Книга: Спаситель
Назад: Часть 5 ЭПИЛОГ
Дальше: Примечания

Глава 35
Вина

Харри вышел из подземки на Эгерторг. Настал малый сочельник, и народ спешил мимо в поисках последних подарков. И все же казалось, на город уже низошел рождественский покой. Об этом свидетельствовали лица людей, улыбавшихся удовлетворенно, поскольку они успешно завершили подготовку к Рождеству, или же устало и смиренно. Мужчина в комбинезоне-дутике медленно прошагал мимо, покачиваясь, усмехаясь и выпуская из круглых розовых щек морозный пар. Правда, заметил Харри и лицо, полное отчаяния. Бледная женщина в тонкой черной кожаной куртке с дырой на локте, переминаясь с ноги на ногу, стояла у стены возле мастерской часовщика.
Молодой человек за прилавком оживился при виде Харри, поспешил отпустить клиента, которым занимался, и исчез в подсобке. Вернулся он с дедовскими часами, гордо положил их на прилавок.
— Ходят! — сказал Харри, приятно удивленный.
— Все можно починить, — ответил молодой человек. — Только заводите аккуратно, не перетягивайте пружину. Механизм — штука чувствительная. Попробуйте завести, сами почувствуете.
Харри принялся заводить часы, ощущая трение металла о металл и сопротивление пружины, и вдруг заметил, как взгляд молодого часовщика оцепенел.
— Простите, — сказал он, — можно спросить, откуда у вас эти часы.
— От деда, — ответил Харри, удивленный неожиданным благоговением в голосе собеседника.
— Не эти. Вот эти. — Часовщик указал на запястье Харри.
— Их я получил в подарок от прежнего начальника, когда он уходил от нас.
— Н-да… — Молодой человек наклонился к Харрину левому запястью, внимательно разглядывая часы. — Без сомнения, не подделка. Щедрый подарок, ничего не скажешь!
— Вот как? А что в них необычного?
Часовщик недоверчиво посмотрел на Харри:
— Вы правда не знаете?
Харри покачал головой.
— Это «Ланге-один Турбийон» фирмы «А. Ланге и сыновья». На задней крышке вы найдете серийный номер, который скажет, сколько экземпляров таких часов было выпущено. Если мне не изменяет память, их сто пятьдесят. У вас на руке одни из самых шикарных часов, какие когда-либо изготовлялись. Конечно, большой вопрос, насколько благоразумно носить их. Строго говоря, при нынешней рыночной стоимости эти часы лучше держать в банковском сейфе.
— В банковском сейфе? — Харри посмотрел на непримечательные с виду часы, которые несколько дней назад выбрасывал в окно. — Выглядят они не слишком изысканно.
— В том-то и дело. Их выпускали только с обычным черным кожаным ремешком, с серым циферблатом, ни брильянтов, ни грамма золота. Хотя то, что выглядит как заурядная сталь, на самом деле платина. Однако главная их ценность — инженерное ремесло, доведенное до уровня высочайшего искусства.
— Надо же. И сколько, по-вашему, они стоят?
— Не знаю. Но у меня дома есть каталоги с аукционными ценами на редкие часы, могу завтра принести.
— Мне достаточно округленной цифры.
— Округленной?
— Ну, приблизительной.
Молодой человек выпятил нижнюю губу, покачал головой. Харри ждал.
— Я бы, во всяком случае, не продавал их меньше чем за четыреста тысяч.
— Четыреста тысяч крон? — невольно вырвалось у Харри.
— Нет-нет. Четыреста тысяч долларов.
Выйдя из мастерской, Харри уже не чувствовал ни холода, ни усталой сонливости, которая по-прежнему сидела во всем теле после двенадцатичасового сна. И толком не обратил внимания на женщину с запавшими глазами, в тонкой кожаной куртке, со взглядом наркоманки, которая подошла к нему и спросила, не с ним ли она разговаривала несколько дней назад и не знает ли он чего о ее сыне, она не видела его уже четыре дня.
