7
— Я познакомился с Вилли в префектуре полиции. Мы стояли в очереди за документами. За видом на жительство.
За годы службы в полиции Касдан привык верить таким историям. Чем. она нелепее, тем больше шансов, что человек не врет.
— Мы оба — политические беженцы.
— Ты — беженец?
— После победы Маврикийского социалистического движения и прихода к власти Анируда Джагнота я…
— Твои документы.
Маврикиец ощупал куртку и вытащил бумажник. Касдан выхватил его у него из рук. Фотографии островов, Гетца и смазливых парней. Презервативы. Армянин подавил тошноту. Он боролся с душившими его отвращением и бешенством, готовыми вырваться наружу.
Наконец он нашел вид на жительство и паспорт. Касдан сунул их в карман, а остальное швырнул мальчишке в лицо.
— Конфисковано.
— Но…
— Заткнись. Когда вы познакомились?
— В две тысячи четвертом. Мы посмотрели друг на друга. И… Ну, в общем, мы друг друга поняли.
Он говорил гнусаво, с каким-то тягучим акцентом, полуиндийским, полукреольским.
— Давно в Париже?
— С две тысячи третьего.
— Жил у Гетца?
— Я ночевал у него три раза в неделю. Но мы созванивались каждый день.
— Другие мужчины у тебя есть?
— Нет.
— Лучше не заливай.
Гомик томно изогнулся. Все в нем дышало женственностью. У Касдана сдавали нервы. Настоящая аллергия на голубых.
— Ну да, я встречаюсь и с другими.
— Они тебе платят?
Экзотическая птица промолчала. Касдан посветил ему лампой прямо в лицо. Темная кошачья мордочка с выступающими челюстями. Короткий нос с круглыми маленькими ноздрями, расположенными очень близко к спинке носа, словно дырки от пирсинга. Чувственные губы, более светлые, чем кожа. И светлые глаза, такие заметные на медном лице, под припухлыми, как у боксера, веками. Для любителей этот золотистый паренек — просто лакомый кусочек.
— Ну да, они подкидывают мне деньжат.
— И Гетц тоже?
— И он.
— Почему ты именно сегодня пришел за своими вещами?
— Я… — Он снова откашлялся, потом сплюнул. — Неприятности мне ни к чему.
— Какие неприятности?
Насер поднял на него полные истомы глаза. От слез они блестели еще ярче.
— Я знаю про Вилли. Он умер. Его убили.
— Откуда ты узнал?
— Вечером у нас было назначено свидание. В кафе на улице Вьей-дю-Тампль. Он не пришел. Я беспокоился. Позвонил в церковь Иоанна Крестителя. Поговорил с кюре.
— Иоанн Креститель — армянская церковь. У нас не кюре, а батюшки.
— Короче, я с ним поговорил. И он мне сказал.
— Откуда у тебя телефон?
— Вилли составил расписание. Время, адрес и телефоны. Церквей и семей, в которых он давал уроки. Так я всегда знал, где он.
На губах у него появилась улыбочка. Сладенькая. Липкая. Мерзкая.
— Я вообще-то ревнивый.
— Давай сюда расписание.
Насер безропотно снял рюкзак и открыл передний карман. Из него он достал сложенный листок. Касдан схватил его и пробежал глазами. О таком улове он и не мечтал. Названия и адреса приходов, где работал Гетц. Координаты каждой семьи, в которой он давал уроки фортепиано. Чтобы собрать только эти сведения, Верну понадобится не меньше двух дней. Он убрал список в карман и снова обратился к индийцу:
— Не похоже, чтобы ты был потрясен.
— Я потрясен, но не удивлен. Вилли грозила опасность. Он говорил мне, что с ним может что-то случиться.
Заинтересовавшись, Касдан наклонился к нему:
— Он сказал тебе почему?
— Из-за того, что он видел.
— А что он видел?
— В Чили, в семидесятых.
Значит, все-таки политика?
— О'кей, — произнес Касдан. — А теперь не будем спешить. Ты подробно расскажешь мне, что именно говорил тебе Гетц.
— А он никогда и не говорил. Я только знаю, что в семьдесят третьем Вилли бросили в тюрьму. Допрашивали. Пытали. Он перенес жуткие страдания. А теперь, когда ситуация поменялась, решил дать показания.
— Какая еще ситуация?
Насер снова улыбнулся. Но теперь это была презрительная усмешка. Чтобы не ударить его, Касдан засунул кулаки подальше в карманы.
— Вы разве не знаете, что тогдашних палачей сейчас преследуют? В Чили? В Испании? В Великобритании? Во Франции?
— Да, что-то такое слышал.
— Вилли собирался дать показания против этих негодяев. Но чувствовал, что за ним следят.
— Он обращался к судье?
— Вилли об этом не рассказывал. Говорил: меньше знаешь — крепче спишь.
История не внушала Касдану доверия. Он не понимал, с какой стати органисту чувствовать себя в опасности из-за событий тридцатипятилетней давности, тем более что большинство процессов так и не состоялось, потому что обвиняемые, в том числе Аугусто Пиночет, умерли естественной смертью до окончания суда.
— Он называл имена?
— Говорю вам, ничего он мне не рассказывал. Но он боялся.
