Она омыла мое туловище, охладив гениталии и усилив боль в груди. Совершенно беспомощный, я опускался все ниже, ощущая, как вода плещет в затянутый ремнями затылок и наполняет уши.

Головорезы перевернули доску.

Вода залила мне лицо. Пытаясь не паниковать, не имея возможности пустить в ход руки или изогнуться, я сделал еще один большой глоток пропахшего машинным маслом воздуха, но в результате всосал через полотенце еще больше влаги. Вода полилась мне в горло, и я закашлялся.

Стена жидкости ударила мне в лицо. Я больше не кашлял, но задыхался, даже не зная, льется ли вода из ведра, или они еще глубже погрузили меня в ванну. Из-за ужасной необходимости втягивать воздух через пропитанное водой полотенце создавалась полная иллюзия того, что я тону.

Жидкость хлынула в ноздри и рот. Организм пытался защитить себя: сработал рвотный рефлекс, меня сотрясали конвульсии.

Вода продолжала накатывать на меня. Только одна мысль, одна вера, одна истина привязывала меня к жизни: «Еще восемнадцать секунд, и позвонит Брэдли. Через семнадцать секунд придет спасение. Шестнадцать…»

Меня охватил ужас, но я был связан так туго, что не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой. Вода все лилась мне в нос и в рот; казалось, что я вот-вот захлебнусь окончательно. От непрерывных рвотных спазмов саднило горло. Из-за отвратительного полотенца и льющейся потоком воды я не мог даже крикнуть, чтобы хоть немного облегчить душу. Не имея никакой возможности как-то проявить себя, ужас ушел внутрь, отдаваясь в сердце.

Ноги и спина инстинктивно дернулись, стремясь вырваться из плена, расходуя драгоценную энергию. Я ощутил, что опять погружаюсь в воду, которая окружила меня со всех сторон. Последовал новый всплеск рвотных конвульсий. Где же Брэдли? Почему он не звонит?

Какая-то часть крутившегося в вихре сознания подсказала мне, что я утратил счет времени. Сколько еще секунд? Не осталось ничего, кроме темноты и отчаянного желания дышать. Терпеть, держаться, выжить – других мыслей не было.

Погружаясь в ванну с закинутой назад головой, я провалился во тьму и всепоглощающий страх. Возможно, это было лишь еще одно большое ведро воды, но я ощущал себя так, словно нахожусь глубоко под ее поверхностью, задыхаясь, сотрясаемый рвотными спазмами. Я был в водной могиле, страстно желая глотнуть воздуха, мечтая выжить.

Когда я понял, что больше не выдержу, меня вдруг резко подняли; вода стекла с лица, и я смог втянуть немного воздуха сквозь полотенце. И как бы мал ни был этот глоток, он означал жизнь. Меня поставили на ноги. Выходит, Брэдли все-таки позвонил!

Я пытался заполнить легкие воздухом, чтобы до конца сыграть свою роль, но по-прежнему задыхался. Полотенце наконец убрали. Я втягивал воздух, грудь вздымалась, спазмы в горле не утихали.

Мне надо было привести себя в порядок. Господи боже, теперь настала очередь Сарацина вкушать плоды своих действий!

Под мою разорванную рубашку скользнула чья-то рука. Проморгавшись, чтобы стряхнуть остатки воды с глаз, я увидел, что Сарацин решил проверить, как у меня бьется сердце. Рядом с ним стоял старый греческий Бык, скаля свои покрытые пятнами зубы. Мой страх и отчаяние доставляли ему удовольствие.

На меня накатила волна жуткой паники: ничто не свидетельствовало о том, что ситуация изменилась в мою пользу. Я понял, что никакого телефонного звонка не было. Куда же пропал Бен, черт бы его подрал?

Я вновь провалился в трясину, оставшись наедине со своими врагами в «Театре смерти». Да, теперь я точно умру. Если бы Культурист и Подручный не держали доску, я бы упал на землю.

– Имя предателя? – спросил Сарацин.

Я попытался говорить, но глотку саднило от боли. Мозг, получив порцию адреналина и кортизола, лихорадочно работал. Вместо ответа я покачал головой, глядя в землю: нет уж, дудки, я не стану называть никаких имен.

– Вы продержались тридцать семь секунд, – сказал Сарацин. – Это больше среднего показателя, можете гордиться. Сделали все, что было в ваших силах. Но в нашей власти продолжить пытку и дальше. Все ломаются, выиграть не может никто. Назовите имя.

Руки отчаянно тряслись; казалось, я не сумею их остановить. Переведя взгляд на своего мучителя, я попытался заговорить:

– Ве… – Это прозвучало очень тихо, и Сарацин склонился ко мне, чтобы расслышать сказанное. – Верните полотенце на место, – прошептал я.

Он сильно ударил меня по лицу тыльной стороной руки, разбив губу. Но ему не удастся меня запугать. Я отыскал в глубине сознания маленький источник мужества, вспомнив шестьдесят семь этажей, которые преодолел Бен Брэдли.

Культурист и Подручный перевернули доску и поволокли меня обратно к ванне. Сарацин уже собирался привязать полотенце, когда Николаидис попросил его отойти в сторону. Я увидел, что он держит в руке молот каменщика – припасенное ими тяжелое страшное оружие, которое он вытащил из кучи обломков.

Я лежал плашмя на доске, мои босые ноги оказались прямо перед греком. Он отклонился назад с молотом в руке.

Удар пришелся в подошву левой ноги, разрывая плоть, круша мелкие кости и сочленения. Обжигающая тошнотворная боль мощным электрическим разрядом пронзила мне голень и поднялась по ноге до самого паха, словно он разбил мне яички. Я чуть не лишился чувств, но собственный пронзительный крик удержал меня на грани, не позволив потерять сознание.

Николаидис рассмеялся.

– Слышишь, его голос окреп? – обратился он к Сарацину. – Старые проверенные средства – самые лучшие.

Грек ударил меня снова, уже ближе к пальцам. Хрустнули кости, и я закричал еще громче. Ощущение было такое, словно водопад нес меня куда-то в пучину бессознательного, но Подручный, стоявший у меня в головах и ободрявший репликами своего хозяина, сильно ударил меня по лицу, возвращая к реальности.

– Давай еще! – сказал он старому Быку.

– Хватит! – приказал Сарацин. – Мы и так уже потратили на него уйму времени. Если он потеряет сознание, провозимся здесь до самого вечера. – Он повернулся ко мне. – А теперь назовите имя предателя.

– Я Броуди Дэйвид Уилсон, агент ФБР…

Они вновь обернули мое лицо грязной тряпкой и потащили меня к воде.