Книга: Спаситель
Назад: Глава 33 Вторник, 22 декабря. Самый короткий день
Дальше: Часть 5 ЭПИЛОГ

Глава 34
Вторник, 22 декабря. Распятие

Меж Юном и стойкой регистрации оставался всего один человек, и тут он почуял. Сладковатый мыльный запах, о чем-то смутно напомнивший. О чем-то совсем недавнем. Он закрыл глаза, напрягая память.
— Следующий, пожалуйста!
Юн ринулся вперед, поставил чемодан и рюкзак на транспортер, а билет и паспорт положил на стойку перед загорелым мужчиной в белой форменной рубашке.
— Роберт Карлсен, — прочитал тот и взглянул на Юна, который утвердительно кивнул. — Два места. А это ручная кладь? — Он сделал жест в сторону черной сумки.
— Да.
Мужчина полистал билет и паспорт, пробежался пальцами по клавиатуре, и скрипучий принтер выплюнул бумажные ленты, сообщавшие, что багаж следует в Бангкок. И в этот миг Юн вспомнил, откуда ему знаком этот запах. Секунда в дверном проеме его квартиры, последняя секунда, когда он чувствовал себя в безопасности. Человек, стоявший на площадке, сказал по-английски, что должен кое-что сообщить, а затем поднял черный пистолет. Усилием воли он подавил желание обернуться.
— Счастливого пути, Карлсен, — сказал мужчина за стойкой с молниеносной улыбкой, протягивая ему билет и паспорт.
Юн торопливо направился к очередям перед контролем безопасности. Пряча билет во внутренний карман, быстро глянул назад.

 

Он посмотрел на него в упор. И на миг в голове мелькнула безумная мысль, что Юн Карлсен узнал его, но взгляд Юна уже скользнул прочь. Правда, вид у Карлсена испуганный, и это внушает тревогу.
Он чуть-чуть опоздал захватить Юна Карлсена у стойки регистрации. А теперь надо спешить, так как тот уже стал в очередь к контролю безопасности, где все и вся просвечивали и револьвер неминуемо обнаружат. Необходимо все закончить по эту сторону.
Глубоко вздохнув, он расслабил пальцы, обхватившие рукоять оружия.
По обыкновению, больше всего ему хотелось застрелить объект прямо здесь и сейчас. Но даже если удастся скрыться в толпе, аэропорт закроют, проверят документы поголовно у всех пассажиров, и он не только не попадет на копенгагенский рейс, который вылетает через сорок пять минут, но и угодит на ближайшие двадцать лет за решетку.
Он зашагал следом за Юном Карлсеном, глядя ему в спину. Действовать надо быстро и решительно: подойти к нему, ткнуть револьвером в ребра и предъявить ультиматум, коротко и ясно. Затем спокойно провести его через суматоху зала отлетов на крытую парковку, укрыться за автомобилем, выстрел в голову, труп под машину, выбросить револьвер до контроля безопасности, выход 32, рейс на Копенгаген.
Он уже начал вытаскивать револьвер и был в двух шагах от Юна Карлсена, когда тот неожиданно вышел из очереди и быстрым шагом направился в другой конец зала. Do vraga! Он повернулся и двинул следом, заставляя себя не бежать и мысленно повторяя: он тебя не видел.

 

Юн твердил себе: бежать никак нельзя, ведь сразу станет ясно, что он понял, что раскрыт. Он не узнал противника в лицо, но этого и не требовалось. На нем была красная косынка. Спускаясь по лестнице в зал прилетов, Юн чувствовал, как обливается потом. Внизу он свернул в противоположную сторону, а очутившись вне поля зрения тех, что на лестнице, сунул сумку под мышку и побежал. Лица встречных людей проносились мимо, с пустыми глазницами Рагнхильд и ее нескончаемым криком. Он сбежал вниз по другой лестнице, и внезапно люди исчезли, он был один, вокруг только промозглый холодный воздух да эхо его собственных шагов в широком коридоре, плавно уходящем вниз. Понятно, коридор ведет на парковку. Он помедлил. Глянул в черный глаз камеры наблюдения, словно ожидая ответа. Дальше впереди светилась табличка над дверью, словно его собственное изображение: мужчина, стоящий по стойке «смирно». Укрытие. Неприметное. Можно там запереться. И выйти только перед самым отлетом.
Он услышал гулкий отзвук быстрых, приближающихся шагов. Бросился к туалету, открыл дверь, вошел. Туалет сиял белым светом, именно так он представлял себе небеса, отверзающиеся перед умирающим. Учитывая, что находится туалет на отшибе, размеры его непомерно велики. Пустые ряды белых раковин выстроились в ожидании по одну сторону, по другую — такой же белый ряд кабинок. Дверь за спиной закрылась, замок с легким металлическим щелчком вошел в гнездо.

