16
Всю обратную дорогу одна фраза не шла у Касдана из головы. Знаменитая реплика Ремю из фильма Анри Декуэна «Неизвестные в доме». В роли адвоката-пьяницы он бросает суду: «Дети никогда не виновны!» Касдан повторил эти слова вслух, подражая южному акценту актера: «Дети никогда не выно-о-овны…»
И тут же ему вспомнились слова молодого полицейского: «Убийца — мальчишка». Нелепо. Чудовищно. Бред. За сорок лет службы Касдан ни разу не сталкивался с убийством, совершенным ребенком, — разве что очень редко читал о таком в газете, в разделе происшествий. И вот пожалуйста. Проехал пятьдесят километров, потратил три часа времени, чтобы услышать такую чушь.
О Волокине у него уже сложилось определенное мнение. Молодой русский — чокнутый. Накрученный, переживший детскую травму, не удивительно, что ему повсюду мерещатся стервятники-педофилы. Они пожали друг другу руку, обменялись номерами мобильных, но Касдан дал понять, что этим стоит ограничиться. Пусть отдыхает в своей клинике и больше не встревает в его расследование.
Он посмотрел на часы. 21.00. Меньше чем через полчаса он будет дома. Сварит себе горячего кофе и возьмется за книги. Похоже, политический след самый правдоподобный. К утру он будет знатоком политической истории Чили.
Он подъезжал к кольцевому бульвару, когда зазвонил мобильник.
— Это Мендес.
— Есть новости?
— И да и нет. Как я и думал, результаты анализа на токсины отрицательные. Зато есть кое-что другое. — Патологоанатом прокашлялся и продолжал: — Кое-что непонятное. Я завершил исследование шрамов — в частности, на члене. Изучил их под микроскопом.
— И что?
— Они появились не в семидесятых годах. Куда там. В некоторых даже содержится гемосидерин. Следы железа, проще говоря, крови. А это значит, что рубцы едва образовались.
— Неужели его пытали в этом году?
— Да нет, не пытали. По-моему, тут все куда гаже…
— То есть?
— Он сам себя изувечил. Такие раны характерны для некоторых видов извращений. Ты перевязываешь себе член, чтобы повысить чувствительность…
Армянин хранил молчание. Мендес продолжал:
— Знал бы ты, с чем приходится сталкиваться… Да вот на прошлой неделе я получил фрагмент фаллоса. По почте. Кусочек члена, клянусь. И на этом кусочке…
— Ты считаешь Гетца извращенцем?
— Садомазохистом. Хотя я не уверен на все сто. Но мне нетрудно себе представить, как он кромсает свой пенис…
Касдан подумал о Насере — молодом педике. Участвовал он в этих грязных забавах? Тут он вспомнил об их эротических играх на водопроводной станции. Наметился новый след. Причудливый мир извращенцев. И версия о неизвестном сексуальном партнере, садисте и убийце.
— Больше ничего?
— Еще с протезом не все ясно.
— Какой протез?
— Я тебе вчера говорил, что Гетц перенес операцию.
— О'кей. Вспомнил.
— По номеру протеза я хотел выяснить, где он изготовлен и кем была сделана операция.
— Не вышло?
— Нет. Хотя происхождение мне известно — протез изготовлен крупной французской лабораторией, но не удалось установить, какая клиника его приобрела. Никаких следов.
— Как ты это объяснишь?
— Получается, что его вывезли за границу. Но тогда остался бы след на таможне. А его нет. Протез покинул Францию, но никакой иной границы не пересекал. Совершенно непонятно.
Касдан терялся в догадках. Может, это просто бюрократическая ошибка? Пока его больше занимало другое открытие: возможная склонность чилийца к садомазохизму.
Касдан поблагодарил Мендеса за очередной факт, который узнал на несколько часов раньше Верну, и отключился. Свернул с кольцевого бульвара на улицу Шапель, наслаждаясь отсутствием пробок. Вообще-то эта дорога вечно забита. А еще ему нравился ночной Париж под дождем: блестящий и умытый. Сорок лет ему приходилось ездить ночью по городу, и до сих пор не надоело.
Снова зазвонил телефон.
Касдан ответил, выруливая на улицу Мак-Дормуа.
— Месье Касдан?
— Это я, — сказал он, не узнавая голос.
— Я отец Станислас. Священник прихода Нотр-Дам-дю-Розер в Четырнадцатом округе.
Один из тех, кого он не застал, объезжая сегодня храмы.
— Я узнал о смерти Вильгельма Гетца. Чудовищно. Невероятно.
— Кто вам сообщил?
— Отец Саркис. Оставил сообщение. Мы хорошо знакомы. Вы — тот инспектор, которому поручено следствие?
«Инспектор». Сколько еще веков будут использовать это слово, полностью вышедшее из употребления? Но не ему привередничать.
— Да-да, — подтвердил Касдан.
— Чем я могу вам помочь?
