37
С дороги Ньеман позвонил Антуану Реймсу:
– Есть новости об англичанине?
– Я сейчас как раз в Отель-Дьё. Он все еще не пришел в сознание. Врачи настроены весьма пессимистично. Посольство Соединенного Королевства натравило на нас целую свору адвокатов. Они явились прямо из Лондона. И журналисты тоже, конечно, на стреме. В общем, представь себе наихудший вариант и помножь его на десять.
Спутниковая связь работала безупречно: Ньеман прекрасно слышал каждое слово Реймса.
Он представил себе директора в Отель-Дьё, на острове Ситэ, и вспомнил самого себя, прежнего, в коридорах парижских больниц, где он допрашивал проституток, пострадавших от кулаков сутенеров и щеголявших кто разбитым носом, кто синяком под глазом. Припомнились ему и окровавленные лица задержанных, которых он сам «разукрашивал» у себя в кабинете, их руки, прикованные наручниками к кровати, и разноцветные огни бордельных вывесок, озаряющие мертвенную белизну жалких каморок.
Вспомнил он и Отель-Дьё, откуда выходил иногда в три часа ночи, измочаленный вконец, и портал собора Нотр-Дам, освещенный ярко, как днем. Пьер Ньеман был воителем по натуре. И воспоминания его всегда сопровождались блеском стали и огнями пожаров, звоном щитов и кличем бойцов. Ему вдруг стало грустно при мысли о странности такого существования, на которое мало кто согласился бы, хотя для него самого оно было единственным смыслом жизни на этой земле.
– Ну, как твое расследование? – спросил Реймс.
Его голос звучал не так агрессивно, как во время предыдущего разговора: видимо, профессиональная солидарность и общее прошлое все-таки возобладали.
– У нас уже два трупа. И ни единой зацепки. Но я продолжаю действовать и, мне кажется, иду верным путем.
Реймс не ответил, но в этом молчании Ньеман почувствовал доверие. Он спросил:
– Ну, а что там со мной?
– С тобой?
– Я хочу знать, не затевают ли у нас в конторе какую-нибудь гадость из-за этого моего хулигана?
Реймс злорадно ухмыльнулся.
– Ты имеешь в виду ГИПС?Они слишком долго ждали такого случая. Пускай подождут еще.
– Чего подождут?
– Пока твой ростбифотдаст концы. Чтобы обвинить тебя в убийстве.
* * *
Ньеман прибыл в Аннеси около двадцати трех часов. Он долго ехал по длинным, ярко освещенным улицам, сплошь засаженным деревьями, пышная листва которых мерцала и переливалась в свете фонарей. Чуть ли не на каждом углу стояли, подсвеченные снизу, небольшие скульптуры – каменные беседки, фонтаны, статуи. Издали, с расстояния нескольких сот метров, они выглядели крошечными фигурками из музыкальной шкатулки или детскими игрушками. Казалось, город понаставил на своих площадях и скверах затейливые ларчики из камня, мрамора или плюща, чтобы хранить в них свои сокровища.
Ньеман миновал каналы – бледную копию амстердамских, – текущих к озеру Аннеси, обрамленнному цепочкой сияющих огней. Комиссару даже не верилось, что он отъехал всего на несколько десятков километров от Гернона с его трупами и кровавым убийцей. Наконец он оказался в жилом квартале города. Проспект Вязов. Бульвар Зеленой Долины. Тупик Морских Ветров.
В этих названиях аннесийцы воплощали, вероятно, свои мечты о беломраморных дворцах, о былых символах могущества.
Ньеман поставил машину на въезде в тупик, круто спускавшийся вниз. Высокие дома, одновременно и нарядные и мрачные, стояли почти вплотную друг к Другу, их разделяли лишь крошечные садики, скрывающиеся за одетыми плющом изгородями. Дом, который искал комиссар, оказался особнячком из тесаного камня с полосатым тентом над дверью. Полицейский дважды нажал на звонок в виде ромба с кнопкой-зрачком посередине. Под звонком была привинчена табличка: «Д-р Эдмон Шернесе. Офтальмология. Хирургия глаза».
Ответа не было. Ньеман взглянул на дверной замок. Он был несложен, а комиссар сегодня уже не раз позволил себе проникать в дом без спросу. Спустя несколько секунд он стоял в коридоре с мраморным полом. Стрелки на стенах указывали путь к приемной; она была слева, но полицейский заметил справа другую дверь, обитую кожей.
Это была смотровая. Повернув ручку, он вошел в длинную комнату, которую вернее было бы назвать верандой: ее потолок и две стены были полностью застеклены. Где-то в углу, в темноте, слышался шум льющейся воды.
Ньеману понадобилось несколько секунд, чтобы разглядеть в дальнем конце помещения человека, склонившегося над раковиной.
