Глава 12
Четверг, 17 декабря. Больница и пепел
В витрине магазина он увидел отражение полицейской машины, подъезжающей по дороге у него за спиной. Он продолжал идти, приказывая себе не бежать. Всего несколько минут назад он промчался вниз по лестнице от квартиры Юна Карлсена, выбежал на тротуар, едва не сбил с ног молодую женщину с мобильником в руке, рванул через парк, на запад, в сторону людных улиц, где сейчас и находился.
Полицейская машина держала ту же скорость, что и он. Увидев какую-то дверь, он открыл ее и словно попал в фильм. Американский, с «кадиллаками», галстуками-шнурками и молодыми Элвисами. Музыка, доносившаяся из динамиков, напоминала допотопные пластинки, а бармен будто сошел с конверта винилового диска.
Он обвел взглядом крохотный, но на удивление многолюдный бар и не сразу сообразил, что бармен что-то ему сказал.
— Sorry?
— A drink, Sir?
— Почему бы и нет? Что у вас есть?
— Ну, скажем, «Slow Comfortable Screw-Up». А вообще-то, по-моему, вам не помешает порция оркнейского виски.
— Спасибо.
За окном выла полицейская сирена. В баре было тепло, и пот свободно хлынул из пор. Он сорвал с шеи косынку, запихнул в карман пальто. Хорошо, что здесь накурено, сигаретный дым заглушает запах пистолета в кармане.
Он взял стакан с выпивкой, сел у стены подле окна.
Кто был второй человек в квартире? Товарищ Юна Карлсена? Родственник? Или они просто вместе снимали квартиру? Он глотнул виски. Вкус больницы и пепла. И зачем задавать себе эти идиотские вопросы? Только полицейский мог реагировать таким образом. Только полицейский мог так быстро вызвать подмогу. И теперь они знают, кто его мишень. Это очень затруднит работу. Может, стоит отступиться? Он сделал еще глоток.
Полицейский видел верблюжье пальто.
Он вышел в туалет, переложил пистолет, косынку и паспорт в карманы пиджака и затолкал пальто в мусорный контейнер под умывальником. На тротуаре постоял, оглядывая улицу, дрожа от холода и растирая руки.
Последний заказ. Самый важный. От него зависело все.
Спокойно, сказал он себе. Они не знают, кто ты. Вернись к началу. Думай конструктивно.
И все же снова та мысль, он не успел ее остановить: кто был тот человек в квартире?
— Мы не знаем, — сказал Харри. — Знаем только, что киллер, вероятно, тот же, что застрелил Роберта.
Он подобрал ноги, чтобы санитар смог провезти мимо них по узкому коридору пустую каталку.
— В-вероятно? — запинаясь, повторила Tea Нильсен. — Их что, несколько? — Она сидела наклонясь вперед, вцепившись руками в сиденье жесткого стула, словно боялась упасть.
Беата Лённ нагнулась, успокаивая, положила ладонь Tea на колено.
— Мы не знаем. Главное, все обошлось. Врач говорит, у него только сотрясение мозга.
— По моей вине, — вздохнул Харри. — И по вине угла кухонной скамейки, ободравшей ему лоб. Пистолетная пуля прошла мимо, мы нашли ее в стене. Вторая попала в пакет с молоком. Подумать только, прямо внутрь. Третья найдена в кухонном шкафу, среди изюма и…
Беата бросила на Харри взгляд, который, как он понял, означал, что Tea сейчас вряд ли занимают причуды баллистики.
— Ладно. С Юном все в порядке, но он терял сознание, поэтому врачи пока подержат его под наблюдением.
— Ясно. Теперь мне можно пройти к нему?
— Конечно, — сказала Беата. — Но сперва взгляните на эти фотографии. Может, вам доводилось раньше видеть кого-нибудь из этих людей?
Она достала из папки три снимка, протянула Tea. Фото с Эгерторг были сильно увеличены, и лица казались мозаикой белых и черных точек.
Tea покачала головой:
— Вряд ли. Они вообще какие-то одинаковые.
— Согласен, — сказал Харри. — Но Беата специалист по опознанию лиц, и она говорит, что это два разных человека.
— Да, я так думаю, — уточнила Беата. — Вдобавок тот, кто выбежал из подъезда на Гётеборггата, чуть не сбил меня с ног. И, по-моему, он был совсем не похож на эти фото.