 

В тесной комнате охраны ословского аэропорта воздух был неприятно жаркий и сухой.
— Вон он, — сказала Мартина.
Харри и двое охранников на стульях сперва посмотрели на нее, потом на сплошную стену мониторов, куда она показывала.
— Который? — спросил Харри.
— Этот. — Мартина шагнула ближе к монитору, на котором виднелся безлюдный коридор. — Я видела, как он прошел. И совершенно уверена: это он.
— Камера установлена в коридоре, ведущем на парковку, — сказал один из охранников.
— Спасибо. Дальше я один, — сказал Харри.
— Погодите, — возразил охранник. — Здесь международный аэропорт, и, кроме полицейского удостоверения, необходимо разрешение…
Он осекся. Харри вытащил из-за пояса револьвер:
— Полагаю, этого пока достаточно? — Ответа он ждать не стал.

 

Юн слышал, что кто-то зашел в туалет. Но теперь доносился только шум воды в белых каплевидных раковинах за дверцей кабинки, где он заперся.
Он сидел на крышке унитаза. Сверху кабинки открытые, а внизу дверь доходит до самого пола, поэтому ноги подбирать незачем.
Шум воды утих, послышалось журчание.
Кто-то мочился.
Первая мысль: это не Станкич, не может человек быть настолько хладнокровным, чтобы мочиться перед убийством. Затем он подумал, что отец Софии, наверно, не лгал, когда рассказывал о Маленьком Спасителе, которого можно задешево нанять в загребской гостинице «Интернациональ»: он не знает страха.
Юн отчетливо услыхал негромкий треск застегиваемой молнии и снова водяной оркестр в белом фаянсе.
Затем, как по мановению дирижерской палочки, все стихло и тотчас послышалось журчание воды из крана. Человек мыл руки. Тщательно. Завернул кран. Снова шаги. Легкий щелчок двери. Металлический.
В кабинку постучали.
Три раза, слегка, но чем-то твердым. Стальным.
Кровь отхлынула от головы. Он не шевелился, закрыл глаза и затаил дыхание. Но сердце билось. Где-то он читал, что у некоторых животных ухо улавливает стук сердца перепуганной жертвы, так они ее и находят. Не считая биения сердца — абсолютная тишина. Он крепко зажмурил глаза и подумал, что если сосредоточится, то увидит сквозь потолок холодное, ясное звездное небо, увидит незримую, но успокаивающую логику и план планет, увидит смысл целого.
И тут грянул неизбежный шум.
В лицо ударила волна воздуха, и на миг он подумал, что это от выстрела. Осторожно открыл глаза. На месте замка торчали щепки. Перекошенная дверь висела на одной петле.
Человек перед ним распахнул пальто, под которым был черный смокинг и рубашка, такая же ослепительно белая, как стены за его спиной. На шее красный шелковый шарфик.
Одет к празднику, подумал Юн.

 

Он втянул в легкие запах мочи и свободы, глядя на скорченную фигуру в кабинке. Неуклюжий, страшно перепуганный парень, дрожащий в ожидании смерти. В других обстоятельствах он бы спросил себя, что мог натворить этот человек с тусклыми голубыми глазами. Но на этот раз он знал. И впервые с тех пор, как за рождественским обедом ликвидировал отца Джорджи, он испытает удовлетворение. И ему больше не страшно.
Не опуская револьвер, он взглянул на часы. До отлета тридцать пять минут. Он видел камеру слежения в коридоре. Значит, и на парковке тоже есть камеры. Дело надо делать здесь. Вытащить его из этой кабинки, затолкать в другую, застрелить, запереть кабинку изнутри, перелезть через стенку и уйти. Юна Карлсена не найдут, пока аэропорт не закроется на ночь.
— Get out! — скомандовал он.
Юн Карлсен сидел словно в трансе и не пошевелился. Он взвел курок, прицелился. Юн Карлсен медленно вышел из кабинки. Остановился. Открыл рот.
— Полиция. Опусти оружие.

 

