Глава 33
— Значит, ты хочешь, чтобы я это сделал? — произнес Трульс, вертя в руках бокал пива.
Они сидели в бистро «Кампен». Микаэль заверил его, что это приличный ресторан в стиле восточного Осло, считается популярным у правильных людей, которые больше интересуются культурой, чем деньгами, у своих людей, низкого годового дохода которых хватает лишь на то, чтобы поддерживать свой студенческий стиль жизни, не вызывая при этом сострадания.
Трульс прожил в восточном Осло всю свою жизнь, но никогда не слышал об этом месте.
— А с чего бы мне это делать? — поинтересовался он.
— Временное отстранение, — сказал Микаэль, выливая остатки воды из бутылки в стакан. — Я его отменю.
— Да? — Трульс с подозрением посмотрел на Микаэля.
— Да.
Трульс сделал глоток из бокала и провел рукой по губам, хотя пена уже давно осела. Он не спешил.
— Если это так просто, почему ты не сделал этого раньше?
Микаэль закрыл глаза и глубоко вдохнул:
— Это не так просто, но я это сделаю.
— Потому что?
— Потому что со мной будет покончено, если ты не поможешь.
Трульс хохотнул:
— Надо же, как быстро все может измениться. Или что, Микаэль?
Микаэль Бельман огляделся. Зал был полон, но он выбрал это место, так как сюда не ходили полицейские, а он не должен был попадаться им на глаза в компании Трульса. И он подозревал, что Трульс это понял. Ну и что?
— Да ничего. Я могу использовать кого-нибудь другого.
Трульс громко рассмеялся:
— Черта с два ты можешь!
Микаэль еще раз огляделся по сторонам. Он не хотел шикать на Трульса, но… Раньше Микаэль обычно мог предвидеть реакцию Трульса, умел манипулировать им в своих целях. Но в его друге детства произошла перемена, появилось что-то темное, что-то злое и непостижимое.
— Мне нужен ответ. Срочно.
— Хорошо, — сказал Трульс, допивая пиво. — Отстранение — это хорошо. Но мне нужно кое-что еще.
— Что же?
— Трусы, которые носила Улла.
Микаэль тупо смотрел на Трульса. Он что, пьян? Или же дикое выражение этих влажных глаз никуда не исчезало в последнее время?
Трульс рассмеялся еще громче и с грохотом опустил бокал на стол. Некоторые правильные люди повернулись в их сторону.
— Я… — начал Микаэль, — Я посмотрю, что…
— Да шучу я, идиот!
Микаэль посмеялся:
— Я тоже. Это значит, что ты…
— Черт возьми, мы же дружим с детства, не так, что ли?
— Конечно так. Ты даже не представляешь, как я тебе благодарен за это, Трульс. — Микаэль постарался улыбнуться.
Трульс протянул над столом руку и тяжело положил ее на плечо Микаэля.
— Почему же, представляю.
Слишком тяжело, подумал Микаэль.
Не было никакой рекогносцировки, никакого изучения схемы расположения коридоров, выходов и возможных путей отступления, никакого оцепления из полицейских автомобилей для перекрытия дорог, по которым мчался «гелендваген» «Дельты». По дороге Сиверт Фалькейд провел короткий брифинг, прокричав свои сообщения. Тяжело вооруженные мужчины, сидевшие позади него в машине, помалкивали, что означало: они поняли.
Вопрос был во времени и в том, понадобится ли им лучший в мире план, если птичка уже упорхнула.
Харри знал, что их план в рейтинге мировых планов занимает не второе и не третье место. Сам он сидел в конце девятиместной машины и слушал.
В первую очередь Фалькейд поинтересовался у Харри, есть ли, по его мнению, у Валентина оружие. Харри ответил, что при убийстве Рене Калснеса использовалось огнестрельное оружие. Кроме того, он полагал, что Беате Лённ угрожали огнестрельным оружием.
