Цы очнулся в сумеречном подвале, в окружении десятков узников, заросших грязью. Юноша плохо соображал, что происходит, но понял: один из этих людей роется в его одежде с таким видом, как будто нашел сокровища. Цы сбросил оборванца с себя, как таракана, и попробовал приподняться. Что-то липкое мешало ему как следует открыть глаза. Когда Цы провел рукой по волосам, ладонь его сделалась красной. Оборванец, пытавшийся обокрасть юношу, неожиданно снова накинулся на Цы, но невесть откуда взявшийся стражник поднял его за ворот и отшвырнул прочь. Через секунду он ухватил Цы за грудки и отвесил ему такой удар, что несчастный снова повалился на пол.

— Подымайся! — приказал стражник.

Рядом с ним возник другой исполин, истинный страж порядка: дубинка в руке, ненависть на лице.

— Тебе сказано, подымайся! — рявкнул верзила и обрушил на лежащего свою дубинку.

Цы повиновался безропотно — не из-за боли, которой не чувствовал, но потому, что не понимал происходящего. Чтобы не упасть, он оперся о стену, недоумевая, почему его посадили в тюрьму и почему все так и норовят его избить. Он хотел спросить об этом, но, едва он открыл рот, исполин ткнул ему в живот концом дубинки. Цы согнулся пополам, хватая ртом воздух.

— А говорить будешь, когда тебя спросят! — прибавил его мучитель.

Цы смотрел на него сквозь кровавую пелену. Он почти не мог дышать. Но все еще ждал, что ему объяснят, почему с ним обращаются, как с собакой.

— Говори, кто тебе помогал?

— В чем помогал? — Рот Цы был полон крови.

Новый удар пришелся прямо в лицо, по скуле. У Цы подогнулись колени. Следующий удар снова сбил его с ног.

— Выбор за тобой: ты можешь все рассказать сейчас и сохранить зубы в целости — или подождать, пока мы их повыбиваем, а потом питаться кашкой до самой казни.

— Я не знаю, о чем вы говорите! Спросите у Кана — ведь я работаю на него! — в затмении отвечал Толкователь трупов.

— На мертвеца, значит, работаешь? — От мощного пинка кровь хлестнула изо рта Цы фонтаном, и, погружаясь в темноту, он успел лишь услышать: — Сам у него спросишь, когда доберешься до преисподней!

Когда Цы снова пришел в себя, то почувствовал, что кто-то осторожно отирает кровь с его головы. Проморгавшись, Толкователь трупов узнал седого Бо.

— Что… Что со мной творится? — прошептал юноша.

Вместо ответа Бо оттащил беспомощного узника к дальней стене камеры, подальше от любопытных. Там чиновник пристально посмотрел на Толкователя трупов:

— Как это «что творится»? Клянусь Великим Буддой, Цы! При дворе только о тебе теперь и говорят. Тебя обвиняют в убийстве Кана!

Цы смотрел осоловело, не понимая смысла сказанного. Чиновник влажным платком отер ему кровь со лба и дал напиться. Цы пил с жадностью.

— Меня… меня избили, — пожаловался Цы.

— Об этом ты мог бы и не сообщать. Странно, что тебя вообще не убили. Насколько я знаю, сегодня утром судья по имени Серая Хитрость осматривал тело Кана и заключил, что смерть его не была самоубийством, — рассказывал Бо. — Вместе с ним явился какой-то прорицатель, который утверждает, что ты убил стража порядка. Серая Хитрость выступил твоим обвинителем. Приказ о твоем аресте отдал сам император.

— Но это же смешно! Вы должны вытащить меня отсюда. Фэн знает, что я…

— Тише! Нас могут услышать.

— Спросите Фэна, — зашептал Толкователь трупов. — Он подтвердит, что я никого не убивал.

Бо переменился в лице.

— Так ты говорил с судьей Фэном? И что ты ему рассказал?

— Что рассказал? Разумеется, правду: что Кана опоили дурманом, потом повесили и подбросили его повинное письмо. — Цы в отчаянии обхватил голову руками.

— И это все? Про склад ты ему не рассказывал?

— Про склад? Опять не понимаю. При чем тут склад?

— Отвечай! Рассказывал или нет?

— Да. Нет. Не помню, клянусь всеми демонами.

— Проклятье, Цы. Если ты будешь так упираться, я ничем не смогу тебе помочь. Ты должен рассказать мне обо всем, что тебе удалось выяснить.

— Да я же и так вам все рассказываю.

— О Великий Будда! Хватит молоть чепуху! — Бо швырнул стакан на пол, осколки полетели во все стороны. Седой чиновник прикусил губу и умолк. Он пристально смотрел в лицо юноши. — Прости. — Бо попытался снова отереть кровь с его лица, но Цы отстранился. — Послушай, я должен знать — причастен ты или нет. Скажи мне…

— Да чего вы от меня добиваетесь?! — не выдержал Цы. — Хотите, чтобы я признался, что повесил его? Клянусь душами всех моих предков, эти стражники все равно укокошат меня, не важно, виновен я или нет.

— Ну как хочешь. Охрана! — позвал Бо.

В тот же миг двое стражников открыли дверь камеры и выпустили седого чиновника наружу.

Цы лежал, скорчившись, в воняющем гнилью углу — точно побитая собака. Он не понимал, что случилось. И думать ему было трудно. Юноша постепенно впадал в оцепенение, рассудок погружался во тьму.