Харри удивился, он никогда не слыхал, чтобы Беата сомневалась в таких вещах.
— Господи! — прошептала Tea. — Сколько же их?
— Спокойно, — сказал Харри. — У палаты Юна выставлена охрана.
— Что? — Tea во все глаза воззрилась на него, и Харри сообразил, что у нее и мысли не мелькнуло, что здесь, в Уллеволской больнице, Юну может грозить опасность. Она поняла это только сейчас. Потрясающе.
— Идемте посмотрим, как он, — дружелюбно предложила Беата.
Угу, подумал Харри. А этот болван пускай посидит да подумает маленько, как надо обращаться с людьми.
Он обернулся, услышав быстрые шаги в другом конце коридора.
Халворсен бежал, ловко лавируя между пациентами, посетителями и персоналом в стучащих деревянных башмаках. Запыхавшись, он остановился перед Харри и протянул ему глянцевый лист бумаги с блеклым черным текстом, так что Харри сразу понял: это факс, поступивший в отдел.
— Страница из списков пассажиров. Я пытался дозвониться.
— Здесь мобильники запрещены, — пояснил Харри. — Что-то интересное?
— Списки я получил без проблем. И переслал их мейлом Алексу, который тотчас ими занялся. Кое-кто замешан в разных мелочах, но в данном случае вне подозрений. Правда, одна вещь показалась довольно странной…
— Вот как?
— Один из пассажиров в списке прилетел в Осло два дня назад и имел обратный билет на рейс, который должен был вылететь вчера. Но рейс задержали, перенесли на сегодня. Христо Станкич. Он не объявился. И это странно, потому что билет у него был дешевый, не подлежащий перерегистрации. В списке пассажиров он значится как гражданин Хорватии, и я попросил Алекса свериться с данными хорватского Управления регистрации населения. Хорватия, конечно, не член Евросоюза, но, поскольку она стремится в ЕС, они охотно сотрудничают, когда…
— Ближе к делу, Халворсен.
— Христо Станкич в природе не существует.
— Любопытно. — Харри потер подбородок. — Однако этот Христо Станкич вовсе не обязательно имеет отношение к нашему делу.
— Разумеется.
Харри смотрел на имя в списке. Христо Станкич. Всего-навсего имя. Но оно должно стоять в паспорте, который авиакомпания требовала предъявить при регистрации, раз это имя занесено в список. В том же паспорте, который надо предъявлять, регистрируясь в гостинице.
— Надо проверить списки постояльцев всех ословских гостиниц, — сказал Харри. — Посмотрим, не проживал ли там в последние дни этот Христо Станкич.
— Займусь прямо сейчас.
Харри выпрямился, кивнул Халворсену, надеясь, что вложил в этот кивок все, что хотел сказать. Что он им доволен.
— Тогда я пойду к своему психологу, — сказал он.
Приемная психолога Столе Эуне расположена в той части Спорвейсгата, то бишь Железнодорожной улицы, где никаких рельсов в помине нет, зато на тротуарах можно полюбоваться примечательной смесью походок. Уверенная, пружинистая поступь домохозяек, которые занимались фитнесом в спортцентре «САТС», осторожная походка людей с собаками-поводырями из Союза слепых и неосторожная — у истасканной, но неустрашимой клиентуры хосписа для наркоманов.
— Стало быть, этот Роберт Карлсен любил девочек, не достигших установленной законом половой зрелости. — Столе Эуне повесил твидовый пиджак на спинку стула, двойной подбородок съехал до галстука-бабочки. — Этому, конечно, может быть много объяснений, но, насколько я понимаю, он рос в пиетистской среде Армии спасения?
— Да, — ответил Харри, глядя на беспорядочно заставленные книгами полки своего личного и профессионального консультанта. — Но разве не миф то, что человек, выросший в закрытой, строго религиозной среде, становится извращенцем?
— Нет, — просто ответил Эуне. — Что касается христианских сект, то в них подобные отклонения встречаются более чем часто.
— Почему?
Эуне сложил руки, соединив кончики пальцев, и довольно причмокнул.
— Если, например, в детстве и юности родители наказывают ребенка или подвергают унижению за проявления естественной сексуальности, то он вытесняет эту часть своей личности. Поэтому естественное половое созревание останавливается, и сексуальные предпочтения приходят, так сказать, кружными путями. Некоторые уже взрослыми возвращаются к тому этапу, когда им еще позволялось быть естественными, проявлять свою сексуальность.
