Книга: Читающий по телам
Назад: 28
Дальше: 30

29

«Если не побережешься — заворожит и тебя».
Цы подумал, что Кан, видимо, не ошибся в своем пророчестве: что-то в этой женщине притягивало его, словно магнитом. Возможно, дело было в ауре абсолютной самодостаточности, которую, несмотря на невидящие глаза, словно бы излучала Лазурный Ирис; возможно, в том, что для слепой не существовало уродливых шрамов на его теле, или в хладнокровии, с которым она встречала выпады Кана… Как бы то ни было, в памяти юноши так и мерцали ее слепые серые глаза, мягкий овал лица, так и звучал ее спокойный глубокий голос. И чем упорнее он старался изгнать их, тем глубже они укоренялись.
Когда Цы очнулся от этих мыслей, оказалось, что утро уже переходит в день. Толкователь трупов встряхнулся, замотал головой: он должен сосредоточиться на расследовании — в первую очередь потому, что скоро из своего путешествия вернется Серая Хитрость и сведения, которые он привезет, могут быть равносильны для Цы смертному приговору.
Цы решил обдумать каждый вопрос отдельно.
Для начала он посмотрел на портрет молодого работника. Да, портрет был превосходен — но что толку? Сперва Цы полагал, что этот рисунок поможет опознать покойного, но за отсутствием других зацепок от него не было никакой пользы. Предъявлять его поочередно каждому из двух миллионов жителей столицы представлялось делом немыслимым, но эту проблему требовалось как-то разрешить. Цы дергал себя за волосы, продолжая вглядываться в рисунок так пристально, будто пытался высмотреть ответ. Он принялся размышлять о происхождении почти незаметных шрамов на лице покойника. Они не были похожи на последствия какой-то болезни, — значит, оставался только несчастный случай. Но какой это мог быть случай? Ответа Цы не нашел. Но зато вот что ему подумалось: откуда бы ни взялись эти повреждения, они, определенно, причиняли молодому работнику сильную боль. И чтобы справиться с этой болью, он должен был обратиться в какую-нибудь больницу или госпиталь.
Цы сам поразился, насколько удачна эта идея. Именно так! Вот она, зацепка! Число больниц, куда бедняга мог пойти, ограниченно, а врач, к которому обратился пациент с такими необычными повреждениями лица, наверняка его запомнил.
Толкователь трупов, не откладывая, приказал Бо организовать поиски и немедленно сообщать ему, если что-то станет известно. Хоть как-то продвинувшись с портретом, Цы принялся думать об изувеченном покойнике, кисть которого он хранил в «Покоях сохранения». Цы достал отсеченную кисть и подверг ее новому осмотру. По счастью, «Покои» почти полностью останавливали процесс разложения. Белый налет был как решето, в которое воткнули тысячи иголочек. Повреждение кожи затронуло уже все пальцы, ладонь и тыльную сторону кисти; Цы вновь подумал, что этот человек, возможно, имел дело с кислотой. Он уже давно набросал список таких профессий, совершенно не схожих между собой: красильщик шелка, каменотес, белильщик бумаги, повар, прачка, маляр, конопатчик, цеховой химик — разброс получался удручающий. Круг поисков следовало как-то ограничить. Помимо прочих дел, Цы должен был осмотреть место, где обнаружили торговца бронзой, и наведаться к нему в мастерскую, но в первую очередь надлежало, захватив отсеченную кисть, наведаться в Большую аптеку Линьаня и проконсультироваться у тамошних специалистов.
Помощникам Бо пришлось как следует потрудиться, чтобы разогнать бесчисленную толпу болезных, раненых и увечных, освобождая проход к аптеке. А внутри, стоило юноше выложить из «Покоев сохранения» на прилавок человеческую руку, его чуть не снесло волной любопытных. Когда зевак удалили, Цы предъявил отрезанную кисть аптечным служащим, которые дрожали так, будто опасались, что им самим вот-вот отхватят руки.
