтому вряд ли он туда залезал. И, кстати, рядом стоял бумажный пакет с пластиковым контейнером из-под пищи и вилкой. Похоже, она принесла ужин с собой и разогрела его в микроволновке.
– Откуда ты знаешь, что она его разогрела? – спросил Марино.
Андерсон была поймана врасплох.
– Два плюс два не всегда дает двадцать два, – добавил Марино.
Наступила ранняя стадия трупного окоченения. Подбородок Ким Люонг затвердел, мелкие мышцы шеи и рук – тоже.
– Она слишком одеревенела за два часа, – сказала я.
– Отчего это происходит? – задал вопрос Эгглстон.
– Мне тоже интересно. Я всегда этому удивлялся.
– У меня однажды был случай в Бон-Эр...
– Что ты делал в Бон-Эр? – спросил полицейский с фотоаппаратом.
– Это длинная история. Короче, у одного парня во время секса случился сердечный приступ. Подруга подумала, он просто заснул. На следующее утро просыпается, а он мертвее мертвого. Она испугалась: вдруг все узнают, что он скончался в постели, – и пыталась посадить его в кресло, а тот стоит, прислонившись к креслу, как гладильная доска.
– Я серьезно, док. Почему это происходит? – повторил Хэм.
– Мне тоже хочется об этом узнать, – раздался от двери голос Дианы Брей.
Она стояла в дверном проеме, сверля меня глазами.
– Когда человек умирает, его организм перестает вырабатывать аденозинтрифосфат, поэтому тело деревенеет, – ответила я, не удостаивая Брей взглядом. – Марино, можешь ее подержать, пока я снимаю?
Он приблизился ко мне, его крупные ладони в перчатках скользнули под левую половину тела женщины. Я вынула камеру и сделала снимок раны под левой мышкой, на мягких тканях левой груди и одновременно сравнивала температуру тела и среды, рассчитывая время появления как трупных пятен, так и трупного окоченения. Я слышала чьи-то шаги, негромкое бормотание и кашель. Из-под хирургической маски стекал пот.
– Я не могу работать в тесноте, мне нужно свободное место, – сказала я.
Никто даже не пошевелился.
Я посмотрела на Брей и остановилась.
– Мне нужно свободное место, – резко повторила я. – Уберите отсюда людей.
Она кивнула в сторону выхода. Полицейские, выходя за дверь, снимали хирургические перчатки и бросали их в красный мешок для биологически опасных отходов.
– Ты тоже, – приказала Брей Андерсон.
Марино работал, как будто бы Брей не существовало. Сама Брей не отводила от меня глаз.
– Я даже думать не хочу о том, чтобы еще раз выехать на подобное место преступления, – сказала я, не отрываясь от работы. – Ни ваши полицейские, ни криминалисты – никто, вы слышите, никто не должен дотрагиваться до тела, пока не прибуду я или один из моих людей.
Я в упор посмотрела на нее.
– Я ясно выражаюсь?
Казалось, она обдумывала мои слова. Я зарядила новую кассету с пленкой в свою тридцатипятимиллиметровую фотокамеру. Глаза устали, потому что освещение было тусклым, и я взяла фонарик Марино. Посветила им под углом на область вблизи левой груди Ким, а потом на правое плечо. Брей придвинулась ближе посмотреть, что я изучаю, и аромат ее духов пугающе смешался с запахом крови.
– Место преступления принадлежит нам, Кей, – произнесла она. – Я понимаю, что вы не привыкли работать таким образом – вероятно, все то время, которое вы находитесь здесь, вам приходилось действовать по-другому. Именно об этом я говорила, когда упоминала...
– Чушь собачья! – грубо бросил ей Марино.
– Капитан, держитесь от этого подальше! – взорвалась в ответ Брей.
– Это вам лучше держаться подальше! – повысил голос Марино.
– Заместитель Брей, – вмешалась я, – закон штата Виргиния устанавливает, что контроль над телом осуществляет судебно-медицинский эксперт. Тело входит в мою юрисдикцию.
Я закончила фотографировать и встретила взгляд ее голодных светлых глаз.
– Тела нельзя касаться, изменять его положение или мешать судмедэксперту любым другим образом. Вам ясно? – повторила я.
Я сняла перчатки и сердито швырнула их в красный мешок.
– Вы только что лишили это дело доказательной базы, заместитель шефа полиции Брей.
Я закрыла рабочий чемодан и защелкнула замок.
– Вы с прокурором быстро его закроете, – в ярости добавил Марино, срывая свои перчатки. – Такое расследование называется халявой.
Он обвиняющим жестом ткнул толстым пальцем в сторону мертвой женщины, как будто ее убила Брей.
– Вы позволили убийце остаться безнаказанным! – кричал он. – Вы, ваши игры в политику и большие сиськи! С кем вы трахнулись, чтобы получить это назначение?
Брей побагровела.
– Марино! – Я схватила его за руку.
– Вот что я вам скажу...
Марино, выйдя из себя, вырывался от меня, тяжело дыша, как раненый медведь.
– Ты знаешь, что разбитое лицо этой женщины не имеет отношения к политике, ты, хренова сучка! Как бы тебе понравилось, если бы на этом месте лежала твоя сестра? О, проклятие! Что я говорю? – Марино всплеснул обсыпанными тальком руками. – Ты ведь даже не представляешь, что можно кого-то любить!
