Утром на избирательном участке в одной из центральных школ Донецка собралась толпа. Сотни людей пришли поставить «птичку» в бюллетене, в котором значился один вопрос: «Поддерживаете ли вы акт о государственной самостоятельности Донецкой народной республики?»

Референдума здесь ждали давно. И когда начались антитеррористические операции в Славянске, количество поклонников ДНР явно возросло. Киевскую власть здесь стали воспринимать как агрессора, готового расстреливать мирных жителей, не желающих оставаться в составе Украины.

Как и в Крыму 16 марта, в день референдума здесь должен был произойти катарсис. Жителям Донбасса казалось, что 11 мая напряжение, накапливавшееся в последние недели, разрядится.

Люди шли на референдум, как на праздник. Повсюду на участках мелькает флаг Донецка — солнце, поднимающееся из черноты.

— Ни на одних выборах у нас такого не было, вы посмотрите, сколько людей! — восторженно вещает бабушка у входа в школу.

Вскоре становится ясно, откуда такая высокая явка: открылись не все избирательные участки.

По словам председателя местной комиссии Ирины Сергеевны, рано утром она потребовала от директора школы, чтобы та открыла участок. Директор отказалась, но потом с ней «поговорили». В самой школе все для голосования уже имелось — шла подготовка к президентским выборам.

За партами, накрытыми постоянно сползающими на пол голубыми скатертями, расселись члены избирательной комиссии: несколько женщин среднего возраста, пенсионерки и взрослый мужчина в костюме. С таким потоком голосующих они не справляются. На участке практически давка.

Вдруг в толпу врывается молодой парень в полосатых шортах и начинает взывать к совести: «Люди! Пожалуйста, не устраивайте хаос! Не толпитесь здесь все одновременно!»

Спустя мгновение парень оказывается прямо передо мной и просит отозваться: нужны волонтеры, готовые «пару часов» посидеть в избирательной комиссии и раздавать бюллетени, потому что «не хватает рук». Отзываюсь моментально.

Меня усаживают за парту прямо перед входом на участок, документов не спрашивают, интересуются только, как меня зовут.

Председательница комиссии выдает пустые списки избирателей — это дополнительные листы, потому что, объясняет она, Киев закрыл базы данных. Заталкивает мне в сумку пачку бюллетеней. Никакой защиты на них нет: просто листы, напечатанные на принтере.

— Ты, когда будешь выдавать бюллетень, ставь в верхнем уголке свою подпись, и все, — ласково советует Ирина Сергеевна.

Ко мне выстраивается очередь с паспортами. У большинства из них год рождения начинается от 1950-го. Ярко накрашенная женщина с пышной прической громко обращается к кому-то абстрактному:

— Я здесь уже проголосовала, а моя дочь не проголосовала! Но ее здесь нет, дайте мне за нее проголосовать!

Ирина Сергеевна тотчас же подводит женщину ко мне и говорит: «Запиши-ка дочь ее, пускай за нее отметится».

Подходят двое мужчин, с виду — рабочие.

— Мы голосовать пришли, — говорит один. — За Донбасс! Как же не поддержать наш Донбасс?

Другой продолжает:

— И против Бандеры. Не надо его нам тут.

Один из них отмечает «птичкой» ответ «Да» прямо у меня на столе, не доходя до кабинки.

Рядом подсаживаются еще две женщины, вызвавшиеся поработать в избирательной комиссии, — пенсионерки. К ним тоже выстраивается длинная очередь.

— Скорее, скорее! Все сюда! Голосуем, дорогие! Родненькие!

Люди, получая от них бюллетени, жмут им руки и восклицают: «Поздравляю! Вы такие молодцы!»

Кто-то отмечает: «Держите наши паспорта, все равно мы — террористы все тут».

— А жену мою запишите, пожалуйста, она не может прийти, сидит в больнице, — обращается ко мне растерянный мужчина и протягивает стопку паспортов. — И мать запишите. Она, старая, заболела, и тоже в больнице. За ней моя жена смотрит.

Подходит длинноногая девушка на каблуках, интересуется: «Можно я тоже проголосую? Я с Запорожья, но уже давно в Донецке живу». Насчет людей из других регионов мне никаких указаний не давали.

