Глава двадцать первая
– Итак, я слышал, что вы колдунья.
– Я предпочитаю слово «виканка». А вы, насколько я понимаю, католик.
Гамаш поднял брови. Женщине, сидящей перед ним, было, вероятно, лет сорок с небольшим, хотя точнее сказать он бы затруднился. Гамаш подозревал, что она с самого детского сада имела вид женщины средних лет. На ней были туфли без каблука, скромная юбка и свитер хорошего качества, хотя тоже вышедший из моды. Он не мог понять, откуда у нее эти вещи. Достались от матери? Куплены в магазине подержанных товаров? Ей не хватало только сарафанчика, и тогда она выглядела бы как персонаж из книг Беатрис Поттер – он покупал эти книжки для своей внучки Флоранс. Черты лица у нее были миниатюрные и заостренные, глаза – серые. У него возникло впечатление, что он разговаривает с каким-то лесным существом. Существом очень умным.
– Я не хожу в церковь, – сказал Гамаш.
Неужели Бовуар был прав? Неужели эта женщина хочет проникнуть в его мозг? Бовуар почему-то полагал, что именно там находятся верования Гамаша. На самом же деле они не имели никакого отношения к его голове.
– Виканка? – переспросил он.
– Практикующая. – Жанна Шове кивнула и улыбнулась ему едва заметной, но дружеской улыбкой.
Они сидели в гостинице Габри у пылающего камина. Погода обещала быть теплой, но огонь был весьма кстати. Гостиная, где они находились, была простой и изящной, что удивляло любого, кто знакомился с Габри прежде знакомства с его жилым пространством. Гамаш спрашивал себя, что тут настоящее – эпатажный Габри или его достойный и удобный дом.
– Вчера мы вас искали. Не могли бы вы сказать, где вы были?
– Тут нет никакого секрета. Но позвольте сначала задать вопрос вам. Мадам Фавро была убита?
– Разве Габри вам не сказал?
– Да, сказал. А еще он говорил, что написал сценарий «Продюсеров», который был похищен у него Мелом Бруксом, а еще он говорил, что Рут – его отец.
Гамаш рассмеялся:
– Он должен позволять себе хотя бы раз в день говорить правду, и боюсь, что известие о Мадлен Фавро таковым и было. Ее убили.
Жанна на мгновение закрыла глаза и вздохнула:
– Эфедрой?
«Чертов Лемье», – подумал Гамаш.
– Уже две правды, – сказал он.
– Что такое эфедра?
Она спросила это так естественно, что у него возник вопрос: это любопытство или хитрость? Если она и в самом деле не знает, то она не виновна в этом преступлении.
– Сначала, пожалуйста, мой вопрос. Где вы были вчера?
– На холме.
– В старом доме Хадли?
По ее лицу пробежало и тут же исчезло выражение отвращения, словно резко подняли занавес и он увидел то, что находится за ним.
– Нет, не там. Я надеюсь, что больше ноги моей не будет в этом месте.
Она пристально посмотрела на него, пытаясь понять по его лицу, уж не собирается ли он просить ее об этом. Гамаш подумал, что такое выражение, вероятно, знакомо дантистам. Испуганные пациенты одними глазами просят: «Не делай мне больно».
Потом это мгновение прошло.
– Я была в другом конце деревни. В маленькой церковке.
– В Святом Томасе?
– Да. Она прекрасна. Я испытывала потребность побыть в тихом, мирном месте, чтобы помолиться. – Она заметила его замешательство. – Что? Колдуньи не молятся? Или мы молимся только падшим ангелам, а не тем, что висят в Святом Томасе?
– Я ничего не знаю о виканах, – сказал Гамаш. – Хотелось бы узнать.
– Пойдете со мной?
– Куда?
– Вы боитесь?
Нет, она не смеялась над ним.
Он задумался на несколько мгновений. У него было правило: не лгать подозреваемым. Не потому, что он был высоконравственным или соблюдал некую этику. Нет, он знал: если ложь будет выявлена, это ослабит его позицию. И старший инспектор Гамаш никогда не лгал. Не опускался до такой глупости.