— Я хочу больше узнать о Гетце. Понять, что он был за человек.
Святой отец набросал привычный портрет. Образцовый иммигрант, безгранично преданный музыке. Из духа противоречия Касдан задал провокационный вопрос:
— А о том, что он гомосексуалист, вы знали?
— Догадывался.
— И вас это не смущало?
— С какой стати? Похоже, у вас не слишком… широкие взгляды, инспектор.
— Как по-вашему, Гетц жил двойной жизнью?
— Вы имеет в виду его гомосексуализм?
— Или что-нибудь еще. Извращенные вкусы, сексуальные отклонения…
Касдан ожидал возмущенной вспышки — он нарочно перегнул палку. Но ответом ему было только молчание. Казалось, священник задумался.
— Вы что-то за ним замечали? — настаивал армянин.
— Не совсем так…
— Вам что-то известно?
— Возможно, здесь нет никакой связи… Но у нас кое-что произошло.
— Что именно?
— Пропал певчий. Из нашего хора.
— Ребенок?
— Да, ребенок. Два года назад.
— Как это случилось?
— Мальчик исчез, вот и все. Словно испарился. Бесследно. Сначала думали, он сбежал из дома. Следствие выяснило, что он собирал вещи. Но от такого ребенка, как он, никто не ожидал ничего подобного.
— Погодите, я припаркуюсь.
Касдан подъехал к надземному метро на бульваре Шапель. Он поставил машину в тени металлических конструкций, выключил мотор и вынул блокнот.
— Имя мальчика, — процедил он, снимая колпачок с фломастера.
— Танги Визель.
— Еврей?
— Нет. Католик. Возможно, у него еврейские корни, я не знаю. Фамилия пишется как слышится.
— Сколько ему было лет?
Судя по голосу, у священника перехватило горло:
— Вы говорите о нем в прошедшем времени. Но мы не знаем наверняка…
— Сколько лет ему было тогда?
— Одиннадцать.
— При каких обстоятельствах он исчез?
— После репетиции. Он покинул приход, как и другие дети, в шесть часов вечера во вторник. Но домой так и не вернулся.
— Какого числа?
— В начале учебного года. В октябре две тысячи четвертого.
— Расследование проводили?
— Ну конечно. Но оно ничего не дало.
— Не помните, какой отдел занимался этим делом?
— Нет.
— А фамилию полицейского?
— Не припомню.
— Вы когда-нибудь слышали об ОЗПН?
— Нет.
— А почему вы вдруг заговорили об этой истории? Вильгельма Гетца в чем-то подозревали?
— Нет, конечно! Куда вы клоните?
— Его допрашивали?
— Всех нас допрашивали.
Короткая пауза. Касдан чувствовал, что вот-вот узнает нечто важное.
— Святой отец, если вам что-то известно, самое время сказать об этом.
— Мне нечего добавить. Просто Вильгельм был последним, кто видел Танги в тот вечер.
Священник был в смятении. Армянин продолжал:
— Потому что он был регентом?
— Не только. После репетиции Вильгельм тоже уходил. Так что часть пути он шел вместе с детьми. Полицейские спросили, не провожал ли он Танги…
— И что же?
— Вильгельм Гетц сказал «нет». Им было не по дороге.
— Где жил мальчик?
— Это важно для вашего расследования?
— Все важно.
— Визели живут в Четырнадцатом округе. На улице Булар, пятьдесят шесть, неподалеку от улицы Дагер.
Записав адрес, Касдан спросил:
— Это все, что вы можете сообщить мне о Гетце?
— Да. И повторяю: в деле Визеля его никогда ни в чем не подозревали. Сожалею, что рассказал вам об этом.
— Не переживайте. Я все понял правильно. Я зайду к вам завтра.
— Зачем?
У Касдана едва не вырвалось: «Чтобы прочитать по глазам, что ты утаил», но вместо этого он ответил: «Простая формальность». Отключив телефон, он почувствовал, как по телу прокатился озноб. Не исключено, что исчезновение ребенка и убийство Гетца как-то связаны.
Он убрал блокнот и фломастер, вгляделся в высокие арки надземного метро. Подумал о том, что узнал от Мендеса. Подозрение в сексуальных извращениях. А теперь еще и пропавший ребенок… Касдан задумался, а был ли Гетц таким уж безобидным… Он с трудом подавлял желание сложить вместе три определения: гомосексуалист-извращенец-педофил.
А что, если Волокин прав?
Касдан боролся с сомнениями. Сам способ убийства противоречил предположению об убийце-ребенке. Неизвестное орудие убийства. Неведомый сплав. То, что мишенью послужили барабанные перепонки. Все это шло вразрез с версией о детской мести.
Касдан завел машину и поехал дальше по бульвару Рошешуар.
«Дети никогда не виновны».
Теперь реплика Ремю звучала фальшиво.
Она уже не казалась аксиомой.