— Где его видели последний раз? — машинально спросил Харри.
— А как ты думаешь? Ясное дело, на Плате.
— Как его зовут?
— Кристоффер. Кристоффер Ёргенсен. Эй! Ты слушаешь?
— Что?
— Ты что, под кайфом?
— Извини. Тебе надо взять его фотографию, пойти в полицейское управление и подать заявление о розыске. Это на первом этаже.
— Фотографию? — Она расхохоталась. — У меня есть фото, где ему шесть лет. Как думаешь, годится?
— А поновее нет?
— Кто бы стал его снимать?

 

Мартину Харри нашел в «Маяке». Кафе было закрыто, но администратор Приюта впустил Харри с черного хода.
Он отыскал девушку в прачечной, расположенной за складом одежды, она стояла спиной к двери, опорожняя стиральную машину. Чтобы не напугать ее, он тихонько кашлянул.
Мартина повернула голову, а он смотрел на ее лопатки и затылок, думая о том, откуда в ней эта мягкая грация. И сохранится ли она навсегда. Девушка выпрямилась, наклонила голову набок, отвела от лица прядку волос и улыбнулась:
— Привет тебе, о Харри!
Она стояла всего в шаге от него, опустив руки. Он долго смотрел на нее. На по-зимнему бледную, но как бы странно светящуюся изнутри кожу. Чуткие, напряженные ноздри, удивительные глаза с каплями зрачков, с виду похожими на частичное лунное затмение. На губы, которые она бессознательно сперва поджала, чтобы увлажнить, потом сомкнула, мягкие и влажные, будто после поцелуя. Барабан сушилки урчал.
Они были одни. Мартина глубоко вздохнула, чуть откинула голову назад. До нее всего лишь шаг.
— Здравствуй, — сказал Харри, не двигаясь с места.
Она дважды моргнула. Потом быстро и слегка смущенно улыбнулась, повернулась к столу и начала складывать вещи.
— Я скоро закончу. Подождешь?
— Мне надо написать отчеты до наступления праздников.
— Завтра мы устраиваем здесь рождественский обед, — сказала она, полуобернувшись к нему. — Нет желания прийти помочь?
Он покачал головой.
— Другие планы?
На столе рядом с ней лежала «Афтенпостен». Целая полоса отведена солдату Армии спасения, найденному вчера вечером в туалете ословского аэропорта Гардермуэн. Газета цитировала комиссара Гуннара Хагена, который заявил, что полиции неизвестен ни убийца, ни мотив, однако здесь явно просматривается связь с убийством на Эгерторг, случившимся на минувшей неделе.
Поскольку жертвы были родными братьями, а подозрения полиции пали в первую очередь на неопознанного хорвата, газеты уже изощрялись в домыслах насчет возможной кровной мести. «Верденс ганг» указывала, что семья Карлсен неоднократно проводила отпуск в Хорватии и, учитывая хорватскую традицию кровной мести, подобное объяснение как бы напрашивается. Передовица «Дагбладет» предостерегала от предвзятостей, подчеркивая, что не стоит стричь хорватов под одну гребенку с преступными элементами среди сербов и косовских албанцев.
— Я приглашен к Ракели и Олегу, — сказал Харри. — Только что заходил с подарком для Олега и получил от них приглашение.
— От них?
— От нее.
Продолжая складывать вещи, Мартина кивнула, словно он сказал что-то такое, над чем надо бы поразмыслить.
— Значит, вы…
— Нет, — сказал Харри. — Не значит.
— Она по-прежнему с тем другим? С врачом?
— Насколько я знаю, да.
— Ты не спросил? — Харри услышал в ее голосе обиду.
— Это не мое дело. Он наверняка празднует Рождество со своими родителями. Вот и все. А ты здесь будешь?
Она молча кивнула, аккуратно складывая вещи.
— Я зашел попрощаться.
Она опять кивнула, но не обернулась.
— Прощай, — сказал Харри.