— Вроде хождения в подгузнике.
— Да. Или игр с экскрементами. Я припоминаю случай в Калифорнии, когда некий сенатор…
Харри кашлянул.
— Или же они взрослыми возвращаются к так называемому core-event, — продолжал Эуне. — Обыкновенно это последний раз, когда им удалось исполнить свое сексуальное намерение, то есть когда все функционировало. А это может быть влюбленность или сексуальный контакт в подростковом возрасте, когда их не застукали или не наказали.
— Или некий перегиб, злоупотребление?
— Верно. Ситуация, которую они контролировали, а тем самым чувствовали свою силу, сиречь противоположность унижению. И остаток жизни они тратят на то, чтобы воссоздавать эту ситуацию.
— Но ведь стать извращенцем не так уж легко?
— Разумеется. Многих избивают до синяков, когда застают в подростковом возрасте с порножурналом, но, повзрослев, они становятся самыми обычными, сексуально здоровыми людьми. Чтобы шансы стать извращенцем максимально возросли, нужно иметь отца, склонного применять грубую силу, или же мать, склонную к сексуальным посягательствам, а также окружение, для которого характерны умалчивание и угрозы, что за похоть чресл будешь гореть в аду.
Мобильник у Харри пискнул один раз. Он достал его, прочитал эсэмэску Халворсена. Некий Христо Станкич провел ночь накануне убийства в гостинице «Скандия» возле Центрального вокзала.
— Как тебе у анонимных алкоголиков? — спросил Эуне. — Воздержанность помогает?
— И да и нет, — ответил Харри, вставая.
Крик заставил его вздрогнуть.
Он обернулся и уперся взглядом в вытаращенные глаза и разинутую черную дыру рта всего в нескольких сантиметрах от своего лица. Ребенок прилип носом к стеклу игровой комнаты «Бургер-кинга», а потом повалился навзничь прямо на ковер из красных, желтых и синих пластиковых шариков.
Он стер с губ остатки кетчупа, высыпал содержимое подноса в урну и поспешно вышел на Карл-Юханс-гате. Попытался съежиться под тонким пиджаком, но мороз не ведал жалости. Надо срочно купить новое пальто, но сперва снять номер в гостинице «Скандия».
Шесть минут спустя он вошел в холл гостиницы и стал за парой, которая, видимо, как раз регистрировалась. Девушка-портье быстро взглянула на него, но без тени узнавания. И снова склонилась над бумагами новых постояльцев, разговаривая с ними по-норвежски. Женщина повернулась к нему. Блондинка, молодая. Улыбнулась. Красивая, подумал он. Нет, просто хорошенькая. Он улыбнулся в ответ. Успел улыбнуться. Потому что сообразил, что видел ее раньше. Несколько часов назад. Возле дома на Гётеборггата.
Не двигаясь с места, он опустил голову, сунул руки в карманы. Рукоять пистолета, жесткая на ощупь, успокаивающая. Он осторожно поднял голову, посмотрел в зеркало за стойкой портье. Но изображение расплывалось, двоилось. Он зажмурился, глубоко вздохнул, снова открыл глаза. Осторожно сфокусировал взгляд на высоком мужчине. Короткие волосы, бледная кожа, красный нос, резкие, жесткие черты, контрастирующие с чувственным ртом. Это он. Второй, что был в квартире. Полицейский. Он быстро обвел взглядом холл. Больше никого здесь нет. И словно чтобы развеялись последние сомнения, он услышал в норвежской речи два знакомых слова: Христо Станкич. Силой заставил себя стоять на месте. Как они докопались, он понятия не имел, но начал догадываться, каковы будут последствия.
Блондинка получила ключ, подхватила чемоданчик, видимо с инструментами, и направилась к лифту. Высокий мужчина что-то сказал портье, та записала. Затем полицейский повернулся, на миг встретился с ним взглядом и зашагал к выходу.
Портье улыбнулась, сказала по-норвежски какую-то дружелюбную, стандартную фразу и вопросительно посмотрела на него. Он поинтересовался, нет ли номера для некурящих на первом этаже.
— Сейчас посмотрю, сэр. — Она пробежалась пальцами по клавишам компьютера.