— Я просто хочу, чтобы вы как следует рассмотрели эту ладонь и ответили мне, случалось ли вам лечить подобное заболевание.
Изучив мертвую руку, служащие переглянулись с удивлением: то, что Толкователю трупов представлялось болезнью, которую следовало бы лечить, для них было обыкновенной сыпью. Юноша не удовлетворился таким ответом. Не убирая страшного предмета с прилавка, он потребовал, чтобы позвали начальника, и пообещал, что без разговора с ним не уйдет. Вскоре появился рассеянного вида толстячок в красном фартуке и шапочке. Изучив, в свою очередь, ампутированную кисть, он тоже удивился и повторил мнение своих подчиненных:
— К нам никто не станет обращаться с такой пустяковой болячкой.
Цы начал закипать: эти люди даже не пытались помочь.
— А можно узнать, почему вы так уверены?
Вместо ответа толстяк вытянул руки:
— Потому что и я страдаю таким заболеванием.
* * *
Оправившись от первоначального изумления, Цы убедился, что, действительно, высыпания на руках начальника очень похожи на коросту на отрезанной кисти.
— Но… как же?..
— Это соль, — ответил толстяк. — Она понемногу разъедает руки у моряков, солекопов, у тех, кто засаливает рыбу и мясо для длительного хранения. Все мы, кто так или иначе имеет дело с солью, в конце концов обзаводимся такой вот кожей. Мне и самому соль каждый день попадает на руки, когда я готовлю лечебные составы, но эта болезнь — не из серьезных. Не думаю, что из-за нее бедняге стоило ампутировать руку, — пошутил он под конец.
Толкователю трупов последнее замечание вовсе не показалось смешным. Он уложил руку обратно в «Покои сохранения», поблагодарил всех за сотрудничество и покинул Большую аптеку.
* * *
Одна дверь приоткрылась, другая захлопнулась. То, что кислота здесь ни при чем, позволило отбросить сразу несколько профессий, однако соль добавила примерно столько же, если не больше. Четверть населения Линьаня кормилась рыболовством, и даже если не все рыбаки выходили из реки Чжэшуй в открытое море, к ним следовало добавить складских работников и торговцев солью, так что количество подозреваемых, по этой логике, превысило бы пятьсот тысяч человек. А следовательно, в отношении этого покойника все надежды Цы сводились к одной-единственной детали — маленькому волнообразному языку пламени под большим пальцем. Бо обещал выяснить, что означает такая татуировка.
Впереди была еще мастерская бронзовых изделий, на которую Цы возлагал большие надежды и в которой рассчитывал получить новые улики. Он велел помощникам перенести «Покои сохранения» во дворец и немедленно обновить в них лед, а сам вместе с Бо направился в портовый район на юге Линьаня.
Когда они прибыли по адресу, подсказанному Каном, Цы побледнел. Перед ними, на месте крупнейшей в городе бронзовой мастерской, курилось теперь унылое и страшное пожарище. Угольки еще тлели посреди кладбища обгорелых досок, почерневшего дерева, расплавленного металла и нагромождения кирпичей. Казалось, огненное воинство задалось целью разрушить мастерскую до самого фундамента, оставив лишь дымящееся опустошение.
Цы невольно снова вспомнил пожар, уничтоживший его дом. Ему показалось даже, будто он вдыхает тот же запах. Он решительно направился к группе любопытных, чтобы расспросить о происшедшем.
Одни рассказали о жарком огне, который занялся поутру, другие вспомнили о жутком шуме обрушения балок, третьи жаловались, что задержка пожарных позволила пламени перекинуться на смежные мастерские, — однако, в общем и целом, никто не сообщил ничего существенного. К счастью, шустрый мальчишка из тех зевак, что роились кругом, вызвался рассказать все подробности из первых рук — всего-то за десять монет. Он выглядел точно обтянутый кожей скелетик, поэтому Цы добавил к монетам плошку горячего риса, купленную на ближайшем лотке. Торопливо глотая, бродяжка объявил, что шум был сначала, а только потом — пожар; а больше ничего путного не добавил. Толкователь трупов уже собрался уходить, но наконец-то насытившийся мальчишка ухватил его за рукав:
— А еще я знаю, кто на самом деле все видел.