На какое-то время немного очнувшись, он обнаружил, что у него украли куртку. Он осмотрелся, но не увидел ее ни на одном из сокамерников — и решил не утруждать себя поисками. Определенно, этим людям хорошая одежда нужнее, чем ему; он лишь забился в самый темный угол, стыдясь своих шрамов. Вскоре к нему подошел один из узников и предложил одеяло; Цы его принял. Он уже собирался укрыться, но вовремя поднял голову и увидел старика, покрытого чесоткой; одеяло пришлось вернуть. Когда старик наклонился, чтобы подобрать свою вещь, Цы разглядел на его лице толчею мелких шрамов, показавшихся Цы смутно знакомыми. Толкователь трупов изумленно поднялся, чтобы проверить догадку; старик в испуге попятился назад. Цы, забыв о недавней слабости, объяснил, что хочет только посмотреть на необычные шрамы, и показал чесоточному свои, убеждая, что не причинит ему никакого вреда. Старик подошел поближе; Цы изумленно вгляделся в его лицо: та же форма шрамов, тот же размер… Точь-в-точь как у молодого работника, с которого рисовали портрет! Толкователь трупов, торопясь, стал допытываться, откуда эти шрамы взялись, но старик испуганно повел глазами по сторонам и снова попятился. Цы быстро разулся и предложил взамен свою обувь. В первый момент старик просто не понял, о чем идет речь, но потом протянул дрожащие руки и рывком выхватил башмаки у Цы. И тут же взялся примерять обновку. Но Цы повторил свой вопрос.

— Это случилось в новогоднюю ночь, — наконец ответил старик. — Я залез в богатый дом за едой, подсветил себе среди ящиков, вот тут и взорвалось.

— Что значит «взорвалось»?

Старик оглядел юношу с ног до головы:

— Штаны.

— Чего?

— Штаны свои отдавай! Скидывай!

И Цы подчинился. Он успел стянуть штаны только до щиколоток, когда старик рванул их на себя. Толкователь трупов остался голым.

— В ящиках лежали праздничные петарды, — сообщил грабитель, продевая ногу в штанину. — Эти дураки хранили их прямо на кухне. Я поднес свечку, и тут все взлетело на воздух. Я чуть глаз не лишился.

Цы был ошарашен услышанным. Так, значит, вот в чем дело… Он уже собирался спросить, не видел ли его знакомец кого-нибудь с такими же отметинами, но тут в камеру вошли уже знакомые ему двое стражников. Старик бросился прочь от Цы, как от зачумленного. Цы забился в угол.

— Подымайся! — приказали ему.

Юноша повиновался. Заметив, что он голый, верзила своей дубинкой поддел с пола одеяло и сунул ему под нос:

— Прикройся и пошли.

Юноша, едва держась на ногах, заковылял вслед за тюремщиками по коридору, темному, как туннель в подземных копях. Так они дошли до прогнившей деревянной двери. Когда первый стражник негромко постучал, Цы решил, что его час близок. Он подумал даже: а не напасть ли на тюремщиков и не попытаться ли устроить отчаянный побег? Вот только сил на такое безрассудство не было. Цы, вздохнув, подумал, что теперь ему уже все равно; однако, когда раздался скрежет петель, сердце его все-таки сжалось. Массивная дверь натужно отворилась, и юношу ослепил поток света. А когда глаза его привыкли к яркому блеску, он разглядел на пороге силуэт Фэна. Цы что-то прошептал, колени его подогнулись. Фэн не позволил юноше упасть. Он скинул с него грязное одеяло и укрыл своей курткой. А потом прикрикнул на тюремщиков: помогайте!

— Треклятые ублюдки! — Судья обнял своего ученика. — Что они с тобой сделали, мальчик?

Фэн поставил свою подпись и печать на охранном документе, согласно которому принимал всю ответственность за преступника на себя. Затем с помощью монгольского слуги усадил юношу в свою повозку, еще раз обругал стражников, и вот они пустились в обратный путь к Павильону кувшинок. В павильоне судья распорядился, чтобы юношу отвели в его собственную спальню. Цы умолял оставить его в прежней комнате, однако Фэн сказал, что здесь ему будет удобнее, и не стал слушать возражений. Юношу уложили на постель Фэна и прикрыли простыней. Вскоре явился и врач-иглоукалыватель. Судья и врач стянули с Цы куртку, а потом, позвав на помощь слугу, протерли его тело от грязи и промыли его раны. Цы не издал ни стона. Врач ощупал его ребра, послушал дыхание, осмотрел рану на голове. И, не колеблясь, прописал молодому человеку постельный режим на два дня.

— Ему крупно повезло, — услышал Цы. — Серьезных повреждений нет. По крайней мере, ничего такого, чего не восстановит отдых и заботливый уход.

Когда врач удалился, Фэн опустил шторы, приглушая яркий свет, и сел рядом с постелью. Он озабоченно качал головой:

— Мерзавцы, мерзавцы! Прости, что я так долго не приходил, мальчик. Утром мне пришлось отправиться по делам, а когда я запросил аудиенции у императора, оказалось, что судья по имени Серая Хитрость меня уже опередил. Его величество объявил мне, что, по данным нового осмотра, который предпринял Серая Хитрость, Кан не покончил с собой, а был убит. Судя по всему, этот юноша крепко тебя ненавидит: он обвинял тебя с таким пылом, что убедил самого императора. Как мне рассказали, с ним вместе был какой-то блохастый предсказатель, и он вменил тебе в вину убийство стража порядка.

— Но ведь… Ведь это я все и выяснил!

— Именно поэтому я сумел добиться твоего освобождения. Я поклялся императору, что еще вчера ты рассказал мне о своих открытиях. Я упомянул о сундуке, о следах на веревке, о содержании повинного письма… Я говорил обо всем, и тем не менее мне стоило большого труда убедить Нин-цзуна. Пришлось поставить на карту мое слово и мою честь, чтобы выпросить у него временное постановление, согласно которому ты переходишь под мою опеку. Моя личная гарантия в обмен на ультиматум. Завтра состоится суд.

