ГЛАВА V
Робби сидел в старом маленьком деревянном кресле-качалке, стоящем напротив окна, выходящего на море. Это был подарок отца, сделанный на какое-то давно забытое Рождество, когда Робби еще было лет десять-двенадцать. Если не считать непрерывного грохота обрушивающихся каскадов неспокойного моря и поскрипывания кресла, в доме было тихо. На низком горизонте на востоке появилась тонкая паутинка вуали серого света. Было уже почти пять часов, идеальный день для похорон и панихид; Робби не мог вспомнить, чтобы когда-либо прежде испытывал подобную смесь печали и разочарования. Закрыв глаза, он на минуту представил, что проснулся от наркоза после операции. Что-то потеряно, удалено, и он понял, что для того, чтобы действовать спокойно, рассудительно, ему необходимо установить, что же произошло. Конфликт не является естественной частью его жизненного опыта, он оказался неподготовленным к борьбе. Совсем недавно — в последние двенадцать часов — его ровный рациональный жизненный путь оказался заражен таинственными черными семенами, которые теперь угрожали всему саду: на ветвях черных деревьев созреют черные яблоки, пораженные деревья задушат в саду все остальное и останутся в нем одни сумрачные, искушающие. Робби должен был не просить — умолять Элейн простить его, однако это тоже было чуждо его характеру. Даже если девушка простит его — а она сделает это, он был уверен, — остаток совместной жизни будет омрачен происшедшим.
Рассматривать все лишь в свете сексуальной прихоти было чрезмерным упрощением положения, так как половое влечение, понимал Робби, само по себе не имело значения. Он желал Барбару, а обратился к Элейн, и у них произошел разрыв. До этого Элейн предлагала — умоляла его об интимной близости так часто, что само действие теперь казалось менее важным, чем обстоятельства вокруг него, чем прелюдия, которую девушка планировала с прилежанием и романтическим идеализмом постоянной читательницы женских журналов.
Робби клюнул носом и крепко заснул, как ему показалось, на многие часы, но на самом деле на двадцать минут: провал Бергсона. Встав, Робби потянулся так, что затрещали кости; он решил одеться и пойти погулять по берегу, чтобы проветрить голову. Краем глаза он заметил что-то — какое-то движение за песчаными дюнами у самой кромки воды. Робби подумал: могла ли бессонная ночь заставить его видеть то, чего нет на самом деле? Появилась чья-то голова, рассыпались черные волосы, но Робби не мог определить, мужчина это или женщина. Распахнув окно, он вытянул шею и тут узнал Барбару. Он застыл, она не заметила его. На ней был надет нескладный мужской халат; сев на песок, Барбара надела ласты и маску с дыхательной трубкой. Робби подумал, не стоит ли ему надеть плавки и присоединиться к ней, но в это время Барбара скинула халат и осталась обнаженной. Робби сжался и подался за колышущиеся от ветра шторы, так что, будучи невидимым, он сам мог видеть все. Барбара обернулась к дому, беззастенчиво убеждаясь, следит ли кто-либо за ней; она так долго стояла, повернувшись к дому, что Робби тотчас же подумал, что она хочет быть замеченной, хочет прельстить всякого, кто мог наблюдать за ней. Было ли это каким-либо эротическим ритуалом, который молодая женщина выполняла для его отца, а может быть, для него самого? Его колени задрожали помимо воли, он предпринял благородную попытку закрыть глаза, но не смог сделать этого. Не успел он понять, что к чему, как его рука уже метнулась к клапану его пижамы. Барбара развернулась лицом к морю, зашла в воду по колено и умело нырнула в набегающую волну, словно зимородок, охотящийся за добычей. Быстро вынырнув, она ровным кролем направилась к полосе скал, отделявших частный пляж от общественного, находящегося западнее.
Несмотря на волнение, Барбара плыла ритмично, быстро, точно рассчитывая момент встречи с очередной волной. Когда молодая женщина вылезла на скалу, ей в спину ударила волна и сбила с ног. У Робби мелькнула мысль, что хорошо бы она ударилась головой и упала без чувств, ее легкие наполнит вода, последний предсмертный вздох — и затмение, и затем ее найдут раздувшуюся, без глаз, на пустынном берегу, выброшенную вместе с топляком и вещами с утонувшего корабля. Картина ее мертвого обнаженного тела очаровала, затем ужаснула Робби, и он захотел броситься к ней, хотя и не мог бы успеть. Тут он увидел ее ближе к берегу, на краю скалы, с грудью и ногами, оплетенными водорослями. Сняв маску, Барбара вытянулась на камне, скрывшись из виду.