И признался, что его сотоварищ по цеху нищих давно уже приноровился ночевать под навесами мастерской.
— Он хромой. Поэтому никогда не уходит далеко от места, где старшины разрешили ему сидеть и клянчить. Я утром, когда пришел, видел его на задворках, он прятался, как крыса. — Паренек указал направление, где искать. — Сказал, что должен бежать отсюда. Если его найдут — ему крышка.
— Смертью грозили? — подобрался Цы. — Но кто?
— Да откуда мне знать? Говорю же — он был совсем перепуган. Сразу сныкался и поминай как звали, тут же столько зевак толпилось… Даже свои шмотки оставил. — Мальчишка показал на угол, где лежало блюдце для подаяния и глиняный кувшин. — Костыль под мышку и почесал отсюда.
Цы уже понял: снова неудача, но мальчуган потянул его за рукав:
— Слышьте, господин. Если вам так важно, я могу его найти.
— Кого?
— Моего дружка, хромого!
Цы попытался найти в глазах мальчугана хоть какой-нибудь проблеск искренности — помимо очевидной алчности. Ничего не было.
— Отлично. Приводи его ко мне, и я в долгу не останусь.
— Господин, я ведь больной. Жить-то как-то надо… Пока я буду за ним бегать, сколько народу мимо пройдет, не кинув мне ни единой монетки!
— Сколько? — мрачно спросил Цы.
— С вас… десять тысяч монет… Пять тысяч, — сам испугавшись своей наглости, сразу поправился он.
Толкователь трупов покачал головой с самым недовольным видом. Но у него было не так-то много зацепок. Он еще раз пригляделся к малолетнему попрошайке — доверия к нему не прибавилось. Проклиная себя, Цы попросил денег у Бо, но чиновник ему отказал:
— Он убежит, и ты его больше никогда не увидишь.
— Деньги, быстро! — прикрикнул Цы, зная, что министр Кан приказал оплачивать все его служебные расходы; лысый чиновник неодобрительно покачал головой, но деньги выдал.
Цы, развязав шнурок, принялся отсчитывать монеты; глаза мальчишки сверкали, будто он увидел золотую гору. Но тут же потухли, когда юный шельмец убедился, что господин окончил счет на пятистах.
— Остальное получишь, когда приведешь своего дружка. Он, кстати, тоже получит столько же. — Цы вернул связку монет своему спутнику. Мальчик уже собрался бежать, но Цы ухватил его железной хваткой. — И предупреждаю! Если от тебя не будет известий, я найду твоих старшин и потребую выгнать тебя из гильдии за обман властей, а еще приплачу, чтобы тебя избили палками.
Потом Толкователь трупов назвал новому помощнику свое имя, пояснил, как с ним связаться, — и мальчишка исчез в толпе.
А Цы не сразу покинул пожарище. Он долго рыскал в развалинах мастерской в поисках хоть каких-то улик, но попадались только расколотые литейные формы из терракоты, оплавленные инструменты для ковки да перевернутые горны — все эти предметы для Цы означали не больше, чем иероглифы для неграмотного. Как ни странно, он не увидел ни одного предмета из бронзы; не было здесь и запасов меди и олова. Юноша приписал их отсутствие ночному разграблению. Он попросил Бо собрать сведения обо всех рабочих, трудившихся в мастерской в последние месяцы, а еще поручил проследить, чтобы все найденные на пепелище предметы — за исключением бревен и кирпичей — были отправлены во дворец.
— Не имеет значения, насколько они повреждены. Пусть вещи сложат в ящики, но предварительно опишут и укажут место, где именно они были найдены.