— Excuse me. Человек, с которым вы только что разговаривали, случайно не полицейский, чье фото было в газете?
— Не знаю, — улыбнулась она.
— Он же известная персона, как бишь его зовут…
Она заглянула в блокнот.
— Харри Холе. Он правда известный?
— Харри Холе?
— Да.
— Имя не то. Видно, я ошибся.
— Есть один свободный номер. Если берете, то заполните эту карточку и предъявите паспорт. Как будете платить?
— А сколько стоит?
Она назвала цену.
— Увы, — улыбнулся он. — Слишком дорого.
Выйдя из гостиницы, он прошел в здание вокзала, отыскал туалет и заперся в кабинке. Сел, попробовал привести мысли в порядок. Они знают имя. Стало быть, надо найти ночлег, где паспорта не требуют. И Христо Станкичу придется забыть о регистрации на самолет, корабль, поезд, да и вообще о пересечении границы. Что же делать? Надо позвонить ей в Загреб.
Он вышел на Йернбанеторг. Ледяной ветер гулял по открытой площади, когда он, стуча зубами, смотрел на телефоны-автоматы. Посреди площади, прислонясь к белому вагончику, где продавали сосиски, стоял какой-то мужчина. В своем комбинезоне-дутике вылитый астронавт. Ему мерещится, или этот человек вправду наблюдает за таксофонами? Может, они отследили его переговоры и теперь ждут, что он сюда вернется? Да нет, вряд ли. Он помедлил. Если они прослушивают таксофоны, он рискует выдать ее. Решение принято. С телефонным звонком можно повременить, сейчас ему прежде всего нужна комната, с кроватью и отоплением. Но для этого требуются наличные, а он отдал последние за гамбургер.
В высоком зале, среди бутиков и железнодорожных перронов, нашелся банкомат. Он достал карточку VISA, прочел английскую инструкцию, гласившую, что магнитная полоса должна быть справа, и потянулся к прорези. Рука замерла. Карточка ведь тоже выдана на имя Христо Станкича. Банкомат ее зарегистрирует, и всех немедля поднимут по тревоге. Он медлил. Снова сунул карточку в бумажник. Медленно прошелся по залу. Бутики закрывались. Денег нет, теплую куртку купить не на что. Какой-то охранник проводил его пристальным взглядом. Он опять вышел на площадь. Северный ветер продувал ее насквозь. У вагончика с сосисками никого. Зато кто-то стоял возле тигра.
— Мне нужно немного денег на ночлег.
Не зная норвежского, он все равно понял, что сказала выросшая перед ним белая фигура. Тот самый наркоман, которому он днем дал немного денег. Эх, сейчас они очень бы ему пригодились! Он покачал головой, перевел взгляд на дрожащую кучку наркоманов в том месте, которое поначалу принял за автобусную остановку. Белый автобус как раз опять подъехал.
Харри чувствовал боль в груди и легких. Приятную боль. Бедра горели. Тоже приятно.
Оказавшись в тупике, он порой поступал как сейчас: шел в гимнастический зал в подвале полицейского управления и садился на велотренажер. Не потому, что это помогало лучше думать, а потому, что переставал думать.
— Мне сказали, что вы здесь. — Гуннар Хаген взобрался на соседний тренажер. Желтая майка в обтяжку и велосипедные штаны скорее выявляли, чем скрадывали мускулатуру худого, чуть ли не тощего комиссарского тела. — Вы на какой программе тренируетесь?
— На девятой, — пропыхтел Харри.
Приподнявшись на педалях, Хаген подрегулировал высоту седла и быстро нажал нужные кнопки велокомпьютера.
— Как я понимаю, вы нынче попали в изрядную переделку.
Харри кивнул.
— Я не стану возражать, если вы возьмете бюллетень, — добавил Хаген. — Как-никак в мирное время живем.
— Спасибо, шеф, я в полном порядке.
— Ладно. Я только что говорил с Турлейфом.
— С начальником уголовной?
— Нам бы хотелось знать, как обстоят дела. Были звонки по телефону. Армия спасения пользуется популярностью, и влиятельные люди в нашем городе интересуются, сумеем ли мы раскрыть дело до Рождества. Рождественский мир и все такое.
— В прошлом году в рождественский мир политиков затесалась смерть на почве перебора секса.
— Я спросил, как обстоят дела, Холе.
Харри почувствовал, как от пота свербит кожа на груди.