Оставаясь у окна, Робби все же ухитрился одеться, молясь о том, чтобы еще раз увидеть молодую женщину. Вытащив из-под кровати чемодан, он запихнул пижаму в боковой карман. Агония ожидания Барбары была даже сильнее радости тех минут, когда он действительно видел ее. Чтобы удержаться от слез, Робби закрыл глаза руками.
Было уже шесть с лишним; Барбара провела на скале полчаса. Наконец, надев маску, она снова бросилась в воду. Теперь она плыла вместе с приливом и уже через несколько минут была у берега. Когда вода стала ей по пояс, Барбара встала и, сняв ласты и маску, пошла по берегу. Она улыбнулась, и Робби, решив, что она догадалась, что он подсматривает, отпрянул за шторы. Еще больше он удивился, увидев, как она машет рукой, но, опустив взгляд, заметил Элейн в купальнике. Элейн подбежала к Барбаре, возбужденно размахивая руками, словно сообщая, что в доме пожар. Не двинувшись с места, Барбара бросила маску и ласты на песок. Она удерживала позицию. Когда Элейн подбежала к ней, Робби услышал гневный возмущенный голос, и рот девушки стал открываться и закрываться, напоминая трясущийся гребешок курицы. Робби не мог расслышать ни слова. Когда Элейн остановилась, Барбара что-то сказала и, засмеявшись, плеснула в нее водой.
Элейн, дрожащая, с красным лицом, стояла перед молодой женщиной, сердито размахивая руками. Робби увидел, как губы Барбары снова зашевелились, а лицо осунулось и стало непроницаемым; затем, небрежно пожав плечами, она обернулась, оставив свою новую требовательную блюстительницу без ответа. По мере того как эти двое находили какую-то таинственную общую почву, происходившие в них перемены все более поражали Робби. Элейн обернулась к нему — она не могла его видеть, — и вместо ожидаемого гневного выражения он увидел, что она тоже улыбается. Очевидно, были достигнуты какие-то основы взаимопонимания, но для кого очевидно? Барбара обвила рукой талию Элейн, и Робби снова спрятался в глубокие складки голубых штор. Казалось, женщины были учителем и учеником, встретившимися на этом пустынном берегу, предназначенном для таинственного посвящения послушников. Склонившись, Элейн стащила трусики, затем расстегнула верх. Купальник слетел с нее, и девушка, обнаженная, вбежала в воду и нырнула, поравнявшись с Барбарой. Они поплавали несколько минут, а затем вылезли на берег и стали вытираться большими разноцветными полотенцами. Девушки накинули халаты, и Элейн задержала свою голову у Барбары на коленях, которая принялась тщательно вытирать ее длинные светлые волосы, как показалось Робби, с материнской нежностью. Перед тем как направиться к дому, Элейн зашвырнула в море свой купальник и была вознаграждена за это похлопыванием по спине от своего нового наставника.
Робби, ошарашенный, лежал на кровати. Он явился свидетелем события, которое и не понимал, и не мог обсуждать. В девять часов стук в дверь известил его, что завтрак готов, и Робби зашевелился. Опустив ноги на пол, он почувствовал слабость.
* * *
— Копченая рыба, шотландская копченая рыба! — объявил его отец. — Я привез ее из города.
Румяный, здоровый, отдохнувший, он походил на спортсмена, только что победившего в поединке.
— Как тебе спалось?
— Не очень, — признался Робби. Он чувствовал себя неспособным на легкую болтовню перед завтраком, но от Тедди отмахнуться было нельзя.
— Как ты смотришь на то, чтобы отправиться обедать в Гурней?
— По-видимому, после завтрака мне придется срочно отправиться назад.
— Ты шутишь?
— Нет. Я не шучу. Мне нужно посидеть в юридической библиотеке.
— Это не может подождать?
— Право, нет.
— А разве библиотеки не закрыты по субботам?
— Я схожу в «Колумбию».
Тедди был раздосадован внезапной переменой планов, но решил не прибегать к силе. Лучше призвать на помощь Элейн.
