А наутро Цы проклинал духов воды. Проснулся он от холодных струй и тут же бросился спасать книги, которые отыскал в развалинах дома, — юноша надеялся их продать, как бы мало за них не дали. Как только те оказались в безопасности, Цы снова осмотрел диковинное собрание предметов, спасенных им из-под обломков: несколько отцовских книг, каменная подушечка, два железных котелка, обгоревшие шерстяные одеяла, кое-что из белья, два серпа с почерневшими рукоятками да зазубренная коса. На рынке за все про все он не выручил бы и двух тысяч монет — если кто-нибудь вообще согласился бы это купить. Еще у Цы был теперь мешок риса, мешок чая, склянка с солью и лекарство для Третьей, а еще драгоценная копченая свиная нога, которую матушка прикупила, чтобы угостить судью Фэна. Этих припасов должно было хватить на двоих до той поры, пока Цы не придумает, как жить дальше. Еще Цы отыскал четыреста монет и вексель на пять тысяч. В сумме, учитывая горелое дерево, которое можно было продать на дрова, все его имущество стоило чуть больше семи тысяч — примерно столько семейство из восьми человек могло заработать за два месяца. Долго он смотрел на опустошенный сундук, все спрашивая себя: куда же батюшка мог запрятать деньги?

Последнюю попытку он предпринял с первыми лучами солнца. Еще раз исползал горелые доски, еще раз передвинул косо валявшиеся балки, перетряхнул остатки бамбукового матраса — с азартом собаки-ищейки даже покопался в земле под лежанкой.

Но ничего не нашел.

И рассмеялся от собственного бессилия.

До того дня, как он наткнулся на тело Шана, все его беды были — вставать на заре, жаловаться Небу на тяжкий труд да предаваться горьким от неосуществимости мечтам об университете. У него была крыша над головой, хранившая его от непогоды, и семья, которая его кормила и защищала.

Теперь же все его достояние — два голодных рта и горсть монет. В бессильной злобе он пнул ногой бревно. Снова подумал о родителях. Быть может, в последние дни отец вел себя странно, но прежде его всегда отличала внутренняя порядочность. И пусть он иногда бывал суров, но оставался человеком честным и преданным семье. Цы корил себя за непослушание, за нелепый припадок гнева, за глупость, заставившую его убежать из дома на ночь глядя, вместо того чтобы остаться и оберегать родителей.

В конце концов он бросил раскопки, убедившись, что самая ценная его находка на сегодня — это тараканье гнездо. Цы спрятал в колодец найденное добро и разбудил сестру. Раскрыв глазенки, Третья тотчас спросила, где матушка. Цы терпеливо напомнил про путешествие на Небеса, а сам тем временем нарезал ломтики от свиной ноги.

— Но родители на тебя смотрят, так что веди себя как приличная девица.

— Но где они?

— Вон за теми облаками. А теперь давай-ка съешь все это, иначе они рассердятся. Ты ведь знаешь, каков батюшка в гневе.

— А дом наш и сегодня сломан, — заметила Третья, жуя свинину.

Цы кивнул. Да, это проблема. Он попытался найти подходящий ответ.

— Дом был уже старый. Я же тебе обещал: построю новый, побольше. Но для этого мне потребуется твоя помощь. Хорошо?

Третья кивнула и проглотила очередной кусок. Цы застегнул пуговицы на ее курточке, а она произнесла фразу, которую каждое утро произносила матушка:

— Пять пуговичек — как пять добродетелей для любой девочки: кротость, доброе сердце, почтение, бережливость и послушание.

Цы тут же добавил:

— И еще — веселый нрав.

— Про это мама не говорила.

— Она шепнула мне на ухо. А тебе передает на каждое ушко по поцелую. — Цы улыбнулся и расцеловал сестру в щеки.

А потом он уселся рядом с девочкой и стал размышлять о Повелителе риса. Быть может, именно этот человек поможет разрешить его проблемы.

