Книга: Не возжелай мне зла
Назад: 4
Дальше: 6

5

Мы стоим как вкопанные, смотрим на стену, потом друг на друга. Лицо Лорен съеживается, она не выдерживает и отчаянно рыдает. Прижимаю ее к себе, она содрогается, уткнувшись лицом мне в грудь. В голове полная каша. Вижу перед собой только это слово — УБИЙЦА. Способности соображать ноль.
— Бенсон оказался в сарае! Всю дверь когтями исцарапал! — кричит Робби, возвращаясь на кухню. — Не представляю, как он туда попал. А ты, мама? — Он входит в гостиную, видит мое застывшее лицо, заплаканную Лорен. — В чем дело?
Смотрю на него, не говоря ни слова, он переводит взгляд на стену.
— Что за фигня? — Робби идет к стене. — Какой псих это сделал? — Изумленно оборачивается ко мне, потом протягивает руку и трогает первую букву. — Уже высохло. Кто-то, значит, залез сюда, как только мы уехали. — Отступает назад и ослабляет на шее бабочку. — Надо срочно звонить в полицию.
— Да, конечно.
Мозги со скрипом начинают работать.
— Робби, — пытаюсь я высвободиться из рук Лорен, — прошу тебя, забери сестру. Наденьте куртки и выходите из дома, стойте на дорожке так, чтобы я видела вас в окно.
Послушно делает, что приказано.
— Все нормально, Лорен, — успокаивает ее он. — Ну что ты, ничего страшного не случилось. Через пару месяцев будем вспоминать и смеяться.
Сомневаюсь, что и тогда это покажется смешным, но он делает все, чтоб она не плакала, и, похоже, ему удается. Я благодарна сыну. Бросаю взгляд на лестницу, ведущую на второй этаж, потом смотрю через коридор на кухню: черным пятном виден выход в сад, где Робби нашел Бенсона.
«О чем я думала? Нельзя было пускать его туда одного!» — мелькает мысль.
Еще у парадной двери я почувствовала, что в доме что-то не так. А если тот, кто это сделал, все еще прятался бы где-нибудь там? Чертово шампанское. Несколько бокалов — и бдительности как не бывало. Размечталась об этом инспекторе О’Рейли, а про детей и думать забыла. Неужели я настолько глупа? Достаю из сумочки телефон и трясущимися пальцами ищу входящие от О’Рейли. Чаще всего он звонил из полицейского участка, но один раз с мобильника. Нахожу нужный номер, выделяю, нажимаю кнопку вызова.
— Алло! — отвечает он. — Доктор Сомерс! Чем могу служить?!
Рядом с ним кто-то смеется, и мне приходится повторять информацию дважды, прежде чем до него доходит.
— К нам залезли в дом, понимаете? На стене в гостиной кто-то краской написал слово «убийца»! Огромными буквами! — кричу я в трубку.
Проходит пара секунд, слышится неопределенный шум, потом хлопает дверь и наступает тишина.
— Вы все еще в доме? — спрашивает он.
— На крыльце. Робби и Лорен рядом с домом на дорожке.
— Выходите на улицу, все, и вы тоже. На всякий случай. — Голос его звучит абсолютно трезво, слышу быстрый стук каблуков, — кажется, он бежит. — Вызываю машину с нарядом, скоро буду у вас.
— Хорошо.
Выключаю мобильник, влезаю в резиновые сапоги. Бенсон вертится вокруг ног, давая понять, что к полуночной прогулке готов.
— Инспектор О’Рейли сказал, что надо выйти на тротуар и ждать полицию, — говорю я, опуская, однако, слова «на всякий случай».
Ну да, на тот случай, если на втором этаже кто-то нас поджидает… Или что-то, какой-нибудь сюрприз.
От этой мысли меня бросает в дрожь. Робби обнимает нас с Лорен. Стоим, тесно прижавшись друг к другу, сколько ждать, неизвестно. Но полиция приезжает довольно скоро. Первый полицейский идет в дом, второй просит подождать в машине, пока они не закончат с обследованием. Послушно залезаем назад и сидим там рядышком, Лорен посередине, Бенсон у нее на коленях. Она уже не плачет, но глаза широко открыты, на лице тревога.