Робби, услышав женские голоса, повернулся к лестнице. Продолжительный, высокий, пронзительный смех был, несомненно, Элейн, а последовавший за ним низкий, тяжелый, грудной принадлежал его мучительнице. Может ли он спросить Элейн, что сказала Барбара, — а это, должно быть, было что-то убедительное, — уговорив ее снять купальник? Если он сделает это, то таким образом признает, что шпионил или, еще хуже, был извращенцем, любителем подсматривать за эротическими сценами. Придется воспользоваться косвенной тактикой; однако в этом была трудность, заключавшаяся в том, что Робби был исключительно честным, и обманная игра удавалась ему с трудом. Несмотря на сдержанные манеры, он, как ребенок, все отражал на своем лице. Элейн поцеловала Робби в щеку, а Барбара — его отца. Приветствия сопровождались хихиканьем, как у школьниц.
— Я умираю от голода, — сказала Элейн. — Мы плавали, рано утром.
— Почему вы не пригласили меня? — спросил Тедди.
— Вы еще спали.
— Мы записались в ассоциацию пловцов, — театрально добавила Элейн. — Вы видели нас?
— Из своего окна? До него же несколько миль.
— И все-таки вы могли. — Элейн кокетливо подмигнула. Эта роль не шла ей.
— Ну, если бы у меня был мощный телескоп или морской бинокль, возможно, я и смог бы увидеть ваши голые зады. — Необходимое оборудование у него было, но оно находилось далеко. — К тому же я плохой зритель.
— Я мог видеть вас, — сказал Робби.
— Ты тоже спал. — Это, подумал Робби, была сознательная ложь. — Я открыла твою дверь, но ты был бесчувственен к окружающему миру. — Элейн обернулась к Барбаре, своей новой союзнице. — Он был похож на маленького мальчика, на плюшевого медвежонка.
— Возможно, он притворялся, что спит, и подсматривал за нами.
— И что бы я увидел? — излишне горячо воскликнул Робби.
— Голые зады, — ответила Элейн.
— Или нас вместе с нашим любовником.
— Эй, в какое же положение это ставит меня, — ничуть не смутившись, сказал Тедди сыну, — точнее, нас?
— Я слышала о парнях, которые семь вечеров в неделю ходили на фильмы с девочками — нудистские, — начала Барбара. — Не знаю, какой энергией они там заряжались, смотря на километры сисек и ляжек, но, полагаю, выходили они с облегчением. Я видела один такой фильм в Европе, английский. Он был про девиц из какой-то нудистской колонии, но было заметно, что они мерзли; они занимались одной пошлостью за другой. Девицы с бомбами сорокового размера, играющие в волейбол, затем в водное поло, затем танцующие на пляже — полагаю, они так представляли себе балет — с двумя тощими педиками, опасающимися, как бы одна из сисек не дотронулась до них. Это было нечто! Я хохотала целый час, но зал аплодировал, словно это был Феллини или кто-то не менее замечательный.
— Как получилось, что вы сами пошли? — целенаправленно спросил Робби.
— Вместе с этим показывали «Восемь с половиной», и я думаю, единственным способом заманить этих придурков было пообещать показать заодно девять миль порнографии.
Робби понял, что если он станет подыгрывать ей, то к финишу придет лишь вторым. Надо предупредить отца относительно этой женщины, но как сделать это, не давая повода для подозрений, что он сам заинтересован ею? Если бы только он остался на эти выходные в Бостоне, ничего бы этого не произошло. Робби накинулся на копченую рыбу. Хотя, вероятно, это случилось бы в другой раз? Возможно ли избежать события, если уклоняешься от него, или же пространственное строение Вселенной было таковым, что событие существовало и ты встречался с ним в какой-то момент времени, которое, как учили Робби на лекциях философии, являлось капризным инструментом отсчета того, что не существовало? Девушки взяли по второй порции яиц и рыбы.
— Роб хочет уехать после завтрака, — сообщил Тедди Элейн.
Девушка скорчила гримаску, словно уличный сорванец; Робби всегда умилялся этому.
— О нет — разве это необходимо?
— Мне надо кое-что почитать в библиотеке.
— Разве вы не можете стать юристом на пять минут позже? — спросила Барбара. — Я хочу сказать, что нанимаю вас сейчас — с дипломом или без.
Тедди запел «Испанец, озаривший мою жизнь», заменив припев на «Он останется, он останется». Девушки подхватили, и Робби стало как-то не по себе, он почувствовал себя высокомерным и смущенно улыбнулся.
