Цы размышлял над происхождением крошечных шрамов на лице молодого покойника, когда во дворец вернулся парфюмер. Цы успел прикинуть несколько вариантов, но так и не пришел к определенному выводу, поэтому, когда Сюэ сказал, что ему повезло, Толкователь трупов воспрянул духом. И сразу же несказанно удивился: в продолжение своих слов парфюмер улыбнулся и протянул ему запечатанный воском флакончик.

— Вот, понюхайте, — гордо прибавил он.

Цы сорвал восковую печать и вдохнул насыщенный аромат, который тотчас вязко растекся по его дыхательным путям. Запах был густой, глубокий, сладкий и приторный, как мармелад, с оттенками сандала и пачулей. Крепость его пьянила. Юноше запах показался смутно знакомым, но почему — он вспомнить не мог. Маленький парфюмер скорчил обиженную гримасу:

— Разве не узнаёте?

— А разве я должен?

— Полагаю, что так. Это же «Нефритовая эссенция», которую я уже много лет изготавливаю для императора.

Цы нахмурился. Пришлось признаться, что при дворе он всего-то два дня, да и те провел среди трупов и архивных свитков.

— И хотя я удостоился чести лицезреть императора, могу вас заверить: обстоятельства не располагали к тому, чтобы наслаждаться духами, — добавил он.

— Да нет же! Эта эссенция вовсе не для него, — вскричал Сюэ.

Чтобы взбодриться, Цы провел ладонями по лицу; он готовился не пропустить ни слова. А человечек перед ним взахлеб рассказывал, что многие годы готовит из совершенно секретных ингредиентов и с соблюдением тайны пропорций эти самые духи, пользоваться которыми настрого запрещено кому бы то ни было, за исключением супруги и наложниц императора.

— И разумеется, я единственный, кто готовит такой аромат.

Цы долго молчал, обдумывая признание маленького парфюмера, а тот с нетерпением дожидался слов благодарности. В конце концов юноша спросил, возможно ли, чтобы кто-нибудь из работников мастерской присвоил часть уже готовых духов. Сюэ оскорбился до глубины души.

— Нет, невозможно! Каждый раз, как мне заказывают новую партию, я сам готовлю духи, сам переливаю во флаконы, сам их нумерую и сам доставляю во дворец, — решительно ответил парфюмер.

— А если кто-то воспроизвел вашу эссенцию?

— Воспроизвел? Это не просто маловероятно, это немыслимо. Во-первых, потому что набор ингредиентов известен только мне, а подобрать их — уверяю — задача весьма непростая. А во-вторых, если фальсификатора обнаружат, он будет незамедлительно казнен.

— Понимаю. А скажите, существует ли вероятность ошибки?

— На что это вы намекаете? — Человечек снова оскорбился.

— Я имею в виду: насколько вы уверены, что это именно ваши духи? В конце концов, запах был совсем уже слабый, да к тому же отравленный гнилью.

— Послушайте, юноша, — в голосе парфюмера звучала неколебимая убежденность, — если бы вы от рождения занимались запахами, вы бы меня поняли. Я всегда отличу аромат моего изготовления, даже посреди целого лагеря потных солдат.

Маленький человечек произнес эти слова с такой твердостью, что Цы перестал сомневаться в правильности его выводов. Он собирался задать очередной вопрос, но тут парфюмер кое-что добавил:

— Но, как ни странно, там и впрямь было что-то еще… Посторонний запах. Такой резкий… Он почти совсем выдохся, но все же я его почувствовал.

— Другие духи?

— Нет, это были не духи. Но и не трупная гниль. Право, не знаю — я пытался вычислить этот запах, но не сумел.

Цы записал в тетрадку и это обстоятельство. Он получил уже достаточно пищи для размышлений, но тут ему пришел в голову еще один вопрос.

— Ну да, вы сами готовите вашу «Нефритовую эссенцию». А кто во дворце уполномочен ее у вас принимать?