Харри посмотрел на сидящих впереди него мужчин. Полицейские, добровольно согласившиеся участвовать в вооруженных операциях. Харри знал, какую надбавку к зарплате они получают. Не слишком большую. И еще он знал, чего, по мнению налогоплательщиков, можно требовать от бойцов «Дельты». Слишком многого. Сколько раз он слышал, как люди, подводя результаты их работы, критиковали «Дельту» за то, что бойцы отряда не подвергают себя слишком большому риску, что не обладают неким седьмым чувством, подсказывающим им, что находится за закрытой дверью, в захваченном самолете, на лесистом берегу, и не бросаются вперед сломя голову. Согласно такой политике боец, выполняющий в среднем четыре задания в год, то есть около сотни заданий за двадцать пять лет службы, должен был просто умолять, чтобы его убили на службе. Но дело в том, что погибнуть означало наверняка сорвать выполнение задания и подвергнуть опасности остальных бойцов «Дельты».
— Внутри только один лифт, — выкрикивал Фалькейд. — Второй и третий возьмут его. Четвертый, пятый и шестой возьмут главную лестницу, седьмой и восьмой — пожарную лестницу. Холе, мы с тобой прикрываем наружное пространство на случай, если он выпрыгнет из окна.
— У меня нет оружия, — сказал Харри.
— Вот, — ответил Фалькейд, посылая назад «Глок-17».
Харри принял его, ощутил солидную тяжесть, баланс.
Он никогда не понимал фанатов оружия, как не понимал фанатов автомобилей или людей, строивших дома, подходящие к их аудиосистеме. Но он никогда не ощущал особого нежелания подержать в руках оружие. До последнего года. Харри вспомнил тот день, когда в последний раз держал в руках оружие. Вспомнил «одессу» в шкафу, но отмел эти мысли.
— Мы на месте, — сказал Фалькейд.
Они остановились на маленькой оживленной улочке, перед воротами роскошного на вид четырехэтажного кирпичного здания, как две капли воды похожего на другие дома в этом районе. Харри знал, что в некоторых из них живут старые денежные мешки, в других — новые денежные мешки, которые хотят казаться старыми, а в остальных располагаются посольства, посольское жилье, рекламные агентства, звукозаписывающие компании и небольшие пароходства. Только скромная медная табличка на воротах указывала на то, что они прибыли по назначению.
Фалькейд поднял руку с часами.
— Связь по рации, — сказал он.
Бойцы по очереди назвали свои номера, те же, что были нарисованы белым на их касках, а потом натянули на глаза шапки с прорезями для глаз. Они затягивали ремни своих автоматов МР5.
— Обратный отсчет от пяти, и заходим. Пять, четыре…
Харри не знал, ощущает ли он свой собственный или чужой адреналин, но у него был ярко выраженный вкус и запах, горький, соленый, как выстреливший пистон от игрушечного пистолета.
Двери распахнулись, и Харри увидел, как черные спины бегут через ворота и преодолевает десять метров, отделяющие их от входной двери, а потом исчезают внутри здания.
Вслед за ними Харри выбрался из машины, поправляя на себе пуленепробиваемый жилет. Кожа под ним уже была мокрой от пота. Фалькейд слез с переднего пассажирского сиденья, предварительно вынув ключи из зажигания. Харри смутно помнил случай, когда объекты блиц-облавы сбежали от полиции на полицейской машине, в которой были оставлены ключи. Харри протянул «глок» Фалькейду:
— У меня нет разрешения на ношение огнестрельного оружия.
— Выдаю тебе временное разрешение, — сказал Фалькейд. — Требование ситуации. Полицейская инструкция, параграф такой-то. Наверное.
Харри зарядил пистолет и пошел по гравиевой дорожке, когда навстречу ему из здания выбежал молодой человек с кривой пеликаньей шеей. Адамово яблоко ходило вверх-вниз, как будто он что-то ел. Харри заметил, что имя на табличке на лацкане его черного пиджака соответствует имени портье, с которым Харри разговаривал по телефону. Портье не знал, находится ли постоялец в номере или вообще в гостинице, но обещал проверить. Харри строго-настрого велел ему не делать этого, а просто продолжать работать как ни в чем ни бывало и сохранять спокойствие, потому что тогда ни он, ни кто другой не пострадает. При виде семерых одетых в черное и вооруженных до зубов мужиков указание насчет сохранения спокойствия, конечно, выполнить было сложно.