— Давай же, Тедди, — детским голосом взмолилась Барбара, — покажи ему, кто главный. Задай ему взбучку. Давай же.
— В наших отношениях никогда не было ничего такого. Правда, Роб?
Мягкий взгляд прозрачно-серых глаз окутал лицо Робби. Тедди — убеждающий, просящий об услуге, это случалось так редко, что он не мог отказать. Девушки без особого волнения ожидали его отступления.
— Думаю, я займусь этим по возвращении.
— Вы — зубрила, готовый на любые жертвы, — насмешливо произнесла Барбара.
— Он действительно зубрила, — сказал Тедди, гордый отец. — «Фи Бетта», и если он и дальше продолжит так же, то при выпуске получит Орден Белой шапочки.
— Орден Белой шапочки! — повторила Барбара. — Это похоже на те почести, которая оказала королева Видалу Сасуну за новую стрижку.
— Это почетное отличие юридического колледжа, — сказала Элейн.
— Замечательно. Ты целую минуту заставил меня беспокоиться, Роб.
— Это самое последнее, что я хочу сделать, — заставить тебя беспокоиться.
После завтрака они отправились кататься на яхте, все четверо — Тедди у руля, Робби управлял парусами. День был теплый, но ветреный, яхта делала восемь узлов. Робби акробатически передвигался от одного борта к другому, не обращая внимания ни на Барбару, ни на Элейн, которые загорали на крыше каюты. Проходя мимо, он улавливал аромат лимона, который исходил от крема для загара. Тедди управлял крошечным парусом на бизани, стоящей у самого штурвала. На нем была капитанская фуражка с золотым шитьем, и Робби показалось, что он выглядит глупо, играя роль. Несмотря на отсутствие внешнего сходства, девушки вели себя словно сестры с долгой историей взаимоотношений и стенографической речью, понятной только посвященным. Барбара начала звать Элейн «Голубушка» притворным тоном служанки из дурной английской комедии. Когда ветер стал постоянным, Робби закрепил главный парус и, прикрыв ладонью зажигалку, закурил сигарету. Это движение заставило его расслабиться, отвлекло мысли, Робби почувствовал себя легко оттого, что не было необходимости поддерживать разговор. Девушки шептались, и время от времени доносился смех одной из них. На обеих были надеты бикини, и Барбара, расстегнув застежку, убрала ее со спины, чтобы не осталось светлой полосы. Переворачиваясь, она приподнялась на локоть, на мгновение обнажив грудь. Робби не хотел этого видеть, но так получилось. Его руки впились в снасти, обжигая мягкие нежные ладони. Барбара, сощурившись, посмотрела на солнце, медленно подняла лифчик и тут заметила взгляд Робби. Тот поспешно отвернулся, но молодая женщина поняла, что он подглядывал. Возможно, она сделала это специально, чтобы потерзать его, подумал Робби. А может быть, он все это вообразил? Кажется, больше никто не заметил в ее поведении ничего многозначительного и провокационного.
— Отличная работа, матрос, — сказала Барбара.
— Рад, что вы получаете удовольствие, — коротко ответил он.
— И вы тоже, — сказала она, переворачиваясь, на этот раз придерживая верхнюю часть купальника.
Ударившая в борт волна окатила Робби.
— Откуда она появилась? — крикнул Тедди.
— Тебе следует переодеться, Роб, — сказала Элейн.
На нем были надеты белые брюки и теннисные туфли, а не одни лишь плавки, как у его отца.
— У меня внизу есть еще плавки, — сказал Тедди.
— Все в порядке.
Скинув туфли, Робби выжал из штанин воду. Опустившись на палубу, он надел солнечные очки и намазал лицо кремом от загара. Сейчас он сожалел, что не уехал, как намеревался. Сравнение двух девушек было неизбежным, и хотя Робби делал внутренние усилия не сравнивать, он чувствовал, что постоянно взвешивает их, словно ему требовалось сделать выбор. Больше всего его поражало то, что у Барбары был буквально талант обнаруживать в мужчине слабость, выставлять ее ему напоказ, а затем терзать до тех пор, пока не появлялась кровь. Барбара была умнее его и бесчестно продолжала свои издевательства. Если молодая женщина намеревалась увлечь его, то в этом она преуспела, и Робби хотел, чтобы теперь, одержав полную победу и над Элейн, и над ним самим, она прекратила бы свои атаки или же, наоборот, вытащила бы все на поверхность, откровенно заявив: «Ну что, я выиграла эту игру, так?» Робби опустил пальцы в бегущую воду, затем выпрямился, потому что в мокрых штанах действительно было неуютно, и направился в каюту переодеться. Когда он проходил мимо Барбары, та поджала пальцы на ногах. Было ли это каким-то знаком? Когда Робби завязывал плавки, она появилась в каюте.