— Поверить не могу, что кто-то залез к нам в дом.
— Ужасно, — киваю я.
— А почему Бенсон не напал на них?
— Доченька, это же не сторожевой пес. Наверняка они принесли с собой пирожное или колбасы, наша собачка сразу завиляла хвостом и радостно побежала за ними в сад.
— Хорошо еще, что ему ничего не сделали. — Лорен гладит Бенсона по головке. — Кажется, с ним все в порядке.
— Да.
Гляжу на дорожку, ведущую к дому. Парадная дверь открыта, сквозь коридор видна кухня. Полицейские по пути зажигают свет в каждой комнате, и наш дом становится единственным на всей улице, где светятся все окна. Я напряженно жду. Вот сейчас послышится крик, топот шагов, преступник, обнаруженный в шкафу или под кроватью, попробует спастись бегством.
— Краска успела высохнуть. — Робби словно читает мои мысли. — Того, кто это написал, давно там нет.
— Да, похоже, ты прав.
Поворачиваюсь к нему и пытаюсь улыбнуться, но он в ответ не улыбается, а его взгляд еще более угрюмый, чем обычно, в отличие от Лорен, испуганные глаза которой широко раскрыты.
— Думаешь, это как-то связано с моим случаем? — спрашивает он полушепотом через голову Лорен, и я отвечаю так же.
— Скорее всего.
— Не понимаю.
— Я тоже.
— Я все слышу, — говорит Лорен, переводя взгляд то на меня, то на брата. — И нечего от меня скрывать правду… Когда ничего не знаешь, только хуже. Если я понимаю, в чем дело, мне уже не так страшно.
— Извини, лапушка, — крепко обнимаю я ее. — Мы просто забыли, какая ты у нас умненькая.
— Скорее хитренькая, — поправляет Робби.
Он щекочет сестру, она хихикает, как четырехлетняя девчонка, но тут мы видим, что возле дома останавливается машина О’Рейли. Инспектор выходит с пассажирской стороны, коротко машет нам рукой и бежит по дорожке к дому.
— Главный начальник приехал, — произносит Робби.
— А он, вообще-то, дядечка ничего, — подхватывает Лорен, наклоняясь к окошку, чтобы видеть, как инспектор взбегает по ступенькам и скрывается в доме. — Полицейские бывают продажные или пьяницы.
— Да брось ты, Лорен! — Робби тычет ей в ребра. — Поменьше смотри телевизор.
Она со смехом вертится, Бенсон переползает ко мне на колени, лапы его тянут за собой подол моего замечательного платья.
— Да хватит вам уже! — цыкаю я и проверяю, нет ли на шелке дыр, — когти у Бенсона ого-го. — Через минуту уже выйдем.
— Мама, кажется, вы с ним нашли общий язык, — замечает Робби, забирая к себе Бенсона.
— С кем? С инспектором О’Рейли?
— А с кем же еще?
— Да, а что? — Я стараюсь говорить как можно более небрежно. — Боюсь, я надоела инспектору за эти две недели, но надо отдать ему должное, он не стал прятаться в другом конце зала и делать вид, что не заметил меня.
— Хороший получился вечер, — говорит Робби.
— Да, — соглашаюсь я.
С грустью вспоминаю, что всего два часа назад я думала, что история с наркотиком позади, и даже отважилась мечтать о новом романе, напрочь забыв про Фила. Несколько сумасшедших минут я ощущала, как бежит по жилам горячая кровь и кружится голова, словно я сбрасываю серую кожу прежней жизни, которая мешала мне после развода, и обретаю новую, атласную и упругую.
— Робби, а помнишь, я спрашивала про одну девочку, Тесс Уильямсон?
— В тот вечер она тоже была в пабе, — кивает он.
— Кто такая? — спрашивает Лорен, и я рассказываю о визите Тесс ко мне на прием.