– Доктор Шернесе?
Человек обернулся. Ньеман подошел ближе. Первое, что он отметил, были руки врача – смуглые, блестевшие в струях воды, они напоминали старые корни, испещренные коричневыми пятнами и вздутыми синеватыми венами, которые извивались под кожей от основания пальцев до крепких запястий.
– Кто вы?
Низкий голос звучал спокойно. Человек был маленького роста, но мощного сложения. Он выглядел лет на шестьдесят с лишним. Надо лбом, высоким, смуглым и тоже усеянным темными пятнышками, вздымалась волнистая седая шевелюра. Суровый рубленый профиль и крепко сбитое тело делали врача похожим на древний долмен, несокрушимый, загадочный и тем более странный, что одет доктор был в майку и трусы белого цвета.
– Комиссар полиции Пьер Ньеман. Я звонил, но никто не ответил.
– Как же вы вошли?
Ньеман нарисовал в воздухе затейливую арабеску, точно цирковой фокусник:
– Да уж исхитрился.
Врач вежливой улыбкой дал понять, что извиняет непрошеное вторжение полицейского. Он нажал локтем на длинный рычаг крана, чтобы остановить воду, и, воздев мокрые руки, пошел через застекленную комнату к вешалке с полотенцами. На столе в темном конце помещения были разложены коробки с линзами для подбора очков, приборы, инструменты, на стене висели анатомические таблицы и муляжи глазного яблока. Шернесе спокойно заявил:
– Один полицейский уже нанес мне визит сегодня днем. А вам что угодно?
Ньеман стоял в нескольких метрах от врача. Внезапно полицейский осознал, что только сейчас видит главную характерную черту доктора, выделявшую его среди тысяч других людей. Глаза. У Шернесе они были почти бесцветными: светло-серая радужная оболочка придавала взгляду что-то змеиное. Зрачки походили на два крошечных аквариума; Ньеман ничуть не удивился бы, разглядев в них каких-нибудь хищных морских убийц, покрытых стальной чешуей.
Он ответил:
– Я как раз хотел спросить вас о нем.
Врач снисходительно усмехнулся.
– Оригинально! Значит, теперь у нас одни полицейские разыскивают других?
– В котором часу он приходил?
– Ну... примерно в шесть вечера.
– Так поздно? Вы не помните, какие вопросы он вам задавал?
– Конечно, помню. Он расспрашивал о больных из клиники в окрестностях Гернона. Там содержатся дети с нарушениями зрения. Я их регулярно осматриваю и лечу.
– Что конкретно он хотел узнать?
Шернесе открыл шкаф красного дерева, вынул оттуда светлую просторную рубашку и в несколько секунд надел ее.
– Его интересовали корни этих явлений. Я объяснил, что речь идет о наследственных болезнях. Тогда он спросил, можно ли допустить внешнюю причину таких заболеваний, например отравление или неправильное лечение.
– И что вы ответили?
– Что это полный абсурд. Генетические заболевания напрямую связаны с изолированным расположением города и как следствие – с браками между родственниками. При таких браках болезни передаются с кровью и встречаются все чаще и чаще. Такой феномен регулярно наблюдается в закрытых сообществах. Вот пример: округ Сен-Жан в провинции Квебек, коммуны амишейв США. То же самое и в Герноне. Жители этой долины не склонны к бракам на стороне. Так что не вижу оснований искать другие причины.
Не стесняясь гостя, врач стал натягивать темно-синие брюки из дорогой, слегка серебрящейся материи. Шернесе одевался на редкость элегантно. Полицейский продолжал:
– Он задавал вам еще какие-нибудь вопросы?
– Да, о пересадках.
– О пересадках?
Врач неторопливо застегивал рубашку.
– Вот именно. О пересадках глаз. Честно говоря, я так и не понял, зачем ему это нужно.
– А он объяснил вам суть расследования?
– Нет. Но я старался отвечать как можно подробнее. Он хотел знать, есть ли смысл удалять глазные яблоки у одного человека, с тем чтобы, например, пересадить роговицу другому.
Значит, Жуано решил проверить и этот, «хирургический» след!
– Ну, и?..
Шернесе покончил с рубашкой и провел тыльной стороной руки под нижней челюстью, словно проверяя, хорошо ли он выбрит. На стеклянной стене веранды плясали тени деревьев.
– Я разъяснил ему, что такие операции бессмысленны. Сегодня очень легко найти роговицу для пересадки, не говоря уж о том, что наукой созданы и синтетические материалы. Что же касается сетчатки, то ее до сих пор не научились сохранять, так что о пересадках и речи быть не может... – Врач усмехнулся. – Знаете, эти истории с торговлей человеческими органами относятся скорее к области народных фантазий.