— Не «уполномочен», а «уполномочена». — Глаза Сюэ расширились так, точно он увидел, как кто-то раздевается. — Одна нюйши, дама, которая готовит встречи императора с его наложницами. Обычно я отношу ей партию духов в каждое новолуние. Приблизительно тридцать флакончиков, в соответствии с заказом. Имейте в виду, что, помимо нюйши, во дворце проживают около тысячи наложниц. А она принимает и распределяет каждую партию и, будьте уверены, следит за девушками так, словно это ее родные дети, которых у нюйши никогда не будет.

Проводив маленького парфюмера к воротам, Цы углубился в дворцовый сад. Сведения о нюйши заинтересовали его, и, хотя Цы помнил, что вход во Дворец Наложниц для него закрыт, ему захотелось хотя бы побродить поблизости. Шагая, Толкователь трупов мысленно раскладывал по полочкам все, что ему удалось выяснить.

Итак, имеются мертвые тела. Начнем с евнуха: трудолюбивый и аккуратный человек, любящий свою семью, на первый взгляд честный работник, вот только относительно скромная должность помощника управляющего плохо сочеталась с обладанием ценнейшей коллекцией. Второй — это мужчина лет около пятидесяти, с изуродованным лицом и с руками, странным образом пострадавшими то ли от кислоты, то ли от какого-то заболевания. И наконец, третий — самый молодой покойник с лицом, испещренным давними крохотными шрамами, а еще с двумя непонятными обводами вокруг глаз.

У трех мертвецов имелось много общего, и этим надлежало заняться в первую очередь: убийца старался, чтобы трупы было сложно опознать; у всех троих — страшные раны в виде воронки на груди, а еще невесть откуда взявшийся аромат духов, которые способен изготовить один-единственный парфюмер, и надзор за ними поручен императорской нюйши. Когда Цы отвлекся от этих мыслей и посмотрел вокруг, оказалось, что он подошел вплотную к Дворцу Наложниц, а это было опасно. Чтобы никто из евнухов его не обнаружил, юноша спрятался за дерево и принялся рассматривать запретный дворец, все окна которого были забраны жалюзи. Это строение выглядело не менее изящно, чем его обитательницы. За бумажными шторками Цы разглядел грациозно порхающих девушек, как ему показалось — обнаженных; теперь он уже не мог отвести глаз от окон. Юноша почувствовал, что тело его наполняется желанием. Он уже давно не делил ложе ни с кем из «цветочков».

Цы заставил себя не думать о наслаждениях плоти и принялся вспоминать все, о чем говорил ему маленький парфюмер. Во дворце девушки находились в ведении одной только нюйши, никто другой не имел к ним доступа. Даже евнухи. И если, как заверял Сюэ, он являлся единственным производителем «Нефритовой эссенции», у Цы не оставалось иного пути, кроме как расспросить даму, ответственную за распределение этих уникальных духов.

Юноша пошел обратно, во Внешний двор, чтобы выяснить, как продвигаются дела у портретиста. Зайдя к нему в мастерскую, Цы ахнул от восхищения: перед ним на мольберте было полное жизни лицо, выписанное столь тщательно, что казалось, убитый вот-вот улыбнется и заговорит. Художник с абсолютной точностью воспроизвел каждую черточку, словно бы вернув покойнику жизнь. Все было сделано идеально — за исключением одной ужасной ошибки.

— Мне следовало четче вас проинструктировать: портрет должен быть с открытыми глазами.

Художник переполошился и начал низко кланяться, страшась последствий, однако Толкователь трупов не упрекнул его ни словом, взяв всю вину на себя. Художник заверил, что, к счастью, может легко поправить дело.

— Закрыть открытые глаза мне было бы сложнее.

— А шрамы подрисовать сможете?

И Цы начал прямо на портрете показывать размеры, форму, количество и распределение кожных повреждений, не забыв предупредить, что вокруг глаз их быть не должно. Он дождался окончания работы — на всякий случай, чтобы художник не допустил новых ошибок. В итоге Толкователь трупов остался очень доволен результатом.

— Это и вправду потрясающе, — произнес он.