Дело у Цы было нешуточное. Собрать разом четыреста тысяч не проще, чем сдвинуть гору. Однако за ночь он успел разработать рискованный план.

Перед уходом юноша полистал найденное на пепелище Уложение о наказаниях, освежив в памяти главу, посвященную наказаниям за убийство; специально остановился на обжалованиях приговоров. Все было сформулировано предельно ясно. Уяснив все тонкости, Цы несколько минут посидел без дела, погрузившись в воспоминания о родителях, потом положил на самодельный алтарь ломтик свинины. Помолившись о благополучии их душ, Цы подхватил Третью и направился в усадьбу Повелителя риса, владевшего едва не всей землей в окрестностях деревни.

Поместье Повелителя было обнесено стеной, у ворот стоял здоровяк с татуированными предплечьями, однако, когда Цы объяснил, зачем пришел, охранник посторонился, пропуская его внутрь, а потом, двинувшись следом, проводил юношу мимо рисовых наделов к изящной беседке, из которой открывался мирный вид на горный склон, обвитый лентами террасированных полей. Угрюмый старик полулежал в открытом паланкине, наложница обмахивала его веером. Хозяин оглядел юношу оценивающим взглядом, задержавшимся на ногах Цы; было похоже, что о человеке он судит по обуви. Осмотр заставил богача презрительно скривить губы, но, едва узнав о цели посещения, он сладко улыбнулся.

— Стало быть, хочешь продать земли Лу. — Повелитель риса жестом предложил Цы сесть на землю рядом с паланкином. — Сожалею о случившемся с твоей семьей. Но сейчас не время для хороших сделок.

«Особенно в моих обстоятельствах, так?»

Цы согнулся в поклоне. Посмотрел, как Третья играет с утками возле пруда. Неторопливо уселся. Ответ у него был готов заранее.

— Я наслышан о вашей мудрости, — подольстился Цы, — а еще больше о вашем чутье на выгодные сделки. — (Тщеславный старик расплылся в улыбке, отнюдь не свидетельствовавшей о мудрости.) — Вы, несомненно, решили, что положение мое вынуждает избавиться от имущества брата за бесценок. Однако я пришел сюда не для того, чтобы дарить, — я хочу предложить вам нечто бесценное.

Старик откинулся на спинку паланкина, явно раздумывая, слушать ли дальше или сразу повелеть высечь этого юнца за непочтительность. В конце концов он сделал знак: продолжай.

— Мне известно, что Бао Пао не один год вел переговоры с моим братом, — солгал Цы. — У него к землям Лу давний интерес. Еще с той поры, как Лу их купил.

— Не вижу, в чем тут мой интерес, — презрительно бросил богатей. — У меня земли столько, что даже если б я обратил в рабство десяток деревень — их и то не хватило бы, чтобы ее обработать.

— Все верно. И именно поэтому я пришел сюда, а не к Бао Пао.

— Мальчик, ты испытываешь мое терпение. Говори толком, не то тебя выгонят отсюда пинками.

— У вашего почтенства земель больше, чем у Бао Пао. Вы действительно богаче его, однако не сильнее. Староста — он. А ваше почтенство, при всем моем уважении, — не более чем землевладелец.

Старик издал глухой рык. Цы понял, что попал в точку. И продолжил.

— Все в деревне знают, что Бао Пао интересуется землями Лу, — заявил юноша. — Ведь прежний хозяин тысячу раз отказывался их продать старосте из-за древней семейной вражды.

— А твой братец как-то ночью предложил на них сыграть да и выиграл. Думаешь, я забыл об этой истории?

— Брат же отказывался их продать по той же самой причине, по какой и прежний хозяин не хотел с ними расставаться. Там ведь протекает ручей, а значит, вода есть всегда, даже в засуху. У вашего почтенства есть земли ниже по склону, они орошаются из реки, но участки Бао Пао расположены в верхней части склонов, куда вода поступает только с помощью системы педальных насосов.