— Кану не понравится, что ты превращаешь императорский дворец в помойку, — возразил Бо.
Толкователь трупов ничего не ответил, просто посмотрел, как Бо отдает нужные распоряжения. А по дороге во дворец все раздумывал, надежны ли пожарные, которым Бо поручил упаковку. И хотя у юноши оставались на этот счет серьезные сомнения, он утешил себя мыслью, что ценных предметов все равно не найдут, а значит, и искушения при погрузке будут не так велики.
Наконец нашлось время осмотреть место, где нашли труп хозяина литейной. Цы повезло: на страже стоял все тот же солдат, что обнаружил убитого. Гвардеец, больше всего напоминавший гранитную глыбу, подтвердил, что тело действительно было без головы и без одежды, вот на этом самом месте, у стены. Цы заметил следы крови на каменной кладке. Он достал свою тетрадку и сделал набросок углем, пытаясь как можно точнее передать расположение пятен. И спросил караульного, стоит ли он на дежурстве на одном месте или, наоборот, периодически двигается.
— Когда звучит гонг, мы проходим триста шагов на восток, возвращаемся и проходим столько же шагов на запад. А потом возвращаемся и стоим в ожидании нового сигнала.
Цы понял эту систему. Еще раз осмотрев место преступления, он спросил караульного, не заметил ли тот ночью чего-нибудь особенного. Как и предполагал Толкователь трупов, солдат ответил, что нет.
Юношу такой ответ не сильно расстроил. Он выяснил уже достаточно, чтобы продвинуть расследование.
* * *
Прогулявшись по императорским садам, Цы отобрал пробы почвы. Через помощника он снова заказал придворному краснодеревщику особых размеров пику; в ожидании же выполнения заказа он надеялся успеть сличить взятые пробы с землей из-под ногтей убитого мастера. Зайдя в свою комнату, юноша вынул из рукавов мешочки с землей; все четыре пробы он выложил на стол. Почва была разная: та, которую он подобрал возле пруда, была влажная, тяжелая и черная; та, что из рощи, — рыхлая, буроватая, с остатками хвои. В третьей пробе, взятой у галереи, преобладал дробленый щебень. А вот почва у внешней стены была желтая и вязкая — по-видимому, из-за большого количества глины, которую использовали когда-то в качестве цементирующей смеси. Юноша открыл флакончик, в котором хранил пробы из-под ногтей литейщика, и высыпал рядом с последней кучкой.
Полное совпадение.
Цы вернул драгоценные образцы обратно во флакон, остальные четыре кучки тоже распределил по сосудам и каждый снабдил сопроводительной надписью.
Весь вечер Толкователь трупов перечитывал записи предыдущих дней, не позволяя себе отвлекаться. Скоро вернется Серая Хитрость; время утекало, как вода между пальцами. А ближе к ночи юноша сбросил все свои листочки на пол. Да, он дожидался ответов из больниц, где приказал показывать рисунок, да, следовало допросить работников бронзовой мастерской, но больших надежд на эти меры Цы не возлагал. Его догадка про наконечник пики не нашла подтверждения, другой вариант — про специальный арбалет, стреляющий болтом особо крупного калибра, — вообще не имел смысла. На что нужна большая тяжелая стрела, которая далеко не пролетит? Кто захочет переделывать почти совершенное оружие в более громоздкое и тяжелое, неудобное при переноске, заряжании и стрельбе? А вот вопрос совсем уже неразрешимый: зачем убийце каждый раз, чтобы разделаться со своими жертвами, применять столь трудоемкий способ?
Было ясно: эта гипотеза так же глупа, как и мысль о том, что слепой не способен убить. Цы не мог в это поверить, но не мог и исключить участия Лазурного Ириса в убийствах. То, что у бывшей нюйши был доступ к «Нефритовой эссенции», хотя и могло оказаться случайным совпадением, выглядело в то же время неоспоримо подозрительным, а по словам Кана, у женщины было предостаточно оснований для ненависти к императору. Ненависти, укорененной в самой ее природе: отец Лазурного Ириса подпитывал ее легендами о бесчинствах, сотворенных с ее дедом, полководцем Юэ Фэем.