— Суд? Так, значит, император вам не верит?

— Я не хочу тебя обманывать. — Судья склонил голову. — Серая Хитрость готов поменять небо и землю местами, лишь бы тебя обвинить. Узнав, что император обещал тебе высокий пост, если ты справишься с расследованием, он заявил, что смерть Кана — это для тебя простейший способ получить искомое. Все выгоды достаются именно тебе.

— Клевета! Вам прекрасно известно, что…

— Проблема не в том, что известно мне! — Фэн не дал ученику договорить. — Проблема состоит в том, чему поверят они, и доподлинно известно лишь одно: у нас нет доказательств, подтверждающих твою невиновность. Печатка, которую тебе выдали, позволяла тебе проникать в любые помещения дворца, включая и то крыло, где располагались личные апартаменты Кана. И найдется немало свидетелей ваших жарких споров; один из них — это сам император.

— Ну да. А еще я обезглавил несколько человек, с которыми даже не был знаком, и вырезал каждому по дырке в легком, а еще…

— Повторяю тебе: проблема не в этом! На завтрашнем суде смерть этих бедняг никого не заинтересует. Будет разбираться дело об убийстве министра наказаний, или, иными словами, тебя обвинят в заговоре против императора. И пока мы не докажем обратного, убийцей — что бы ты об этом ни думал — остаешься ты.

Цы понимал, что должен рассказать Фэну все, что знает сам, но голова его пошла кругом, и все улики, которые он так кропотливо собирал, тоже закрутились, словно мельничное колесо. К тому же тетрадь с записями, как и остальные его вещи, осталась в академии под присмотром слуги Мина. И Толкователь трупов попросил Фэна о коротком отдыхе. Когда Цы остался в одиночестве, он прикрыл глаза, в ушах у него звенело, в висках колотилась кровь. Ему было страшно. Не так уж давно Цы видел, чем закончились мучения его брата, и он не хотел для себя подобного конца. По счастью, прежде чем воспоминания окончательно истерзали юношу, усталость взяла свое и он погрузился в глубокий сон.

Его разбудили голоса, доносившиеся откуда-то снаружи. Цы не знал, сколько времени прошло. Когда он поднялся с постели, вся комната пустилась в пляс, однако Цы сумел уцепиться за изголовье ложа и, шатаясь, побрел к окну. Толкователь трупов уже почти достиг цели, но споткнулся и упал на пол, так что глаза его оказались как раз на уровне подоконника. Цы хотел подняться, но странное зрелище привлекло его внимание: прячась в густой листве, две склоненные фигуры вели тихий спор, время от времени поглядывая по сторонам, точно боясь быть обнаруженными. Толкователь трупов осторожно приподнялся, чтобы приглядеться. Когда это ему удалось, сердце юноши замерло: в кустах прятались Лазурный Ирис и Бо.

Когда разговор их закончился, Цы вернулся в постель. Слов он расслышать не сумел, но каждый из собеседников в чем-то обвинял другого. Цы глубоко задышал, пытаясь найти выход из мышеловки, в которую угодил. Снаружи больше ничего не происходило. Теперь он мог довериться только Фэну. Через несколько минут юноша услышал осторожный стук в дверь. Когда он сказал: «Войдите», в спальню проскользнула Лазурный Ирис.

— Как ты себя чувствуешь? — вежливо и отчужденно спросила она.

Цы оглядел женщину с ног до головы; она стояла спокойно, словно перед посторонним, кому никогда не дарила свои ласки. Она медленно подошла к краю кровати и поставила поднос с чашкой чая.

— Все в порядке, — ответил Цы ей в тон, а потом спросил, знакома ли Ирис с Бо.

Услышав вопрос, женщина пролила чай. Цы постарался стереть жидкость, капавшую с подноса.

— Извини. — Лазурный Ирис бросилась помогать. — Со слепыми всегда так.

Она сказала, что с Бо не знакома. Цы знал, что Лазурный Ирис лжет, но решил не настаивать, не желая раньше времени проговориться о том, что видел их вместе. Ему требовалось хоть какое-то преимущество, которым он мог бы воспользоваться в удобный момент.

— У нас не было случая поговорить с той самой ночи, — произнес юноша.

— О чем это ты?

— Я о ночи, когда мы были вместе. У тебя плохая память или ты просто потеряла мужчинам счет?

Лазурный Ирис хотела дать ему пощечину, но Цы перехватил ее руку.

— Пусти меня! — выкрикнула она. — Пусти, не то я позову мужа.

Цы разжал руку как раз в тот момент, когда на пороге появился Фэн. И юноша, и женщина тяжело дышали. Лазурный Ирис отстранилась.

— Я пролила чай, — объяснила она.

Фэн не придал этому событию значения; сам подобрав чашку, он проводил супругу до дверей. Запер за ней и бросился к Цы. Судья был рад, что застал его бодрствующим и что юноша выглядит лучше, чем поутру. Но тревога не покидала его: время летело слишком быстро, и не обнаруживалось ни единого обстоятельства, на котором можно было бы построить защиту.

— Тебе известно, что наша юридическая система не допускает присутствия адвокатов. Тебе придется защищаться самому, как и любому другому преступнику, и у нас остается только этот вечер, чтобы выработать стратегию защиты.

Цы все это знал. Выражение покорности на его лице служило Фэну самым красноречивым из ответов. Толкователь трупов подумал, не рассказать ли судье о встрече Бо и Лазурного Ириса, однако заключил, что это мало чему поможет — разве только окончательно докажет неверность супруги судьи. Если он собирается разубедить императора, ему потребуются более веские доказательства. Но какие? Фэн как будто прочитал мысли своего ученика.

— Попытайся успокоиться. Теперь ты должен быть как озеро в бурю: поверхность бурлит, но в глубинах царит тишина.