— Каковые он, кстати, не может использовать без того, чтобы не пройти через мои владения. Ну и что же? И так понятно, что у меня земли больше, чем я могу обработать, и что воды у меня достаточно. Почему же меня должен заинтересовать твой жалкий надел?

— Именно потому, что я могу продать его Бао Пао. Только подумайте: стоит мне так поступить, и у старосты появится не только власть, но и богатство, которое принесет ему речушка моего брата.

Землевладелец смотрел на юного нищеброда сверху вниз, в задумчивости продолжая жевать давно проглоченный кусок. Он знал: все, сказанное Цы, — сущая правда. Чего он не знал — это во сколько ему обойдется необычная сделка.

— Послушай, мальчик. Твоя земля мне и даром не нужна. Если ее хочет Бао Пао, продай ему.

«Он только хорохорится, Цы. Принимай вызов».

— Третья! Не трогай уточек! — закричал Цы, вскакивая. И лишь потом добавил равнодушно: — Ну, в общем, это, наверное, нормально, если староста получает, что ему нужно, и что простой землевладелец не может этому помешать.

— Да как ты смеешь?!

Цы будто и не обратил внимания на угрожающий тон. Он повернулся и пошел вниз по ступеням беседки.

— Двести тысяч! — крикнул ему вслед Повелитель риса. — Двести тысяч за твой участок.

— Четыреста, — через плечо бросил Цы с середины лестницы.

— Что за шутки! — Старик расхохотался. — Всякому известно, что участок не стоит и половины того, что я предлагаю.

«Тебе, может быть, и известно, а твоей жадности — нет».

— Бао Пао предложил мне триста пятьдесят тысяч, — не сморгнув, сказал Цы. Он делал свою последнюю ставку. — Пятьдесят тысяч — плата за его унижение.

— Ни один молокосос не вправе указывать мне, сколько платить за кусок земли, — забормотал Повелитель риса.

— Как будет угодно вашему почтенству. Уверен, из этой беседки вам будет приятно любоваться урожаями Бао Пао.

— Триста тысяч, — объявил старик. — И если посмеешь еще накидывать цену… хоть на рисовое зернышко… то дорого заплатишь за свою наглость.

Цы спустился на последнюю ступеньку лестницы. Триста тысяч — это в полтора раза больше реальной стоимости поля. Обернувшись, он увидел торопливо ковыляющего вниз Повелителя риса; тот был уже прямо у Цы за спиной. Оба понимали, что сделка — выгодная.

Они подписали купчую, и Цы получил полную сумму в бумажных деньгах, каждая бумажка — десять тысяч. Но прежде чем отсчитать деньги, землевладелец захотел убедиться, что земля действительно принадлежит Цы.

— Не беспокойтесь, все по закону, — заверил Цы. — Мой брат осужден, так что право землевладения теперь за мной.

Старик важно кивнул.

— А теперь самое главное, молодой человек, — сказал он, когда Цы закончил пересчитывать деньги. — Я обмеряю землю вплоть до последнего му. И если ее окажется меньше хоть на мизинец, ты сильно пожалеешь.

Пока утро не кончилось, Цы наведался на рынок со своим небогатым скарбом, спасенным из-под завалов, однако выручить за него пять сотен монет оказалось сложнее, чем выжать воду из камня. В итоге ему удалось добиться круглой цифры, включив в сделку железные котелки и ножи, которые он рассчитывал оставить себе для готовки. Книг поначалу никто не брал, ведь малограмотные крестьяне не интересовались чтением; в конце концов Цы сумел сбыть их на растопку, взамен получив возможность пользоваться пустым амбаром, где могла теперь приютиться Третья. Юноша сохранил для себя только продукты и отцовское Уложение о наказаниях — уж оно-то определенно пригодится ему больше, чем те пустяки, которые за него предлагали. Вернувшись с рынка, он отвел сестру в амбар и поручил ей стеречь свиную ногу.