Цы думал об этой женщине. На самом-то деле он не переставал о ней думать с ночи большого императорского приема. Потому что, хотя юноше и не хотелось в этом сознаваться, тут было что-то еще, — что-то, чего он не умел понять и с чем совсем не мог совладать. Он не понимал, почему нюйши не идет у него из головы, отчего он так отчетливо помнит ее голос — теплый, низкий, чарующий; отчего ему так отрадно представлять даже ее бледные неживые глаза; отчего от воспоминаний начинает щемить сердце. Вдобавок, даже понимая, сколь опасно для него возвращение Серой Хитрости, даже сознавая, чем чреват для него провал расследования, и даже несмотря на привычку всегда иметь наготове запасной вариант, Цы отвергал всякую мысль о побеге. Он поставил на карту слишком много, так что теперь уже не мог сдаться. Должность судьи была совсем рядом, стоило только привстать на цыпочки, — ее обещал Толкователю трупов сам император. И как бы трудно ни приходилось сейчас, именно к такой работе юноша стремился всю жизнь; эту мечту подарил ему судья Фэн.
Фэну он был обязан всем. Закрывая глаза, он ясно видел перед собой человека, который руководил им с самого раннего отрочества и обучил всему, что Цы знал теперь.
Как бы узнать, чем ныне занят судья Фэн? В последний раз Цы пытался найти учителя несколько месяцев назад — в отчаянной попытке спасти сестру.
Теперь у Цы было больше возможностей для поиска. Дорога к Мину закрыта, и судья Фэн, возможно, остается единственным человеком, которому он может довериться. Однако, как бы Цы ни старался об этом не думать, он до сих пор находится в положении беглого преступника. И не имеет права тащить учителя в пропасть бесчестья. Вот почему юноша в очередной раз отказался от поисков Фэна и понял, что будет продолжать расследование в одиночку.
Громкий стук в дверь вывел юношу из задумчивости. Цы открыл: на пороге стоял Бо. Он явился сообщить, что пожарные начали перевозить обломки из бронзовой мастерской во дворец. И еще: дама по имени Лазурный Ирис изъявила желание встретиться с Цы завтра, в Павильоне кувшинок.
— Со мной? — переспросил юноша.
И поделился своими сомнениями: как может замужняя дама встречаться один на один с посторонним мужчиной в отсутствие супруга? Бо его успокоил: супруг уже вернулся и тоже придет в павильон. И все-таки Цы осознавал неловкость ситуации: по нормам этикета, гостей приглашает мужчина, а женщинам надлежит оставаться как бы невидимыми; им разрешено появляться, лишь чтобы молча подать чай или вино. Но на Лазурный Ирис подобные правила, похоже, не распространялись.
Всю ночь Цы казалось, что эта загадочная женщина поет ему своим грудным голосом колыбельную. И потому он так и не сомкнул глаз.
* * *
К рассвету он был так измотан, будто ночь напролет копал огромную яму. Бессонницы от возбуждения случались с ним и раньше, но было очень обидно, что нервы подвели его именно в эту ночь — ведь он хотел предстать перед Лазурным Ирисом в наилучшем виде. И хотя она была слепа, Цы решил нарядиться в костюм, который ему пошили для императорского приема. Но вчера юноша по рассеянности навалил на парадный костюм стопку книг, и теперь шелк больше всего походил на мятую бумагу; поглядевшись в зеркало, Цы почувствовал, что наряд его до неприличия смешон. Он попытался разгладить скомканную ткань, потом вылил на себя несколько капель сандаловой эссенции. Перечитал свои записки по истории Цзинь, которые набрасывал ночью, и полетел вдогонку собственному сердцу, мчавшемуся в нескольких шагах впереди.