Мартина замерла. Плечи чуть заметно задрожали.
— Ты поймешь. Сейчас тебе, может, и не верится, но со временем ты поймешь, что иначе быть… не могло.
Она обернулась. В глазах стояли слезы.
— Я знаю, Харри. И все же мне бы этого хотелось. Пусть ненадолго. Разве это так много?
— Нет. — Харри криво усмехнулся. — Некоторое время все было бы замечательно. Но лучше расстаться сейчас, не дожидаясь, когда станет больно.
— Так ведь уже больно, Харри. — Первая слезинка покатилась по щеке.
Если б Харри не знал историю Мартины Экхофф, он бы подумал, что столь молодая девушка никак не может знать, что такое боль. Но сейчас ему вспомнились слова матери, которые он слышал от нее в больнице: жизнь без любви пуста, но еще более пуста жизнь без боли.
— Я пойду, Мартина.
И он действительно ушел — к машине, припаркованной у тротуара, постучал в боковое стекло, которое немедля скользнуло вниз.
— Она стала большой девочкой, — сказал он. — Не знаю, надо ли теперь так ее опекать. Знаю, ты все равно будешь, просто хотел тебе сказать. И пожелать счастливого Рождества и удачи.
Рикард вроде бы хотел что-то сказать, но в конце концов только кивнул.
Харри зашагал в сторону «Эйки». В воздухе уже чувствовалась оттепель.

 

Халворсена похоронили на третий день Рождества. Шел дождь, талая вода бурными ручьями бежала по улицам, снег на кладбище стал серым и тяжелым.
Харри вместе с другими нес гроб. Перед ним шел младший брат Джека. Харри догадался по походке.
После они собрались в ресторане «Валькирия», в народе известном как «Валька».
— Идем-ка со мной. — Беата повела Харри к столику в углу. — Все пришли.
Харри кивнул. Думая о том, что нет Бьярне Мёллера. И вестей от него никто не имел.
— Мне нужно кое-что выяснить, Харри. Поскольку дело так и не раскрыто.
Он посмотрел на нее. Лицо бледное, осунувшееся от горя. И хотя трезвенницей ее не назовешь, сейчас в бокале была минеральная вода. Почему бы это? Если б мог, он бы сегодня оглушил себя до бесчувствия.
— Дело не закрыто, Беата.
— Харри, по-твоему, у меня нет глаз? Дело передано остолопам и недоумкам из уголовной полиции, которые только бумажки перекладывают да чешут в затылке, потому что мозгов у них нет.
Харри пожал плечами.
— Но ведь ты раскрыл дело, верно? Ты знаешь, что произошло, только никому не говоришь.
Харри пригубил кофе.
— Почему, Харри? Почему так важно, чтоб никто не узнал?
— Я собирался рассказать тебе. Через некоторое время. Убийства заказывал в Загребе не Роберт. А сам Юн.
— Юн? — Беата недоверчиво воззрилась на него.
Харри рассказал ей про монету и про Эспена Касперсена.
— Но мне нужно было знать наверняка. И я пошел на сделку с единственным человеком, который мог опознать Юна как того, кто приезжал в Загреб. Я дал матери Станкича номер Юнова мобильника. Она позвонила ему в тот вечер, когда он изнасиловал Софию. По ее словам, сперва он ответил по-норвежски, но она молчала, и тогда он заговорил по-английски, спросил: «Is that you?», — видимо, решил, что звонит Маленький Спаситель. Затем она связалась со мной и подтвердила, что именно этот голос слышала в Загребе.
— Она была совершенно уверена?
Харри кивнул:
— Она сказала «quite sure». Юн говорил с акцентом, который ни с чем не спутаешь.
— А что ты предложил ей взамен?
— Позаботиться о том, чтобы наши не расправились с ее сыном.
Беата отпила большой глоток воды, словно информация застряла в горле и надо ее запить.
— Ты? Обещал?