— Я думала, вы готовите коктейль.
— Вы не просили меня.
— Я сочла это само собой разумеющимся. В следующий раз я произнесу все по буквам.
— Достаточно просто попросить.
— Вы на меня за что-то сердитесь или что?
— Есть причина?
— Мне показалось, что вчера вечером мы подружились.
— Это так.
— Похоже, дружба оказалась ужасно кратковременной.
Она стояла в нескольких дюймах от него, и Робби были видны белые полоски, выступающие из-под купальника. Если он сделает один шаг, то окажется над ней, ему хотелось сделать этот шаг, опрокинуть Барбару на стойку. Но он взял бутылку водки, стоявшую за ее спиной.
— В ведерке есть лед.
Для того, чтобы его достать, Робби должен был прикоснуться к Барбаре, прижаться к ней, но он был так возбужден, что не мог доверять себе, поэтому просто ткнул пальцем.
— Я должна передать его?
— Ну да, я это имел в виду… пожалуйста.
Ставя ведерко на полку, Барбара прикоснулась к Робби. Он дернулся назад, ударившись головой о низкую дверь.
— Вам больно?
— У меня крепкий череп. Жить буду. Водка устроит вас?
— Замечательно. Робби, вы не сердитесь на меня?.. Я что-то не так сделала, сказала?
— Почему вас нужно успокаивать через каждые пять минут?
— Такая уж я есть.
— Я должен делать именно это, чтобы доставить вам удовольствие?
— Только если вы не имеете ничего против. Мы все очутились в стеснительном положении, но я — я действительно посторонняя, поэтому, вероятно, и веду себя несколько странно.
Ее лицо было искренним; волосы сбились в сплетение немыслимых прядей, лицо блестело, ногти на пальцах казались слишком длинными, зубы слишком прямыми, бедра слишком большими, и Робби подумал, что никогда прежде не встречал такой соблазнительной и такой порочной женщины. Не привыкший разделять свои симпатии, притворяться, чуждый двусмысленным отношениям, Робби сейчас вступил на почву совершенно ему незнакомую. Он закончил смешивать коктейли.
— Я могу попросить ломтик лимона?
Он бросил ломтик в ее ладонь, старательно избегая прикосновений. Барбара съела лимон, выплюнув кожуру себе в кулак.
— Вы с Элейн успели весьма подружиться.
— Я знала, что она не окажется сложной проблемой.
— Вы всегда думаете о людях так — как о проблемах?
— В основном, нет, если только они сами не заставляют меня.
— А я — проблема?
— В данный момент — думаю, да. Но я найду, в чем дело. Я всегда добиваюсь своего.
— Это обнадеживает. Я не хотел бы оказаться исключением из правила.
— Я постараюсь определить, когда смогу позволить себе выяснить, в чем дело.
— Я предоставляю это вам.
Робби улыбнулся, довольный тем, что выиграл этот поединок. Протянув Барбаре коктейль, он поставил на поднос три пустых стакана и шейкер, ожидая, когда она освободит ему дорогу. Барбара не трогалась с места, хотя и видела, что Робби хочет пройти мимо нее.
— Мне придется хорошенько подумать о вас, возможно, и не только подумать.
— С меня хватит только первого.
— Но на самом деле вы хотите большего, так?
Отступив в сторону, Барбара церемонно махнула рукой, словно официантка, приглашающая женщину занять ее место, а затем выстрелила в его спину лимонной косточкой.
— Давайте в следующий раз воспользуемся водяными пистолетами, чтобы было по-честному, — сказал Робби.
— В следующий раз можешь отправляться ко всем чертям.
— В следующий раз, Барбара, мы воспользуемся отравленными стрелами.
* * *
Свою победу он отпраздновал тем, что за обедом напился, удивив Тедди и буквально шокировав Элейн, которая до этого никогда не видела, чтобы он пил больше двух рюмок. Обнаружив, что Робби ничего не ест, Элейн попробовала кормить его с ложечки кусками омара по-ньюбургски.
