Мне приходилось видеть людей настолько перепуганных, что они непроизвольно испражнялись. Я наблюдал приговоренного к смерти, у которого внезапно появилась эрекция. Но человека, охваченного ужасом до такой степени, что у него возникли обе эти реакции одновременно, видеть мне доводилось только однажды.

То был заключенный тайной тюрьмы ЦРУ Кхун-Юам, скрытой в не признающих закона джунглях на границе Таиланда и Бирмы. Как уже упоминалось, в молодости мне довелось отправиться туда: один из охранников умер при подозрительных обстоятельствах, а, учитывая темные дела, которые творились в стенах тюрьмы, и важность содержавшихся там заключенных, каждый случай необычной смерти надо было тщательно расследовать. Именно это и поручили мне, тогда еще совсем зеленому, неопытному юнцу.

Умерший охранник, американец с латышскими корнями по прозвищу Косолапый Джо, был весьма неприятным типом, из тех, что не только сбивают с ног заключенного, если тот не поприветствовал его, а вдобавок ломают ему руку. Труп охранника нашли плавающим в водовороте бурной реки, и хотя кто-то приложил немало усилий, чтобы создалось впечатление, будто парень сам случайно свалился с ветхого канатного мостика, я совсем не был в этом уверен.

Выбрав следователя ЦРУ из тюремного штата с таким расчетом, чтобы он был примерно таких же габаритов, как Косолапый Джо, но не сказав, зачем он нужен, я попросил его сопроводить меня до моста. Дюжина его коллег и еще больше охранников пошли вместе с нами, ожидая услышать мою версию происшедшего. Я захватил с собой длинный эластичный трос. Боясь потерять репутацию в глазах своих коллег, парень из ЦРУ почти не возражал, когда я, привязав трос к его лодыжке, прикрепил другой конец к толстому деревянному бревну и велел прыгать.

Пять раз он или сам летел вниз, или кто-то его толкал. Вскоре я сделал два вывода: во-первых, при данных условиях покойный не мог оставить обнаруженное мною на валуне кровавое пятно; во-вторых, следователю не очень-то понравилось прыгать в реку привязанным к эластичному тросу.

Брызги крови на камне могли появиться лишь в том случае, если бы охранника метнули с моста, как копье, а с учетом его веса для этого потребовалось бы как минимум два человека. Сузить круг подозреваемых большого труда не составило: мостом пользовались только тюремные стражники, которые направлялись за дешевой выпивкой в расположенный у близлежащей границы лагерь контрабандистов, да наркокурьеры, страшившиеся встречи с военными патрулями на шоссе. Последняя версия казалась мне более правдоподобной.

Несколько дней я провел под выступом скалы рядом с мостом вместе с шестью солдатами из войск специального назначения, прикомандированных к ЦРУ. Только на четвертый день, когда уже смеркалось, мы услышали, что кто-то идет. Это был крепкий парень, внешне очень напоминавший вьетнамца. Он был босиком и гол по пояс, вдоль ребер его тянулся большой ножевой шрам. На плече парня висели старая автоматическая винтовка М16 и плохонький рюкзак с изображением Микки-Мауса. Внутри, несомненно, были завернутые в тряпки брикеты опиума, которые начинали свое долгое путешествие в Европу и Америку.

Вьетнамец насвистывал сквозь зубы песенку Элтона Джона, когда на него прыгнул боец спецназа. «Крокодиловый рок» умер в глотке парня, винтовка упала, времени, чтобы вытащить нож с длинным лезвием, у него не было. Наркокурьер уставился на меня. На его лице застыло странное выражение: смесь вызова и ненависти. Послушав пару минут бойкий рассказ о том, что он редко пользуется этой тропинкой, а неделю назад был на севере Таиланда, в Чиангмае, я понял: этот тип лжет.

Я решил поместить вьетнамца в тюрьму – шлакобетонное здание, где, как я надеялся, несколько дней, проведенных в удушающей жаре одиночной камеры, сделают его более разговорчивым. Сотрудники ЦРУ любили Косолапого Джо: того не приходилось упрашивать дважды, когда надо было бить заключенных. Церэушники не хотели тратить время на допросы арестованного или просить молодого парня из «Дивизии», то есть меня, передать им это расследование.

Они решили прибегнуть к тому, что учебники стыдливо называют «техникой интенсивного допроса», и для этого наполнили водой большую бетонную ванну в тюремной больнице. Когда вода уже почти переливалась через край, охранники втащили наркокурьера – его глаза были завязаны, руки и ноги скованы.

Мне надо было сразу же сказать церэушникам, что это дело веду я и пусть они убираются восвояси. Конечно, можно убедить себя, что обычные жизненные правила перестают действовать, когда ты работаешь во имя интересов национальной безопасности, но происходящее не имело к этому ни малейшего отношения. Оглядываясь теперь назад, я думаю, что, видимо, пребывал в благоговейном страхе или просто хотел оставаться частью команды: подействовала психология малой группы, как это называют специалисты. Как бы то ни было, я, к своему стыду, не сказал ничего.

Раздетый до изношенного нижнего белья, с завязанными глазами, наркокурьер не имел никакого представления, где он и что происходит, и был близок к панике. Его привязали лицом вверх к длинной доске, а затем приподняли ее над полом.

Четверо церэушников, по-видимому лучше всего владевших техникой такого допроса, подтащили вьетнамца к ванне и опрокинули его туда спиной вниз, так что даже голова, кроме лица, оказалась под водой. Узник пытался сопротивляться, но без всякого успеха, и по его дыханию было понятно, что ему не хватает воздуха. Наверное, несчастный понимал: в любой момент он может запросто захлебнуться, если его опустят в воду на пару дюймов глубже.