– Я всегда побаиваюсь неизвестного, – признался он. – Но вас я не боюсь.
– Вы мне верите?
– Нет. – Он улыбнулся. – Я верю себе. И потом, у меня есть пистолет, а у вас, вероятно, нет.
– Да, вы правы, пистолет не мое оружие. Сегодня такой прекрасный день. Жаль проводить его в помещении. Я предлагаю всего лишь немного прогуляться. Может быть, дойти до той церковки.
Они немного постояли на веранде рядом с креслами-качалками и плетеными столиками, затем спустились по широкой лестнице и отправились на прогулку. Минуту или две шли молча. День был золотистый со всеми мыслимыми оттенками зеленого, только-только появляющимися. Грунтовая дорога наконец-то высохла, и в воздухе пахло свежей травой и почками. На лужайках и на деревенском лугу прорезались фиолетовые и желтые крокусы. Громадные поля ранних нарциссов стелились вокруг Трех Сосен, их ярко-желтые трубочки ловили солнце. Минуту спустя Гамаш снял с себя куртку и перекинул через руку.
– Очень спокойно сегодня, – сказала Жанна.
Гамаш не ответил. Он шел и ждал.
– Это похоже на мистическую деревню, которая появляется только для тех людей, которым она нужна.
– Вам она была нужна?
– Да, мне нужно было отдохнуть. Я слышала об этой гостинице и в последнюю минуту решила забронировать номер.
– А как вы о ней узнали?
– Мне попалась брошюрка. Габри, видимо, дал рекламу.
Гамаш кивнул. Солнце согревало его лицо.
– Ничего подобного со мной прежде не происходило. Никто никогда не умирал на моих обрядах. Никому не было причинено вреда. В физическом смысле.
У Гамаша на языке вертелся вопрос, но он решил промолчать.
– Люди часто слышат такое, что эмоционально их расстраивает, – продолжала Жанна. – Привидения, похоже, не слишком щадят человеческие чувства. Но по большей части контакты с мертвыми – это вещь очень спокойная, даже деликатная. – Она посмотрела на Гамаша. – Вы сказали, что ничего не знаете о виканах. Я полагаю, это означает, что и о наших ритуалах вы ничего не знаете?
– Так оно и есть.
– Спиритические сеансы – это ведь не явление призраков или привидений. И не экзорцизм. Это нечто другое. Они даже к смерти не имеют отношения, хотя мы и вступаем в контакт с духами мертвых.
– Так что же такое ваши сеансы?
– Это жизнь. И исцеление. Если люди просят провести спиритический сеанс, то, скорее всего, им требуется исцеление. На первый взгляд сеанс может показаться развлечением или игрой, чтобы убить время и напугать друг друга, но кто-то из присутствующих нуждается в решении какой-то проблемы, чтобы продолжать жить дальше. Им нужно избавиться от чего-то или кого-то. Вот этим я и занимаюсь. Это моя работа.
– Вы целитель?
Жанна остановилась и заглянула в темно-карие глаза Гамаша.
– Да. Все викане – целители. Мы знахарки, повивальные бабки, ведуньи. Мы используем травы и ритуалы, мы используем силу земли и силу разума и души. Мы используем энергию Вселенной и энергию духов. Мы делаем все, что в наших силах, чтобы помочь исцелению раненой души.
– А их так много, раненых душ.
– Поэтому я и приехала сюда.
– Найти раненые души или отдохнуть от трудов?
Жанна хотела было ответить, но тут выражение ее лица внезапно изменилось. От серьезного и сосредоточенного к взволнованному. Она смотрела на что-то за спиной Гамаша.
Он повернулся, и на его лице тоже появилось озабоченное выражение.
Рут Зардо, прихрамывая, шла по дорожке, ведущей к ее дому, и крякала.
Жан Ги Бовуар без труда нашел «Ля мезон биоложик». Магазин натуральных пищевых продуктов располагался в Сен-Реми на рю Принсипаль, ровно против мини-маркета, в котором продавались сигареты, пиво и билеты Квебекской лотереи. Эти два магазина взаимодополняли друг друга в гораздо большей степени, чем можно было подумать: и тот и другой торговали надеждой. Надеждой на выигрыш в лотерею, надеждой, что еще не поздно развернуть вспять глобальное потепление. Надеждой, что натуральные продукты заглушат отрицательное воздействие никотина на организм. Сама Одиль Монманьи любила иногда подымить. Обычно после стаканчика – или бутылки – дешевого вина, купленного в мини-маркете.