— Я отдал им мастер-ключ, — произнес портье с заметным восточноевропейским акцентом. — Они сказали, чтобы я шел на улицу и…
— Встаньте за нашей машиной, — прошептал Фалькейд, указывая большим пальцем за спину.
Харри отошел от них. Держа пистолет перед собой, он обошел дом и оказался в тенистом яблоневом саду, простиравшемся до ограды соседнего участка. Пожилой мужчина, сидевший на террасе с «Дейли телеграф» в руках, опустил газету и посмотрел на него поверх очков. Харри показал надпись большими буквами ПОЛИЦИЯ на жилете, прижал указательный палец к губам, получил в ответ короткий кивок и сосредоточился на окнах четвертого этажа. Портье объяснил им, где находится комната предполагаемого белоруса, сказал, что к ней ведет один коридор, заканчивающийся тупиком, и что окна номера выходят в сад.
Харри поправил наушник и стал ждать.
Через несколько секунд началось. Раздался глухой удар от разрыва шоковой гранаты в закрытом помещении, а следом за ним — дребезжание оконных стекол.
Харри знал, что давление воздуха произведет на находящихся в помещении только один эффект — они на время оглохнут. Но взрыв в сочетании со слепящим светом и внезапным штурмом на первые три секунды вводит в ступор даже подготовленных людей. А «Дельте» больше трех секунд и не требовалось.
Харри ждал. И вот в наушнике раздался приглушенный голос. Сообщение было ожидаемым:
— Комната четыреста шесть под контролем. Пусто.
А вот продолжение заставило Харри выругаться вслух:
— Похоже, он побывал здесь и забрал свои вещи.
Когда прибыли Катрина и Бьёрн, Харри стоял, сложив руки на груди, в коридоре перед 406-м номером.
— Промахнулись? — спросила Катрина.
— Мимо цели, — ответил Харри, покачивая головой.
Следом за Харри они вошли в гостиничный номер.
— Он поехал прямо сюда, взял все свое имущество и уехал.
— Все? — спросил Бьёрн.
— Все, за исключением двух использованных ватных палочек и двух трамвайных билетов в мусорном ведре. Плюс корешок билета на футбольный матч, который, мне кажется, мы выиграли.
— Мы? — спросил Бьёрн, оглядывая стандартный во всех отношениях гостиничный номер. — Ты имеешь в виду «Волеренгу»?
— Сборную. Матч против Словении, как здесь написано.
— Мы выиграли, — подтвердил Бьёрн. — Я помню только потому, что была ничья и Рисе…
— Ты бы и так запомнил, человек дождя. Ты…
— Эй…
Они обернулись к Харри, который разглядывал корешок билета.
— Ты можешь вспомнить, что тогда случилось, Бьёрн?
— Что?
— Куда тебя вызвали?
Бьёрн Хольм почесал бакенбарды:
— Значит, так, был ранний вечер…
— Можешь не отвечать, — прервал его Харри. — Это было убийство Эрленда Веннеслы в Маридалене.
— Правда?
— Оно произошло в тот же вечер, когда наша сборная играла на стадионе «Уллевол». Дата написана на билете. Семь часов.
— Ой, — сказала Катрина.
У Бьёрна Хольма на лице появилось страдальческое выражение.
— Только не говори этого, Харри. Пожалуйста, не говори, что Валентин Йертсен был на этом матче. Если это так…
— …то он не может быть убийцей, — закончила за него Катрина. — А нам ведь очень хочется, чтобы он им был, Харри. Так что скажи теперь что-нибудь по-настоящему вдохновляющее.
— Ладно, — ответил Харри. — Почему этот билет не валялся в мусорной корзине вместе с ватными палочками и трамвайными билетами? Почему он оставил его на столе, когда убирал с него все остальное? Положил его именно на то место, где мы его наверняка найдем.
— Он создает себе алиби, — сказала Катрина.