– Что-нибудь еще он спрашивал?
– Нет. Мои ответы его явно разочаровали.
– Вы советовали ему обратиться еще куда-нибудь? Давали другие адреса?
Шернесе благодушно рассмеялся.
– Черт возьми, я гляжу, вы потеряли своего коллегу?
– Ответьте, доктор. Можете вы сказать, куда он направился после вашей беседы? Он сообщил, куда идет?
– Нет. Понятия не имею. – Его лицо слегка омрачилось. – Я все-таки хотел бы знать, что происходит.
Ньеман вынул из кармана плаща поляроидные снимки трупа Кайлуа и разложил их на столе.
– Смотрите.
Шернесе надел очки, зажег лампочку на кронштейне и принялся изучать фотографии. Поднятые веки. Страшные пустые глазницы.
– О, господи! – прошептал он.
Казалось, вид трупа и ужаснул и зачаровал его. Ньеман приметил целый набор блестящих скальпелей в старинной китайской тушечнице на углу стола. Он решил перейти к новой серии вопросов – специалиста-сыщика к специалисту-врачу.
– У нас обнаружены две жертвы в таком состоянии. Как вы думаете, эти увечья мог нанести профессионал?
Шернесе поднял голову. На его лице выступила обильная испарина. После долгого молчания он с трудом выговорил:
– Боже мой... что вы имеете в виду?
– Я говорю об ампутации глазных яблок. Вот снимки глазниц крупным планом. Посмотрите на эти надрезы и скажите, мог ли это сделать врач? Убийца извлек глаза, но очень старался не задеть веки – характерно ли это? Требует ли такая операция солидных познаний в анатомии?
Шернесе опять склонился над снимками.
– Кто мог сотворить такое? Нужно быть поистине чудовищем, чтобы... А где это случилось?
– В окрестностях Гернона. Доктор, ответьте на мой вопрос: как по-вашему, это дело рук профессионала?
Офтальмолог выпрямился.
– Весьма сожалею, но... я не знаю.
– Какова, на ваш взгляд, техника подобной операции?
Врач еще раз пристально вгляделся в фотографии:
– Я думаю, он ввел под веко лезвие и... рассек зрительный нерв и глазодвигательные мышцы, пользуясь упругостью тканей века. А затем... повернул и извлек глаз, действуя лезвием как рычагом, плашмя. Как перевертывают монетку, понимаете?
Ньеман уложил снимки в карман. Врач следил за каждым его движением; казалось, он продолжает видеть страшные картины сквозь ткань плаща. Его рубашка потемнела от пота на груди и под мышками.
– Я хочу задать вам еще один вопрос, – тихо сказал Ньеман. – Только подумайте хорошенько, прежде чем ответить.
Шернесе отошел от стола. Тени качавшихся деревьев метались по всей веранде. Врач знаком попросил комиссара продолжать.
– Что общего вы находите между глазом и рукой человека? Существует ли какое-нибудь сходство между этими частями человеческого тела?
Офтальмолог прошелся по комнате. К нему снова вернулись спокойствие и профессиональная уверенность опытного специалиста.
– Сходство очевидно, – сказал он, подумав. – Глаз и рука суть единственные уникальные части нашего тела.
Ньеман вздрогнул. Еще со времени разговора с Костом он предчувствовал нечто подобное, но не мог ясно сформулировать свои мысли. Настал его черед покрыться испариной.
– Что вы имеете в виду?
– Строение радужной оболочки глаза неповторимо. Она состоит из тысяч фибрильных волокон, образующих единственный в своем роде рисунок у каждого из нас. Это, если хотите, биологический паспорт человека, отражающий уникальное сочетание его генов. По рисунку радужной оболочки можно установить личность так же точно, как и по отпечаткам пальцев. Специалисты называют это биометрической подписью. Лишите человека глаз и кистей рук – и вы уничтожите признаки, свойственные ему одному. И кем станет покойник, лишенный этих признаков? Никем. Безвестным трупом, вот и все. Что от него останется? Душа? А что мы о ней знаем? В некотором смысле, это самый ужасный конец, какой может постичь человека. Кучка мертвой плоти в общей могиле...
Блики, играющие на стеклянной перегородке, отражались в бесцветных глазах Шернесе, делая их еще более пустыми и прозрачными. Вся комната казалась теперь одним огромным стеклянным оком. Анатомические таблицы, мужской силуэт на фоне света, тени деревьев – все двигалось, плясало, двоилось, словно в колдовском зеркале.
Комиссара вдруг осенило: он вспомнил о сожженных кислотой пальцах Кайлуа, не оставлявших отпечатков, – потому-то убийца и не отрезал их. К чему – ведь они и так были анонимны!