Цы посмотрел в спокойные глаза Фэна, затуманенные старостью. В повлажневших уголках его глаз жили мир и понимание. Цы смежил веки, пытаясь обрести столь нужное ему сейчас хладнокровие. Он нырял в глубины своего сознания, пока не пришел к уверенности, что было бы ошибкой сосредоточить усилия исключительно на расследовании убийства Кана. Все смерти были результатом действий одного и того же преступника, поэтому ключ следовало искать именно в их связи: смерть евнуха, смерть старика с разъеденными солью руками, смерть молодого человека с портрета, смерть торговца бронзой. И связь эта, без сомнения, была намного глубже, чем аромат духов или отверстие в груди.

Вдруг все в комнате померкло, погрузилось в темноту. И тогда перед глазами Толкователя трупов, словно мрачные гости, возникли лица мертвецов.

Вначале Цы увидел Нежного Дельфина, склонившегося над своими счетными книгами, посвященными соляной торговле; подобной работой и его, Цы, батюшка занимался на службе у Фэна. Он записывал поступления, излишки, распределение и расходы. И все время что-нибудь да не совпадало. Потом батюшка все пересчитывал, и прибыль из-за этого уменьшалась.

Затем возник мужчина с поврежденными руками, разъеденными солью. Цы вообразил, как он погружает руки в снежно-белую массу. И все-таки под его ногтями обнаружились частички черного угля. Тогда Цы вообразил, как этот человек работает с обеими субстанциями. Умело их перемешивает. С аккуратностью алхимика-даоса.

Потом появился молодой человек с портрета. Тот самый, чей рисунок ран совпадал с ранами вора, покалеченного взрывом.

В конце концов и он растворился, уступая место кичливому хозяину литейной. Тому, чья мастерская сгорела в ночь его убийства, оставив после себя в качестве наследства загадочный скипетр. Бронзовый скипетр… причем — полый…

В голове юноши полыхнула молния.

Наконец-то он все увидел ясно! Наконец-то обнаружил связь между убийствами: соль, уголь, вывоз за границу, взрыв… Все это были составные части одного целого, столь же редкостного, сколь и губительного.

Сердце юноши рвалось из груди, когда он попытался объяснить свое открытие Фэну.

— Да разве вы не видите! — в возбуждении кричал Цы. — Ключ ко всем преступлениям — не в способе убийства и не в аромате духов, духами лишь заглушали истинный запах их ран. Убийца калечил трупы жертв не для того, чтобы не опознали их личность, но чтобы нельзя было опознать их занятия. Как раз их занятия и привели к смерти!

Фэн с изумлением воззрился на ученика, который вскочил с постели и принялся одеваться; судья посоветовал ему вернуться на ложе и объяснить свое открытие.

— Порох! Ключ к убийствам — это порох! — выкрикнул Цы.

— Порох? — удивился Фэн. — При чем тут этот порошок, годящийся лишь на то, чтобы отмечать конец года?

— Как я мог быть настолько туп и слеп? — запальчиво выкрикнул Цы. Затем посмотрел на Фэна, счастливый от того, что может поделиться с ним своим открытием. И тут уж он попросил судью сесть и выслушать. — Во время моего пребывания в академии мне посчастливилось ознакомиться с трактатом под названием «Уцзин цзунъяо», «Основные сведения из канонов военного искусства», — единственным в своем роде сводом знаний по военной технике, — объяснял он. — Мин рекомендовал его мне, чтобы я увидел ужасные раны, которые во время битв наносят друг другу бойцы. Вам знакома эта книга?

— Нет, я о ней даже не слыхал. Вообще-то, я не думаю, что она так уж распространена. Ты ведь знаешь, наш народ ненавидит оружие почти так же, как и армию.

— Именно. Мин сам предупредил меня о ее редкости. По его словам, северосунский император Жэнь-цзун заказал трактат двум университетским профессорам: одного звали Цзэн Гун-лян, другого — Дин Ду. Копия, хранящаяся в академии, — одна из немногих, которые вышли за пределы круга военачальников, для которых книга и предназначалась. И больше того. Академик заверил меня, что из-за ее опасного содержания распространение этой книги было приостановлено императором.

— И вправду любопытно. Но какое отношение имеет этот трактат к нашим убийствам?

— Быть может, и никакого, однако одна из глав был посвящена использованию пороха в военных целях.

— Ты имеешь в виду ракеты?

— Не совсем. В конце концов, ракеты остаются чем-то вроде обычных стрел, пусть и могут летать сами по себе. Они бьют дальше, но проигрывают в точности попадания. Нет. Я имею в виду оружие гораздо более смертоносное. Оружие, губительное для человека. — Глаза юноши расширились, как будто он видел новые смертоносные приспособления прямо перед собой. — По-видимому, артиллеристы Жэнь-цзуна придумали, как использовать взрывчатую силу пороха, заменив древние бамбуковые пушки на бронзовые, а кожаные снаряды с картечью и нечистотами — на другие, из прочного камня, способные проломить и самые крепкие стены. А его алхимики-даосы обнаружили, что, увеличивая количество этого нитрата, можно производить взрывы все большей мощности.

— Хорошо. Но я не могу взять в толк…

— Будь у меня в руках книга, я изъяснился бы точнее, — вздохнул Цы. — Я помню, что речь шла о трех типах пороха, в зависимости от применения: зажигательный, взрывной и толкательный, в каждом своя пропорция серы, угля и селитры. Ну да ладно, все это сейчас не имеет значения.

— С этим потом, я и так совсем запутался. Тебе, может, уже все ясно, но я не понимаю связи между порохом и убийствами.

— Не понимаете? — Лицо юноши перекосилось от возбуждения. — Скипетр — вовсе не скипетр. Это нечто удивительное. Это маленькая пушка!