Подошли еще двое следователей и заняли места по обе стороны бьющегося в ванне тела. Один из них сильно шлепнул пленника по лицу полотенцем, так что оно закрыло ему рот и нос, а другой стал лить сверху воду из большого ведра.

Жидкость, пропитав ткань, хлынула прямо в дыхательное горло курьера. Парень был в полной уверенности, что его погружают в воду и сейчас утопят. Сработал неконтролируемый рвотный рефлекс: его организм сопротивлялся проникновению воды в легкие.

А вода продолжала литься. Курьера охватил ужас от ощущения, что он тонет, рвота перешла в серию спазмов. А церэушники все продолжали пытку, пока у их жертвы не появилась эрекция, ясно видная сквозь трусы, а потом он испражнился в воду.

Его мучителей это развеселило, а я не отрывал от вьетнамца глаз, чувствуя себя униженным и опозоренным, ощущая каждый спазм несчастного, словно это я сам, беспомощный, был привязан к доске. Говорят, что сострадание – самая чистая форма любви, которая ничего не ждет, ничего не требует взамен. Не знаю, можно ли было назвать чувство, которое я испытывал в тот день к тайскому наркокурьеру, состраданием, но скажу точно: подобного ужаса мне больше никогда видеть не приходилось. Единственное, о чем я был способен думать, – этот парень крепче многих. Мой пересохший рот, учащенное сердцебиение и мокрое от пота тело – все это говорило о том, что сам я бы не выдержал такой длительной пытки. Меня тошнило.

Агенты наконец прекратили экзекуцию. Они убрали полотенце с лица своей жертвы, оставив на глазах повязку, и спросили, собирается ли он и дальше молчать. Но наркокурьер, казалось, утратил способность произносить слова, жадно ловил ртом воздух, а руки его судорожно дергались в попытке высвободиться из пут. Старший в группе агентов ЦРУ распорядился вернуть полотенце на место и продолжить пытку.

И тут я вдруг услышал собственный голос.

– Сейчас же прекратите, иначе вам грозят серьезные неприятности, – сказал я, стараясь казаться холодным и безжалостным.

Они смерили меня взглядом с головы до ног. Выбора не было: или настоять на своем, или дать себя унизить, подорвать свой авторитет и забыть о дальнейшем карьерном росте.

– Я могу устроить вам расследование чрезвычайного происшествия. Придется давать объяснения, какой вред нанес этот парень национальной безопасности. Хотите стать первым, Крамер?

Через несколько бесконечно долгих мгновений Крамер, старший группы, приказал убрать полотенце и снять с лица пленника повязку. Наркокурьер поднял на меня глаза. Меня тронула благодарность во взгляде этого крутого парня с ножевыми шрамами, способного стойко переносить ужасные мучения.

– Вы готовы объяснить нам, как было дело? – спросил я.

Курьер кивнул, но руки его продолжали трястись, – похоже, он был сломлен физически. Много лет спустя, когда агенты ЦРУ погружали в воду привязанного к доске Халида Шейха Мохаммеда, главу военного совета «Аль-Каиды», он установил новый мировой рекорд, вытерпев эту пытку две с половиной минуты. Курьер продержался двадцать девять секунд – то был средний результат.

Когда парня отвязали от доски и сбросили на пол, он рассказал, что был на мосту вместе с двумя братьями. Высоко в горах у них есть своего рода опиумная лаборатория, в которой производят наркотики. Именно его братья решили превратить Косолапого Джо в человека-копье. Наркокурьер поклялся, что сам и пальцем не тронул охранника, и я интуитивно почувствовал: он говорит правду.

Наш пленник объяснил, что тюремный стражник придумал способ немного подзаработать – вымогал деньги у наркокурьеров, когда они пересекали речное ущелье. Косолапый Джо превратил обветшалый канатный мост в первую в Таиланде платную дорогу. Сначала он довольствовался тем, что разворачивал пакет с сырьем и снимал с бруска стружку, так сказать отрывал у билета корешок. Потом он менял у контрабандистов эти обрезки на выпивку, которую продавал в тюрьме. Конечно, со временем Косолапого Джо обуяла жадность, и обрезки превратились в массивные куски, такие большие, что братья в конце концов пришли к выводу: платная дорога на севере Таиланда противоречит их экономическим интересам.

Мы нашли ответ, который искали, и, хотя никакого рапорта о чрезвычайном происшествии составлять не пришлось, надо было представить начальству свою версию этого дела. Уверен: агенты ЦРУ написали в своем рапорте, что применяли силу в разумных пределах. Я же, понятное дело, утверждал обратное. На этом, наверное, все бы и закончилось: кого в разведывательном сообществе мог заинтересовать какой-то тайский наркокурьер? Но в рапорте агентов ЦРУ был один момент, который я не имел оснований отрицать.

Крамер, по-видимому, рассказал, что увидел страх на моем лице: я, мол, испытывал такое сочувствие к допрашиваемому, что все тело у меня напряглось и я насквозь промок от пота. Возможно, он даже поставил под сомнение мое мужество и пригодность к службе на переднем крае. Вероятно, этот тип по-своему выразил мысль, что моя сила – в сердце.

Именно этот рапорт, наверное, и прочитал Шептун, когда запросил мое досье из архивов. У меня было много лет, чтобы обдумать свою слабость, и должен признать: то, что резидент сказал мне на прощание, скорее всего, было правдой. Мне не было смысла растягивать страдание. В случае чего лучше быстро со всем покончить.

Я выглянул в окно и увидел широкий изгиб Босфора и купола величественных стамбульских мечетей. Колеса ударились о бетон аэродрома, и самолет покатился по взлетно-посадочной полосе. Я был в Турции.