— Я поклялся, — сказал Харри. — А сейчас я скажу то, что ты должна знать. Халворсена убил не Станкич. Его убил Юн Карлсен.
Беата изумленно смотрела на него. Глаза ее наполнились слезами, и она с горечью прошептала:
— Это правда, Харри? Или ты говоришь так только затем, чтобы мне стало легче? Ты ведь думаешь, я не смогу жить, зная, что преступник ушел от наказания?
— Ну что ж. У нас есть складной нож, найденный под кроватью в квартире Роберта на следующий день после того, как Юн изнасиловал там Софию. Если ты без шума попросишь Судмедэкспертизу проверить, соответствует ли кровь на лезвии ДНК-профилю Халворсена, думаю, твоя душа обретет покой.
Беата смотрела в бокал.
— Я знаю, в отчете написано, что ты заходил в туалет, но никого там не видел. А мне думается, ты видел Станкича, но не стал его останавливать.
Харри не ответил.
— По-моему, ты никому не сказал, что тебе известно о вине Юна, так как не хотел, чтобы кто-нибудь помешал Станкичу выполнить заказ. Убить Юна Карлсена. — Голос Беаты дрожал от ярости. — Но если ты воображаешь, что я скажу тебе за это спасибо, то ошибаешься.
Она со стуком поставила бокал на стол, несколько человек оглянулись. Харри молча ждал.
— Мы полицейские, Харри. Блюстители закона, а не судьи. И ты, черт побери, вовсе не мой персональный спаситель, понятно?
Харри судорожно вздохнул, провел тыльной стороной руки по глазам, смахивая слезы. Спросил:
— Ты закончила?
— Да. — Беата с вызовом посмотрела на него.
— Я сам толком не знаю, что побудило меня поступить именно так. Мозг — странная машина. Возможно, ты права. Возможно, я способствовал случившемуся. Но должен сказать тебе, что действовал я вовсе не ради твоего спасения, Беата. — Харри залпом допил кофе и встал. — А ради собственного.

 

За несколько праздничных дней дождь дочиста промыл улицы, снег полностью сошел, а когда настал новый год с небольшим морозцем и легким пушистым снежком, зима словно бы взяла новый и более удачный старт. Олег получил в подарок горные лыжи, и Харри поехал с ним на лыжню Виллерлёйпа и для начала показал поворот из плуга. На третий день в машине по дороге домой Олег спросил, скоро ли они испробуют ворота.
У гаража стояла машина Лунна-Хельгесена, поэтому Харри высадил Олега у подъездной дорожки и поехал домой. Лег на диван и, глядя в потолок, стал слушать пластинки. Старые.
На второй неделе января Беата сообщила, что беременна и что ребенок, ее и Халворсена, родится в начале лета. Задним числом Харри подумал, что вконец ослеп.
Вообще в январе у Харри было время поразмыслить, поскольку проживающая в Осло часть человечества как будто бы решила сделать перерыв и не убивать друг друга. Вот он и прикидывал, не перевести ли Скарре к себе, в комнату 605, в просветконтору. Обдумывал, что делать с остальной своей жизнью. И размышлял о том, узнаёт ли человек когда-нибудь, правильно ли и справедливо ли поступал, пока жил.
Только в конце февраля он заказал билет в Берген.
В городе на семи холмах по-прежнему стояла осень, снега не было, а на Флёйене Харри не оставляло ощущение, будто окутавшие их тучи те же, что и прошлый раз. Бьярне он нашел во флёйенском ресторане.
— Говорят, ты теперь все время тут сидишь, — сказал Харри.
— Я ждал, — ответил Бьярне Мёллер, допивая пиво. — Ты не очень-то спешил.
Они вышли на улицу, стали у балюстрады смотровой площадки. С прошлого раза Мёллер вроде бы еще побледнел и исхудал. Глаза ясные, но лицо отечное, руки дрожат. Харри грешил больше на таблетки, чем на спиртное.
— Я не сразу понял, что ты имел в виду, — сказал Харри. — Ну, когда ты говорил, что надо отследить деньги.