— Но если Тесс не знакома с Робби, то при чем здесь она?
— По-моему, все очень просто, — отвечаю я. — Если она ни при чем, то наверняка знает, кто это сделал.
— Если вам будет легче, я признаюсь: лично я никого не убивал, — говорит Робби. — Да вы и так это знаете.
— Ну конечно! — вскрикиваем мы с Лорен в один голос, и она прижимается к его плечу.
— Но можно понимать слово «убийца» не буквально, — рассуждаю я. — Вдруг речь идет о фигуральном убийстве… Скажем, ты убил ее мечту или мечту ее близкой подруги… Что-нибудь в этом роде.
— Но как? — смеется он.
— А она, случайно, не хотела записаться в ваш хоккейный клуб?
Чувствую, все мои предположения строятся на песке, но отчаянно хочу докопаться до истины.
— Или, может, вы встречались где-нибудь на вечеринке, ты ненароком обидел ее, оскорбил и сам того не заметил?
— Я не слежу за тем, кто вступает в клуб, кто не вступает. Ну да, — пожимает он плечами, — может быть, и обидел. Все может быть. Не знаю. Но я обычно со всеми нормально общаюсь. Вежливо.
— Да, это правда.
— Ну, здравствуйте еще раз. — Дверь в машину открывается, в нее просовывается голова О’Рейли. — Внутри никого, поэтому возвращайтесь спокойно. Правда, нам нужно выяснить, что еще в доме вам показалось странным или что пропало.
Вылезаем из машины, топаем вслед за ним, все еще в вечерних нарядах. Робби и Лорен с двумя полицейскими расходятся по своим комнатам, я остаюсь с О’Рейли. Мы проходим в гостиную, и мне сразу бросается в глаза багровая надпись на стене. Вид ее опять потрясает меня, сердце наполняется страхом.
— Хочется оборвать обои, — говорю я. — Можно, я сделаю это прямо сейчас?
— Сначала надо сфотографировать, — отвечает О’Рейли. — Эксперты уже едут. Еще они снимут отпечатки пальцев, хотя это может затянуться, поскольку здесь побывало много народу, а преступник наверняка работал в перчатках.
— А когда все это закончится…
— Когда все закончится, можете обрывать обои и наклеивать новые.
— Спасибо.
— Все на месте, ничего не пропало? — спрашивает О’Рейли.
Я отрываю глаза от стенки, оглядываю комнату. Бенсон уже сидит в своей корзинке, положив голову на ее край, глаза полузакрыты. На кофейном столике куча журналов, учебников, листков бумаги. У Лорен с подругами увлечение вязанием уже прошло, и все диваны с креслами теперь украшают цветастые веселенькие подушечки. Одна стена целиком закрыта книжным стеллажом от потолка до пола: на полках выстроилась классика, триллеры, разные самоучители по рукоделию, скопившиеся у меня за долгую жизнь. Синие бархатные шторы закрывают стекло парадной двери и ведущей в садик двери черного хода, несколько «крокодильчиков» оборвалось, и в этих местах ткань провисает, образуя неровные проемы. Заднюю стенку украшают кое-как развешенные фотографии детей в разном возрасте, сделанные в дни рождения и в Рождество.
— Похоже, все, как и было.
— Где-нибудь деньги припрятаны?
— Если бы, — усмехаюсь я.
Снова гляжу на стенку со зловещей надписью. Всякий раз, поднимая на нее глаза, надеюсь, что страх мой притупится, но ничуть не бывало. Надпись отвратительна, будто в фильме ужасов, она словно визжит в ушах, и кажется, что у меня сейчас лопнут нервы. Да-да, теперь понятно, почему дочери позарез нужно понять, осмыслить все, что происходит вокруг, теперь я знаю, что сама не успокоюсь, пока не пойму, что все это значит.
— Как вы думаете, это имеет отношение к тому, что случилось с Робби? — спрашиваю я.
— Очень вероятно.