— Скипетр — это пушка? — изумился Фэн.

— В мастерской торговца бронзой я нашел литейную форму из странной терракоты. Я сумел кое-как восстановить ее, сделал пробную отливку из гипса и получил нечто вроде жезла в руке привередливого монарха. — Юноша посмотрел вдаль, точно надеясь там увидеть ответ на все еще остававшиеся вопросы. — Да. Теперь все сходится: невероятные сквозные раны на трупах, странные округлые шрамы — следы пробных выстрелов и взрывов… Смертоносное орудие. Оружие, не существовавшее доселе. Его можно взять в кулак, можно спрятать под одеждой, чтобы безнаказанно убивать издалека.

— Но ты уверен в своих словах? — Фэн не мог скрыть удивления. — Это объяснило бы все факты. И главное: если мы представим эту литейную форму на суде, то сразу докажем, что тебя обвиняют без всяких оснований.

— Ее у меня нет, — сокрушенно вздохнул Цы. — Я спрятал ее в комнате, но кто-то ее украл.

— Здесь? В моем доме? — воскликнул судья.

Цы кивнул. Фэн нахмурился.

— К счастью, у меня сохранился образец. Гипсовая модель переносной пушки, о которой я говорил. Быть может, она окажется полезной.

Фэн согласился с учеником. Собственно, это был последний шанс. Цы попросил кисть и бумагу.

— А где она?

— В академии. Ее стережет слуга Мина по имени Цуй. — Цы снял с шеи ключ и протянул Фэну. — Я напишу записку, чтобы он допустил вас до тайника и позволил взять модель.

Фэн кивнул, а потом сказал, что наведается, пока Цы пишет, во дворец узнать последние новости; вернувшись, он заберет записку и отправится в академию за уликой. На прощание он взял с Цы обещание хоть немного прилечь и расслабиться.

Когда Фэн ушел, Цы вздохнул так глубоко, будто освободился наконец от петли на шее.

Написав записку, Толкователь трупов честно попытался расслабиться, но у него ничего не вышло. Юношу не оставляли мысли о Лазурном Ирисе. После ее тайной встречи с Бо Толкователя трупов грызло подозрение: если седой чиновник и Ирис в сговоре, тогда, быть может, именно она украла литейную форму, а Бо как раз и был сообщником, столь необходимым для совершения всех этих преступлений?

Сердце снова принялось колотиться. Хотя у него еще оставалась гипсовая модель, тревога в душе нарастала, а время будто остановилось или пошло по кругу, тогда как опасность приближалась. В ожидании прихода Фэна Цы попросил служанку принести ему «Инмин цзи», книгу о судебных процессах, которую Толкователь трупов позаимствовал в библиотеке Мина. Поскольку закон обязывал его защищаться самому, Цы подумал, что такое чтение даст ему лучшее представление о тактике дворцовых судей, не говоря уже о том, что сейчас любые юридические познания могли сослужить ему добрую службу. Заполучив фолиант в руки, Толкователь трупов с жадностью принялся его листать. Он пропустил главы, в которых шла речь о наказании чиновников-мздоимцев, и сосредоточился на судебных разбирательствах. Мин переписал в свою книжицу самые интересные случаи, имеющие отношение к каждому из аспектов юриспруденции: споры о наследстве, разводы, попустительство на экзаменах, коммерческие сделки и межевые разногласия занимали первые две трети фолианта; но последняя треть была посвящена делам, выделявшимся либо особой жестокостью преступления, либо редкостной проницательностью судьи. Толкователь трупов поудобнее уселся на бамбуковой кровати и начал читать именно этот раздел. Мин с точностью хирурга отобразил каждый этап процесса, начиная с описания преступления, переходя к разбору доноса, к увещеваниям судьи, ко второму допросу, к пытке, к решению суда, к приговору, к апелляциям и, наконец, к казни. Все случаи, имевшие отношение к торговле оружием, — так же как покушения на императора или на людей из его свиты — карались смертью. Это обстоятельство совсем не успокоило юношу.

Он пролистывал список дел, когда одно из них заставило его остановиться. Прекрасной каллиграфией там было выписано: «Я повествую о расследовании, проведенном досточтимым судьей Фэном касательно обезглавливания крестьянина на рисовом поле и о его поразительном открытии, совершенном посредством наблюдения за мухами, обсевшими один из серпов. Происшедшее имело место в третьей луне седьмого месяца, на третьем с конца году правления императора Сяо-цзуна».

Цы перечитал дату второй раз, чтобы убедиться, что здесь нет никакой ошибки. По телу его пробежала оторопь.

Цы продолжал читать, не веря написанному. В главке рассказывалось о том, как судья Фэн, недавно получивший этот пост, обрел всеобщее признание за то, что обнаружил преступника среди десятков подозреваемых. Для этого он распорядился выложить все серпы на солнце. Фэн воспользовался обрезком гнилого мяса, чтобы привлечь мух, и когда над серпами собрался мушиный рой, он убрал один из них, и мухи полетели к единственному серпу, на котором сохранились остатки крови.

Цы закрыл книгу и отложил подальше, как будто в ней затаились черти. Руки его дрожали от страха. Сяо-цзун был дедушкой нынешнего императора. На третьем с конца году его правления Фэну должно было быть что-то около тридцати лет. А случай, подробно описанный в этой книге, случился на памяти Цы, в его родной деревне! Все повторилось до последней детали, и это привело к смерти брата, а Фэн выступал как обвинитель. На несколько мгновений перед глазами Цы все поплыло.