— Он оставил нам этот билет, чтобы мы стояли вот так, как сейчас, — произнес Харри. — Чтобы нас внезапно одолели сомнения, чтобы нас парализовало. Но это просто кусок билета, и он не доказывает, что Валентин был на матче. Наоборот, в глаза бросается не только то, что он якобы был на футбольном матче, в месте, где никто не запомнит конкретного человека, но и то, что он по необъяснимым причинам сохранил свой билет.
— На билете есть номер места, — сказала Катрина. — Может быть, сидевшие с обеих сторон и сзади вспомнят, кто на нем находился и не пустовало ли оно. Я могу поискать по номеру места, может, я и найду…
— Так сделай это, — ответил Харри. — Но мы пытались таким же способом проверить предполагаемые алиби в театре и кино. И выяснилось, что спустя три-четыре дня люди не помнят тех, кто сидел рядом с ними.
— Ты прав, — покорно сказала Катрина.
— Матч сборной, — сказал Бьёрн.
— Ну и что? — ответил Харри, заходя в ванную и уже собираясь расстегнуть штаны.
— Матчи сборной проводятся по правилам Международной федерации футбола, — сказал Бьёрн. — Хулиганство.
— Конечно, — прокричал Харри из-за двери в ванную. — Отлично, Бьёрн!
Дверь в ванную снова захлопнулась.
— Что! — закричала Катрина. — О чем это вы?
— Камеры, — сказал Бьёрн. — ФИФА обязывает организаторов снимать публику на случай, если во время матча возникнут беспорядки. Это правило возникло на волне футбольного хулиганства в девяностые годы, чтобы полиция могла идентифицировать зачинщиков беспорядков и осудить их. И они просто-напросто снимают трибуны на протяжении всего матча в таком хорошем качестве, что каждое лицо можно увеличить и идентифицировать. А у нас есть номер сектора, ряда и места, где сидел Валентин.
— Не сидел! — закричала Катрина. — У него нет никакого права оказаться на этой записи, понимаешь! Тогда нам придется начинать сначала.
— Конечно, они могли успеть стереть записи, — сказал Бьёрн. — Во время того матча беспорядков никаких не было, а директива о хранении данных наверняка содержит указание, сколько времени необходимо сохранять…
— Если записи сохранены на компьютере, то для того, чтобы удалить их с жесткого диска, недостаточно просто нажать на клавишу «Delete».
— Директива о хранении данных…
— Пытаться навсегда удалить файл — это то же самое, что пытаться удалить собачье дерьмо с подошвы кроссовка. Как, по-твоему, мы находим детское порно на компьютерах, которые извращенцы добровольно отдают нам, пребывая в уверенности, что все удалили? Поверь мне, я отыщу Валентина Йертсена, если он был на стадионе «Уллевол» в тот вечер. Предполагаемое время смерти Эрленда Веннеслы?
Они услышали шум сливного бачка.
— Между семью и половиной восьмого, — ответил Бьёрн. — То есть, иными словами, в самом начале матча, сразу после того, как Хенриксен сравнял счет. Веннесла в Маридалене должен был слышать рев стадиона, ведь он расположен не так далеко оттуда.
Дверь в ванную распахнулась.
— То есть он мог успеть приехать на матч сразу после совершения убийства в Маридалене, — проговорил Харри, застегивая последнюю пуговицу. — А приехав на стадион, мог предпринять нечто такое, чтобы окружающие его запомнили. Алиби.
— Значит, Валентина не было на том матче, — сказала Катрина. — Но если он все-таки там был, я просмотрю это чертово видео от начала до конца с секундомером в руках, на случай если он хотя бы оторвет задницу от сиденья. Алиби, задница такая!
В районе больших вилл было тихо.
Затишье перед потоком «вольво» и «ауди», которые вернутся домой, закончив рабочий день в корпорации Норвегия, подумал Трульс.
Трульс Бернтсен нажал на кнопку звонка и огляделся.
Красиво разбитый садик. Ухоженный. Для создания таких садиков у начальников полиции появляется время после выхода на пенсию.