Интересно, способна ли на это Тесс Уильямсон? Хватило бы ей духу проникнуть в дом, задобрить собаку и написать на стене это мерзкое слово? Нет, пожалуй, на нее не похоже, слишком она проста для таких изощренных хитростей. Впрочем, откуда мне знать? Я видела ее всего пять минут.
— Как по-вашему, Тесс Уильямсон могла это сделать?
— Проверим ее алиби на сегодняшний вечер, попросим добровольно оставить отпечатки пальцев, но чутье подсказывает, что ее родителям это не понравится. Когда мы в первый раз допрашивали ее, папаша привел адвоката, и тот присутствовал от начала и до конца.
— А разве сам факт уже не говорит о том, что она виновата?
— Нет, не думаю. Полиции многие не вполне доверяют.
— Но я на сто процентов уверена, что Робби никого не убивал.
— Конечно, — соглашается он. — Но нам, возможно, стоит прощупать не только друзей Робби. Надо раскинуть сеть пошире. Может, это проделки пациента Фила?
— Хотите сказать, какого-нибудь психа?
— Ну да.
Хм, в этом что-то есть. Психиатры общаются с людьми, неадекватно воспринимающими окружающее, реальность видится им не так, как всем остальным.
— А мог это сделать человек, который хочет отомстить Филу? Считает, что лечение убило его как личность?
— Все может быть, — пожимает О’Рейли плечами.
— Но Фил никогда не жил в этом доме. Мы с детьми переехали полгода назад, и злоумышленник не может не знать этого.
— Верно, — кивает он. — А вы все двери запирали перед уходом?
— Да.
— Странно. Нет никаких признаков взлома.
— Я отчетливо помню, что сама проверяла. Все двери были заперты. И окна все были закрыты, кроме маленьких на самом верху.
В гостиную входит Робби и с ним полицейский.
— У меня в спальне все как было. — Робби успел переодеться, и на нем снова джинсы и толстовка с капюшоном. — Гитара на месте, компьютер с айподом тоже.
— А мы рассуждаем, как преступник мог проникнуть в дом, — говорю я. — Все двери были заперты, и все окна внизу закрыты.
— Ну да, — подтверждает Робби.
— Ключ от черного входа я всегда оставляю в замке внутри, — объясняю я, а потом рассказываю, что Бенсона мы нашли в сарае. — Следовательно, преступник открыл дверь в сад этим ключом.
— Хорошо, — говорит О’Рейли. — Надо снять с него отпечатки пальцев.
— А ключи от парадного входа были у меня.
— Под половиком или под цветочным горшком не оставляете?
— Нет. У каждого есть свой ключ, и мы всегда берем их с собой. — Вдруг чувствую, что Робби рядом со мной как-то странно мнется. — В чем дело, Робби?
— Ммм… — Он явно смущен, теребит мочку уха и делает виноватое лицо. — Понимаешь, мам, я сразу хотел тебе сказать, но потом все время забывал. Кажется, я потерял ключ… Как раз в тот вечер, когда мне подмешали наркотики.
— Что значит «кажется»?
— Просто я с тех пор его не видел. Думал, может, куда-нибудь за диван завалился или еще что…
— А как же ты дверь открывал?
— Взял запасной из ящика в кухонном шкафу.
— Робби! Простите, — бросаю быстрый взгляд на инспектора и снова перевожу на сына. — Все это потому, что ты не принимаешь ничего всерьез.
— Я виноват. Прости меня, пожалуйста.
— Что значит «прости»? При чем здесь, черт возьми, «прости»?! — Я вкладываю в крик все свои страхи, все свое отчаяние. — Полиция с ног сбилась, делает все возможное…
Он опускает глаза, что-то бормочет. Открываю рот, чтобы еще добавить, но меня опережает О’Рейли.
— Что ж, теперь многое становится ясно, — сухо произносит он. — Преступления явно связаны. — Он садится на краешек дивана. — Надо срочно сменить все замки. Я знаю слесаря, который делает это быстро. Хотите, прямо сейчас ему позвоню?
— Да, конечно!