— Разве я был неправ?
— Прав. Конечно. Просто я сперва думал, ты говоришь о моем расследовании. А не о себе.
— Я говорил обо всем, Харри. — Ветер то бросал длинные пряди волос в лицо Мёллеру, то сдувал их в сторону. — Кстати, ты не рассказал, удовольствовался ли Гуннар Хаген раскрытием дела. Вернее, его нераскрытием.
Харри пожал плечами.
— Давид Экхофф и Армия спасения убереглись от мучительного скандала, который мог нанести ущерб их репутации и работе. Алберт Гильструп потерял единственного сына, невестку и контракт, который, вероятно, спас бы семейное состояние. София Михолеч и ее семья возвращаются домой в Вуковар. Они получили поддержку от нового тамошнего благотворителя и будут строить дом. Мартина Экхофф встречается с молодым человеком по имени Рикард Нильсен. Короче говоря, жизнь идет своим чередом.
— А ты как? Встречаешься с Ракелью?
— Время от времени.
— А что с тем врачом?
— Я особо не допытываюсь. Сами разберутся.
— Она хочет, чтобы ты вернулся, да?
— По-моему, ей бы хотелось, чтобы я был способен жить так, как живет он. — Харри поплотнее запахнул куртку и прищурясь глянул на раскинувшийся внизу город. — Иной раз мне и самому этого хочется.
Повисло молчание.
— Я отнес часы Тома Волера к молодому часовщику, который знает толк в подобных вещах. Помнишь, я в тот раз рассказывал, как меня мучил кошмар о «Ролексе», который все тикал и тикал на отрубленной руке Волера?
Мёллер кивнул.
— Я получил объяснение, — сказал Харри. — У самых дорогих в мире часов ход регулируется системой «Турбийон» с частотой двадцать восемь тысяч колебаний в секунду. Поэтому секундная стрелка внешне плавно скользит по циферблату. Причем механизм таков, что тикают эти часы громче других.
— Да, «Ролекс» — часы хоть куда.
— Однако у Волера марка «Ролекс» использовалась как камуфляж. На самом деле его часы — «Ланге-один Турбийон». Один из ста пятидесяти экземпляров. Той же серии, что и твой подарок мне. Последний раз, когда «Ланге-один Турбийон» выставляли на аукцион, исходная цена составляла три миллиона крон.
Мёллер кивнул, по его губам словно бы скользнула едва заметная улыбка.
— Вот так вы платили сами себе? — спросил Харри. — Часами за три миллиона?
Мёллер застегнул пальто, поднял воротник.
— Они стабильны в цене и не так бросаются в глаза, как дорогие автомобили и дорогие произведения искусства. Их легче провезти контрабандой, чем наличные деньги, и отмывать не нужно.
— И часы обычно передаривают.
— Именно.
— Так что же произошло?
— Это долгая история, Харри. И как многие трагедии, началась она из самых благих побуждений. Нас было несколько человек, и все мы хотели внести свою лепту. Навести порядок там, где правовое общество потерпело неудачу. — Мёллер надел черные перчатки. — Кое-кто говорит, так много преступников разгуливает на свободе, потому что, мол, система правопорядка похожа на крупноячеистую сеть. Только это сравнение ошибочно. Напротив, сеть тонкая, с мелкими ячейками, она отлавливает мелочь, а напора крупной рыбы не выдерживает, рвется. Мы хотели стать второй сетью, такой, что остановит акул. Среди нас были не только полицейские, но и юристы, политики, чиновники, которые видели, что наша социальная структура, законодательство и правовая система совершенно не готовы противостоять международной организованной преступности, хлынувшей в страну, когда мы открыли границы. Полиция не обладала полномочиями, позволяющими на равных вести игру с нарушителями закона. Поэтому впредь до обновления законодательства приходилось действовать скрытно.
Мёллер покачал головой, устремив взгляд в пелену тумана.