— Не надо выставлять все напоказ, — сказала Элейн, когда Робби под столом запустил руку ей под юбку.
— Думаю, он перезанимался, — сказал Тедди. — Тебе следует на Рождество смотаться на недельку во Флориду, мистер. Это встряхнет тебя.
— Полагаю, нам двоим следует провести вместе холостяцкую неделю.
— Я — за, — сказала Барбара. Она обернулась к Элейн. — Ты можешь довериться Младшему?
— Младшему всегда можно доверять, если только он не в компании шлюх, — ответил Робби.
— Эй, Робби, завязывай с этим, — сказала Элейн, и ее вилка застучала по столу.
Барбара смотрела, как лицо Тедди медленно наливается краской.
— Нет нужды говорить, присутствующие исключаются, — сказал Тедди.
— Нет нужды говорить.
— Думаю, нам следует отвести его на судно, — сказала Барбара.
— Да, давайте отведем Младшего назад, — сказал Робби, разражаясь пьяным хохотом, заставив всех в ресторане обернуться на него.
По дороге к яхте он остановился у парапета, и его долго рвало, а Тедди, молчаливо взбешенный необъяснимым поведением сына, стоял рядом, сжимая руку Барбары. Он не мог понять эту внезапную враждебность, которая, словно отравленная змеиным ядом, возникла между Робби и Барбарой. Большую часть времени Тедди был рядом с ними, и теперь он не мог понять, когда они успели взрастить такую глубокую ненависть. Может быть, Робби поссорился с Элейн, а теперь вымещает на Барбаре? Совершенно не в его характере. И тут у него возник этот отвратительный червь сомнения, который время от времени закрадывается в отношения к теми, кого любишь и никогда не подозреваешь в предательстве, — плохое вино из хорошей бутылки. Вы самодовольно, не обращая особого внимания, наливаете его в графин, но когда начинаете разливать вино гостям, обнаруживаете, что оно, кажется, скисло, и начинаете подозревать самое худшее. Сделал ли Робби какое-либо движение в сторону Барбары? Это предположение в свете того, что было известно Тедди о сыне, было столь же невероятным, как движение с его стороны по отношению к Элейн. Другая возможность была столь отвратительна, что рассматривать ее можно было лишь в каком-то безумном порыве, однако она была определенно более вероятна. Барбара, его Барбара, предприняла попытку соблазнить Робби, но была отвергнута и удержана на приличном расстоянии, а Робби, не в силах справиться с известием о браке отца, особенно после открывшейся измены Барбары, напился впервые в жизни — и на людях. В высшей степени практичный, Тедди искал логического решения, отметая скрытые мотивы и восприимчивость сына, которого он знал так же хорошо, как свой банковский счет, то есть имел формальное заключение о склонностях и достоинствах сына. Но в финансовых расследованиях Тедди всегда обнаруживал скрытые факторы, иногда в пользу компании, иногда против. В отношении же Робби он остановился на том, что принял видимое за все, что нужно было видеть.
В Барбаре Тедди нашел для себя яд и противоядие — неразрывно переплетенные, бесполезные друг без друга, совершенный сбалансированный симбиоз, необходимый для его существования так же, как и сердце. Все в ней интересовало и волновало Тедди: ее причуды и непостоянство, острота ее чувств и ее языка; в смысле половых отношений его удовлетворение было полным. Тедди хотел разобраться с Барбарой, словно с финансовой компанией, но его преследовали предчувствия того, что в ближайшее время придется делать выбор между рассудком и безумием. Если он лучше поймет Барбару, если предложит ей свое сочувствие, его положение позволит лучше помочь ей и в то же время предотвратить разрыв с Робби. С неохотой Тедди подумал о попавших в его распоряжение магнитофонных лентах, не вспоминая про убитого старика; он решил внимательно прослушать их и найти ключ к разгадке тайны. Он отказывался признать то, что, понимая Барбару, он, возможно, нашел бы скрытые причины своих собственных поступков.
Всю дорогу обратно Робби проспал в каюте внизу; Элейн управлялась с румпелем и бизанью, а Тедди здорово вспотел, носясь вокруг парусов. Барбара сосредоточилась на своем загаре, который уже превратился в здоровую обветренную позолоту. Если Робби снова решит уехать под любым предлогом, Тедди поддержит его. Положение стало слишком деликатным даже для опытного миротворца. Но еще больше враждебности, возникшей между Робби и Барбарой, Тедди озадачивала сильная привязанность, выросшая из ничего, между Барбарой и Элейн, которые вели себя точно закадычные подруги, — подруги с общими интересами и общепережитым прошлым. Тедди ожидал, что они будут соревноваться, нападать друг на друга, словно соперницы. Не найдя ничего особенно примечательного в Элейн, он гадал, чем она привлекла Барбару.
