Глава тридцать вторая

К вечеру Арман Гамаш добрался до островов, совершив несколько пересадок на все более маленькие самолеты; последний из них, поднявшийся со взлетной полосы Принс-Руперта, был не более чем фюзеляжем, в который он втиснул свое крупное тело.

Крохотный самолет летел над архипелагом у северного берега Британской Колумбии, а Гамаш сверху разглядывал ландшафт — горы да густые древние леса. Эти острова тысячи лет были скрыты от человеческих глаз за туманом, почти таким же густым, как и леса. Архипелаг оставался изолированным. Но он вовсе не был необитаем. В этом котле появились крупнейший в мире черный медведь и самая мелкая сова. Здесь кипела жизнь. Да и первые люди были обнаружены здесь вороном в гигантской двустворчатой раковине у оконечности одного из островов. Так в соответствии с самой достоверной из их легенд творения появился здесь народ хайда. И совсем недавно на острове были замечены лесорубы. Их появление не было частью творения. Они вгляделись в плотный туман и увидели за ним деньги. Они появились на островах Королевы Шарлотты около века назад и даже внимания не обратили на это чудо природы — их интересовало только сокровище. Древние леса красного кедра. Эти деревья ценились за их долговечность — они были высокими и стройными еще до рождения королевы Шарлотты и ее брака с безумным монархом. Но теперь они упали под напором пилы и стали дранкой, досками, сайдингом. И десятью маленькими резными скульптурками.

Мягко приводнившись, молодой пилот помогла крупному пассажиру выбраться из самолета.

— Добро пожаловать на Хайда-Гуаи, — сказала она.

Когда Гамаш этим утром пробудился в Трех Соснах и обнаружил в кухне едва проснувшегося Габри, который готовил маленький завтрак, чтобы Гамаш съел его в машине по пути в Монреальский аэропорт, старший инспектор ничего не знал об этих островах на другом конце света. Но во время долгого полета из Монреаля в Ванкувер, потом в Принс-Руперт и в деревню Королевы Шарлотты он читал об островах и потому знал это их название — Хайда-Гуаи.

— Спасибо, что привезли меня на вашу родину.

Глубокие карие глаза пилота смотрели на него подозрительно, что, впрочем, было вполне объяснимо. Прибытие еще одного бледнолицего средних лет в костюме-двойке всегда было плохим знаком. Чтобы знать это, вовсе не обязательно было принадлежать к племени хайда.

— Вы, вероятно, старший инспектор Гамаш?

К Гамашу по пристани приближался крепко сложенный черноволосый человек с кожей цвета красного кедра. Они обменялись рукопожатием.

— Сержант Миншолл, Королевская канадская конная полиция. Мы с вами переписывались.

Голос у него был низкий и слегка певучий. Он был хайда.

— Ah, oui, merci. Спасибо, что встретили самолет.

Сержант взял у пилота командировочную сумку Гамаша и набросил себе на плечо. Поблагодарив летчицу, которая проигнорировала их, двое мужчин направились к концу пристани, потом вверх по пандусу и дальше по дороге. Воздух здесь был морозный, и Гамаш не мог не вспомнить, что это место ближе к Аляске, чем Ванкувер.

— Я вижу, вы к нам ненадолго.

Гамаш посмотрел на океан и понял, что материк исчез. Нет, даже не исчез — его не существовало вообще. Материк был только здесь, под их ногами.

— Я бы и рад задержаться подольше. У вас тут так красиво. Но нужно возвращаться.

— Ясно. Я устроил для вас комнату в охотничьем домике. Думаю, вам понравится. Вы, вероятно, знаете, что на островах Королевы Шарлотты людей немного. Тысяч пять. Половина из них хайда, а другая, — он запнулся, — нет. Сюда приезжает немало туристов, но сейчас сезон уже на исходе.

Они замедлили шаг, а теперь совсем остановились. Позади остались магазин скобяных изделий, кофейня, маленькое здание со скульптурой русалки перед входом. Но внимание Гамаша привлекла гавань. Он за всю жизнь не видел ничего подобного, хотя в Квебеке немало красивых мест. Но всем им было далеко до этого.

Здесь перед ним была девственная природа. Насколько хватало глаз, из воды поднимались горы, покрытые густым лесом. Гамаш видел остров и рыбацкие лодки. Над головой парили орлы. Мужчины сошли на берег, усыпанный галечником и ракушками, где они постояли молча несколько минут, слушая пение птиц и плеск воды, вдыхая воздух, в котором висел запах водорослей, рыбы и леса.

— Знаете, здесь больше орлиных гнезд, чем где бы то ни было в Канаде. А это знак удачи.

Полицейские канадской полиции редко говорили о знаках, если только это были не дорожные знаки. Гамаш не повернулся к сержанту, его слишком захватило зрелище. Но он слушал.