Войдя в пустой магазин, инспектор Бовуар обратил внимание на странный, неестественный запах. Это был терпкий, темный аромат, словно в схватке сошлись всевозможные травы, благовония и порошки.
Иными словами, в магазине воняло.
За прилавком, положив руку на закрытую тетрадь, стояла хорошенькая пышная женщина лет под сорок или слегка за сорок. Волосы, дешево подстриженные и покрашенные, без затей обрамляли ее лицо. Она казалась приятной и ничем не примечательной. На мгновение Бовуару померещилось, что на ее лице появилось раздраженное выражение, словно он вторгся в ее частное пространство. Но она тут же улыбнулась. Это была заученная улыбка человека, привыкшего угождать.
– Oui? Est-ce que je peux vous aider?
– Вы…
Бовуар вытащил клочок бумаги, врученный ему старшим инспектором, – список всех, кто присутствовал на сеансе, – и заглянул в него, слегка затягивая представление. Ему нужно было ее полное внимание. Он, конечно, прекрасно знал, как ее зовут. Просто хотел вывести ее из равновесия, чтобы она начала волноваться. Он поднял взгляд и увидел, что она смотрит на красную тетрадь у себя под рукой. За ту паузу, что он сделал, она успела уйти от него. Он ни в коем разе не вывел ее из равновесия, напротив, она вернулась к своим делам.
– Вы Одиль Монманьи? – громко спросил он.
– Да, – улыбнулась она любезно, но с отсутствующим выражением.
– Меня зовут инспектор Бовуар, я из Квебекской полиции. Отдел по расследованию убийств.
– Не Жиль?
Она преобразилась. Тело ее утратило гибкость, выражение лица стало сосредоточенным, испуганным. Рука переместилась с тетради на деревянный прилавок, а ногти попытались вонзиться в его поверхность.
– Жиль? – переспросил Бовуар.
Он сразу же понял, что у нее на уме, и решил подержать ее в этом напряженном состоянии.
– Что случилось? – взмолилась Одиль.
Ей казалось, что она сейчас упадет в обморок. Она словно отупела, и сердце в грудной клетке забилось так, будто хотело вырваться наружу и отправиться на поиски Жиля.
– Я пришел поговорить с вами о Мадлен Фавро.
Бовуар внимательно смотрел на нее. Ее пухлое, пустое лицо ожило. Глаза засветились, способность ясно мыслить вернулась. Вид у нее был блестящий. И испуганный. И великолепный. Потом все это исчезло. Она в отчаянии подалась вперед, поникнув головой, словно мышцы перестали ее держать. В мгновение ока вернулась прежняя Одиль. Хорошенькая, недалекая, нетерпеливая. Но он уже увидел то, о существовании чего, по-видимому, знали немногие и даже сама Одиль не догадывалась. Он увидел блестящую, великолепную, динамичную женщину, которая скрывалась за безопасными слоями улыбок, бестолковости, крашеных волос и благоразумия.
– Мадлен была убита? Но я уверена, у нее случился инфаркт.
– Oui, c’est vrai. Однако этому инфаркту поспособствовали. Ей дали средство, которое и спровоцировало инфаркт.
– Средство?
Неужели никто из Трех Сосен не позвонил Одиль? За последними новостями все приходили в бистро Оливье. Бистро было их вещательным центром, якорем которого являлся Габри. Бовуар разговаривал с единственным человеком в округе, которому никто не догадался позвонить. Внезапно он проникся сочувствием к этой женщине, к ее нетерпеливому, ищущему лицу. Но, кроме сочувствия, он испытывал еще и некоторое отвращение. Неудачники всегда вызывали у него отвращение, и его неприязнь к агенту Николь объяснялась отчасти и этим. С того самого момента, как он увидел ее несколько лет назад, он знал, что она не только скандалистка, но гораздо хуже. Она неудачница. А из своего опыта Бовуар знал, что неудачники – самые опасные люди. Ведь они в конечном счете доходят до такого состояния, когда терять им больше нечего.