— Несмотря на сегодняшние фото в «Дагбладет», свидетели не откликнулись. И Беата Лённ считает, что снимки указывают не на одного, а по крайней мере на двух киллеров. Я склонен с ней согласиться. Человек, явившийся к Юну Карлсену, был в верблюжьем пальто и с косынкой на шее, судя по одежде, он же изображен на фото, снятом на Эгерторг вечером накануне убийства.
— Совпадает только одежда?
— Я не успел толком разглядеть его лицо. И Юн Карлсен мало что помнит. Одна из соседок сказала, что столкнулась во дворе с англичанином, который хотел оставить у дверей Юна Карлсена рождественский подарок.
— Так-так, — сказал Хаген. — Но версию о нескольких киллерах мы разглашать не будем. До поры до времени.
— Пожалуй, это все.
— Вот как?
Харри посмотрел на спидометр, спокойно прибавил скорость до тридцати пяти километров в час.
— Еще у нас есть фальшивый паспорт хорвата, некоего Христо Станкича, который не явился на борт сегодняшнего загребского рейса, хотя значился в списках пассажиров. Мы выяснили, что он проживал в гостинице «Скандия». Лённ проверяет сейчас его номер на предмет следов ДНК. Постояльцев у них не очень много, и мы надеялись, что портье опознает человека с наших фотографий.
— И что?
— Увы.
— Что конкретно позволяет думать, что Станкич именно тот, кого мы ищем?
— Собственно, только фальшивый паспорт, — сказал Харри, покосившись на спидометр Хагена. Сорок километров в час.
— И как вы рассчитываете найти его?
— Ну, в эпоху информации имена оставляют следы, и мы привели в состояние боеготовности всех наших постоянных осведомителей. Если некий Христо Станкич зарегистрируется в ословской гостинице, купит авиабилет или использует кредитную карту, мы немедля об этом узнаем. По словам портье, он спрашивал про таксофон, и она послала его на Йернбанеторг. «Теленор» пришлет нам список исходящих звонков с тамошних таксофонов за последние двое суток.
— Стало быть, у вас есть только хорват с фальшивым паспортом, не явившийся на свой рейс, — подытожил Хаген. — Фактически тупик, верно?
Харри промолчал.
— Попробуйте альтернативные подходы, — сказал Хаген.
— Да, шеф, — тихо отозвался Харри.
— Всегда есть альтернативы, — сказал Хаген. — Я говорил вам о японских войсках, где разразилась холера?
— Думаю, вряд ли.
— Они находились в джунглях к северу от Рангуна, и все, что они ели-пили, тотчас выходило наружу. Людям грозило обезвоживание, но командир не желал просто ложиться и умирать, а потому приказал всем опорожнить свои шприцы от морфина и впрыскивать самим себе воду из фляжек.
Хаген прибавил скорость, и Харри тщетно вслушивался в его дыхание: начальник ничуть не запыхался.
— Способ подействовал. Однако через несколько дней всей воды осталась одна бочка, кишащая червями. Тогда заместитель командира предложил использовать для впрыскиваний сок фруктов, росших вокруг, ведь теоретически сок на девяносто процентов состоит из воды, да и терять им нечего. Изобретательность и дерзость. Отряд уцелел, Холе. Изобретательность и дерзость.
— Изобретательность и дерзость, — пропыхтел Харри. — Спасибо, шеф.
Он отчаянно нажимал на педали, а собственное дыхание шумело как огонь в печной топке. На спидометре сорок. У начальника — сорок семь. А дышит спокойно.
Харри вспомнилась фраза из книги тысячелетней давности, которую он получил от одного грабителя, — «Искусство войны»: «Выбирай свои битвы». Он понимал, что от этой битвы ему надо отказаться. Все равно ведь его ждет поражение.
Харри сбавил скорость. На спидометре тридцать пять. И, к своему удивлению, почувствовал не фрустрацию, а лишь усталое смирение. Может, повзрослел наконец, покончил с дурацкой манерой выставлять рога и кидаться в атаку, едва кто-нибудь махнет красной тряпкой? Харри глянул на Хагена. Ноги работают как шарниры, лицо покрылось тонкой пленкой пота, поблескивающей в свете ламп.
Харри утер пот. Несколько раз глубоко вздохнул. И снова нажал на педали. Через секунду-другую пришла приятная боль.