* * *
Вскоре по возвращении Робби и Элейн собрали свои вещи в машину, и Тедди на мгновение смутился, определяя, где же находятся его истинные чувства. Но помимо своей воли он испытал облегчение оттого, что в настоящий момент исчезла необходимость выбора. Со смесью печали и неспокойной совести он проводил глазами тронувшуюся машину. Теперь Барбара была в полном его распоряжении. Несмотря на стесняющее его присутствие Робби и Элейн, Тедди переспал с Барбарой прошлой ночью и сегодня утром после того, как она вернулась с купания. Каждый раз, когда они оставались вдвоем, он обнаруживал все новые чарующие грани ее натуры, каждый раз молодая женщина представала какой-то новой, другой. Теперь она зашла наверх, чтобы переодеться, и Тедди, поднявшись по лестнице, удивился, что не нашел ее. Он заглянул в ванную, затем методично прошелся по всем комнатам, тихо бормоча: «Я иду искать».
В конце коридора, когда осталась лишь одна комната, его напряжение возросло, и он прижал ухо к двери, прислушиваясь. Тедди открыл дверь, но Барбары не было и здесь. Его неожиданно охватила паника. Он бросился в свою комнату, быстро заглянул под кровать, в шкафы, в ванную. На зеркале аптечки он заметил написанные губной помадой буквы и тут же услышал звук заработавшего двигателя, и понял, что это автомобиль, взвизгнув покрышками, выехал на шоссе. Тедди подбежал к окну и успел увидеть, как минифургон «Шеви» пронесся по Лили Понд роуд.
— Джордж… Джордж! — неистово закричал Тедди.
Записка на зеркале гласила: «Мне надо уехать. Взяла машину. Прости. Б.».
Появился Джордж, еще не понимающий, что произошло.
— Почему ты позволил мисс Хикман уехать? — потребовал Тедди.
Коротышка-негр почесал затылок, недоумевающе глядя на него.
— Ты не заметил, у нее в руках был чемодан?
— Нет, у нее ничего не было. Я не знал, что она возьмет машину.
Тедди плюхнулся в кресло.
— Ты хочешь сказать, она не взяла никаких вещей? — с надеждой спросил он.
— Только то, что было на ней надето.
— Тогда, возможно, она вернется, — сказал Тедди так, словно Джордж каким-то чудодейственным образом был способен управлять движениями Барбары.
Джордж попятился из комнаты. Он боялся сообщить своей жене, что за ужином будет только один человек. Она приготовила на целую дюжину. Хотя деньги-то ведь не их. И жена отнесет приготовленные блюда своим знакомым — сегодня вечером в черном гетто будет подаваться икра.
Тедди выдвинул ящики трельяжа, которым пользовалась Барбара. Она оставила все: свитера, белье, ночную рубашку, несколько платьев, жакет. Подняв подушку, Тедди обнаружил ночную рубашку, в которой Барбара провела эту ночь. Она еще пахла телом молодой женщины. Тедди сидел на кровати, молясь, чтобы Барбара вернулась. На рубашке были два пятна — его сперма, высохшая и пожелтевшая. Скатав рубашку в шар, Тедди швырнул ее в камин. Затем, скинув шлепанцы, он улегся на кровать. Он подумал о преследовании, но это было бы бесполезной затеей, так как Барбара может так разозлиться, что расторгнет помолвку. Тедди не смел рисковать. Она позвонит ему, когда она сама будет готова видеть его, и ни минутой раньше. Никаких объяснений, никаких извинений, чисто неуправляемый порыв; и поскольку он любит ее, он сдастся, не в силах упрекнуть ее. Для того чтобы завоевать господствующее положение, Тедди требуется какая-то опора, какие-то сведения о слабостях Барбары, которые позволят ему контролировать ее.