— Особенно опасайся котов. А если появятся люди, кричи.

Третья заняла оборонительную позицию рядом с ногой и сделала страшное лицо. Цы улыбнулся, заверил сестренку, что к полудню вернется, запер амбар и направился к дому Бао Пао.

Войдя под навес, где лежали тела покойников, он первым делом узнал, когда будут хоронить родителей. Гроб для батюшки давно уже был приготовлен — как того и требовали правила Книги ритуалов «Ли Цзи». Когда человеку исполняется шестьдесят, гроб и прочие предметы, потребные для достойных похорон, надлежит готовить для него раз в год; после семидесяти — раз в сезон; когда человеку за восемьдесят — каждый месяц; а уж после девяноста лет поддерживать надлежащее состояние похоронных предметов следует каждый день. Батюшке исполнилось шестьдесят два, а вот матушка не достигла еще и пятидесяти, поэтому гроб для нее Цы был вынужден впопыхах покупать теперь же. Он переговорил с плотником, принимавшим заказы от семей пострадавших. Каждый сейчас старался быть первым, поэтому Цы уплатил едва ли не двойную цену с условием, что все будет готово уже к вечеру.

Цы подошел к телам родителей и склонился в глубоком поклоне. Трупы до сих пор не обмыли, и облик их становился все более отвратительным. Цы самому пришлось обтереть их водой и соломой, умастить капельками благовоний, что нашлись здесь же, и переодеть в чужое, взаймы взятое платье. У Цы не было ни свечей, ни ладана; хотелось верить, что родители не очень рассердятся на него за это. Печально он смотрел на тела, понимая, что жизнь его никогда не станет прежней. Он молился о душах почивших и клялся им, что уж с Третьей-то, пока сам он жив, не случится ничего дурного. Только теперь Цы толком начал осознавать, как он одинок. Он сидел рядом с родителями, сколько позволяло убегающее время, но пора было приступать к переговорам об облегчении участи старшего брата. Он поднялся, еще раз поблагодарил родителей за все, что они сделали для него, и вышел из-под навеса полуслепой от слез.

Прислужник провел юношу в частные покои Премудрого, тот принял его сидя в банной лохани; один из помощников поливал судью водой. Цы прежде никогда не доводилось видеть мужчину с таким количеством складок на животе. Премудрый тотчас приказал слугам удалиться.

— Пунктуальный молодой человек, люблю иметь дело с такими. — И Премудрый подхватил с блюда рисовый пирожок. Другой такой же он предложил Цы, но юноша отказался.

— Я бы хотел поговорить о моем брате. Ваша премудрость обещала отменить смертную казнь, если мне удастся внести выкуп…

— Я обещал попробовать. Скажи-ка: ты принес деньги?

— Ваше почтенство, я обещаю: деньги будут.

— Перестань дурить! Деньги у тебя с собой?

Судья вылез из лохани, бесстыдно заголившись. Цы, впрочем, не смутился.

— Триста тысяч. Вот. — И юноша выложил бумажные деньги прямо на пирожки, сам понимая, что ведет себя вызывающе. Однако Премудрого это не покоробило. Он схватил деньги и с жадностью пересчитал. Глаза его казались блестящими стеклянными шариками, готовыми выскочить из орбит.

— Мы договаривались о четырехстах. — Судья вскинул бровь, но деньги из рук не выпустил.

— Так, значит, вы его освободите?

— Освободить его? Не смеши. Мы говорили только о переводе в Сычуань.

Цы нахмурился. Затем произвел быстрый подсчет. Его не в первый раз пытались надуть, подловить. Уступать он не собирался, однако на сей раз ставки были слишком высоки. Пусть даже и так, но вежливость — прежде всего.

— Быть может, я просто не так вас понял — ведь я слышал, что деньги платятся как раз как выкуп.