Художник воспринял похвалу с гордостью. Он снова поклонился и обеими руками подал юноше рисунок на шелке. Цы бережно свернул его и упаковал в отдельную сумочку с таким тщанием, точно это был слиток золота. Попрощавшись с мастером, Цы пошел к себе. Войдя в комнату и закрыв дверь, юноша сразу же развернул портрет и долго его рассматривал. Да, действительно, как живой. Единственная проблема заключалась в невозможности воспроизвести этот шедевр, а следовательно, его нельзя было размножить и распространить повсеместно. Но Цы все равно был уверен, что портрет ему пригодится — когда он разберется с происхождением этих крохотных шрамов.

Просидев некоторое время просто так и не зная, что делать дальше, юноша подумал об учителе Мине, о том, как не хватает ему теперь советов академика, его хладнокровия. Мин ведь всегда знал, что сказать и как поступить. Цы чувствовал себя в долгу перед ним — и стыдился, что однажды предал доверие учителя. Да, вот что сейчас нужно: навестить Мина и обсудить вопросы, на которые у него самого не находилось ответов. Цы снова скатал рисунок, собрал свои записи и вышел из комнаты: он направлялся к единственному человеку в Линьане, который оказывал ему бескорыстную помощь.

Цы без помех миновал сад. Однако, когда он попробовал выйти за ворота в дворцовой стене, караульный его не пустил.

— Даже не думай об этом, — грубо бросил страж ворот, с презрением посмотрев на печатку, которую предъявил Толкователь трупов. Цы с важным видом объяснил, что эта печать выдана ему самим министром наказаний, но караульный и бровью не повел.

— Ну тогда с ним и договаривайся. Это Кан приказал тебя не выпускать.

Цы не поверил караульному, но проход для него был закрыт.

Юноша пнул валявшийся у ворот камень с такой злостью, словно это был сам Кан. Все-таки ему пришлось повернуть назад. Если императору угодно, чтобы Цы продвигал порученное ему дело, так пусть подумает, что делать с министром, который вместо того, чтобы содействовать расследованию, с удовольствием чинит все новые и новые препятствия. По счастью, печатка-пропуск, кажется, не утратила своих свойств внутри дворцового комплекса, что позволило юноше добраться до кабинета, который занимал личный секретарь императора. Цы представился и попросил об аудиенции, но секретарь с замашками престарелого щеголя воззрился на посетителя так, будто ему показали полудохлую муху. Поступок Цы был не просто необычным — нет, он был оскорбительным: простой исполнитель желает встретиться с Сыном Неба!

— Многие умерли и за гораздо меньшие провинности, — изрек секретарь, лишь мельком взглянув на наглеца.

Цы подумал, что если бы он был им нужен мертвым, его бы давно уже убили. И продолжал настаивать — но достиг лишь того, что секретарь по-настоящему взъярился: старец приказал ему немедленно убираться и пригрозил вызвать стражу. Но юношу и это не смутило. Он был готов решить свою проблему любой ценой, поэтому с предерзким видом остался стоять на своем месте и бестрепетно воспринял обещание секретаря отправить его в тюрьму, а потом полюбоваться его казнью. Старик вопил и надрывал голос, а Цы тем временем заметил, что по галерее приближается, окруженный многочисленной свитой, сам император; рядом с Нин-цзуном шел Кан. Юноша понял, что действовать нужно стремительно. Не дослушав очередную тираду секретаря, не оставив телохранителям ни секунды на размышление, Цы выбежал в галерею и простерся ниц у ног императора. Кан узнал своего подчиненного и приказал солдатам его схватить, однако Нин-цзун остановил расправу.

— Необычный способ поздороваться со своим монархом, — отметил он.

Сознавая, насколько дерзостен этот способ, Цы не отважился поднять взгляд. Он еще раз бухнул лбом о каменный пол и взмолился о милосердии. Не получив никакого ответа, Толкователь трупов дрожащим голосом прибавил, что дело у него срочное, напрямую связанное с раскрытием зверских убийств.

