"Ga-na-mos! Ga-na-mos".

Пьер Ньеман, судорожно сжимая рацию, глядел сверху на толпу, спускавшуюся по бетонным ступеням Парк-де-Пренс. Тысячи разгоряченных лиц, светлых бейсболок и вызывающе ярких шарфов текли вниз буйным пестрым потоком. Словно вихрь конфетти. Словно легионы обезумевших демонов. И все тот же неумолчный вопль в три пронзительные тягучие ноты: «Ga-na-mos!»

Ньеман, стоявший на крыше начальной школы, напротив стадиона, отдал по рации приказ третьей и четвертой бригадам РСБ. Полицейские в темно-синих мундирах и черных касках споро занимали позиции, прикрываясь пластиковыми щитами.

Классический метод. По две сотни человек у каждого выхода со стадиона плюс заслон из эрэсбешников, чья задача – не позволить фанатам команд-соперниц столкнуться, сойтись или даже заметить друг друга...

Нынче вечером, по случаю матча «Сарагоса» – «Арсенал», единственной игры в этом году, когда в Париже за победу боролись две нефранцузские команды, на стадион прислали более тысячи четырехсот полицейских. Проверка документов, личный досмотр и охрана сорока тысяч болельщиков, приехавших из обеих стран. Старший комиссар полиции Пьер Ньеман был в числе ответственных за данное мероприятие. Подобные операции не входили в его обязанности, но этот полицейский со стрижкой ежиком любил такие «разминки». Надзор и лобовые столкновения. Без протоколов и другой процедурной тягомотины. В каком-то смысле это отсутствие формальностей грело ему душу. И потом, ему нравился боевой дух, сплачивавший в такие минуты его «армию на марше».

Первые ряды болельщиков уже спустились до нижней площадки, их можно было видеть между бетонными опорами стадиона, над выходами Н и G. Ньеман бросил взгляд на часы. Еще четыре минуты – и толпа, оказавшись снаружи, вырвется на шоссе. Вот когда возникнет опасность встреч, стычек и драк. Полицейский набрал побольше воздуха в грудь. Октябрьская ночь дышала угрозой.

Две минуты. Ньеман машинально обернулся и увидел вдали площадь Порт-Сен-Клу. Абсолютно пустую. Лишь белые водяные снопы трех фонтанов маячили в темноте, точно символы тревоги. Вдоль проспекта вереницей стояли автобусы РСБ. Рядом бродили, разминаясь, люди с касками у пояса и дубинками на боку. Резервные бригады.

И вот началось. Сперва послышался ропот: толпа угодила в проход между решетками с остроконечными прутьями. Ньеман невольно улыбнулся. Именно за этим он сюда и пришел. Болельщики бурно выражали свое недовольство. Пронзительные звуки труб перекрывали людской гомон, от адского шума дрожали бетонные трибуны. «Ga-na-mos! Ga-na-mos!» Ньеман включил передатчик и связался с командиром восточной роты Жоакеном: «Говорит Ньеман. Они выходят. Гоните их к автобусам, к бульвару Мюрата, стоянкам и входам в метро!»

С крыши здания полицейский легко мог оценить ситуацию: с этой стороны риск беспорядков был минимальный. Сегодня вечером выиграли испанцы – значит, их фанаты представляют наименьшую опасность. Английские болельщики сейчас выходили с противоположного конца стадиона, через двери А и К, у Булонской трибуны, сильно напоминая скопище диких зверей. Ньеман собирался спуститься туда, как только операция войдет в решающую фазу.

Внезапно над толпой, в свете уличных фонарей, блеснула запущенная кем-то бутылка. Ньеман увидел, как взметнулась полицейская дубинка; тесные ряды дрогнули и отступили, люди начали падать в давке. Он яростно выкрикнул в рацию:

«Жоакен, мать вашу! Сдержите своих людей!»

Он кинулся к лестнице и кубарем скатился вниз с восьмого этажа. Когда он выбежал на проспект, две колонны эрэсбешников уже мчались к толпе, готовые усмирить разбушевавшихся хулиганов. Ньеман бросился наперерез, размахивая руками и пытаясь остановить их. Дубинки уже мелькали в нескольких метрах от его лица, как вдруг справа возник Жоакен в закрытом шлеме. Подняв козырек, он яростно взглянул на комиссара.

– Господи боже, Ньеман, вы что, совсем спятили? Вы же в штатском, из вас сейчас отбивную сделают!..

Но комиссар словно не слышал его.

– Какого черта вы выпустили своих людей, Жоакен? Немедленно отведите их назад, иначе через три минуты здесь будет бойня.

Капитан Жоакен, краснолицый толстяк, сердито пыхтел. Его тоненькие усики в стиле Belle Epoque подрагивали в такт прерывистому дыханию. Из рации донеслось: «Всем... всем... всем отрядам... Булонский поворот... Улица Майора Гильбо... Скорее сюда!.. У нас проблемы!» Ньеман бросил на Жоакена злой взгляд, как будто тот был единственным виновником этого вселенского хаоса. Его пальцы до боли стиснули передатчик. «Говорит Ньеман. Сейчас подойдем». И он приказал капитану, уже чуть спокойнее:

– Я пойду, а вы пришлите туда как можно больше людей. И наведите здесь порядок.