— Как выкуп? — Судья сделал удивленное лицо. — Ох, молодой человек, за такие дела расплачиваются совсем иными суммами. Перемена приговора стоила бы двенадцать тысяч лянов серебра, а не ту мелочь, что ты мне предлагаешь.

Цы понял, что добром здесь ничего не добьешься. Но к разговору он готовился всерьез. Он вытащил из котомки бумагу со своими записями и развернул перед Премудрым:

— Двенадцать тысяч лянов — это только если преступник является чиновником третьего ранга и выше. Пять и четыре тысячи — за преступников четвертого, пятого и шестого ранга, — голос юноши звучал все увереннее, — две с половиной тысячи за преступников седьмого ранга и ниже, равно как за тех, кто имеет высшие ученые степени; и две тысячи — за тех, кто имеет низшие. — Цы положил свои записи прямо на сласти. — И тысяча двести лянов за простолюдина, каковым является мой брат!

— Ох! — Премудрый сморщил недовольную гримаску. — Можно подумать, ты разбираешься в законах…

— Да, можно, — ответил Цы и сам изумился собственной смелости.

— И все-таки в счете ты даешь слабину. Тысяча двести лянов равняются восьмистам пятидесяти тысячам монет.

— Да. Это я подсчитал. — Цы решил не сдаваться. — И как раз поэтому понял, что вы на самом-то деле вовсе и не собирались изменять меру наказания. Вы просто назвали сумму, какую я, по вашему предположению, мог бы принести. А теперь… Уж и не знаю, как посмотрит на такой торг ваше начальство в области Цзяньнин.

— Ах вот оно что… Ты у нас оказался ученый господин. — Тон судьи сделался жестче. — Ну, раз уж ты столь учен, ответь-ка: причастны ли ты либо твоя сестра к преступлению старшего брата?

Цы тотчас же вспомнил слова Премудрого: тот намекал, что может обвинить его семью в сообщничестве и колдовстве.

«Во всяком случае, я учен достаточно, чтобы видеть тебя, подлеца, насквозь».

Он моментально изменил тактику:

— Простите, почтенный судья, переживания лишают меня рассудка. Я провел ужасную ночь и не ведаю, что говорю. — Он поклонился. — Но все-таки позвольте мне, ничтожному, почтительнейше указать на то, что сумма, которую я вам только что передал, превышает означенную в Уложении.

Премудрый муж наконец прикрылся черной шелковой шалью. Пытливо глядя на Цы, он принялся протирать жировые складки на брюхе.

— Дай-ка я тебе кое-что объясню. Преступление твоего братца не имеет и не заслуживает прощения. Вообще-то, мне уже следовало казнить его. И семья покойного об этом настойчиво просит… Но если я отправлю его в Сычуань, то, в сущности, это и будет смертная казнь. И второе: власть для осуществления пересмотра подобного дела не судье дарована, она принадлежит лишь императору.

— Понимаю. — Цы помолчал. — В таком случае верните мне деньги и позвольте обжаловать приговор.

Премудрый, на миг остолбенев, непонимающе заморгал.

— Обжаловать? Да на каком основании? Твой брат сознался, и все доказательства против него.

— Ну тогда вы не станете возражать, чтобы это подтвердил Приказ великой справедливости. Верните мне деньги, и пусть решает Небо.

Судья кусал губы. Наконец он принял решение.

— Я скажу тебе, как мы поступим: я забываю о твоей наглости, а ты забываешь об этом разговоре. Обещаю сделать все, что в моих силах.

— Боюсь, это недостаточная гарантия, — как можно спокойнее отчеканил Цы. — Поклянитесь, что приговор будет пересмотрен, или верните деньги. Если же вы не сделаете ни того ни другого, я буду вынужден обратиться к вышестоящим чиновникам в области.

Премудрый муж смотрел на него сверху вниз, как на таракана, и стремительно багровел от гнева.

— А если я прикажу прямо сейчас перерезать глотку твоему братцу? Ты что, действительно думаешь, что всякая мелюзга вроде тебя может безнаказанно мне угрожать?

