Однако это не удалось утаить от управляющего гостиницей, который в одиночестве сидел за своим столом в холле. Когда я вошел, он поднял глаза и, как обычно, приветствовал меня взмахом руки. Лицо турка осветилось его фирменной улыбкой, он вышел из-за стола, радостно восклицая:

– О мистер Броуди Дэйвид Уилсон! Надеюсь, вы имели хороший отдых, заказав обед прекрасного качества?

Не успев ответить, я увидел, что выражение лица управляющего изменилось: его омрачила тень беспокойства и смущения.

– Вы имеете серьезное ранение, – сказал он, – показывая на свой всегда безупречно чистый кафельный пол. Мой путь по нему был отмечен пятнами крови.

Взглянув вниз, я увидел, что левая брючина порвана: как видно, обломок разлетевшейся на куски «сигареты» нанес мне больший урон, чем показалось вначале. Подошву моего ботинка пропитала кровь, которой я и испачкал холл отеля.

– Проклятье! – выругался я. – Переходил через шоссе у автозаправочной станции «Бритиш петролеум» и поранил ногу о ржавую ограду, которую они используют в качестве разделителя полос.

Объяснение было, конечно, так себе, но ничего лучше выдумать с ходу я не сумел. Управляющий вроде бы принял его за чистую монету.

– Да, я знаю это место, – кивнул он. – Движение там представляет настоящее сумасшествие. Я буду помогать вам.

Но я отверг его любезное предложение, сказав, что мне надо быстрее попасть в номер. Я старался передвигаться на кончиках пальцев, чтобы не оставлять больше кровавых пятен на полу. Оказавшись у себя в комнате и заперев дверь, я снял брюки. С помощью дорожного пинцета мне удалось извлечь из икры зазубренный кусок металла. После этого кровь полилась, как при родах, но я заблаговременно разорвал футболку и за несколько секунд туго перебинтовал полосками ткани рану.

И только теперь я, распахнув рубашку, извлек из-за пазухи и рассмотрел фотографию, украденную из свадебного альбома. Новобрачные, улыбаясь в предвкушении медового месяца, рука об руку выходили на улицу после регистрации. Муж Лейлы был красивым парнем под тридцать, но было в нем что-то неуловимое – в покрое его брюк из льняной ткани, летчицких солнцезащитных очках, которые он держал в руке, – заставлявшее думать, что он по натуре игрок. Его никак нельзя было вообразить богомольным мусульманином, прихожанином ближайшей мечети, и, глядя на красивое лицо молодой жены, я вновь натолкнулся на то же препятствие: проклятый круг, границы которого никак не мог очертить.

Перевернув снимок, я обнаружил, что турецкие фотографы ничем не отличаются от своих коллег по всему миру: на обратной стороне значились фамилия владельца ателье, цифровой код фотографии и телефонный номер в Стамбуле для желающих получить копии.

Звонить сегодня было уже слишком поздно. Боль в ноге продолжала пульсировать. Я открыл свой ноутбук, чтобы проверить почту, и был удивлен, не обнаружив никакой информации от Брэдли о прошлом Кумали. Уже собирался хорошенько отругать Шептуна и его исследователей из ЦРУ, когда увидел сообщение от компании «Эппл». В нем говорилось, какую сумму мне начислили за последнюю загрузку музыки.

Открыв iTunes, я узнал, что являюсь счастливым обладателем «Величайших турецких хитов», сборника песен, представлявших страну на конкурсах Евровидения последних лет. Господи боже мой!

Мне пришлось вытерпеть две дорожки записей и часть третьей, когда я наконец-то обнаружил, что в файл с музыкой вставлен ряд текстовых документов. Об этом, конечно, ничего не было сказано, но я знал наверняка, что люди Шептуна взломали базу данных турецкой полиции и нашли там файл Кумали.

Из ее послужного списка следовало, что в течение двух лет она изучала право, а потом, отказавшись от карьеры юриста, поступила в Национальную полицейскую академию, где прошла четырехлетний курс обучения и получила степень бакалавра. На последнем курсе Кумали приобрела специализацию криминалиста, а после службы в Анкаре и Стамбуле, благодаря хорошему знанию английского языка, была переведена в Бодрум, крупный туристический центр.

Эксперты нашли ее характеристики и хронику продвижения по службе – судя по всему, Кумали была хорошим офицером полиции, – но все это была стандартная информация о карьере. И между прочим, во всех документах эта женщина фигурировала как Кумали.

Эксперты из Лэнгли тоже озадачились вопросом, настоящая ли это ее фамилия. Они пытались найти электронные лазейки, чтобы получить доступ к ее свидетельствам о рождении и регистрации брака, к заявлениям на оформление паспорта, но всякий раз словно натыкались на кирпичную стену. Как ни удивительно, взломать базу данных турецкого Государственного архива не удалось, и вовсе не потому, что местное правительство, подобно Пентагону, создало сложную систему компьютерной безопасности. Ответ оказался гораздо проще: ни один из архивов не был оцифрован. Официальные документы существовали только в бумажном виде; возможно связанные в пачки, они хранились где-то на бесчисленных складах. По сведениям людей из Лэнгли, единственный способ получить бумаги более чем пятилетней давности – подать письменное заявление. На это могло уйти больше месяца.

Я взирал на этот отчет в полном унынии: как нередко бывает в подобных случаях, нам удалось найти только верхушку айсберга. Наверное, рано или поздно удастся выяснить девичью фамилии Лейлы Кумали, но, как говорят юристы, главный фактор – время. И нерасторопность этих, с позволения сказать, экспертов просто бесила меня. Тяжело вздохнув, я отправился спать.

Теперь, как ни печально, успех расследования полностью зависел от какого-то стамбульского фотографа, о котором я никогда раньше даже не слышал. И не исключено, что он давно отошел от дел, а то и вовсе умер.