— Вряд ли преступник вернется, — добавляет он. — Но считаю, переночевать вам надо где-нибудь в другом месте, на всякий случай.
— Лейла пустит нас к себе, — машинально произношу я и гляжу на часы.
Господи, уже почти утро, а у нее сегодня, в субботу, свадьба, двоюродная сестра выходит замуж. Надо и родителям помочь, и с четырьмя детьми справиться, да еще с мужем. Ей только нас троих не хватало. Мне отчаянно хочется быть рядом с верной подругой, но ничего не поделаешь.
— Вообще-то, нет, — исправляюсь я, — так не пойдет. Ночь на дворе.
Спешно перебираю в уме варианты. Позвонить Филу, попросить приютить детей до утра? Но я не хочу с ними расставаться, а кроме того, наверняка он найдет повод оставить их у себя подольше.
— Можно пойти в гостиницу. — Я обнимаю Лорен, успевшую подойти к нам. Она тоже переоделась, на ней снова джинсы. — Побалуем себя немножко, продлим прекрасный вечер.
— А деньги у нас есть? — шепчет Лорен мне на ухо, чтобы не слышал О’Рейли. — Можно отказаться от музыкальной школы, я готова.
— Думаю, доченька, бюджет нам пока позволяет, — отвечаю я.
— Придется взять с собой Бенсона.
— Поищем гостиницу, куда пускают с собаками. Хотя сейчас разгар сезона, хоть в какую попасть бы.
— Пойду поищу в Интернете. — Робби радуется поводу поскорей слинять.
Стараюсь не смотреть ему в глаза. Все еще сержусь за то, что не сказал про ключ. И на себя тоже сержусь, сама ушами прохлопала. И сержусь на подонка, который устроил нам веселую жизнь, залез в дом и испортил стенку этой мерзостью. Хочется найти этому кошмару разумное объяснение, но не выходит, к тому же становится вдруг совершенно ясно, что наркотик подмешали Робби намеренно. Пытаюсь сделать несколько успокаивающих вдохов, но легкие словно наполнены водой, и злость терзает мне сердце. А вместе с ней еще и страх, от которого дрожат коленки.
Возвращается Робби, он нашел подходящую гостиницу, совсем рядом. У них только что освободился номер, и нас рады взять хоть с собакой, хоть без. О’Рейли предлагает подвезти, я с благодарностью принимаю его предложение. Иду наверх в свою комнату, проверяю, цела ли моя небольшая коллекция драгоценностей. Все на месте. Переодеваюсь, собираю туалетные принадлежности. Обещаю созвониться с О’Рейли завтра, как только он сможет вручить нам новые ключи от дома и сообщить, что интересного обнаружили криминалисты.
Гостиница не такая тихая, как я ожидала. По холлу бродят какие-то люди (кажется, здесь справляют свадьбу), и Бенсон каждого вдумчиво обнюхивает. Все пьяны и веселы, рады поприветствовать песика, сказать ему что-нибудь ласковое, а также поболтать с детьми, пока я регистрируюсь у стойки. Заказываю большую комнату с двумя широкими кроватями. Конечно, Робби предпочел бы отдельный номер, но мне хочется, чтобы мы все были вместе.
— Можем предоставить поздний выезд, если хотите, — говорит администратор. — Не до двенадцати, а до двух.
— Прекрасно, — отвечаю я, кладя на стойку кредитную карту. — И если можно, поздний завтрак в номер.
— Разумеется.
Зову детей, и мы идем наверх. Зайдя в номер, сразу запираю дверь и с удовлетворением вижу, что в стенах нет дверей в соседние номера. Робби бросается на широченную кровать, а Лорен с Бенсоном инспектируют ванную комнату, суют нос в шкаф и в мини-бар.
— А здесь шикарно, скажи? — Лорен падает спиной на кровать рядом с Робби. — Зря я все-таки сняла платье.
Бенсон одним прыжком забирается Робби на грудь, тот крепко обнимает собаку, гладит, но лицо отрешенное.
— О чем задумался, сынок? — спрашиваю я.