— Ваше величество! Он сполна заплатит за свою наглость! — взревел Кан.

— Всему свое время. Ты что-нибудь узнал? — коротко спросил император.

Цы подумал, что лучше бы ему переговорить с его величеством наедине. Он уже собрался попросить об этом, но вовремя решил больше не искушать судьбу. Все так же лежа перед Нин-цзуном, он бросил взгляд на министра наказаний.

— Ваше величество, при всем почтении и благоговении, я подозреваю, что некто высокопоставленный преднамеренно мешает мне работать, — отважно объявил Толкователь трупов.

— Мешает? Преднамеренно? Что ты имеешь в виду? — Нин-цзун сделал солдатам знак отойти на несколько шагов. Цы распластался на полу, как мертвый.

— Ваше величество, — вполголоса пожаловался он, — только что, когда мне понадобилось продолжить расследование вне этих стен, стражник не выпустил меня. Он даже пренебрег печатью, выданной мне его превосходительством министром наказаний, и вот…

— Понятно. — Нин-цзун бросил короткий взгляд на Кана — старый служака внешне никак не отреагировал на донос своего подчиненного. — Что-нибудь еще?

Цы раскрыл рот от изумления. Но лоб от пола не оторвал.

— Да, ваше величество, — пробормотал он. — В переданных мне отчетах не отражены результаты расследования дворцовых судей. Ни слова не говорится о местах и обстоятельствах обнаружения трупов. Не упомянуты свидетели, не представлены первые рапорты об исчезновении Нежного Дельфина, не изложены предварительные версии, обойдены молчанием и предположения о мотиве этих убийств. — Юноша снова покосился на Кана; министр отвел взгляд. — Вчера я допрашивал ближайшего друга Нежного Дельфина, юного евнуха, который вполне охотно со мной сотрудничал, а после очередного вопроса моментально замкнулся. А причина этого внезапного молчания в том, что господин министр наказаний запретил ему откровенничать на определенные темы.

Император выдержал паузу.

— И поэтому ты решил, что имеешь право мне докучать, выскакивая под ноги, точно дикарь?

— Ваше величество, я… — Цы уже понимал, что повел себя совершенно недопустимым образом; но обратного хода не было. — По словам министра Кана, никто не заходил в комнаты Нежного Дельфина, однако это ложь. Он сам не только заходил в эти покои, но еще и запретил караульному рассказывать о своем посещении. Вашему министру не угодно, чтобы я выяснил хоть что-нибудь! Ему ненавистен любой метод расследования, в основе которого — наблюдательность и логика, он упорно препятствует мне докопаться до истины. Я не имею права допрашивать наложниц, у меня нет доступа к отчетам, мне запрещено покидать дворец…

— Ну хватит! Ты наговорил уже достаточно. Стража, доставьте невежу в его жилище!

Цы не сопротивлялся, когда солдаты поднимали его с пола; он успел разглядеть отравленную улыбочку Кана и блеск его единственного глаза.

Он слышал, как солдаты закрывают дверь, выставляя снаружи караульных. Он сидел в полном оцепенении, пока дверь не открылась снова. Бо вошел, не поздоровавшись, лицо его полыхало от гнева.

— Вы, молокососы, почитаете себя хозяевами жизни! — выкрикивал седой чиновник, меряя шагами комнатку. — Вы приходите со своими, так сказать, познаниями, со своими новомодными изобретениями и хитроумным анализом; вы являетесь пред очи взрослых мужей — гордые и высокомерные, убежденные в своей способности проницать непроницаемое, — и забываете о самых элементарных требованиях приличий! — Бо прервался, чтобы обрушить на Цы испепеляющий взгляд. — Могу я поинтересоваться, чего вы вообще добиваетесь? Да как тебе в голову взбрело обвинять министра?

— Министра, который не дает мне вести расследование, который держит меня взаперти, точно преступника…

— Клянусь Великим Буддой, Цы! Насчет дворцовых стен — это была вовсе не его идея. Он просто следовал указаниям императора.