Значит, он отнимал у своих жертв биологические признаки их личности.
– Я даже считаю, – продолжал врач, – что глаза позволяют идентифицировать человека точнее, чем отпечатки пальцев. Ваши специалисты там, в полиции, должны были бы взять это на вооружение.
– Почему?
Шернесе улыбнулся в полумраке и заговорил с апломбом бывалого лектора:
– Некоторые ученые полагают, что радужная оболочка глаза может поведать нам не только о состоянии здоровья человека, но и обо всей его жизни. Ведь в этих цветных ободках, окружающих зрачки, записан весь наш генезис. Вам не приходилось слышать об иридологах?
Сам не зная отчего, Ньеман внезапно проникся уверенностью, что эти слова пролили совершенно иной свет на расследуемое им дело. Он еще не знал, к чему все это ведет, но был почти уверен, что убийца разделял убеждения Шернесе. Врач тем временем продолжал:
– Эта область науки возникла в конце прошлого века. Один немец, приручавший орлов, констатировал странное явление: когда одна из птиц сломала лапу, у нее в глазу появилось маленькое золотистое пятнышко, словно отпечаток несчастного случая. И такие физические отметины существуют, я лично в этом убежден. Кто знает, может, ваш убийца, вырывая глаза у своей жертвы, хотел тем самым уничтожить следы какого-то события, запечатленного на радужной оболочке.
Ньеман отступил к двери, и тень доктора удлиняясь, поползла за ним следом. Он задал свой последний вопрос:
– Почему вы не отвечали по телефону сегодня днем?
– Потому что я его отключил, – с улыбкой ответил врач. – Я не консультирую по понедельникам и решил сегодня привести в порядок кабинет.
Он вернулся к шкафу и, достав оттуда пиджак, облачился в него одним широким уверенным взмахом. Костюм благородного синего цвета не стеснял движений и сидел на плотной фигуре врача как влитой. Шернесе, видимо, только теперь понял смысл вопроса Ньемана.
– А вы звонили, чтобы встретиться со мной? Очень сожалею, что заставил вас напрасно потратить время, – я мог бы изложить вам все сказанное и по телефону.
Комиссар чувствовал, что врач лжет: ни о чем он не сожалел, на его смуглом лице явственно читались эгоизм и полнейшее равнодушие к происходящему. Похоже, он уже начисто забыл об окровавленных глазницах Реми Кайлуа.
Ньеман еще раз взглянул на анатомические рисунки; на них плясали тени деревьев, и оттого казалось, что красные жилки, опутавшие страшные белые шары, извиваются, как змеи.
– Нет, я потратил время не напрасно, – прошептал он.
* * *
На улице комиссара ждал новый сюрприз. Облокотившись на капот его машины, спиной к фонарю, стоял человек. Он был так же высок, как сам Ньеман, походил на араба и носил длинные косы, пеструю шапочку и остроконечную мефистофельскую бородку.
Опытный полицейский должен с первого взгляда распознавать тех, кто представляет опасность. Этот верзила, несмотря на свою скучающую позу, был явно опасен. Он напомнил Ньеману торговцев наркотой, за которыми ему приходилось гоняться по темным парижским улочкам. Комиссар мог поклясться, что у парня где-то спрятан пистолет. Взявшись за свой «манюрен», Ньеман осторожно двинулся вперед и... не поверил своим глазам: араб радостно улыбнулся.
– Комиссар Ньеман? – спросил он, когда полицейский был уже в нескольких метрах от машины.
И, не дожидаясь ответа, сунул руку за пазуху. Ньеман выхватил револьвер и прицелился:
– Стой, ни с места!
Мефистофель опять улыбнулся, на сей раз насмешливо; в нем чувствовалась такая уверенность в себе, какую Ньеман редко встречал даже у самых отпетых бандитов. Потом негромко сказал:
– Спокойно, комиссар. Меня зовут Карим Абдуф, я лейтенант полиции. Капитан Барн сказал мне, что я смогу застать вас здесь.
Вытащив из-за пазухи руку, араб помахал перед носом Ньемана трехцветным удостоверением. Комиссар нехотя сунул оружие в кобуру, но продолжал настороженно следить за странным парнем. Теперь он разглядел у него в ушах, под косами, множество блестящих сережек.
– Разве ты из бригады Аннеси? – недоверчиво спросил он.
– Нет. Я из Сарзака. Департамент Ло.
– Не слыхал.
Карим спрятал удостоверение.
– Да, нас мало, и мы свято храним нашу тайну.
Ньеман с улыбкой взглянул на наглеца.
– Ну и что же ты за сыщик? Мефистофель звонко щелкнул по антенне машины.
– Я тот самый сыщик, которого вам не хватает, комиссар.