— Да так… Просто… Ты прости меня, мама. И за ключи, и за все остальное. Я думал, подмешали раз наркотики — и этим все закончилось. Серьезно, я был уверен. Не знаю, кому вздумалось портить стену и зачем. — Губы его дрожат. — Представить не могу, кого я обидел… А тут «убийца»…
— Я уверена, что ты ни при чем, сынок. Уверена, что все это неправда. — Я кладу ему руку на плечо. — Это сделал человек, которого ввели в заблуждение, а может, вообще ненормальный. Я тоже представить не могу, что ты как-то связан с такими людьми.
— Думаешь, полиция найдет его?
— Не сомневаюсь, — отвечаю я. — Криминалисты, скорее всего, обнаружат зацепку.
— Господи, как я устала, — зевает Лорен и поворачивается на бочок. — Ни разу в жизни не ложилась так поздно.
Это сигнал для всех. Пора спать. По очереди идем в ванную, потом Робби залезает в одну постель, мы с Лорен в другую.
— Не понимаю, зачем было писать такое у нас на стене, — недоуменно бормочет Лорен, вздыхая. — Ты даже крылья мухам не отрывал, как все мальчишки. Даже долгоножек в моей комнате не убивал, а выпускал в окно. В нашей семье никто никогда никого не убивал, кроме Бенсона, конечно. Бенсон охотится на кроликов, а однажды загрыз белочку. Помнишь, мам? — (Я киваю.) — А мы ее отняли, вся шкурка была в крови.
— Это, Лорен, какой-то чокнутый, — сонно подхватывает Робби. — Хватит о нем, много чести. Глупо придумывать разумное объяснение диким выходкам.
Я не согласна с Робби, я считаю, преступник посылает нам какой-то сигнал, и чтобы все это прекратилось, надо понять, что он хочет сказать. Думаю над словами Лорен «в нашей семье никто никогда никого не убивал», и вдруг мысли мои принимают новое направление. Если этот человек посылает кому-то из нас сигнал, так, может, он посылает его мне?
Но ты ведь не убийца, говорю себе. И это чистая правда, я не убийца. Всю свою жизнь я оберегаю и защищаю жизнь, а не уничтожаю ее — такова моя профессия. Primum non nocere. Прежде всего не навреди.
Но…
— Лучший вечер в моей жизни вдруг стал худшим вечером в моей жизни, а теперь снова немного лучше становится, — шепчет Лорен.
Я глажу ее волосы, и она засыпает. Засыпает довольно быстро, дыхание ее становится размеренным и глубоким, но и тогда я не меняю позы, не устраиваюсь поудобнее. Лежу неподвижно, а мысли бродят где-то далеко, по закоулкам сознания, высвечивая воображаемым фонарем самые темные углы, и наконец я нахожу то, что искала…
Я вздрагиваю и просыпаюсь, сжавшись в комок от страха. Сощурившись, вглядываюсь в темноту, пытаюсь увидеть, что не так со странными тенями, заполняющими незнакомый мрак, — огромными, почти неразличимы ми, незнакомыми, призрачными очертаниями, выступающими из темноты, разрастающимися и медленно подплывающими ко мне. И вдруг вспоминаю, что я не у себя в спальне, а в номере гостиницы, вместе с Робби и Лорен, и нам ничто не угрожает. Я несколько раз моргаю, чтобы определить, что это за чужие тени: ага, это комод, вон там огромное бюро с телевизором и мини-баром, буфет, кровать, в которой спит Робби.
Пульс перестает бешено биться, успокаивается. Я сажусь, прислоняюсь к спинке кровати. Шея болит, вывернутая под неестественным углом. Я осторожно шевелюсь, чтобы не разбудить крепко спящую рядом Лорен. На часах возле кровати светится цифра: 4:16. Я проспала не больше двух часов, но чувствую себя свежей и отдохнувшей. В голове роятся мысли, выстраиваются в логические цепочки. На первый взгляд кажется, что выводы мои неестественны, притянуты за уши, но это как посмотреть… С другой стороны, мои умозаключения чуть ли не идеальны. Робби еще совсем молод, повидал мало, вряд ли у него есть серьезные враги. Тем более Лорен. Фил с нами уже не живет… Значит, остаюсь я.