Дверь открылась. Он выглядел старше. Тот же острый взгляд голубых глаз, но кожа на шее более обвислая, а осанка не такая прямая. Он был уже не таким внушительным, каким Трульс его помнил. Может, дело было в застиранной домашней одежде, а может, такими становятся, когда работа перестает держать человека в напряжении.
— Берентзен, Оргкрим.
Трульс показал свое удостоверение, будучи уверенным в том, что, если старик и сумеет прочитать фамилию Бернтсен, он подумает, что услышал то же самое. Ложь с возможностью отступления. Но начальник полиции кивнул, не взглянув на удостоверение:
— Я помню, что видел вас, да. Чем могу помочь, Берентзен?
Он не подавал никаких сигналов к тому, что собирается пригласить Трульса в дом. Это вполне устраивало Трульса. Их никто не видел, и посторонних шумов вокруг не было.
— Речь о вашем сыне. О Сондре.
— Что с ним?
— Мы проводим операцию по задержанию нескольких албанских сутенеров на рынке сексуальных услуг, и в связи с этим мы вели наблюдение за трафиком и производили съемки на Квадратуре. Нам удалось установить часть машин, увозивших проституток, и мы хотели вызвать их владельцев на допрос. Мы предложим им сократить срок в обмен на показания против сутенеров. Одна из сфотографированных нами машин имеет номерные знаки, зарегистрированные на вашего сына.
Начальник полиции поднял кустистые брови:
— Что вы такое говорите? Сондре? Исключено.
— Я тоже так считаю. Но все-таки хочу с вами посоветоваться. Если вы полагаете, что это недопонимание, что женщина, которая садится в машину, вполне возможно, и не проститутка вовсе, то мы уничтожим эту фотографию.
— Сондре счастлив в браке. Он воспитан мною, он знает разницу между «хорошо» и «плохо», поверьте мне.
— Конечно, я просто хотел удостовериться, что вы так же относитесь к этому делу.
— Господи, да зачем ему покупать… — человек, стоявший перед Трульсом, скривился, как будто раскусил гнилую виноградину, — секс на улице? А опасность заразиться? А дети? Нет, знаете.
— Тогда, кажется, мы сошлись во мнении, что нет смысла продолжать это дело. И хотя у нас имеются основания подозревать, что эта женщина — проститутка, ваш сын вполне мог одолжить кому-нибудь свою машину, фотографии водителя у нас нет.
— В таком случае у вас и дела нет. Нет, можете забыть об этом.
— Спасибо, мы поступим так, как вы советуете.
Начальник полиции медленно кивнул, внимательно изучая Трульса:
— Берентзен из Оргкима, правильно?
— Так точно.
— Спасибо, Берентзен. Вы хорошо поработали.
Трульс широко улыбнулся:
— Стараемся как можем. Удачного вам дня.
— Повтори, что ты сказал? — произнесла Катрина, глядя на черный монитор.
В мире за пределами Котельной наступила вторая половина дня, здесь же воздух был спертым от испарений человеческих тел.
— Я сказал, что в соответствии с директивой о хранении данных изображения людей на трибунах были удалены, — ответил Бьёрн. — И как видишь, я прав.
— А что сказала я?
— Ты сказала, что файлы как собачье дерьмо на подошве кроссовка, — сказал Бьёрн. — Их невозможно удалить.
— Я не говорила «невозможно», — ответила Катрина.
Четыре человека сидели вокруг монитора компьютера Катрины. Когда Харри позвонил Столе и попросил прийти, в голосе Столе в первую очередь послышалось облегчение.
— Я сказала, что это сложно, — говорила Катрина. — Но как правило, где-то находится их зеркальное отражение, которое умный компьютерщик способен отыскать.
— Или компьютерщица? — предположил Столе.
— Нет, — сказала Катрина. — Женщины не умеют парковаться в промежутке между машинами, они не помнят результатов футбольных матчей и не в состоянии научиться последним компьютерным новинкам. Для этого нужны странные мужики в футболках с эмблемами разных музыкальных групп, ведущие скудную сексуальную жизнь. Так повелось с каменного века.