От этих слов Цы затрепетал. Деньги определенно уплывали из его рук. Теперь он даже не понимал, как мог совершить такую глупость. Нельзя было платить вперед!

— Я приношу вам свои извинения и сожалею о каждом нелепом слове, которое могло вас оскорбить, но мои деньги мне необходимы, поскольку…

— Твои деньги? — в комнате неожиданно раздался голос Бао Пао. — Уж не обессудь, что перебиваю, но вряд ли ты имеешь в виду ту сумму, которую только что получил за участок на горе.

Цы обернулся, как раз чтобы заметить, как комнату поспешно покидает один из тех, кого он видел в имении Повелителя риса. Соглядатай… Все ясно: о сделке уже донесли.

— Именно ее.

— Значит, ты хотел сказать: мои деньги, — прорычал староста, надвигаясь на Цы, как тигр на овечку. — Или ты до сих пор не понял?

«Да в чем дело? Что тут понимать?»

— О, разве я не сказал тебе? — воскликнул Премудрый с наигранным изумлением барышника. — Сегодня утром я изменил приговор Лу и включил в него одну малюсенькую поправку, предусматривающую реквизицию всех его земель.

— Но ведь… Ведь я их уже продал…

— …И земли эти, по щедрости Премудрого, были предоставлены мне в пользование, — добавил Бао Пао.

Цы побледнел.

«Вернуть хоть что-нибудь и бежать!»

Только теперь он понял, что Бао Пао и Премудрый муж дергали его за ниточки, точно куклу. Если бы судья захотел, он легко мог бы реквизировать землю прямо на суде, однако он решил выждать и предложил Цы уплатить немалую сумму, чтобы заполучить и землю, и деньги. Теперь сдаваться — себе дороже; попробуем по-иному. Вдруг получится! Нужно только подкинуть им наживку пожирнее.

— Жаль, что вы поторопились, — вздохнул Цы.

— А что такое? — Обоим стало интересно.

— Повелитель риса всерьез вознамерился завладеть этим наделом. Как видно, он догадался, что и вы им заинтересуетесь. Чтобы я наверняка уступил землю именно ему, он отложил выплату второй части в триста тысяч монет до того, как он проверит качество участка и убедится в законности покупки. Я буду готов вручить вам эти деньги, если вы исполните ваше обещание.

— Еще триста тысяч? — изумился Бао Пао. Он знал, что это непомерная цена за такой участок, но в глазах его сверкала алчность.

Премудрый подошел к Цы:

— Так когда, говоришь, он расплатится?

— Да хоть сегодня же вечером. Как только я предъявлю бумаги на собственность и копию документа, коим удостоверяется, что участок свободен от обременений.

— То есть не реквизирован…

— Так что если вы желаете получить от меня эти деньги…

Судья призадумался, но ненадолго. Он вызвал писца и приказал снять копию с первоначальной версии приговора суда.

— Сегодняшним числом, — потребовал Цы.

Премудрый скривился.

— Сегодняшним числом, — сквозь зубы повторил Цы.

Только когда судья скрепил документ своей подписью, Цы вздохнул с облегчением. Теперь в его руках было юридическое доказательство законности сделки, совершенной с Повелителем риса. Тем не менее, когда юноша потребовал освободить брата, Премудрый продемонстрировал всю свою жесткость.

— Молодой человек, не надо искушать судьбу. Приноси деньги, и — гарантирую — я его отпущу.

Цы сделал вид, что обдумывает это предложение. Он знал определенно, что Премудрый врет, но на всякий случай притворился, что поверил.

— Сначала я должен позаботиться о родителях.

— Ладно, только не задерживайся. А то как бы чего не случилось с твоей сестрицей.