Перед глазами стоит абсурдное слово «убийца», написанное красной краской, и я никак не могу избавиться от этой картины. Вижу ее и с открытыми глазами, и с закрытыми, мне от нее никуда не деться — вот он знак, нелепое, неестественное обвинение, от которого просто так не отмахнешься. Вдруг вспоминаю, что всего два часа назад я на короткое время погрузилась в странное состояние — полуявь, полусон, полувоспоминание, и сейчас понимаю, что нужно снова докопаться до мыслей, посетивших меня тогда, вытащить их на свет божий. Но не здесь, когда рядом мирно посапывает Лорен.
Осторожно вылезаю из-под одеяла, на цыпочках иду к двери в коридор, проверяю, закрыта ли задвижка, потом направляюсь в ванную комнату и неслышно закрываю за собой дверь. Пускаю воду. В изголовье ванны, на полке, выставлено несколько шампуней. Беру пластиковую бутылочку с ароматной пеной для ванны, составленной из смеси успокаивающих натуральных масел, капаю немножко в поток из крана. Ванна, довольно глубокая и длинная, набирается несколько минут, и все это время я стою, тупо уставившись в белую кафельную стену. Когда ванна почти полна, закрываю кран, раздеваюсь, аккуратно укладываю одежду на крышку унитаза. Такое чувство, будто я готовлюсь к событию огромной важности, особо не тороплю, не подгоняю этот момент, но и не оттягиваю его. Опускаюсь в ванну, с наслаждением впитываю в себя тепло, вода доходит до самой шеи. Пузырьки пахнут сандаловым деревом и корицей; это зимние запахи, они успокаивают нервы в жарком июне, ведь я знаю, что воспоминания, в которые я сейчас окунусь, суровы и холодны и чрезвычайно неприятны.
Нет, я не убийца, и все-таки однажды я убила человека. Эта мысль толкается изнутри, как толкается в чреве беременной беспокойный ребенок. Ее голос звучит все громче: «Ты. Ты единственный человек в семье, который убил другого человека. Ты — убийца». Снова и снова звучит голос истины, и теперь я чувствую, что остается только порыться как следует в памяти, повертеть воспоминание так и сяк, трезво и честно посмотреть на него, как бы ни было мучительно, чтобы ясно увидеть, может ли мое деяние быть причиной того, что кто-то подмешал Робби наркотики и расписал нашу стену.
Первым приходит в голову воспоминание восемнадцатилетней давности, оно прекрасно сохранилось в памяти. Возможно, оттого, что витало где-то во мраке сознания и я не прикасалась к нему. Психологи давно доказали, что точно и подробно воспроизвести в уме прошлые события чрезвычайно трудно. Мы склонны помнить не само событие, а скорее те подробности его, которые всплывали в голове, когда мы вспоминали его в последний раз. Как в игре в испорченный телефон, многие подробности теряются или искажаются. Мы крайне пристрастно относимся к собственным воспоминаниям, в нашем сознании существует инстинктивное желание изменить, преобразить их. Мы хотим, чтобы они вписывались в тот идеальный образ, который мы рисуем, когда думаем о себе. Сейчас, например, мне кажется, что я человек смелый, мужественный, значит, и тогда, в прошлом, я была такой.
Погрузившись по шею в теплую воду, ощущая пузырьки всем своим телом, я прокручиваю память назад сквозь время, извлекая из прошлого мельчайшую подробность, каждый взгляд, каждый поступок, каждый неверный шаг. Воспоминания мои безупречно чисты, нетронуты, незапятнаны временем, не искажены самообольщением. Истина предстает передо мной во всей своей ясности и строгости, она ничем не приукрашена и не будет приукрашена. Широко открытыми глазами я гляжу в прошлое.
Назад: 4
Дальше: 6