XXVI

Граф принялся за дело. Переговоры заняли у него весь вечер и продолжились на рассвете. Достигнутый результат убедительно доказывал силу его привязанности к старой Леоне: уже в половине двенадцатого врача тайно доставили в ордебекскую больницу. Вальрэ разбудил старика-судью в шесть утра, повелительным тоном объяснил, что от него требуется, и через три часа ворота тюрьмы Флери распахнулись, чтобы пропустить кортеж автомобилей, увозивший заключенного в Нормандию.

Две машины без отличительных знаков встали на парковку для медицинского персонала, где их не могли видеть случайные прохожие. Врача сопровождали четверо конвойных, по два с каждой стороны, он был в наручниках. При виде его здорового, более того, жизнерадостного лица Адамбергу стало немного легче. Он беспокоился: Кромс не давал о себе знать, да еще Ретанкур упорно молчала. Впервые за все время у него закралась мысль, что Ретанкур, его боевая торпеда, прошла мимо цели либо по каким-то причинам не сработала. Возможно, это подтверждало гипотезу графа. Если Ретанкур ничего не нашла, значит находить было нечего. Помимо одного-единственного факта, за который ухватился комиссар, — позднего возвращения Кристиана домой, — братья Клермон не дали никаких поводов для подозрений.

Врач своей раскачивающейся походкой двинулся к Адамбергу. Он был опрятен, прилично одет. В тюрьме он не потерял ни грамма веса, скорее, даже наоборот, поправился.

— Спасибо за прогулку, Адамберг, — сказал он, пожимая руку комиссару. — Выезд на природу всегда освежает. Пожалуйста, не называйте меня здесь моим настоящим именем, я хочу, чтобы оно осталось незапятнанным.

— Как же мне вас называть? Доктор Эльбо — это вас устроит?

— Вполне. А как насчет шума в ушах? Он вас еще донимает? Я ведь успел провести с вами только два сеанса.

— Все прошло, доктор. Бывает, правда, легкий свист в левом ухе, но очень редко.

— Ну, это безделица. Я избавлю вас от нее еще до того, как вернусь обратно с этими господами. А что там с котенком?

— После вашего ухода маленькая Шарм вовсю начала сосать мамино молоко. А как вам в тюрьме? За все время, что вы там, у меня не было возможности съездить повидаться с вами. Извините.

— Что вам сказать, мой друг? У меня нет ни минуты свободной. Я лечу директора — его мучают застарелые боли в спине, лечу заключенных — у кого-то депрессивная соматизация, а у кого-то пышным цветом расцвели детские психотравмы, — должен признать, попадаются интереснейшие случаи, и надзирателей — среди них много наркозависимых, и многие страдают от постоянно сдерживаемого стремления к насилию. Я поставил условие: буду принимать только пять человек в день, и ни одним больше. Конечно, денег я с них не беру, не имею на это права, но они находят способы отблагодарить меня. Удобная камера, смягчение режима, приличная еда и сколько хочешь книг, — в общем, мне не на что жаловаться. У меня такой обширный материал для наблюдения, что я решил написать фундаментальное исследование о психическом травматизме в тюрьмах. Но расскажите мне о вашей больной. Что произошло? Каков диагноз?

Минут пятнадцать Адамберг разговаривал с врачом в подвале больницы, а затем поднялся с ним наверх, где в коридоре, перед палатой Лео, их ждали капитан Эмери, доктор Мерлан, граф де Вальрэ и Лина Вандермот. Комиссар представил им доктора Поля Эльбо, с которого один из охранников почтительно и заботливо снял наручники.

— Этого охранника я вернул к жизни, — прошептал врач на ухо Адамбергу. — Он стал импотентом. Бедный парень был просто раздавлен. Теперь он по утрам приносит мне кофе в постель. А кто эта женщина, такая полненькая, аппетитная?

— Лина Вандермот. Это она заварила кашу. Первое нападение — на ее совести.

— Она кого-то убила? — спросил врач и бросил на Лину удивленный и неодобрительный взгляд, как будто забыл, что он сам убийца.

— Пока неизвестно. Но у нее было страшное видение, о котором она рассказала жителям Ордебека. С этого все и началось.

— Что же ей привиделось?

— Есть местная легенда про некое Адское Воинство, которое много веков подряд носится по дорогам, то ли живое, то ли мертвое, и забирает с собой плохих людей.

— Свита Эллекена? — оживился врач.

— Она самая. Вы о ней слышали?

— А кто о ней не слышал, мой друг? Стало быть, Владыка скачет на коне где-то поблизости?

— В трех километрах отсюда.

— Великолепный контекст, — произнес врач, удовлетворенно потирая руки. Адамберг вспомнил этот жест: вот так же он радовался, когда выбрал для гостя прекрасное вино. — А старая дама была среди «схваченных»?

— Нет, мы думаем, она что-то знала.

Когда врач подошел к кровати и взглянул на Леону, все еще такую же неестественно бледную и холодную, улыбка сразу исчезла с его лица, а комиссар стряхнул у себя с затылка вновь образовавшийся там электрический шарик.

— Шея болит? — тихо спросил врач, не отводя глаз от Леоны, как будто он продумывал план действий.

— Ерунда. Просто шарик электричества, он время от времени образуется на этом месте.

— Так не бывает, — пренебрежительно произнес врач. — Но этим мы займемся потом, случай вашей старушки гораздо серьезнее.