Обращаюсь к мужчине в пиджаке, который заполняет списки рядом: «Можно с Запорожья брать?»

— Да, конечно, можно. Всех можно! — смеется тот, глядя на меня, как на наивную дуру.

Подходит молодой парень и протягивает ксерокопию паспорта.

— Нам говорили, что можно по ксерокопии голосовать. Можно? — спрашивает он и скромно улыбается. Ирина Сергеевна отвечает: «Естественно! Мы всех принимаем. Пускай все голосуют!» Пенсионерки-волонтерки ей вторят: «Родненькие, да голосуйте все! Это ж наш Донбасс!»

Заполнено уже три листа избирателей, подавляющее большинство — жители Донецка. Прошло полтора часа после того, как меня посадили за парту с голубой скатертью, которая постоянно сползает на пол. Зову Ирину Сергеевну, объясняю, что мне нужно идти.

— Куда это ты собралась? Нет-нет, подожди. Раз ты за это взялась, то должна сидеть с нами до конца. До утра. Поняла?

К горлу подкатывает ком. Ирина Сергеевна забирает у меня сумку со всеми вещами и документами.

— Пока ты здесь, сумка будет у меня, — говорит она строго и оставляет сумку в подсобке.

— Но тот парень просил же всего на два часа... — пытаюсь объяснить я.

— Какой парень? — удивленно спрашивает Ирина Сергеевна. «Тот парень» с участка уже ушел.

— Девочка, ты попала, — констатирует она. — Извини, конечно, но ты с нами будешь до последнего. Уйти я тебе не дам.

Толпы избирателей продолжают складывать паспорта мне на стол. Прокручиваю в голове план, как выбраться из этого странного плена. Позади меня стоят ребята из «самообороны» — не вооруженные, но доверия не внушают. Как только Ирина Сергеевна даст им команду, они скрутят меня и отведут в место, из которого удрать будет сложно.

Замечаю, что Ирины Сергеевны на горизонте не видно, забираю сумку из подсобки, оставляю списки избирателей у нее на столе и стремглав выбегаю из школы.

В Макеевке, городе-спутнике Донецка, на одном из избирательных участков людей почти нет. На ступеньках у дверей сидят молодые ребята, назвавшие себя «самообороной», слушают по радио, как назначенный главным в донбасский ЦИК Роман Лягин озвучивает предварительные итоги голосования. Внутри на входе за занавеской сидит мужчина с автоматом.

Фотографирую на айфон старый советский потолок. Мужчина с автоматом тут же поднимается и подходит ко мне.

— Здесь снимать нельзя, — сурово говорит он.

— Почему? Это же просто потолок.

— Нельзя, я сказал. Удали фото.

Приходится подчиниться. Позже мне сообщают, что в руках у него был не настоящий автомат — муляж.

На другом участке на территории горного училища на украинском написано: «Ласкаво просимо!» На кабинках для голосования занавесок нет — не успели повесить.

— Нам сказали, что училище готово к выборам, — рассказывает тихая и кроткая женщина, председательница комиссии. — А потом сказали, что на самом деле тут готовились к выборам президента, а не к референдуму. Мы стали делать свои урны для голосования из подручных материалов. Утром нам сказали пролезть через решетки, но директор все-таки открыла училище, и нам привезли нормальные урны, пластиковые. Не успели мы подготовиться, видите, — добавляет она. — Совсем мало времени было. Вот, даже списков избирателей у нас нет — в Партии регионов сказали, что свои списки они сожгли.

Возле кабинки с ноги на ногу переминается женщина в цветастом пиджаке. Она увидела журналиста с камерой.

— Я бы хотела что-то сказать, но не знаю как, — делится она со мной. — Если скажу, что хочу присоединения к России, меня же объявят террористом... Надо, чтобы все проголосовали «за». Иначе нам каюк.

На участок заходят два парня.

— Дайте-ка проголосовать «сепаратистам»! — бодро выпаливают они. — Только мы с другого района, это ниче?