Цы побледнел.

— Но ведь он… — Толкователь трупов так ничего и не понял.

— Легковерный дуралей! Да стоит тебе выйти из дворца без охраны — и жить тебе останется не дольше, чем яйцу в пасти у лисицы. — Бо помолчал, дожидаясь, пока Толкователь трупов осознает сложность своего положения. — Никто тебе не запрещал выходить. Ты просто не должен выходить в одиночку.

— Но, значит…

— И Кан, разумеется, осматривал комнаты Нежного Дельфина. А ты чего хотел? Чтобы все дело сосредоточилось в одних лишь твоих руках?

— Неужели вы не понимаете, что я ничем не смогу помочь, если вы не объясните, с чем мы столкнулись? — в отчаянии выкрикнул Цы.

Этот крик заставил чиновника задуматься. Он подошел к окну и посмотрел в сад. Когда он обернулся к юноше, от гнева на его лице не осталось и следа.

— Я понимаю, тебе сейчас нелегко, но ведь именно ты и должен выяснить мотивы этих преступлений. Ну да, императору Нин-цзуну потребовалась твоя помощь, но не думай, что он примется раскрывать государственные тайны желторотому новичку, который едва-едва выучился нескольким трюкам.

— Тут я вас понимаю. Ну так вот, если вы не позволяете мне продвигать расследование, то попросите, чтобы император меня отпустил. Я расскажу все, что мне удалось выяснить, а потом…

— А, так ты уже что-то выяснил? — изумился Бо.

— Меньше, чем мог бы, но больше, чем мне было дозволено.

— Слушай! Я всего-навсего императорский чиновник, но тебя могут выпороть прямо сейчас, по одному моему слову, так что попридержи язык!

Цы понял, что дерзость завела его в тупик. Он склонил голову и принялся извиняться. А потом достал свои записи и еще раз просмотрел; Бо тем временем уселся на табурет в ожидании доклада. Юноша, сделав несколько глубоких вдохов, заставил себя успокоиться и приступил к подробному рассказу о своих открытиях: короста из мелких шрамов на лице молодого работника; запретные духи «Нефритовая эссенция», которые хранятся у императорской нюйши; ложь Нежного Дельфина.

— Какая ложь?

— Евнух обманул Кана. Он вовсе не собирался навещать своего батюшку, потому что тот ничем не болел. На самом деле Нежному Дельфину требовался предлог, чтобы оправдать свою отлучку из дворца.

— И чем ты сможешь это подтвердить? — насторожился седой чиновник. — Его отец, вообще-то, часто болел.

— Именно так. И всякий раз, когда это происходило, Нежный Дельфин писал о болезни в своем дневнике. Он подробнейшим образом описывал свои опасения и тревоги, свою подготовку к поездке, подарки, которые припасал для батюшки, указывал и даты предполагаемого путешествия. Он ничего не упускал. Однако в записях последнего месяца нет упоминаний о каких бы то ни было болезнях отца, хоть бы о насморке.

— Тот мог заболеть внезапно, так что у Нежного Дельфина не нашлось даже времени об этом написать, — неуверенно возразил чиновник.

— Да, такое вполне могло произойти. Однако не произошло. В документах значится, что Нежный Дельфин подал прошение об отлучке на следующий день после новолуния, а покинул дворец только вечером через день. При желании он вполне успел бы расписать отцовскую болезнь во всех подробностях.

— И какой из этого вывод?

— Боюсь, что вывод вам не понравится. Нежного Дельфина убил кто-то из его знакомых. Человек, которому он вполне доверял. Вспомните: на теле ведь нет никаких ссадин, которые указывали бы на сопротивление, а следовательно, он или не ожидал, что его убьют, или просто не защищался. А причина, по которой Нежный Дельфин прибег к обману, чтобы покинуть дворец, должна быть очень важной: ведь евнух, без сомнения, знал, что, если обман раскроется, его ждет страшная кара.

— Все это мне действительно не нравится. Я должен обо всем доложить императору.