— Выходит, эти люди знали, что он намерен заговорить?
— Да.
— И ты понятия не имеешь, что за тайну он скрывал?
— Слышал краем уха про операцию «Кондор».
— Что-что?
— То, что вы совсем тупой.
Касдан занес руку. Индиец втянул голову в плечи. Рядом с громоздким армянином он выглядел крошечным.
— Вы признаете только насилие, — упрямо пробормотал Насер. — Вилли боролся против таких, как вы.
— Что это за операция «Кондор»?
Маврикиец набрал воздуху:
— В середине семидесятых диктатуры Латинской Америки решили объединиться, чтобы уничтожить всех своих противников. Бразилия, Чили, Аргентина, Боливия, Парагвай и Уругвай создали что-то вроде международной милиции, которая должна была выслеживать левых эмигрантов. Они собирались искать их повсюду — не только в Латинской Америке, но и в США и в Европе. Планировали похищения, пытки и убийства.
Касдан слышал об этом впервые. Насер подлил масла в огонь, добавив:
— Это же всем известно. Элементарно.
— Откуда Гетц прознал про операцию?
— Наверное, что-то слышал в тюрьме. Или просто мог опознать своих палачей. Исполнителей операции «Кондор». Не знаю…
— Когда он собирался дать показания?
— Без понятия. Но он нанял адвоката.
— Фамилия?
— Не знаю.
Касдан подумал, что надо будет посмотреть телефонные распечатки Гетца, — разве что старый гомосек проявил осторожность и пользовался телефонной будкой. Он представил себе его безумный образ жизни — в вечном страхе перед любой тенью. И тут же вспомнил, что дверь его квартиры не была закрыта на ключ. Не сразу сообразил, что ее открыл индиец.
— У тебя были ключи от квартиры Гетца?
— Да, Вилли мне доверял.
— Почему ты пришел за вещами?
— Не хочу оказаться замешанным в этом деле. Для полиции я всегда виноват. Я иностранец. И гомосексуалист. Вот сразу два преступления.
— Ты сам это сказал. Где ты был сегодня в шестнадцать часов?
— Вы меня подозреваете?
— Где ты был?
— В турецких банях на Больших бульварах.
— Проверим.
Он произнес это машинально. Проверять он ничего не собирался по той простой причине, что ни в чем не подозревал мальчишку. Ни на секунду.
— Расскажи-ка мне о вашей совместной жизни.
Насер вздернул плечо и вильнул бедрами.
— Мы прятались. Вилли не хотел, чтобы это вышло наружу. Разрешал мне приходить к нему только ночью. Он всего боялся. Я думаю, что Вилли так и не оправился после того, что ему пришлось перенести.
— Другие любовники у него были?
— Нет. Вилли слишком робкий. Слишком… чистый. Он был мне другом. Настоящим другом. Даже если нам было непросто встречаться, он осуждал, что я… Ну, хожу налево. Он и самого себя осуждал. Не принимал собственных наклонностей… Его вера не давала ему покоя, понимаете?
— Более-менее. А с женщинами он не встречался?
Насер прыснул. Касдан продолжал:
— Как по-твоему, у него были враги, кроме политических?
— Нет. Мягкий, спокойный, щедрый. Он бы и мухи не обидел. Его единственная страсть — это хоры. У него был дар учить детей. Он собирался разработать программу обучения пению для подростков, у которых ломается голос, чтобы они могли продолжать заниматься музыкой. Если бы вы его знали…
— Я его знал.
Насер удивленно посмотрел на него:
— Тогда как же вы…
— Забудь. Сегодня, когда ты убегал от меня, ты бросился сюда. Тебе знакомо это место?
— Да. Мы с Вильгельмом бывали здесь. Нам нравилось прятаться, ну и… — Он снова прыснул. — Для остроты ощущений…
Касдан отчетливо представил себе двух мужчин, предающихся страсти над массой зеленоватой воды. Он и сам не знал, тошно ему или смешно.
— Дай-ка мне мобильный.
Насер повиновался. Одним пальцем Касдан записал свой номер под именем «легавый».
— Вот мой номер. Если хоть что-нибудь вспомнишь, звони. Меня зовут Касдан. Нетрудно запомнить, верно? У тебя есть жилье?
— Да, комната.
— Адрес?
— Бульвар Малерб, сто тридцать семь.
Касдан записал адрес и внес в память номер его сотового. На прощание он схватил его рюкзак и вывернул прямо на грязный пол. Зубная щетка, две книги, рубашки, майки, дешевые безделушки, несколько фотографий Гетца. В этих предметах заключалась вся печальная судьба несчастного педика.
Армянина охватила жалость, и сама эта жалость вызвала у него гадливость. Помимо воли он нагнулся, чтобы помочь парнишке собрать вещи.
В этот момент Насер мягко поймал его руку:
— Защитите меня. Может, меня они тоже убьют. Я сделаю все, что вы хотите.
Касдан резко отдернул пальцы:
— Убирайся.
— А мои документы?
— Их я оставлю.
— Когда я получу их обратно?
— Когда я скажу. Убирайся.
Индиец не двигался с места, не спуская с него затуманенных глаз. Касдан заорал по-настоящему:
— Вали отсюда, пока я тебе не врезал!