С утра жители Красноармейска принесли к зданию городской администрации коробки и бюллетени для голосования. По словам местных жителей, за полдня явка составила больше 50 процентов.

Днем исполком заняли вооруженные люди, представившиеся спецподразделением «Днепр» — батальон, входящий в структуру МВД. Они сняли флаг «Донецкой народной республики» с палатки, где проходил сбор голосов, и вывесили над исполкомом то ли на палке, то ли на удочке украинский флаг.

Расстроенные жители переместились от исполкома в сквер. Там несколько женщин уселись на лавочку, поставили картонные коробки на колени и продолжили собирать бюллетени.

— Мы абсолютно мирные, мы просто хотели провести референдум, а тут пришли люди с автоматами. Они что, стрелять по нам собираются? Почему? — говорит одна из самых активных местных жительниц и предлагает поехать посмотреть на милиционеров, которые, по ее словам, прячутся неподалеку, «чтобы не выполнять свои обязанности». Но в это время к исполкому начинает сходиться толпа.

За стеклянной дверью на входе в администрацию стоят вооруженные молодые люди. Они молча наблюдают за тем, как толпа кричит, требуя, чтобы те уходили.

— Пускай просто мирно уйдут, мы им сделаем коридор, — советуются парни на площади. — Если хотят уходить, мы им просто дадим уйти.

Подвыпивший мужик кидает в дверь стеклянную бутылку. Вскоре к исполкому подъезжает черный кроссовер, из него выходят люди в камуфляже с «калашниковыми».

Местные жители окружают машину. «Уезжайте отсюда! Сваливайте!» — кричат они вооруженным людям. Один из местных хватает вооруженного за автомат, раздается выстрел, потом еще один, следом — автоматная очередь. Убегая, успеваю заметить, как на козырьке здания администрации мужчина в камуфляже палит из автомата вверх.

Приезжает «скорая». У парня, который пытался отнять автомат, нога висит на «ниточке», журналисты помогают загрузить его в машину. На траву неподалеку от входа в администрацию перетащили мужчину с ранением в голову. Кто-то сложил ему руки на груди: он погиб.

Как только уехали медики, у исполкома снова собралась толпа. «Фашисты! Убийцы!» — кричат они. В здании по-прежнему находятся вооруженные люди.

Из-за деревьев вижу, как снова подъезжают автомобили и несколько инкассаторских машин. Местные жители их окружают. Раздается еще одна автоматная очередь, коллега валит меня на землю. Стрельба длится минут десять.

От исполкома отъезжает машина инкассации с открытой дверью, из которой выглядывают люди с автоматами. Где-то вдалеке слышны выстрелы.

Мы берем машину и уезжаем обратно в Донецк.

— Что будет после референдума? Ну, мы будем выстраивать новую власть, проведем новые выборы, — рассказывает основатель «Восточного фронта», один из руководителей так называемой Донецкой народной республики Николай Солнцев.

— А вы считаете, что этот референдум хоть сколько-нибудь легитимный? Это же просто бумажки, — спрашивает мой коллега.

— Понимаете, тут такое дело... — отвечает Солнцев и как-то мечтательно закатывает глаза. — Нам хотелось довести все до конца. Это же все — народное творчество! И это прекрасно!

Поздний вечер, Ворошиловская районная администрация. Здесь, в вестибюле, разместилась территориальная избирательная комиссия «референдума». Сюда должны были привезти бюллетени из района, а я собиралась присутствовать при подсчете голосов — так мне обещал Солнцев.

— Нас отсюда эвакуировали из-за событий в Красноармейске, — объясняет Солнцев, стоя на улице возле здания администрации. — Теперь никого не пустят, опасно. Они там сами все подсчитают, а завтра озвучат результаты.

Бумажки, называемые здесь бюллетенями, собраны в коробки и посчитаны. Хотя, скорее всего, никто их толком не считал — для «народного творчества» это не обязательно. В областной администрации небольшой праздник, но массового ликования нет — после событий в Красноармейске люди попрятались по домам.

Над Донецком развиваются флаги: солнце, поднимающееся из черноты.

Хотя, может быть, оно вовсе никуда не поднимается. Может, солнце в этой черноте просто застряло.