Очнувшись, он вновь схватил книгу и перечитал рассказ. Он ничего не перепутал. Ошибки не было. Как же он мог оказаться таким наивным? Как поддался столь ужасному обману? Обвинение его брата не являлось ни случайным открытием, ни следствием проницательности Фэна. Наоборот, так случилось потому, что кто-то все заранее подстроил. Кто-то, воспользовавшийся уже проверенным методом. И этот «кто-то» мог быть только Фэном.

Но почему?

Решив, что судья до сих пор во дворце, юноша вышел из спальни, полный решимости поговорить с Фэном. Однако, когда Толкователь трупов добрался до выхода, слуга преградил ему путь. Цы смотрел на его лицо, на черты иной расы. Это был тот самый монгол, который сопровождал Фэна во время его приезда в деревню. Приветствовать знакомца Цы не стал. Он попытался обойти монгола; слуга не пустил.

— Хозяин велел тебе оставаться дома, — объявил он угрожающе.

Цы вгляделся в неприветливое лицо. Он едва не бросился в драку, но гора мускулов под цветастой рубашкой выглядела непробиваемой, поэтому он отступил на несколько шагов назад, и слуга препроводил его обратно.

Оставшись один, Цы подошел к окну с намерением выпрыгнуть. Но окно выходило на пруд, за которым стояли на посту двое караульных. Юноша нахмурился. В его теперешнем состоянии он сумел бы убежать, только если бы у него выросли крылья. Цы в отчаянии огляделся по сторонам. Помимо кровати, на которой он отдыхал, и письменного стола, на котором лежала записка для Цуя, комната Фэна представляла собой книжный склад и полки, заполненные юридическими трактатами. Но в одном из углов Толкователь трупов обнаружил подборку рукописей, целиком посвященных соли. Цы был удивлен. Он знал, что Фэн отказался от судейской карьеры, дабы сосредоточиться на административной работе в соляной монополии, но столь обширная коллекция выходила за рамки чисто профессионального интереса. Повинуясь мгновенному импульсу, Цы просмотрел названия нескольких томов. Большинство из них относилось к добыче, обработке и торговле белым минералом; некоторые описывали соль как приправу, консервант для пищи или лекарство. И только один томик зеленого цвета отличался от всех других. Увидев название, Толкователь трупов не поверил себе. Это была копия «Уцзин цзунъяо», книги о военном искусстве, про которую он упоминал в разговоре с Фэном, судья же притворился, что такой не знает. Потом Цы пробежался пальцами по идеальной линии корешков; пальцы скользили, не встречая препятствий, пока не наткнулись на чуть выдвинутый корешок. Похоже, Фэн недавно доставал эту книгу и по какой-то неясной причине вернул ее на место без обычной своей аккуратности; как ни странно, названия на переплете не было. Толкователь трупов вытащил книгу и раскрыл ее.

От первых же иероглифов кровь застыла у него в жилах. Текст был просто описанием сделок по покупке и продаже соли, но Цы узнавал его, как будто он сам начертал все знаки: те же линии, тот же наклон. А в конце каждого счета — слишком знакомые имя и подпись. Это был почерк батюшки. Цы принялся лихорадочно листать дальше.

Все счета были составлены довольно давно. Получалось так, что это была точная копия бумаг евнуха, которые он изучал в архиве Министерства финансов. Нечто вроде параллельной бухгалтерии, без каких-либо отличий. Цы закрыл книгу и осмотрел края страниц. Страницы плотно прилегали одна к другой — за исключением двух мест, где книгу явно открывали чаще. Цы просунул ноготь и открыл книгу на второй отметке, — оказалось, речь здесь идет о неразберихе, которую он отметил еще в архиве Нежного Дельфина.

Цы зажмурился так, что подумал, что глаза его вот-вот лопнут. Он снова перечел записи, ничего не понимая. Голова раскалывалась.

Внезапно юношу насторожил какой-то шум снаружи. Он мгновенно захлопнул книгу и поспешил вернуть ее на место, но разгулявшиеся нервы подвели: бухгалтерская книга упала на пол. Цы все же успел ее подобрать, когда услышал, что открывается дверь в спальню. Дыхание его пресеклось. Он все-таки ухитрился поставить книгу на место до того, как раздались шаги. Вошел Фэн с подносом фруктов в руках. Цы заметил, что впопыхах он выровнял книгу с другими — а надо было сохранить выступ. В мгновение ока он вытащил книгу чуть вперед, прежде чем занятый подносом Фэн поднял на него глаза. И тогда Цы с ужасом заметил, что один листок выпал и теперь лежит на полу у его ног. Он запихнул листок под книжный шкаф. Фэн поздоровался и поставил поднос на кровать.

— Во дворце ничего нового. Ты написал письмо?

— Нет еще, — солгал Цы.

Бросившись к столу, он спрятал в рукаве готовую записку и принялся писать другую. Фэн заметил, как дрожит его ученик.

— Что-то случилось?

— Волнуюсь. Суд все-таки, — снова солгал Цы.

Он закончил писать и передал записку судье.

— Поешь фруктов, это для здоровья. А я пойду заберу нашу бесценную улику.

— Спасибо, учитель. Непременно поем.

Фэн уже уходил, но у дверей неожиданно остановился:

— С тобой точно все в порядке?

— Да, вполне, — заверил юноша.

Фэн открыл было дверь и вновь что-то его остановило. Судья нахмурился и подошел к тому стеллажу, у которого застиг юношу. Толкователь трупов заметил, что, несмотря на все его старания, краешек оторванного листа все равно бросался в глаза.

Он подумал, что Фэн заметил торчащий из-под шкафа уголок бумажного листа. Но судью заботило иное; он извлек книгу, которую только что изучал Цы, приоткрыл и убедился, что она стоит вверх ногами. Нахмурившись, он перевернул книгу и поставил среди других на место так, что она выступала на палец. Потом распрощался и ушел.