Похороны прошли как короткое и обыденное прощание. Двое домашних рабов Бао Пао на тележках отвезли два гроба на гору Отдохновения, в бамбуковую рощицу, где хоронили большинство деревенских покойников. Цы подыскал красивое место: на рассвете туда заглядывало солнце, а ветер мягко шелестел в листве. Когда последняя горсть земли упала на могилу, Цы понял, что его жизнь в деревне кончилась. Сложись все иначе, он нанялся бы батраком на чье-нибудь рисовое поле, принялся бы восстанавливать дом, а по окончании траура женился бы на Черешне. С годами, если б не помешали дети и хватило накоплений, он вернулся бы в Линьань, чтобы попытаться осуществить свою мечту — сдать экзамены, а еще подыскать хорошего мужа для Третьей. Однако теперь ему оставалось только бегство. Деревня не сулила ему ничего, кроме ярости Повелителя риса и ненависти соседей.

На прощание Цы попросил души родителей не покидать его, куда бы он ни двинулся. А затем уверенной походкой направился к имению Повелителя риса, но как только рабы Бао Пао потеряли его из виду, Цы повернул и вслед за ними прокрался к складскому помещению, где содержался под стражей его брат.

Юноша дождался, пока никого не останется вблизи. Обошел вокруг здания, чтобы подсчитать охранников. Сторож оказался лишь один — у двери, но Цы все равно не знал, что предпринять. Он выжидал, притаившись поодаль, его душило отчаяние. Время сейчас работало против него, и все-таки что-то подсказывало ему, как важно до побега переговорить с братом. Несмотря на все улики, юноша не мог поверить, что Лу — убийца. Просто отказывался верить.

Он огляделся по сторонам. Нигде никого. Только фигура треклятого стражника маячила у двери.

Цы вдумчиво прикидывал варианты. Если попробовать подкупить стража, можно самому угодить под арест, но что еще придумать? Ему пришло в голову устроить пожар, чтобы отвлечь внимание караульного, но не было ни кремня, ни трута, и, даже если бы он их раздобыл, могло получиться наоборот: к складу сбежалась бы куча народу. И вот, пока Цы тщетно ломал голову, на глаза ему попалось маленькое оконце в стене. Совсем не широкое, но попытаться стоило. Юноша подкатил под окно пустую бочку, подпрыгнул и ухватился за раму. Напряг руки и подтянулся повыше. Окно оказалось слишком узким, чтобы забраться внутрь, но Цы удалось разглядеть в полумраке скорчившуюся на полу фигуру. Постепенно глаза его привыкли к темноте, и фигура на полу стала видна яснее. Мороз ужаса пробежал по ребрам Цы. На полу валялась лишенная всего человеческого груда плоти. Окровавленные части тела, казалось, были неестественно перекручены, голова торчала, как у сломанной куклы, на окровавленном лице застыла гримаса боли. Глазницы пусты, язык отрезан.

Цы разжал руки и рухнул вниз. Мысли смешались; неповинующимися губами он тщетно пытался выговорить имя брата. Бормоча и шатаясь, он кое-как встал и побрел, спотыкаясь на каждом шагу, сам не зная куда. Бесформенная, кровавая, изувеченная куча — это Лу! Его пытали, а потом убили. От него ничего не осталось. Только ненависть, которая теперь поселилась в душе Цы навечно.

Из деревни пора бежать. Повелитель риса будет домогаться земель, которые больше не принадлежат Цы, или денег, которых у него больше нет, и ни Повелитель, ни Премудрый не потерпят больше никаких отговорок. Цы бросился к окошку Черешни, поведал ей о своих планах и попросил его дождаться — рано или поздно он сумеет доказать свою невиновность. Однако девушка проявила неожиданную твердость: она никогда не выйдет за беглеца без работы и земли.

— Это все из-за моего брата? Если дело в нем, беспокоиться тебе не о чем. Повторяю: он уже получил сполна. Ты слышишь — он мертв! Мертв! — надрывался Цы перед захлопнувшимся окном.

А потом он ждал, но девушка не отвечала. Никогда больше Цы не слышал голоса Черешни.