– Марино, вызывай перевозку, – приказала я.
– Марино больше никого не будет вызывать. – Голос Брей напоминал звук захлопывающейся металлической двери.
– И что ты собираешься со мной сделать? Выгнать с работы? – не успокаивался Марино. – Давай, увольняй. А я расскажу всем репортерам – отсюда до Северного полюса, – почему ты меня выгнала.
– Увольнение для вас слишком мягкое наказание, – проговорила Брей. – Лучше продолжайте быть отстраненным от работы без сохранения содержания. Это может продлиться очень-очень долго.
Она гневно вышла, словно королева, готовая отдать приказ своим армиям пойти на нас войной.
– Ну нет! – громко закричал ей вслед Марино. – Ты ошибаешься, малышка. Наверное, я забыл сказать тебе, что подаю в отставку!
Он по рации связался с Хэмом и попросил прислать перевозку. Тем временем я в уме производила расчеты, которые никак не хотели приходить в соответствие с формулами.
– Я ей показал, где раки зимуют, а, док? – спросил Марино, но я не слушала.
Сигнализация сработала в девятнадцать шестнадцать, а сейчас едва минуло двадцать один тридцать. Время смерти трудно определять: можно легко ошибиться, если не принимать во внимание все переменные, но температура тела Ким Люонг, посмертная синюшность кожи, трупное окоченение и состояние пролившейся крови не соответствовали определенному полицейскими времени смерти, которая якобы наступила всего два часа назад.
– Мне кажется, будто эта комната тянет меня в могилу, док.
– Она мертва по меньшей мере четыре-пять часов, – сказала я.
Марино вытер рукавом пот, его глаза были тусклыми, почти безжизненными. Он не мог спокойно стоять и все время нервно постукивал по пачке сигарет в кармане джинсов.
– С двух часов дня? Ты шутишь. Что он делал все это время?
Его глаза постоянно метались к двери в ожидании, кто войдет в нее следующим.
– По-моему, он мог делать многое.
– Наверное, я только что сморозил глупость, – пробормотал Марино.
Из торгового зала донеслись звуки шаркающих шагов и стук носилок. Голоса звучали приглушенно.
– Скорее всего Брей не слышала твое последнее замечание, – ответила я ему. – Возможно, нужно все так и оставить.
– Считаешь, он так долго здесь ошивался, потому что не хотел средь бела дня появляться на улице в окровавленной одежде?
– Не думаю, что это единственная причина, – сказала я, в то время как два санитара поворачивали носилки боком, пытаясь протиснуть их в дверной проем.
– Тут много крови, – обратилась я к ним. – Обойдите здесь.
– Господи Боже мой! – воскликнул один из них.
Я сняла с носилок одноразовые простыни, и Марино помог развернуть их на полу.
– Вы, ребята, немного поднимите ее, а мы подсунем простыни, – скомандовала я. – Хорошо. Годится.
Женщина лежала на спине. Из покалеченных глазниц в никуда смотрели залитые кровью глаза. Зашуршала бумага, когда я накрыла ее второй простыней. Мы подняли женщину и застегнули молнию на темно-красном мешке.
– На улице начинает холодать, – доложил нам один из фельдшеров.
Марино обежал глазами интерьер магазина и посмотрел через открытую дверь на автостоянку, где все еще переливались красно-синие огни спецсигналов, но внимание репортеров значительно ослабло. Журналисты разбежались по отделам новостей и телеканалам, остались лишь криминалисты, собиравшие улики на месте преступления, и один полицейский в форме.
– Все правильно, – пробормотал он. – Я отстранен от работы, но разве здесь есть хоть один детектив, который будет расследовать это дело? Мне стоило бы плюнуть и послать всех к черту.
Мы подходили к моей машине, когда на стоянку въехал маленький синий "фольксваген". Водитель так резко отпустил педаль сцепления, что мотор заглох. Дверца тут же распахнулась, и девушка с бледной кожей и короткими темными волосами, быстро выпрыгнув из машины, стремглав бросилась к телу, которое санитары загружали в карету "скорой помощи". Она помчалась к ним, словно пытаясь остановить.
– Эй! – заорал Марино, устремляясь за девушкой.
Она добежала до "скорой помощи" в тот момент, когда захлопнулись задние двери. Ее схватил Марино.
– Дайте мне ее увидеть! – закричала девушка. – Пожалуйста, отпустите меня! Дайте мне ее увидеть!
– Я не имею на это права, – донесся голос Марино.
Санитары открыли передние дверцы и запрыгнули внутрь.
– Дайте мне ее увидеть!
– Все будет хорошо.
– Нет! Нет! О Боже! – От девушки исходила почти осязаемая аура горя.
Марино крепко держал девушку. Дизельный мотор зарычал, и я не слышала, что еще он ей говорил, но Марино отпустил ее, когда "скорая помощь" отъехала. Она упала на колени, обхватила голову ладонями и, подняв ее к ледяному, затянутому облаками небу, стала причитать и плакать, выкрикивая имя погибшей женщины:
– Ким! Ким! Ким!