Харри, сжимая обеими руками револьвер, целился в спину человека в красном шелковом шарфике; дверь за спиной закрылась с металлическим щелчком.
Человек не опустил револьвер, по-прежнему метил в голову Юна Карлсена, сказал по-английски, со знакомым выговором:
— Hello, Harry. У вас удобная визирная линия?
— Превосходная, — ответил Харри. — Прямо тебе в затылок. Опусти оружие, я сказал.
— А откуда мне знать, что вы вооружены, Харри? Револьвер-то ваш у меня.
— У меня тот, что принадлежал коллеге. — Харри видел, как палец лег на спуск. — Джеку Халворсену. Которого ты зарезал на Гётеборггата.
Человек перед ним оцепенел.
— Джеку Халворсену, — повторил Станкич. — Почему вы решили, что это был я?
— Твоя ДНК в рвоте. Твоя кровь на его пальто. И свидетель, который стоит перед тобой.
Станкич медленно кивнул:
— Понимаю. Я убил вашего коллегу. Но если вы так думаете, то почему еще не пристрелили меня?
— Потому что мы разные, ты и я, — сказал Харри. — Я не убийца, а полицейский. Так что, если ты сейчас положишь револьвер, я заберу только половину твоей жизни. Ровно двадцать лет. Выбирай, Станкич. — Мышцы плеч у Харри уже начали болеть.
— Tell him!
Харри понял, что Станкич крикнул это Юну, только когда Юн как бы очнулся.
— Tell him!
Кадык у Юна ходил вверх-вниз, точно поплавок.
— Юн? — сказал Харри.
— Я не могу…
— Он вас застрелит, Юн. Говорите.
— Не знаю, чего вам от меня надо…
— Послушайте, Юн. — Харри не сводил глаз со Станкича. — Ни одно слово, сказанное вами под дулом револьвера, нельзя использовать в суде против вас. Понимаете? Как раз сейчас вы ничего не теряете.
Твердые гладкие стены помещения отозвались неестественно резким и громким эхом движущихся металлических деталей и пружин, когда человек в смокинге взвел курок.
— Подождите! — Юн выставил руки вперед. — Я все расскажу.
Через плечо Станкича он перехватил взгляд полицейского. И понял, что тот все знает. Возможно, уже давно. Полицейский прав: он ничего не теряет. Что бы ни сказал, против него это не используешь. А самое странное — он хотел рассказать. По сути, только этого и хотел.
— Мы стояли возле машины и ждали Tea, — начал Юн. — Полицейский слушал сообщение с мобильного ответчика. Я уловил, что оно от Мадса. И все понял, когда полицейский сказал, что это признание и ему надо связаться с вами. Понял, что меня вот-вот изобличат. У меня был Робертов складной нож, и я среагировал инстинктивно.
Он воочию видел, как пробовал заблокировать руки полицейского за спиной, но тот сумел высвободить одну и прикрыть горло. Юн пырял и пырял ножом эту руку, но до шейной артерии добраться не мог. В ярости он швырял полицейского из стороны в сторону, как тряпичную куклу, и все пырял, пырял, пока нож не вошел в грудь, тут полицейский судорожно вздохнул и обмяк. Он поднял с земли его мобильник, сунул в карман. Оставалось нанести последний удар.
— Но Станкич помешал? — спросил Харри.
Юн уже взмахнул ножом, чтобы перерезать бесчувственной жертве горло, когда услышал крик на чужом языке, поднял голову и увидел, что к ним бежит человек в синей куртке.
— У него был пистолет, и мне пришлось бежать, — сказал Юн, чувствуя, как признание очищает его, освобождает от бремени. Увидел, как Харри кивнул, увидел, что белокурый великан понял его. И так растрогался, что горло перехватило от слез, когда он продолжил: — Он выстрелил, когда я вбежал в подъезд. И чуть не попал. Чуть меня не убил, Харри. Он сумасшедший киллер. Вы должны застрелить его, Харри. Мы должны схватить его, вы и я… мы…
Он увидел, как Харри медленно опустил револьвер и сунул его за пояс брюк.
— Что… что вы делаете, Харри?
Великан-полицейский застегнул пальто.
— Ухожу в рождественский отпуск, Юн. Спасибо за рассказ.
— Харри! Подождите…
Уверенность в том, что сейчас произойдет, за секунду-другую высушила его горло и рот, он с трудом выдавил:
— Мы можем поделить деньги, Харри. Слушайте, можно ведь поделить на троих. И никто ничего не узнает.
Но Харри уже повернулся и по-английски сказал Станкичу:
— Думаю, в сумке достаточно денег, чтобы многие из «Интернационаля» построили дома в Вуковаре. А мама твоя, возможно, пожертвует немного апостолу в соборе Святого Стефана.
— Харри! — Крик Юна звучал как предсмертный крик. — Все люди заслуживают нового шанса, Харри!
Полицейский, уже взявшись за ручку двери, остановился.
— Загляни в свое сердце, Харри. Ты наверняка найдешь частицу прощения!
— Проблема в том… — Харри потер подбородок. — Я прощением не занимаюсь.
— Что? — Юн опешил.
— Спасение, Юн. Избавление. Вот мое дело. Мое тоже.

 

Когда Юн услышал, как дверь за Харри с металлическим щелчком закрылась, увидел, как человек в смокинге поднял револьвер, и уставился в черную глазницу дула, ужас обернулся физической болью, и он уже не понимал, кто кричит — Рагнхильд, он сам или кто-то другой. Но перед тем как пуля пробила ему лоб, Юн Карлсен сформулировал вывод, к которому шел долгие годы сомнений, стыда и отчаянных молитв: ни криков, ни молитв никто не слышит.
Назад: Глава 33 Вторник, 22 декабря. Самый короткий день
Дальше: Часть 5 ЭПИЛОГ