Убедившись, что Фэн действительно ушел, Цы схватил листок. Это оказалась не оторвавшаяся страница, а письмо, которое судья, видимо, хранил внутри книги. Время его написания, судя по дате, приходилось на пребывание семьи Цы в деревне; отправителем же оказался батюшка. Дрожа, Цы развернул письмо и принялся читать.

Цы стоял, как громом пораженный.

Да что же это происходит?

Из этого письма неоспоримо следовало: батюшка неповинен в тех преступлениях, что ему вменялись. Однако же, когда Цы признался судье, что в университете ему отказали в сертификате пригодности из-за недостойного поведения его отца, Фэн подтвердил виновность его родителя.

Цы глубоко вздохнул и постарался припомнить все события, происшедшие в деревне во время присутствия Фэна. Если батюшка твердо решил вернуться в Линьань, то почему же тогда он переменил свое решение? Сколь ужасному давлению он подвергся, чтобы в течение одной ночи позволить лишить себя чести и взять на себя преступление, которого не совершал? И зачем Фэн поехал в деревню, хотя батюшка определенно просил его этого не делать? И за что судья обвинил братца Лу?

Цы проклинал себя за то, что отказался от своего отца. Человек, давший ему жизнь, сражался со своей судьбой до последнего вздоха, а сын отплатил ему недоверием и стыдом. Это он, а не батюшка являлся настоящим пятном в семье. Цы завыл от боли.

Кровь бросилась ему в лицо. От боли и ярости он на несколько мгновений просто ослеп, стало нечем дышать. Хотелось просто крушить все, что попадется под руку.

Цы долго приходил в себя. Когда в голове прояснилось, Толкователь трупов попытался ответить себе на простой вопрос: какую же роль играет во всем этом запутанном лабиринте событий Фэн? Однако ответа не было; во всяком случае, не было такого ответа, который позволил бы отбросить внезапно возникшее недоверие. Фэну, человеку, которого он воображал своим отцом, теперь нельзя было доверять!

Толкователь трупов поднялся и спрятал письмо под куртку, рядом с сердцем. Потом он сжал зубы и постарался действовать планомерно.

Первое, что он сделал, — это обыскал каждый уголок комнаты. Стараясь возвращать все точно на свои места, Цы вынимал книги в поисках новых откровений, оглядывал пустые места на полках, приподнимал картины и искал под коврами — но уже не нашел ничего значимого. В конце концов юноша направился к рабочему столу судьи. Верхний ящик содержал только письменные принадлежности, несколько печатей и чистую бумагу — ничто не привлекло внимания Толкователя трупов, за исключением мешочка с черным порошком, который по запаху напоминал порох. Средний ящик был заперт на ключ. Цы попробовал взломать замок, но не сумел. В какую-то минуту он хотел просто вырвать ящик, но решил не оставлять столь явных следов, поэтому просто вновь вытащил верхний и запустил руку в щель, проверяя, не сообщается ли тот со средним. Но оказалось, что между ними — деревянная перегородка. Цы вернулся к постели и взял нож для фруктов. Затем осторожно просунул руку в щель и принялся расщеплять перегородку параллельно дну, чтобы проделать в ней брешь и добраться до среднего ящика через эту дыру. Брешь постепенно расширялась по всей длине ящика. Цы налег посильнее, торопясь. И вот наконец он запустил руку в заветный ящик до самого плеча — и вслепую нащупал пальцами какие-то разрозненные обломки. В отчаянии Цы рванул на себя тяжелый стол, чтобы сдвинуть содержимое ящика; кости и мышцы его затрещали от усилия. Его пальцы, словно когти хищника, уткнулись в непонятную добычу. Толкователь трупов ухватил, сколько смог, и обрушил стол назад. Вставив верхний ящик на место, Цы вернулся к своей постели, боясь даже взглянуть на то, что у него в руках. Дыхание юноши стало прерывистым. Он медленно раскрыл ладонь и окаменел. Это были остатки литейной формы из зеленой терракоты, той, что исчезла из его комнаты, а среди них — это особенно поразило Цы — лежал каменный шарик, покрытый запекшейся кровью.

Цы попытался вернуть все предметы в комнате на их места — так, будто их не колыхал даже ветерок. Потом, с осторожностью грабителя, скользнул в свою комнату, унося улики и книгу о судах — он все спрятал под одеждой. Оказавшись в спальне, Цы уселся на бамбуковую кровать, чтобы еще раз оценить свои находки.

Остатки литейной формы не дали его размышлениям ничего нового. Но, разглядывая каменный шарик, Цы обратил внимание, что он местами покрыт мелкой деревянной трухой. Более подробный осмотр показал, что шарик был ущерблен, будто ударился когда-то в нечто твердое и от него откололась малая часть. Сердце Цы снова тревожно забилось. Он кинулся к своим вещам и нашел осколок, который извлек из раны алхимика. Цы взял его дрожащими руками и поднес к окровавленному шарику. Когда он соединил их, его пробила дрожь. Вместе они составляли идеальную сферу. На краткое мгновение Толкователь трупов задумался о том, как раскрыть перед императором подлинное лицо Фэна, но сразу понял: шансов у него нет. Ведь он имел дело не с обыкновенным преступником. Фэн проявил себя как опытный манипулятор, способный на ложь, притворство и даже, возможно, на хладнокровное убийство. Да еще, как будто и этого было мало, Цы сам, как последний глупец, рассказал Фэну все, что обнаружил. Если Цы хочет снять с него личину, понадобится помощь. Вот только где ее искать?

Цы был на грани отчаянья.

Он не знал, какую роль играла Лазурный Ирис во всей этой истории, но в данный момент надежда была лишь на нее.