Не дожидаясь ответа, комиссар пустился на поиски стажера, служившего ему водителем. Он пулей промчался через площадь, успев краем глаза заметить вдали официантов «Кафе де Пренс», торопливо опускавших металлические жалюзи. В воздухе витал страх.

Наконец он углядел низенького брюнета в кожаной куртке, топтавшегося возле черного седана. Грохнув кулаком по капоту, Ньеман взревел:

– Живо к Булонской трибуне!

Миг спустя оба сидели в машине. Автомобиль рванул с места так, что взвизгнули колеса. Стажер свернул налево: по шоссе, освобожденному для сил безопасности, можно было скорее проехать к выходу К. Но тут Ньемана осенило.

– Нет, – выдохнул он, – давай назад, они наверняка пойдут нам навстречу.

Машина резко развернулась, подняв фонтаны воды из луж, оставленных готовыми к атаке водометами, и вихрем понеслась вдоль авеню Парк-де-Пренс по узкому коридору между серыми полицейскими автобусами. Люди в касках, бежавшие в том же направлении, не глядя расступались и пропускали ее. Ньеман прилепил на крышу мигалку. Стажер лихо свернул влево перед лицеем Клода Бернара и снова сделал разворот, чтобы подъехать к третьему выходу со стадиона. Они миновали Отейскую трибуну. Заметив в воздухе первые облачка слезоточивого газа, Ньеман понял, что был прав: сражение шло уже на площади Европы.

Автомобиль врезался в белесую хмарь слезоточивого газа, едва не раздавив первых пострадавших, опрометью бегущих с поля битвы. Схватка, видимо, началась как раз напротив президентской трибуны. Мужчины в галстуках, женщины в сверкающих драгоценностях бежали, шатаясь и кашляя, по их лицам текли слезы. Одни искали укрытия во дворах и подъездах, другие, наоборот, взбирались наверх по лестницам стадиона.

Ньеман выскочил из машины. На площади уже дрались свирепо, не на шутку. В груде сцепившихся тел мелькали вызывающе яркие «розетки»английских болельщиков вперемежку с темными силуэтами эрэсбешников. Некоторые из бойцов уже ползли по асфальту, словно окровавленные слизняки; другие топтались поодаль, не решаясь пустить в ход ружья с пластиковыми пулями из страха задеть своих раненых товарищей.

Комиссар снял очки и обвязал лицо шарфом. Подбежав к ближайшему эрэсбешнику, он вырвал у него из рук дубинку и одновременно ткнул ему в лицо свое трехцветное удостоверение. Тот растерянно крутил головой: газовое облако заволокло прозрачное забрало его шлема.

Пьер Ньеман бросился к дерущимся. Болельщики «Арсенала» пускали в ход кулаки, прутья, кованые бутсы; эрэсбешники защищались, отступая под их натиском и пытаясь вызволить своих поверженных наземь собратьев. Дубинки вовсю «прессовали» собравшихся, но были бессильны остановить бешеную схватку.

Офицер ворвался в гущу толпы.

Он бил направо и налево, кулаком и дубинкой. Свалил с ног какого-то верзилу и «вырубил» его серией прямых ударов. По ребрам, в пах, в лицо. Тут же успел отбить ногой удар, грозивший ему сбоку, и, выпрямившись, с диким криком едва не сломал дубинку о шею нападавшего. Кровь бросилась ему в голову, во рту стоял странный металлический привкус. Он больше не думал, не чувствовал боли. Он помнил только одно: это война, и перед ним враги.

Вдруг в сотне метров от себя он заметил странную сцену. Человек в штатском, явно раненый, из последних сил отбивался от двух державших его хулиганов. Ньеман сразу заметил струйки крови на лице несчастного, жестокие удары его истязателей, их перекошенные ненавистью черты. Он тут же все понял: значки на куртках парней и на одежде их жертвы принадлежали разным клубам.

Все ясно: сведение счетов.

Именно в этот миг избиваемый вырвался из рук своих палачей и побежал в сторону боковой улицы Нунжессер-э-Коли. Те бросились за ним.

Ньеман отшвырнул дубинку, растолкал людей и пустился в погоню.

Началось преследование.

Ньеман бежал, мерно дыша и уверенно нагоняя парней, которые уже почти настигли свою жертву на тихой безлюдной улице.

Все четверо свернули вправо и через несколько минут оказались у бассейна «Молитор», наглухо закрытого в этот поздний час. Здесь-то негодяи и схватили свою добычу. Ньеман добежал до площади Порт-Молитор, под которой проходил кольцевой бульвар, и... не поверил своим глазам: один из нападавших выхватил нож.

В синеватом свете фонарей Ньеман различил, как блестящее лезвие несколько раз вонзилось в человека, который корчился на мостовой, вздрагивая при каждом ударе. Нападавшие подняли тело и швырнули его вниз, через барьер, на шоссе.