– Это средство называется эфедра, – сказал он.
Она поразмыслила над этим словом.
– И от этого ее сердце остановилось? Зачем кому-то понадобилось убивать ее таким способом?
Не «зачем кому-то понадобилось убивать», а почему именно таким способом. Ее удивил не факт убийства, а его способ.
– Вы хорошо знали мадам Фавро?
– Она была моим покупателем. Покупала здесь фрукты и овощи. А еще некоторые витамины.
– И хорошим она была покупателем?
– Регулярным. Приходила приблизительно раз в неделю.
– А при других обстоятельствах вы встречались?
– Никогда. А что?
Не было ли настороженности в этом ее вопросе?
– Но вы обедали вместе в воскресенье вечером.
– Да, обедали, но это не было нашей идеей. Клара пригласила нас перед спиритическим сеансом. Мы даже не знали, что там будет Мадлен. Как я сказала, она была моим покупателем – только и всего.
– Но она вам не нравилась.
– Я ее не знала.
Позволив паузе затянуться, Бовуар оглядел магазин внимательнее. Чего тут только не было! Пищевые продукты находились с одной стороны магазина, а одежда и мебель – с другой. С продуктовой стороны он увидел глиняные горшочки с деревянными крышками и свисающими с них черпачками. Он увидел грубые мешки, а на деревянных полках вдоль стен – сотни стеклянных баночек, наполненных чем-то похожим на траву. Может быть, это конопля? Он подошел поближе, отметил, что Одиль смотрит на него, и принялся разглядывать банки. На них были надписи типа «Пчелиный бальзам», «Ма хуань», «Лопух» и его любимый «Цветок обезьяньего кардинала». Бовуар взял баночку, снял крышку и потянул носом. Запах был приятный. Он не мог поверить, что папа собственной персоной рукоположил этого кардинала. Он вдруг подумал, а нет ли близ Нотр-Дам-де-Руф-Трюс деревеньки, названной в честь этого кардинала.
На книжной полке стояли книги, посвященные тому, как организовать ферму, производящую натуральные продукты, как построить дом вне сетки, как заниматься ткачеством. И кому такое могло прийти в голову?
Жан Ги Бовуар не был абсолютно нечувствителен к движению зеленых, он даже делал пожертвования в фонды защитников озонового слоя, или борцов с глобальным потеплением, или еще кого-то. Но вести примитивную жизнь, думать, что это спасет мир, было смешно. Впрочем, одна вещь привлекла его внимание. Простой деревянный стул. Дерево было очищено и отполировано, на ощупь гладкое. Бовуар прикоснулся к нему – и не захотелось отнимать руку от дерева. Он долго смотрел на стул.
– Попробуйте сесть, – сказала Одиль, все еще остававшаяся за прилавком.
Бовуар снова взглянул на стул. Он был удобным, зовущим, словно кресло, только деревянное.
– Он вас выдержит, не беспокойтесь.
Ему хотелось, чтобы она замолчала. Он бы просто с удовольствием смотрел на этот превосходный предмет мебели. Это было как произведение искусства, которое он действительно понимал.
– Его сделал Жиль, – сказала Одиль, снова прерывая ход его мыслей.
– Жиль Сандон? Местный?
Она весело улыбнулась:
– Да, это мой Жиль. Он делает такие вещи.
– Я думал, он работает в лесу.
– Он ищет деревья, пригодные для изготовления мебели.
– Находит свои собственные деревья?
– Вообще-то, он говорит, что это они его находят. Он идет на прогулку в лес и слушает. Когда дерево зовет его, он идет к нему.
Бовуар уставился на него. Она сказала это так, будто то же самое делала и «ИКЕА». Словно это было абсолютно естественным и нормальным – слушать деревья, уже не говоря о том, чтобы слышать их. Бовуар снова посмотрел на стул.
«Они тут что, все психи?» – подумал он. Стул больше не говорил с ним.