Он нашел женщину в гостиной. Ирис сидела в кресле и гладила персикового кота. Она просто отдыхала, устремив безмятежный взгляд в ей одной видимую даль. Услышав шаги, слепая сразу поняла, кто идет. Она опустила животное на пол и посмотрела в ту сторону, откуда, по ее мнению, должен был появиться Цы. Взгляд ее отрешенных глаз притягивал больше, чем когда бы то ни было.

— Можно мне присесть? — спросил Цы.

Ирис протянула руку, указывая на стоящий перед нею диван.

— Тебе уже лучше? — спросила она с явным равнодушием. — Фэн сказал, тебе пришлось туго.

Цы вздернул левую бровь. Он легко нашел бы куда более подходящие слова для описания того, что с ним вытворяли в тюрьме. Но он лишь ответил, что быстро приходит в себя.

— И все-таки есть дело, которое заботит меня больше, чем мои кости; возможно, оно озаботит и тебя, — дерзко бросил юноша.

— Ну, рассказывай, — ответила она. Лицо ее оставалось спокойным и бесчувственным.

— Этим утром я видел, как в саду вы что-то обсуждали с Бо, а прежде ты говорила, будто вы незнакомы, — сказал он сухо. — Думаю, у тебя были очень веские причины, чтобы лгать.

Женщина ответила, как и подобает женщине.

— Так ты теперь не только шпион, но и образец честности! — закричала Лазурный Ирис. — Да как у тебя язык поворачивается? Сам-то ты лгал не переставая!

Цы потерял дар речи.

Однако, несомненно, если он хотел довериться Ирис, то начал совсем неудачно.

Переведя дыхание, он извинился за свою дерзость, и попробовал взять иной тон.

— Как тебя это ни изумит, моя жизнь сейчас в твоих руках. Ты должна мне признаться, о чем говорила с Бо.

— Скажи-ка мне, Цы, с чего мне тебе помогать? Ты врал о своей профессии. Ты врал о своем задании. Бо тебя обвиняет, а ты…

— Бо?

— Ну, пусть не совсем. — Она не договорила.

— Да что вообще происходит? Клянусь Великим Буддой, Ирис! На кону сейчас моя жизнь!

Услышав эти слова, Ирис побледнела.

— Бо… Бо мне сказал…

— Что он тебе сказал? — Цы встряхнул женщину за плечи и почувствовал, как она дрожит. Словно испуганная девочка.

— Он сказал, что подозревает Фэна. — Лазурный Ирис закрыла лицо руками и разрыдалась.

Цы отпустил ее. Для него этот ответ, возможно, сулил какую-то надежду; но все равно, услышав такое, Толкователь трупов, не знал, что делать. Он сел рядом с Лазурным Ирисом и попытался ее обнять; она отстранилась.

— Что ты знаешь о хороших людях? — тихо спросила она и уставилась на него покрасневшими от слез слепыми глазами. — Может, это ты меня подобрал, когда все от меня отвернулись? Может, это ты в течение многих лет потакал всем моим прихотям? Нет. Ты лишь насладился мною однажды и теперь считаешь себя вправе говорить мне, что я должна делать и чего не должна. Как и все, все эти! Тебя раздевают, тебя целуют или позорят — это ведь одно и то же, а потом про тебя забывают или требуют от тебя подчинения, будто ты собачонка, которую можно то ударить, то приласкать. Нет, ты не знаешь Фэна! Он обо мне заботился. Он не мог совершить столь ужасных вещей, о которых мне рассказывал Бо! — Лазурный Ирис снова разрыдалась.

Цы смотрел на нее с печалью. Он мог представить себе ее страдания, потому что сходную боль испытывал он сам.

— Фэн не такой, как ты думаешь, и не такой, как он сам о себе говорит. Не только мне угрожает опасность. Если ты мне не поможешь, вскоре под угрозой окажешься и ты сама.

— Чтобы я тебе помогала? Да ты вообще понимаешь, с кем ты говоришь? Очнись, Цы! Я ведь слепая! Проклятая и одинокая слепая проститутка. — Лазурный Ирис вскинула на него глаза, и в них было одно лишь отчаяние. Словно ощутив его взгляд, она отвернулась.

— Выслушай меня! Я прошу только об одном: чтобы утром ты явилась в суд для дачи показаний. Чтобы ты была законной свидетельницей и не испугалась рассказать правду.

— Так. И только об этом? — Лазурный Ирис горько улыбнулась. — Как просто говорить о смелости, когда у тебя есть молодость, чтобы бороться, и два глаза, чтобы все видеть! Ты понимаешь, кто я такая? Ответ — никто. Без Фэна я никто.

— Сколько бы ты ни отворачивалась, правда всегда будет правдой.

— А что такое — правда? Какая правда? Твоя? А мне дорога моя правда. Та, которая меня спасла. Ты хочешь сказать, мой супруг совершал ошибки? Да кто же не совершает ошибок? Быть может, ты, Цы?

— Проклятье, Ирис! Мы говорим не об ошибках! Об убийствах!

Они спорили будто на разных языках. Он, определенно, ее не убедил. Прикусив губу, он согласился с правотой этой женщины. Потом Цы поднялся, готовый уйти из этого дома. Но на пороге все-таки обернулся.

— Я не могу тебя принудить, — произнес Толкователь трупов. — Ты можешь прийти в суд или можешь сдать меня Фэну, но, что бы ты ни сказала и что бы ни сделала, правды не изменить. Фэн — преступник. Только так и никак иначе. И его преступления раньше или позже затронут и тебя, если только ты не примешь его сторону. Да и то вряд ли он оставит тебя потом в живых.

Он уже шел в свою комнату, когда налетел в коридоре на Серую Хитрость.

— Знаешь что, Цы? — улыбнулся тот. — Фэн знает бесконечно много способов умерщвления. И уж не сомневайся, он изберет самый мучительный, когда ему придется убивать тебя.