— Существует два клана хайда. Клан орла и клан ворона. Я организовал вам встречу со старейшинами обоих кланов. Они пригласили вас на обед.

— Спасибо. А вы там будете?

Сержант Миншолл улыбнулся:

— Нет, я подумал, вам без меня будет удобнее. Хайда очень дружелюбные люди. Они жили здесь тысячи лет, и никто их не тревожил. До недавнего времени.

«Любопытно, что он говорит о хайда „они“, а не „мы“, — подумал Гамаш. — Может быть, делает это из уважения к гостю, чтобы не показаться пристрастным».

— Я постараюсь не тревожить их сегодня.

— Ну, с этим уже поздно.

Арман Гамаш принял душ, побрился, вытер зеркало. Ощущение было такое, будто туман, висящий над древними лесами, пробрался и сюда. Должно быть, чтобы понаблюдать за Гамашем. Разгадать его намерения.

Протерев для начала небольшое окошко в зеркале, он увидел очень усталого офицера полиции вдали от дома.

Надев свежую рубашку и темные широкие брюки, он выбрал галстук и сел на край двуспальной кровати, покрытой простеганным, видимо, вручную лоскутным одеялом.

Комната была простая, чистая и удобная. Но даже если бы здесь было хранилище репы, это тоже не имело бы значения. Все, на что ты обращал тут внимание, — вид из окна, которое выходило прямо на залив. Закат окрасил небо золотом, пурпуром и красным, все это вибрировало и смещалось. Жило. Здесь все казалось живым.

Гамаш подошел к окну; его глаза впитывали эту красоту, а руки завязывали шелковый галстук. Раздался стук в дверь, он открыл ее, предполагая увидеть хозяйку или сержанта Миншолла, но, к его удивлению, перед ним предстала пилот маленького самолета.

— Моя прабабушка, нони, попросила меня пригласить вас на обед.

Она по-прежнему не улыбалась. Напротив, это приглашение было ей не очень приятно. Гамаш надел свой серый пиджак и куртку, и они вышли в сгущающиеся сумерки. В домах, сгрудившихся вокруг гавани, горел свет. Воздух был сырой и холодный, но свежий, и Гамаш почувствовал себя бодрее и собраннее, чем в течение прошедшего дня. Они сели в старый пикап и двинулись из города.

— Значит, вы здесь живете, на островах Королевы Шарлотты?

— На Хайда-Гуаи, — сказала она.

— Да, конечно, извините. Вы принадлежите к клану орла?

— Во́рона.

— Вот как, — сказал Гамаш, понимая, что может показаться смешным.

Но молодой женщине, видимо, было все равно. Похоже, ей было удобнее вообще его не замечать.

— Наверное, ваша семья довольна, что вы летчик.

— Почему?

— Ну, вы же летаете.

— Потому что я ворон? Здесь все летают, старший инспектор. Просто мне нужно больше подмоги.

— И давно вы в авиации?

Она не ответила. Этот вопрос не стоил того, чтобы на него отвечать. И Гамашу пришлось согласиться. Молчание лучше. Его глаза приспособились к темноте, и он различил линию гор по другую сторону залива. Через несколько минут они добрались до соседней деревни. Молодая летчица остановила машину перед ничем не примечательным белым домом, у двери которого висела табличка «Общинный дом Скайдгейта». Летчица вышла и направилась к двери, даже не оглянувшись, чтобы убедиться, идет ли он за нею. Либо считала, что он никуда не денется, либо, что более вероятно, ей было все равно.

Он отвернулся от погруженной в сумерки гавани и последовал за ней в дверь общинного дома. А шагнув через порог, оказался в оперном театре. Гамаш повернулся назад, чтобы убедиться, что дверь осталась на месте, а он каким-то волшебным образом не перенесся в другой мир. Они были с трех сторон окружены нарядными балконами. Гамаш медленно развернулся на 360 градусов, подошвы его ботинок чуть поскрипывали на полированном полу. И только тут он понял, что рот его слегка приоткрыт. Он закрыл его и посмотрел на молодую женщину рядом с ним.

— Mais, c’est extraordinaire.

— Haw’ aa.

Широкие удобные лестницы вели на балконы, а в дальнем конце зала размещалась сцена. Ее задняя стена была расписана маслом.

— Это деревня хайда, — сказала летчица, кивая в сторону стенной росписи.

— Incroyable, — прошептал Гамаш.

Старший инспектор нередко удивлялся, поражался тому, что видел в жизни. Но почти никогда не бывал он ошарашен до такой степени, как сейчас.

— Вам нравится?

Гамаш повернулся и понял, что к ним присоединилась другая женщина, гораздо старше, чем летчица и сам он. В отличие от сопровождавшей его молодой женщины она улыбалась. По легкости ее улыбки можно было подумать, что она повидала немало смешного в этой жизни.