– НЕТ! – взревел полицейский и выхватил револьвер. Опершись на капот ближайшей машины и придерживая правую руку левой, он затаил дыхание и прицелился. Первый выстрел. Мимо. Убийца с ножом изумленно обернулся. Второй выстрел. Опять промах.

Сунув револьвер на взводе в кобуру, Ньеман кинулся в погоню. Его трясло от ярости: дважды промазать оттого, что не успел надеть очки! Наконец он добежал до моста. Человек с ножом уже скрылся в кустах, росших вдоль кольцевого бульвара. Его сообщник от растерянности застыл на месте. Полицейский свалил его с ног ударом рукоятки револьвера в шею, дотащил за волосы до ближайшего столба и приковал к нему наручниками. Только после этого он перегнулся через барьер и взглянул вниз.

Тело убитого рухнуло сверху на шоссе, и несколько машин, не успев сбавить скорость, промчались по нему, прежде чем движение захлебнулось в гигантской хаотической пробке. Машины сталкивались, разбивались одна о другую, оглашая окрестности тоскливым воем клаксонов. В свете фар Ньеман заметил, как один из водителей беспомощно топчется около автомобиля, закрывая руками окровавленное лицо.

Комиссар обернулся и увидел мелькнувшую в кустах цветную нарукавную повязку убийцы, который, видимо, решил скрыться в густой листве. Вытаскивая на бегу револьвер, Ньеман кинулся следом.

Петляя между деревьями, убийца то и дело оглядывался на полицейского. Но тот и не думал прятаться: пускай мерзавец знает, что старший комиссар Пьер Ньеман сейчас вынет из него душу. Внезапно преступник скрылся за каким-то пригорком. Шум шагов и скрип гравия подсказали Ньеману направление его бегства – Отейский парк.

Серые булыжники парка слабо поблескивали в ночной тьме. Пробегая мимо оранжерей, Ньеман увидел впереди силуэт, перемахнувший через стену. Он последовал за ним и оказался на кортах Ролан-Гарроса.

Решетчатые дверцы были не заперты, и убийца беспрепятственно перебегал с корта на корт. Ньеман распахнул одну из дверец, влетел на красную площадку и перепрыгнул через первую сетку. Парень, оторвавшийся от него метров на пятьдесят, уже обнаруживал признаки усталости. Он едва одолел очередную сетку и начал взбираться по лестнице между трибунами. Его преследователь, напротив, мчался вверх легко и свободно, лишь чуточку запыхавшись.

Он был уже в нескольких метрах от беглеца, как вдруг тот, достигнув последних ступеней, бросился вниз, в пустоту.

Он спрыгнул на крышу соседнего дома и вмиг исчез из виду, соскользнув с нее вниз. Комиссар отступил на шаг и, прыгнув в свою очередь, приземлился на засыпанную гравием площадку. Вокруг деревья, лужайки, мертвая тишина.

И никаких следов убийцы.

У него было два возможных прибежища – главное здание, с крыши которого он только что соскочил, и большое деревянное строение в глубине сада. Вытащив из кобуры свой MR-73, Ньеман толкнул спиной дверь позади себя. Дверь свободно открылась.

Комиссар шагнул внутрь и застыл от удивления. Перед ним был просторный холл, отделанный мрамором, с круглым каменным возвышением в центре, покрытым неведомыми письменами. На верхние этажи вела лестница с золочеными перилами. В полумраке сочно рдели пурпурные бархатные драпировки, блестели роскошные вазы... Ньеман понял, что угодил в какое-то азиатское посольство. Вдруг снаружи раздался шорох. Значит, убийца в другом здании. Полицейский бегом пересек сад прямо по газону и подобрался к деревянному строению. Дверь еще раскачивалась на петлях. Он бесшумно скользнул внутрь, и вдруг полутьма обернулась волшебным видением: это была конюшня, разделенная на красивые, чистенькие стойла, откуда на него глядели низкорослые лошадки с подстриженными гривами.

Нервно вздрагивающие крупы. Шуршание соломы. Пьер Ньеман крался на цыпочках, крепко сжимая револьвер. Один бокс, второй, третий... Справа послышался глухой звук. Полицейский резко обернулся. Нет, это просто стукнуло копыто. Легкий шум слева. Он повернул голову, но было слишком поздно. Нож уже взлетел и опустился. Ньеман успел отскочить в последний миг. Лезвие чиркнуло по его плечу и вонзилось в круп коня. Тот среагировал молниеносно: копыто с железной подковой мощным ударом раздробило лицо убийцы. Полицейский воспользовался моментом: бросившись к нападавшему, он ударил его по голове рукояткой револьвера.

В неистовстве он бил и бил, пока наконец не остановился, глядя на обезображенное лицо преступника. Оно превратилось в сплошное месиво с торчащими наружу осколками костей; выбитый глаз свисал из орбиты на спутанных жилках.

Убийца не шевелился; на голове у него по-прежнему красовалась бейсболка с цветами «Арсенала». Ньеман сжал окровавленное оружие обеими руками и сунул ствол в разбитый рот негодяя. Он взвел курок и закрыл глаза. Он уже приготовился выстрелить... но в этот миг откуда-то снизу послышался пронзительный писк.

Это звонил у него в кармане мобильный телефон.