Неприветливый мужской голос ответил по-английски. Я сказал, что обратиться к нему посоветовал наш общий друг, работающий на двадцать третьем этаже соседнего здания. Меня впустили, и я поднялся по лестнице, отметив про себя, что кто-то очень старался скрыть четыре установленные здесь камеры наблюдения. Очевидно, боятся русской мафии, предположил я.

Я повернул в коридор и, когда мои глаза приспособились к темноте, увидел его: Бэттлбо стоял в проеме стальной двери, которой мог бы гордиться притон, где торгуют наркотиками. Этот высокий молодой человек весил не менее четырех сотен фунтов, но больше всего меня поразило то, что он был одет как средневековый японский даймё. Этакий взломщик-самурай первого порядка.

На нем были чрезвычайно дорогое шелковое кимоно и традиционные японские белые носки с раздельным большим пальцем; темные волосы смазаны каким-то жирным лосьоном, зачесаны назад и туго стянуты в пучок. Если бы кому-нибудь понадобился латиноамериканский борец сумо, этот парень подошел бы идеально. Он слегка поклонился, что означало необходимый минимум хороших манер, – по-видимому, не очень сильно любил нашего общего друга с двадцать третьего этажа – и отступил в сторону, чтобы дать мне пройти.

Его феодальные владения включали лишь четыре комнаты с видом на переулок, но пол был застлан красивыми татами, ширмы шоджи разделяли помещения, на стене висел антикварный каминный экран с изображением Фудзиямы. Бьюсь об заклад, эта вещица стоила двадцати тысяч его самых дорогих файлов.

Не успел я пересечь порог, как едва не нарушил этикет, в последний момент сообразив, что должен снять обувь и надеть взамен пару гостевых сандалий. Расшнуровывая свои варварские ботинки, я спросил, как к нему обращаться.

Это изрядно озадачило хозяина.

– Они что, вам не сказали?

– Сообщили только ваше прозвище, но, мне кажется, не слишком этично называть человека в лицо Бэттлбо.

– Не заморачивайтесь понапрасну, меня это нисколько не беспокоит, – сказал он, пожимая плечами, и указал на пару подушек, лежащих на полу.

– Заместитель директора упомянул, что вы с ним сотрудничаете, – попытался я начать разговор в таком тоне, словно босс из ФБР наделил меня всеми необходимыми полномочиями.

Бэттлбо с отвращением посмотрел на меня, но не стал ничего отрицать, а лишь поинтересовался:

– Чего вы хотите?

Мы сидели на полу, скрестив ноги. Я объяснил ему, что надо удалить все упоминания о Скотте Мердоке из баз данных ассоциаций выпускников школ, где тот учился. Решил, что для начала этого вполне хватит.

Хакер спросил, кто такой этот Мердок. Я ответил, что и сам не знаю.

– Было решено уничтожить его прошлое – остальное не наша забота.

Бэттлбо уточнил у меня дату рождения Мердока, поинтересовался некоторыми подробностями, задал уйму других вопросов. Объяснил это тем, что он должен быть уверен, что ищет нужного мне человека. Выслушав ответ, одернул кимоно и сказал, что мы приступим к работе через пару минут.

– Cha, neh? – спросил он по-японски как бы между прочим, но я уловил подтекст: Бэттлбо важно было смутить меня и дать почувствовать свое превосходство. Но не на такого напал.

Покопавшись в памяти, я извлек оттуда воспоминания об одном давнем лете. Я нахожусь на пропитанном кровью пляже. Вокруг множество японцев обезглавливают друг друга, совершают ритуальные самоубийства. Иными словами, я провел целые каникулы, читая «Сёгуна». Из этого эпоса я помнил несколько ключевых фраз. «Cha» означало «чай».

– Hai, domo, – ответил я, надеясь, что память меня не подвела и я говорю: «Да, спасибо», а не «Пошел в задницу».

Должно быть, я угадал.

– Вы говорите по-японски? – спросил хозяин с удивлением и не без доли уважения.

– Так, самую малость, – скромно признался я.

Бэттлбо хлопнул в ладоши, и одна из ширм раздвинулась. Стройная миловидная латиноамериканка в красном шелковом кимоно отвесила мне поклон. Увидев ее, я задал себе вопрос, который с незапамятных времен не давал покоя величайшим философам: почему некрасивым парням сплошь и рядом удается заполучить привлекательных женщин?

Девушка была на пару лет его моложе, с большими глазами и чувственным ртом. При более близком рассмотрении становилось ясно, что подружка Бэттлбо приспособила традиционное кимоно к своей фигуре: оно туго обтягивало бедра и грудь красавицы, чего в Токио, конечно, не увидишь. Чтобы облегчить движения, она сделала разрез на спине от подола до бедра. Когда девушка ходила по комнате, шелк струился, облегая тело, и было ясно, что ни трусиков, ни лифчика на ней не было. Эффект получился чрезвычайно соблазнительным.

– Чаю? – спросила она по-английски.

Я кивнул, а Бэттлбо повернулся ко мне и представил девушку:

– Это Рэйчел-сан.

Она обратила взор в мою сторону и едва заметно улыбнулась.