— Очень нравится. — Он протянул руку, и они обменялись рукопожатием.

— Это моя нони, — сказала молодая женщина.

— Эстер, — представилась нони.

— Арман Гамаш, — сказал старший инспектор, чуть поклонившись. — Для меня это большая честь.

— Это для меня большая честь, старший инспектор. Прошу вас. — Она показала в центр зала, где был накрыт длинный стол. Приготовленная еда наполняла помещение аппетитным ароматом, в зале были люди — они разговаривали, обменивались приветствиями, окликали друг друга.

Гамаш полагал, что старейшины приходят на собрание в традиционной одежде. Теперь он испытывал смущение от привычки мыслить стереотипами. Он увидел перед собой мужчин и женщин в том виде, в каком они приходят с работы домой: кто в футболках, кто в теплых свитерах, кто в костюмах. Кто-то из них работал в банке, кто-то в школе, кто-то в клинике, кто-то на холодной воде. Среди них были и художники, и большая их часть — резчики.

— У нас родство определяется по женской линии, старший инспектор, — сказала Эстер. — Но большинство вождей — мужчины. Хотя это не значит, что женщины не имеют прав. Вовсе нет.

Она посмотрела на него своими ясными глазами. Ее слова были простой констатацией факта и никак не хвастовством.

Затем она представила его всем собравшимся — каждому по отдельности. Он повторял их имена, пытаясь запомнить, хотя после полудюжины запутался. Наконец Эстер подвела его к столу с готовыми блюдами на выбор.

— Это Скаай, — сказала она, представляя крохотного старика, который при этом оторвал голову от тарелки. Глаза у него были молочного цвета, слепые. — Из клана орла.

— Роберт, если вам так проще, — сказал Скаай.

Голос его звучал сильно, а еще сильнее было рукопожатие. Он улыбнулся:

— Женщины обоих кланов приготовили для вас традиционный пир хайда, старший инспектор. — Слепой старик повел Гамаша вдоль длинного стола, называя каждое блюдо. — Это к’aaв — икра селедки на водорослях. А здесь лосось, копченный на перце. А если вы предпочитаете, то вот лосось, копченный на дереве. Его сегодня утром выловил Рег. Целый день коптил. Для вас.

Они медленно шли вдоль стола с блюдами. Шарики из осьминога, лепешки из краба, палтус. Картофельный салат, свежий, еще теплый хлеб. Соки и вода. Никакого алкоголя.

— Здесь у нас бывают танцы. Большинство людей справляют здесь свадьбы. Здесь же устраивают и поминки. И множество обедов. Когда прием дает клан орла, обслуживает клан ворона. И наоборот. Но сегодня прием дают оба клана. И вы наш почетный гость.

Гамаш, который бывал на правительственных обедах в великолепных дворцах, на банкетах в его честь, на награждениях, редко чувствовал себя таким польщенным, как сегодня.

Он взял всего понемногу и сел. К его удивлению, рядом с ним села молодая летчица. За обедом все разговаривали, но он обратил внимание, что старейшины хайда больше спрашивали, чем отвечали. Их интересовала его работа, его жизнь, его семья. Они спрашивали про Квебек. Они много знали и были вдумчивы. Добры и сдержанны.

За лепешками, свежими ягодами, взбитым кремом Гамаш рассказал им об убийстве. О затворнике, поселившемся в глубине леса. Старейшины, и без того всегда внимательные, стали еще более чуткими, когда услышали о человеке, который жил в одиночестве среди сокровищ. О человеке, у которого забрали жизнь, но не ограбили. О человеке без имени, человеке, окруженном историей, но без намека на собственную историю.

— Как вы думаете, он был счастлив? — спросила Эстер.

Определить, есть ли среди принимающих кто-то главный (выбранный голосованием или по взаимному согласию), было почти невозможно. Но Гамаш решил, что если таковой и был, то это она.

Он помедлил с ответом, потому что не задавал себе этого вопроса.

Был ли Отшельник счастлив?

— Я думаю, он был доволен. Вел незаметную, тихую жизнь. Я бы и сам от такой не отказался.

Молодая летчица посмотрела на него. До этого мгновения она смотрела только перед собой.

— Он был окружен красотой, — продолжал Гамаш. — И время от времени к нему приходил один человек. Тот, кто приносил ему то, чего он не мог изготовить сам. Но он боялся.

— Трудно одновременно быть счастливым и бояться, — сказала Эстер. — Однако от страха может родиться отвага.

— А отвага может родить мир, — сказал молодой человек в костюме.

Это напомнило Гамашу о том, что написал один рыбак на стене столовой в Маттон-Бее несколькими годами ранее. Он тогда смотрел на Гамаша через комнату и так широко улыбался, что у старшего инспектора даже дыхание перехватило. Потом рыбак написал эти слова на стене и ушел. Гамаш подошел к стене и прочел.