— Однако там, где все наглухо закрыто и засекречено, всегда заводится гниль. Так вышло и с нами: сперва эти бациллы внушили нам, что надо контрабандой ввозить оружие, чтобы не допустить превосходства противника в этой области. Дальше — больше: мы начали продавать оружие, чтобы финансировать свою деятельность. Явный парадокс, но те, кто протестовал, быстро обнаружили, что гниль одержала верх. Затем мы стали получать подарки. На первых порах мелкие. Якобы в порядке поощрения, стимула. С намеком, что отказ от подарка будет воспринят как отсутствие солидарности. На самом же деле это была лишь очередная фаза разложения, коррупция, которая незаметно засасывала тебя в трясину, и в конце концов ты сидел по уши в грязи. И ведь на попятный не пойдешь, слишком у них много компромата на тебя. А хуже всего, что ты знать не знал, кто такие эти «они». Наша сеть состояла из небольших ячеек, которые поддерживали между собой связь через контактных лиц, дававших клятву молчать. Я не знал, что Том Волер один из нас, что именно он организовал контрабанду оружия и что вообще существовал некто с кодовым именем Принц. Пока вы с Эллен не докопались. Тогда-то я понял, что мы давным-давно забыли свою изначальную цель, что давным-давно нами движет один-единственный мотив — жажда личного обогащения. Что я коррупционер. И тоже виновен в том… — Мёллер глубоко вздохнул, — что погибли такие полицейские, как Эллен Ельтен.
Клочья и пласты облаков вихрились вокруг, скользили мимо — казалось, Флёйен летит.
— И в один прекрасный день мне стало невмоготу. Я попытался уйти. Они предложили мне альтернативу. Весьма простую. Но за себя я не боюсь. Боюсь только, что они навредят моей семье.
— Поэтому ты уехал от них?
Бьярне Мёллер кивнул.
— И эти часы подарил мне, чтобы положить этому конец? — Харри вздохнул.
— Я не мог выбрать никого другого, Харри, только тебя.
Харри кивнул. В горле стоял комок. Он думал о том, что Мёллер сказал прошлый раз, когда они стояли здесь, на вершине горы. Как странно сознавать, что всего в шести минутах от центра второго по величине норвежского города человек может заблудиться и погибнуть. И точно так же можно находиться, так сказать, в средоточии правопорядка и вдруг сбиться с пути и стать тем, против кого борешься. А еще он думал о большой вычислительной задаче у себя в голове, о множестве больших и малых промежуточных решений, которые привели к тем последним минутам в ословском аэропорту.
— А вдруг я не так уж отличаюсь от тебя, шеф? Что, если я скажу, что мог бы оказаться на твоем месте?
Мёллер пожал плечами.
— Случайности и нюансы — вот что отличает героя от преступника, так было всегда. Порядочность — добродетель ленивого и лишенного фантазии. Без нарушителей закона, без непокорности мы бы по сей день жили в Средневековье. Я проиграл, Харри, просто проиграл. Я во что-то верил, но ослеп, а когда прозрел, был уже насквозь коррумпирован. Так происходит постоянно, на каждом шагу.
Съежившись от ветра, Харри подыскивал слова. А когда наконец заговорил, голос звучал чуждо, устало:
— Извини, шеф. Не могу я повязать тебя.
— Ладно, Харри, об остальном я позабочусь сам. — Мёллер говорил спокойно, чуть ли не утешал. — Я просто хотел, чтобы ты всё увидел. И понял. И возможно, извлек урок. Вот и всё.
Харри всматривался в непроглядный туман, тщетно стараясь выполнить просьбу своего начальника и друга — увидеть всё. Аж слезы брызнули от напряжения. А когда обернулся, Бьярне Мёллера рядом не было. И он крикнул в туман его имя, хоть и знал, что Мёллер прав: вот и всё. Но ему казалось, все же стоит позвать его по имени.

notes

Назад: Часть 5 ЭПИЛОГ
Дальше: Примечания