Павильон кувшинок стоял среди других павильончиков в роще Свежести — обнесенном стеной квадратном участке вблизи дворцового комплекса, где проживали сановники самого высокого ранга. Цы, предъявив караульному печатку, без проблем прошел из одной части в другую, а дальше, как и говорил Бо, оставалось просто идти вперед по мощеной дорожке, обсаженной кипарисами. И вот, незадолго до назначенного часа, юноша стоял перед роскошным зданием с лимонным садиком у входа. Края крыши, загнутые кверху, подражали полету журавлей, гордясь тем, что они составляют часть жилища, которому покровительствует император. От этого зрелища юноша оробел. Он поправил шапочку и с неудовольствием осмотрел морщины на ткани, которые никуда не исчезли. Очередная попытка их разгладить только ухудшила дело. Юноша совсем уже собрался постучать, когда дверь неожиданно распахнулась. Слуга-монгол поклонился гостю и пригласил его в дом. Цы последовал за ним в светлый зал, алые стены которого, казалось, лакировали только сегодня. Он шел вперед, щурясь от льющегося из окон яркого света, пока не различил в дальнем конце зала сидящую спиной женскую фигурку в просторном ханьфу цвета бирюзы, с шелковой лентой в волосах. Когда монгол возвестил о приходе гостя, женщина поднялась и обернулась. Цы покраснел, еще только бормоча слова приветствия — при свете дня Лазурный Ирис пленяла еще сильнее. Цы призвал на помощь все свое хладнокровие. Он оглядел зал в поисках супруга, но никого не увидел — только великолепную коллекцию древностей, заполнявшую каждый уголок.
— Вот мы и снова встретились, — произнес юноша и тотчас же закашлялся, сознавая всю нелепость своих слов.
Лазурный Ирис улыбнулась. Ее ровные зубы тоже манили. А еще Цы заметил, что ее ханьфу приоткрыто, так что округлость правой груди прямо-таки бросалась в глаза. Цы, позабыв о слепоте хозяйки дома, отвел взгляд. Лазурный Ирис пригласила его садиться. Не дожидаясь согласия гостя, хозяйка приступила к чайной церемонии. Руки ее прикасались к чайнику с такой нежностью, что юноша позавидовал этому чайнику.
— Благодарю вас за приглашение, — еле слышно выговорил он.
Она склонила голову в знак вежливого ответа. А потом с такой же грацией налила чаю и себе, а гостя спросила, как ему понравился императорский прием. Цы отозвался о приеме в самых восторженных выражениях, не упомянув, правда, об убийстве торговца бронзой. А потом оба замолчали, но Цы не чувствовал неловкости. Он весь погрузился в созерцание: каждый жест, каждый вздох, каждая улыбка Лазурного Ириса будоражили его чувства. Наконец юноша отвел взгляд. Поднеся к губам чашку, он почувствовал, что чай очень горячий, и, по привычке имитируя боль, ойкнул.
— Что случилось? — спросила Лазурный Ирис.
— Ничего, чуть-чуть обжегся, — соврал Цы.
— Прости меня, — встревожилась хозяйка.
И тут же, на ощупь смочив платок в холодной воде, безошибочно точным движением приложила его к губам юноши. От сладостного прикосновения ее пальцев губы его задрожали.
— Ничего страшного, все как-то неожиданно вышло. — Цы отстранился от Лазурного Ириса. — А где же ваш драгоценный супруг? — спросил он, чтобы перевести разговор на другую тему.
— Он скоро придет, — невозмутимо ответила хозяйка. — Так ты, значит, живешь во дворце? Для обыкновенного чиновника это весьма редкая привилегия…
— Но так же редко бывает, что у дамы вашего ранга не перебинтованы ступни. — Уходя от скользкой темы, юноша ответил первое, что пришло ему в голову. Лазурный Ирис спрятала ноги под полу длинного ханьфу.