Гамаш произнес эти слова, и в зале наступила тишина. Хайда умели хорошо молчать. Как и Гамаш.

— Это молитва? — спросила наконец Эстер.

— Один рыбак написал эти слова на стене в одном местечке, которое называется Маттон-Бей, — это далеко отсюда.

— Может быть, не так уж и далеко, — сказала Эстер.

— Рыбак? — улыбнувшись, переспросил человек в костюме. — Это на них похоже. Они все сумасшедшие.

Пожилой человек рядом с ним, одетый в теплый свитер, шлепнул его по спине, и они рассмеялись.

— Мы все рыбаки, — сказала Эстер, и у Гамаша возникло впечатление, что она имеет в виду и его. Она задумалась на мгновение, потом спросила: — А что любил ваш Отшельник?

Гамаш растерялся:

— Не знаю.

— Когда узнаете, тогда и найдете убийцу. Чем мы можем помочь?

— В хижине Отшельника обнаружилось несколько упоминаний Воо и Шарлотты. Это привело меня к Эмили Карр, а она привела меня сюда.

— Ну, вы далеко не первый, — рассмеявшись, сказал пожилой человек. Это был не самодовольный и не иронический смех. — Благодаря ее картинам на Хайда-Гуаи много лет приезжают люди.

Было непонятно, хорошо это или плохо с точки зрения говорившего.

— Я думаю, лет пятнадцать, а то и больше назад Отшельник был на островах Королевы Шарлотты. Мы считаем, он был чехом. Говорил с акцентом.

Гамаш вытащил фотографии, сделанные в морге. Он предупредил собравшихся о том, что́ они увидят, но особо не беспокоился. Эти люди знали, что такое жизнь и что такое смерть, — они жили в таком месте, где грань между тем и другим размывалась и люди, животные и духи обитали бок о бок. В таком месте, где слепые видели и все были наделены способностью летать.

Попивая крепкий чай, они разглядывали фотографии мертвеца. Вглядывались долго, пристально. Даже молодая летчица уделила им внимание.

Они смотрели на фотографии, а Гамаш смотрел на них. Не вспыхнет ли в ком огонек узнавания. Не дрогнут ли губы, не изменится ли частота дыхания. Он вдруг обрел сверхчувствительность по отношению к каждому из них. Но видел только людей, которые хотят ему помочь.

— Боюсь, мы вас разочаровали, — сказала Эстер, когда Гамаш убирал фотографии в свою сумку. — Почему вы просто не отправили их нам по электронной почте?

— Я отправил их сержанту Миншоллу, а он роздал их полицейским, но я хотел побывать у вас лично. И есть такие вещи, которые невозможно отправить по электронной почте. Я привез их с собой.

Он положил на стол два свертка в полотенцах и осторожно развернул первый.

В зале воцарилась полная тишина — не было слышно ни звяканья ложек, ни открывания крышек, ни дыхания. В этот момент словно что-то присоединилось к ним. Словно тишина села на свободный стул.

Гамаш осторожно развернул вторую вещь, и она на всех парусах полетела по столу к первой.

— Есть и другие. Всего их было восемь, как мы думаем.

Если они и слышали его, то никак не дали это понять. Потом один крепкий мужчина средних лет протянул руку, но замер и посмотрел на Гамаша:

— Можно?

— Прошу вас.

Крепыш взял скульптуру в большие мозолистые руки, которые натягивали паруса на лодках. Поднес скульптуру к лицу — теперь он заглядывал прямо в глаза крохотных мужчин и женщин, которые с такой радостью и надеждой смотрели вперед.

— Это Хаавасти, — прошептала ему на ухо летчица. — Уилл Сомс.

— Это Уилл Сомс? — переспросил Гамаш.

Он читал об этом человеке. Об одном из величайших живых художников Канады. Его традиционная резьба дышала жизнью, и частные коллекционеры и музеи по всему миру жаждали заполучить его работы. Гамаш полагал, что Сомс жил жизнью затворника и обрел известность именно благодаря этому. Но старший инспектор начал понимать, что на Хайда-Гуаи легенды оживают, ходят среди людей, а иногда попивают черный чай и едят взбитый крем.

Сомс взял вторую скульптуру, перевернул ее:

— Красный кедр.

— Отсюда, — подтвердил Гамаш.

Сомс посмотрел на плывущий парусник снизу:

— Это что — подпись?

— Может быть, вы мне скажете?

— Только буквы. Но что-то они должны значить.

— Похоже, это какой-то шифр. Мы пока еще не разобрались.

— И это сделал убитый? — Сомс поднял скульптурку.

— Да.

Сомс посмотрел на то, что держал в руках.

— Не могу вам сказать, кем он был, но кое-что могу сообщить. Ваш Отшельник не просто боялся — он был охвачен ужасом.