Он попросил четверых охранников отойти к стене и соблюдать полную тишину. Мерлан очень натурально изображал на лице недоверие и насмешку — в общем, вел себя как типичный ценагоп. Эмери стоял едва ли не навытяжку, словно на параде перед императором. Граф, которому разрешили сесть, сцепил руки, чтобы они не дрожали. Лина стояла за его стулом. Адамберг почувствовал, как у него в кармане завибрировал телефон, тот, что использовался для секретных разговоров. Он сжал телефон в руке и краем глаза взглянул на сообщение: «Они здесь. Обыскивают дом Лео. ЛВБ». Незаметно для остальных он показал сообщение Данглару.

Пускай обыскивают, сказал он про себя и с огромной благодарностью подумал о Вейренке.

Врач положил свои громадные ручищи на голову Леоны и долго словно бы во что-то вслушивался, потом положил руки ей на шею и, наконец, на грудь. Затем молча подошел к кровати с другой стороны, взял в руки тощие ступни больной и несколько минут с небольшими перерывами ощупывал и разминал ей пальцы. После этого он подошел к Адамбергу.

— Тут все умерло, Адамберг, полностью. Предохранители полетели, контуры разомкнуты, среднестенная и церебральная фасции заблокированы, мозг не получает нужного количества кислорода, в дыхательной системе декомпрессия, пищеварительная система не действует. Сколько ей лет?

— Восемьдесят восемь.

— Ясно. Мне надо провести первоначальный сеанс лечения, это займет примерно сорок пять минут. Потом следующий, более короткий, где-то в пять часов. Это возможно, Рене? — спросил он у старшего охранника.

Старший охранник, он же бывший импотент, утвердительно тряхнул головой. Он смотрел на врача с благоговением.

— Если лечение поможет, недели через две мне надо будет приехать опять, чтобы стабилизировать результат.

— Нет проблем, — звенящим от напряжения голосом заверил его граф.

— А сейчас, если вы не против, я хотел бы остаться наедине с больной. Доктор Мерлан может остаться, но при условии, что он отбросит иронию, пусть и безмолвную. В противном случае я и его попрошу выйти.

Четверо охранников посовещались, посмотрели на графа — в его взгляде был приказ, на Эмери — в его взгляде было сомнение, и в итоге старший охранник Рене дал свое согласие:

— Мы будем за дверью, доктор.

— Разумеется, Рене. Хотя в палате, как я полагаю, есть две видеокамеры.

— Точно, — подтвердил Эмери. — Мера предосторожности.

— Так что вылететь отсюда через окно я не смогу. Впрочем, у меня нет такого желания, случай исключительно интересный. У нее всё в рабочем состоянии, но ничего не работает. Это, несомненно, результат страха, который она испытала и который, воздействуя на инстинкт самосохранения, парализовал все жизненные функции. Она не хочет снова пережить момент нападения, снова оказаться лицом к лицу с нападавшим. Из этого, комиссар, вы можете сделать вывод, что она знает, кто на нее напал, и это знание для нее невыносимо. Вот почему она убежала так далеко. Слишком далеко.

Два охранника заняли пост перед дверью палаты, двое других спустились во двор и встали под окном. Граф, прихрамывая и опираясь на трость, вышел в коридор и поманил к себе Адамберга.

— Он что, будет лечить ее одними пальцами?

— Да, Вальрэ, я же вам говорил.

— О господи!

Граф взглянул на часы.

— Прошло только семь минут, Вальрэ.

— А вы не могли бы зайти туда на минутку и посмотреть, что происходит?

— Когда доктор Эльбо занимается трудным случаем, он расходует колоссальную энергию и от напряжения весь обливается потом. Ему нельзя мешать.

— Понятно. Вы не хотите спросить, удалось ли мне отвести от вас дубинку?

— Какую дубинку?

— Которой министерство тычет вам в затылок.

— Ну, рассказывайте.

— Нелегко было уговорить сыновей Антуана. Но дело сделано. Вам дают еще неделю на поиски беглеца.

— Спасибо, Вальрэ.

— Правда, начальник секретариата министра, как мне показалось, вел себя странно. Когда он сказал, что согласен на отсрочку, то добавил: «Если мы не найдем его сегодня». Он говорил об этом Мохаммеде. Вроде бы в шутку. У них есть какая-то новая информация?

Адамберг опять ощутил на шее электрический шарик, но сейчас он давил, было почти больно. Нет, это не шарик, врач сказал, так не бывает.

— Я не в курсе, — ответил он.

— Они что, ведут параллельное расследование? За вашей спиной?

— Понятия не имею, Вальрэ.

К этому моменту спецгруппа из министерства уже успела обшарить все места, где он побывал с самого приезда в Ордебек. Гостиницу Лео, дом Вандермотов — Адамберг горячо надеялся, что Ипполит все время отвечал им своими перевернутыми словечками, жандармерию — Адамберг горячо надеялся, что Лод набросился на них. Вряд ли они заглянули в дом Эрбье, но, вообще-то, опустевшее жилье всегда притягивает полицейских ищеек. Он стал вспоминать, как вместе с Вейренком заметал следы. Отпечатки стерты, посуда вымыта очень горячей водой, постельное белье снято и отдано Кромсу и Мо, чтобы те выбросили его не раньше, чем отъедут от Ордебека километров на сто, печати на дверях восстановлены. Вот только помет Эльбо: как они ни старались, отскрести его полностью не удалось. Он спрашивал у Вейренка, почему птичий помет так трудно отчистить, но Вейренк знал об этом не больше его.