— Пусть даже мои ноги оскорбляют твой тонкий вкус, зато я не сделалась уж полной калекой. — Лицо ее посуровело. — Это новомодный обычай, который мой батюшка, по счастью, не принял.
Цы пожалел о своей бестактности и надолго онемел.
— Я во дворце недавно, — заговорил он наконец. — Кан пригласил меня несколько дней назад, но, вообще-то, я надеюсь поскорее выбраться. Это место не для меня.
— А где же тогда твое место?
Цы задумался.
— Мне нравится учиться.
— Учиться? Чему же? Философия, литература, поэзия?
— Хирургия, — ответил он, не раздумывая.
Прекрасное лицо Лазурного Ириса исказилось от отвращения.
— Прости, но я не понимаю, что интересного может быть во вскрытии трупа! И мне уж совсем непонятно, что общего имеет это занятие с твоей работой у Кана.
Цы снова корил себя за невоздержанность в речах. Он начал подозревать, что это странное приглашение, которое, как он поначалу надеялся, сможет ему помочь в деле, вызвано желанием Лазурного Ириса что-то выведать в ее собственных интересах, и решил быть более осмотрительным в речах: ведь перед ним сидит подозреваемая в тяжких преступлениях.
— У людей Цзинь пищевые предпочтения отличаются от наших, поэтому они страдают одними заболеваниями, а мы — другими. Вот какова цель моих исследований. В сущности, из-за этого я и здесь… Но скажите: чему я обязан чести быть приглашенным? В ночь нашего знакомства вы были не слишком расположены говорить о Цзинь.
— Люди ведь изменчивы, — улыбнулась Лазурный Ирис, подливая себе чаю. — Но, разумеется, причина не в этом. — Женщина улыбалась так, будто видела своего собеседника. — Если говорить откровенно, в ту ночь меня заинтересовало твое поведение. Ты ведь явно едва не вступился за куртизанку и готов был подраться с этим разъяренным чудовищем. Для людей из дворца такой поступок необычен. Так что ты меня удивил.
— И поэтому вы меня пригласили?
— Скажем так, ты мне просто… понравился.
Цы отхлебнул из чашки, чтобы скрыть замешательство. Никогда прежде женщины не говорили ему таких слов. Ему стало совсем не по себе, когда нюйши наклонилась и халат ее снова приоткрылся. Юноша не понимал, знает ли Лазурный Ирис о том, что происходит с ее ханьфу, но все равно отвел глаза.
— Замечательная коллекция древностей, — сообщил Цы.
— Быть может — для истинных ценителей. Я собираю их не для себя, а для удовольствия тех, кто меня окружает. И это — зеркало моей жизни, — заключила Лазурный Ирис.
Цы почувствовал горечь этих слов, но опять не знал, что сказать в ответ. Он хотел было расспросить Лазурный Ирис о ее слепоте, но тут снаружи послышался какой-то шум.
— Это, должно быть, мой муж, — сказала хозяйка.
Она спокойно поднялась из-за чайного столика и повернулась лицом к закрытой двери. Цы отметил, что ханьфу на ней плотно запахнуто.
Дверь открыл слуга. В дальнем конце коридора Цы разглядел фигуру пожилого мужчины. Вместе с ним, не прерывая оживленной беседы, шел Кан. Старец нес в руках цветы — как понял Толкователь трупов, это был подарок для Лазурного Ириса. Незнакомец уже издалека поздоровался с супругой и порадовался, что гость тоже прибыл. Но когда он разглядел Цы, руки его задрожали и цветы упали на пол.
Старец не мог произнести ни слова. Он просто стоял и бессмысленно таращился — точно так же, как и Цы, а служанка в это время торопливо подбирала лежащие между ними цветы. Почувствовав обоюдную неловкость, первой заговорила Лазурный Ирис:
— Дражайший супруг мой, имею честь представить тебе нашего гостя, юного Цы. Цы, представляю вам моего супруга, досточтимого судью Фэна.
Назад: 28
Дальше: 30