Бэттлбо? Рэйчел-сан? Феодальная Япония над офисом «Уолгринз»? Что бы там ни думали в ФБР по поводу способностей хозяина квартиры, я не слишком верил в успех этой затеи. Похоже, я имею дело с парочкой психов.

Через три часа я был вынужден решительно изменить свою точку зрения. Лоренцо (по крайней мере, так его однажды назвала Рэйчел-сан) не только стер все упоминания обо мне в документах Ассоциации выпускников, но и сказал, что способен проделать то же самое с гораздо более сложными сайтами Колфилдской академии и даже Гарварда.

– Вы можете уничтожить все упоминания о присутствии Скотта Мердока в Колфилде и Гарварде, словно он никогда там и не учился? – изумился я.

– Почему бы и нет? – рассмеялся Лоренцо. – Сейчас на этой гребаной планете развелось так много народу, что любой из нас не более чем строка программы на жестком диске. Достаточно убрать эти строки – и мы уже не существуем. Стоит их вернуть обратно – и мы снова что-то собой представляем. Желаете получить профессорское звание? Только назовите мне факультет. Мечтаете сорвать куш в сто миллионов? Обождите, пока я не проведу необходимые манипуляции с двоичным кодом. Если хотите, можете называть меня богом.

– Нет уж, мне больше нравится Бэттлбо, – улыбнулся я.

Был уже поздний вечер, когда он отправил в электронный вакуум последние академические достижения доктора Мердока.

– Ну до чего же обидно! Столько усилий было потрачено на учебу, и вот все исчезло, – сказал Лоренцо.

Я мало что мог сказать в ответ: на поверхность памяти выплыли воспоминания. Самое яркое – приезд в Бостон Билла на своем старом «феррари»; приемный отец был единственным, кто поздравил меня с окончанием университета.

Лоренцо был доволен, что нашел доступ к данным Мердока и уничтожил все упоминания о нем. После этого я перешел к следующему пункту своего списка – из компьютеров правительственных учреждений требовалось удалить информацию о назначениях на должности.

– Сколько сообщений?

– Пару сотен, может, даже больше.

На лице Лоренцо появилось такое выражение, словно я приглашал его совершить харакири.

– Это очень срочно? – Впрочем, вопрос был чисто риторическим. – У вас есть копии этих сообщений или нам придется откапывать их самим?

Я медлил с ответом. Вся информация имелась у Бена Брэдли и его жены, но мне страшно не хотелось обращаться к ним с такой просьбой.

– Пожалуй, тут мне надо подумать, – сказал я.

– Если мы начнем поиск с чистого листа, он может занять многие месяцы. Дайте мне знать о вашем решении, – сказал Лоренцо, закрывая жесткие диски.

Провожая меня к выходу, он настолько расслабился, что позволил себе реплику на постороннюю тему:

– Я три года занимался японским, дьявольски трудный язык. Как вы его выучили?

– «Сёгун» помог, – лаконично ответил я и, когда Бэттлбо справился с изумлением, поблагодарил его за то, что он уделил мне время и оказал нам добровольную бескорыстную помощь.

– Ага, добровольную и бескорыстную! – Он искренне, от души расхохотался, услышав такое заявление. Гора плоти колыхалась, глаза искрились, а смех звучал так заразительно, что я внезапно понял, что нашла в нем Рэйчел. – Ну конечно, охотно потратил на вас целых шесть часов! – сказал Лоренцо, вытирая слезы. – Да уж, попробовал бы я отказаться!

Как известно, совместное веселье сближает, и, когда я надевал ботинки, он спросил:

– А чем конкретно вы занимаетесь в ФБР?

– Я… как бы это объяснить… Ну так, ничего особенного, можно сказать, выполняю чисто техническую работу.

– Вы и есть Скотт Мердок?

Я вновь рассмеялся:

– Неужели вы думаете, что, имея такую квалификацию, я сидел бы тут и точил с вами лясы?

Я выбрал нужный иронический тон: когда надо, могу убедительно соврать.

– Кто бы вы ни были, у вас, наверное, тесные отношения с двадцать третьим этажом?

– Вовсе нет. А почему вы спрашиваете?

– Надеялся, что вы замолвите за меня словечко перед этим боссом из ФБР. Вы же в курсе, в чем меня обвиняют.

– Я так понял, что если вы согласитесь с ними сотрудничать, то никакого дела против вас возбуждать не будут.

– Ну конечно, – горько усмехнулся Бэттлбо. – Именно поэтому они создали специальное подразделение для борьбы с киберпреступностью. Это их дивный новый мир. Да они сначала выжмут из меня все подчистую, а потом обманут. Примерно накажут, чтобы другим неповадно было.

Я покачал головой, сказав, что это параноидальные страхи: в ФБР такие методы не используют. На самом деле Бэттлбо оказался прав. Через несколько месяцев люди, о которых он говорил, действительно обрушили на него всю тяжесть обвинений, потом предложили сделку со следствием, условия которой выполнены не были. Лоренцо истратил все свои средства на адвокатов, дошло даже до того, что он продал свой драгоценный каминный экран с изображением Фудзиямы и подписал все бумаги. И тем не менее его приговорили к пятнадцати годам заключения в тюрьме Ливенворт.

Там бы он и томился, всеми забытый, если бы вскоре наши поиски Сарацина фактически не зашли в тупик, едва начавшись.