— Значит, ты не можешь…
— Я несколько раз пыталась объяснить, что я не специалист по компьютерам, Столе. Мои поисковики добрались до файлохранилища Норвежского футбольного союза, но все видеозаписи оказались стертыми. А проникнуть глубже я, к сожалению, не могу.
— Мы сэкономили бы малость времени, если бы послушали меня, — заметил Бьёрн. — Что будем делать?
— Но я не сказала, что больше ничего не могу, — продолжала Катрина, по-прежнему обращаясь к Столе. — Я обладаю парочкой относительных преимуществ, таких как женское обаяние, неженская настырность и полное отсутствие стыда. А это может принести результаты в мире компьютерных маньяков. В общем, то, что однажды привело меня к этим поисковикам, раздобыло мне благожелательность одного индийского компьютерщика с псевдонимом Сайд Кат. И час назад я позвонила в Хайдерабад и послала его по следу.
— И?..
— И мы смотрим запись, — сказала Катрина, нажимая на клавишу.
Монитор загорелся.
Они уставились на него.
— Это он, — сказал Столе. — Выглядит очень одиноким.
Валентин Йертсен, он же Пол Ставнес, сидел перед ними, сложив на груди руки. Он наблюдал за игрой без особого энтузиазма.
— Гад! — негромко ругнулся Бьёрн.
Харри попросил Катрину прокрутить запись вперед на ускоренной перемотке.
Она на что-то нажала, и люди вокруг Валентина Йертсена начали двигаться странными рывками, а отсчет времени в правом углу понесся вперед. Только Валентин Йертсен сидел спокойно, как мертвая статуя, посреди бурлящей жизни.
— Еще быстрее, — сказал Харри.
Катрина ускорила запись, и те же люди стали еще более оживленными, они наклонялись взад и вперед, поднимались, вскидывали руки, исчезали, возвращались с сосиской или кофе в руках. А потом они увидели несколько пустых голубых сидений.
— Один — один, перерыв, — сообщил Бьёрн.
Трибуны снова заполнились. Публика становится еще более активной. Бегут часы в углу экрана. Все качают головами в сильном расстройстве. И вдруг: руки вскинуты вверх. Казалось, картинка на пару секунд застыла. И после этого люди одновременно вскакивают с сидений, обрадованно прыгают, обнимаются. Все, за исключением одного.
— Рисе забил штрафной в добавленное время, — сказал Бьёрн.
Матч закончился. Люди стали покидать свои места. Валентин просидел не шевелясь, пока все не ушли. Потом он резко поднялся и удалился.
— Наверное, не любит толкаться в очередях, — заметил Бьёрн.
Монитор снова почернел.
— Итак, — произнес Харри. — Что мы видели?
— Мы видели, как мой пациент смотрит футбольный матч, — сказал Столе. — Наверное, можно сказать, мой бывший пациент, при условии, что он не явится на следующий сеанс терапии. В любом случае, для всех, кроме него, это был очевидно интересный матч. Поскольку я знаком с языком его тела, могу с большой долей уверенности утверждать, что матч его не заинтересовал. Что, естественно, делает актуальным вопрос: зачем тогда он пошел на стадион?
— И он не ел, не ходил в туалет и не поднимался с сиденья на протяжении всего матча, — сказала Катрина. — Просто сидел на своем сиденье, как соляной столб. Как привидение, да? Как будто он знал, что мы будем проверять эту видеозапись, и хотел, чтобы у нас не было и десяти секунд, чтобы усомниться в его алиби.
— Хоть бы мобильник достал, — посетовал Бьёрн. — Мы бы тогда увеличили картинку и смогли увидеть номер, который он набрал. Или знали бы точное время звонка и сверились бы со списками исходящих вызовов станции, в зону покрытия которой входит стадион «Уллевол» и…
— Он не звонил, — сказал Харри.
— Но если…
— Он не звонил, Бьёрн. И по какой бы причине Валентин Йертсен ни пришел посмотреть матч на стадионе «Уллевол», факт в том, что он был там в то время, когда в Маридалене убили Эрленда Веннеслу. А другой факт… — Харри посмотрел поверх их голов на голую белую кирпичную стену, — заключается в том, что мы вернулись на старт.