Еще до того, как сыновья Тласса закончили обыскивать автостоянку, Сарацин нашел дорогу, которую искал. Он свернул на нее, включил фары, и его поглотила длинная, покрытая выбоинами щебеночно-асфальтовая лента.

С одной стороны располагалась городская свалка. Сарацин постарался ехать достаточно медленно, чтобы не вспугнуть стаи чаек и одичавших собак, бродивших вокруг нее. По другую сторону тянулся покрытый кустарником пустырь. В этот унылый пейзаж вносили разнообразие лишь остовы брошенных машин и заросший тростником канал, полный зловонной воды.

Сарацин замедлил скорость у забора из металлической сетки, осторожно провел «кадиллак» через висящие на петлях ворота и остановился в заброшенном тупике, который некий риелтор-оптимист однажды назвал промышленной зоной. У дороги виднелось скопление построек: авторемонтная мастерская, под вывеской которой, по-видимому, потихоньку разбирали на запчасти краденые автомобили, приземистый склад, где торговали отремонтированными стиральными машинами, и пять гаражей, переоборудованных для упаковки «деликатесов из мяса молодого барашка». Когда дело касается еды, иногда лучше не знать, где и из чего она делается.

Из-за страшной боли, ремня безопасности, туго, как гаррота, стянувшего шею, и высокой температуры (орудуя нестерильным скальпелем, врач занес Тлассу инфекцию) бедный замдиректора погрузился в какие-то путаные, необычайно яркие грезы. Сарацин открыл дверцу, развязал ремень и выволок своего пленника в окружавшее их смрадное безмолвие. Теплый воздух, который Тласс втянул в свои легкие, вернул какие-то остатки реальности в его воспаленное сознание. Он хоть и шатался, но старался держаться прямо.

– А ловко ты стянул мне горло этой удавкой, говорю тебе как профессионал, – с трудом выдавил Тласс, поскольку глотка у него была повреждена, и рухнул на разбитый асфальт, шепча какие-то странные обрывки фраз об Аллахе и небесном свете.

Сарацин знал, откуда это берется: как люди с ампутированными руками способны ощущать свои пальцы, так и человека, утратившего зрение, иной раз посещают яркие световые видения. Сарацин, позволив Тлассу наблюдать свое личное северное сияние, взял из багажника все необходимое и за воротник подтащил своего пленника к мусорному контейнеру с мясными отходами.

Саудовец видел, как среди тростника и низкорослого кустарника движутся какие-то первозданные тени, едва заметные на фоне сплошной темноты. Он понял, что это собираются бродячие собаки. Задворки мясных производств – излюбленное место пропитания этих хищников, и сейчас они ощущали запахи пота и крови, сопровождающие большое животное, попавшее в беду.

Сарацин прислонил Тласса к мусорному контейнеру, вытащил мертвые глаза изо льда, втиснул их в зияющие дыры на лице и умело намотал вокруг головы своего пленника кусок оторванной ткани – грязную повязку, предназначенную для того, чтобы удержать глаза на месте.

Тласс ощутил внезапный холодок на своей пылающей плоти. Калейдоскоп огней поблек, и несчастный, охваченный безумием, решил, что это знак милосердия. Конечно, он хотел, чтобы эти огни погасли, и теперь, как большинство людей, подвергнутых пытке, испытывал всплеск благодарности даже за малейшее проявление доброты.

– Спасибо за повязку, – прошептал он.

При мысли о хрустящей белой материи Тласс даже ощутил некий прилив душевных сил, но тут же обратил внимание на удушающую вонь разлагающейся крови, рвоты и испражнений. По опыту работы в тайной полиции он точно знал, где сейчас находится: его приволокли обратно в тюремную камеру. Скоро кто-нибудь придет, сдернет с него одежду и окатит из шланга. Тюремщики никогда не прикасаются к своим измазанным дерьмом подопечным сами, так что, возможно, его обмоет парочка заключенных женщин.

Обычно узниц заставляли делать это обнаженными. Надо попытаться ущипнуть их, когда те окажутся достаточно близко, – охранники всегда смеялись над этим. Тласс услышал резкий металлический щелчок и замер. Звук был знакомым, как… Сквозь лихорадочный жар до него наконец дошло, и он рассмеялся: похоже на щелчок взводимого курка пистолета. Это было забавно: в камерах никогда не расстреливали, иначе измажешь все вокруг кровью. И к чему заботиться о его ранах, если они собираются его казнить? Нет, наверное, это что-то другое.

– Кто здесь? Есть кто-нибудь? – выкрикнул он, как ему показалось, громко и дружелюбно.

На самом же деле эти невнятно произнесенные слова были едва слышны. Единственный присутствовавший здесь человек услышал хриплый звук, похожий на вопрос, но проигнорировал его. Он смотрел на дуло пистолета еще афганских времен, извлеченного из потайного отделения сумки-холодильника. Сарацин стоял на расстоянии шести футов от пленника, по его расчетам достаточно далеко, чтобы на него не попали брызги крови, и целился в то место, где повязка закрывала левый глаз Тласса.

А тот хранил молчание, прислушиваясь: он был уверен, что в камере есть кто-то еще. Сарацин знал: момента лучше, чем сейчас, не представится. Похоже, сам Аллах его благословляет. И тогда саудовец нажал на курок.

Щелк! Тласс ощутил боль, но уже в следующее мгновение он не чувствовал ничего. Струя яркой алой крови, обломки костей и ошметки мозга вылетели из его затылка. Сарацин уловил сзади движение и быстро обернулся. Бродячие собаки стремительно приближались.

Сарацин повернулся назад и, прицелившись, выстрелил снова, на этот раз в правую часть повязки на лице уже мертвого человека. Если ему повезет, удастся уничтожить все свидетельства, что глаза убитого были удалены хирургическим путем. Сарацин надеялся: следователи решат, будто Тласс забыл что-то в офисе и возвратился назад, а похищен и ограблен он был, только когда вышел из института во второй раз. В таком случае им даже в голову не придет, что из здания что-то вынесли.

Понятно, что чем меньше они будут знать, тем лучше. Сарацин услышал, что собаки уже близко: они мчались сквозь тьму, желая сожрать последние остатки улик, – это было ему на руку. «Кадиллак» саудовец припарковал в самом темном углу, на задворках авторемонтной мастерской. Сарацин был уверен, что любой, кто увидит его, решит, что это всего лишь очередная машина, ждущая разборки. С заднего сиденья внедорожника он, надев пластиковые перчатки, удалил все, что могло бы заинтересовать криминалистов.

Захватив сумку-холодильник и другие свои вещи, Сарацин направился через пустырь. Он двигался быстро, держа в одной руке взведенный пистолет, на тот случай, если какая-нибудь собака предпочтет живую человеческую плоть.

Проходя через свалку, Сарацин разбил холодильник на куски и разбросал среди отходов все прочие свои пожитки. Он знал, что мусорщики вскоре найдут им применение в одном из лагерей нелегальных беженцев.

Теперь все, что у него оставалось в этом мире, если не считать шприца, картонной квитанции и мелочи в кармане, – пистолет, отцовский Коран и шесть стеклянных флаконов. Эти маленькие пузырьки, как он рассчитывал, вскоре сделают его самым могущественным человеком на земле.