* * *
Мини-фургон издавал раздражающе позвякивающий шум, который исходил от незатянутого винта, крепящего задний номерной знак. Если она свернет на заправку, чтобы закрепить его, она может потерять из виду автомашину Робби, поэтому Барбара следовала за ним, уделяя все внимание дороге. Робби вел машину очень быстро, непрерывно перестраиваясь в транспортном потоке. На некоторое время Барбара потеряла его из виду на мосту Триборо, потому что ей пришлось ждать, пока охранник наберет сдачу с десяти долларов. Было уже восемь часов, и Барбара начала отчаиваться, но тут увидела, как красный автомобиль свернул на Рузвельт-драйв. Интересно, подумала она, они остановятся в квартире Тедди или в гостинице? Поездка в выходные доказала одно: Барбара не любит Тедди так, как она надеялась его любить. В постели он ей надоел, а поскольку для него это было неотъемлемой частью отношений, Барбара решила, что ей придется терпеть и сдерживаться всякий раз, когда у Тедди будет возникать желание. Он все время щупал, тискал ее, и если бы ей это доставляло удовольствие, так и быть, но в настоящий момент Барбара ощущала себя лишь клоакой, в которую Тедди сбрасывал свои нечистоты. Положение усложняло то, что молодая женщина испытывала к нему искреннюю симпатию, а временами была просто без ума от него, но ей требовалось что-то большее. В это утро она умоляла Тедди сделать ей больно, но он, получив свою долю наслаждений, лишь уснул в ответ. Только однажды все было прекрасно — в первый раз, когда он ударил ее, угрожая револьвером. Теперь, когда они были в постели, Барбара закрывала глаза и мечтала о револьвере.
Она не знала, для чего следует за Робби и Элейн. Просто ей казалось, что она непременно обязана сделать это. Интересно, хватит ли у Робби духа затащить Элейн в номер. На берегу та призналась, что до сих пор была девственницей, и Барбару странным образом подхлестнуло это признание. Все это произошло после того, как она уговорила девушку снять купальник. Барбара не ожидала, что Элейн скинет одежду, однако все произошло вполне естественно. Сначала она мимоходом сказала: «Если я пойду купаться одна, это будет неприлично; если же мы пойдем вдвоем, это будет игра, всего лишь игра». Аргумент не возымел действия, Элейн осталась при своем. Тогда Барбара сказала: «Это освободит тебя. До самого конца жизни ты будешь свободной, твое тело станет частицей тебя самой, и тебе никогда не придется думать о нем». Она дала Элейн тот самый совет, который ей дал доктор Фрер в ответ на жалобу о домогательствах Тедди.
Барбаре захотелось свернуть на Девяносто шестую улицу и поехать домой, но в последний момент она решила продолжить игру. Робби направлялся в Вилладж и на площади Вашингтона свернул на Греймерси Армз. Барбара приткнулась у пожарного крана и стала ждать. Робби вышел, оставив Элейн в автомобиле. Барбара зажгла сигарету и тоже вылезла из машины. Встав под навес кафе, она вспомнила, что за обедом почти ничего не ела и теперь голодна. По знаку Робби Элейн вышла из машины, в ее руках была лишь косметичка; Робби запер автомобиль. Продолжать преследование больше не имело смысла, и Барбара, войдя в ресторан, села так, чтобы ей хорошо был виден вход. Заказав ветчину, сыр и кофе, она подобрала номер «Нью-Йорк пост», который кто-то забыл на прилавке. Бутерброды Барбара ела медленно, с детской тщательностью. Обратившись к киноафише, она постаралась найти фильм, до которого оставалось бы немного времени. В «Бликере» шел «Испепеляющий Ангел», и хотя Барбара не очень-то любила фильмы Бюнюэля, она выбрала именно его из соображений удобства. Ей требовалось убить еще полчаса, поэтому, заказав еще кофе, она одолжила у официанта карандаш и занялась кроссвордом. Время от времени она бросала взгляд на вход в гостиницу. Разгадав полкроссворда, Барбара почувствовала скуку и, попросив счет, собралась уходить, и тут увидела, как из гостиницы с сумочкой в руках выскочила Элейн. Девушка стремительно перебежала улицу, не обращая внимания на движение. Барбара собралась последовать за ней, но официант напомнил, что она не заплатила. Протянув ему два доллара, молодая женщина вышла на улицу. Элейн забежала за угол, остановила такси и села в машину до того, как Барбара успела окликнуть ее. Молодая женщина вернулась к мини-фургону, но, поняв, что из-за одностороннего движения ей придется огибать целый квартал, отказалась от этой безнадежной затеи.
В машине Барбаре ничего не было нужно, поэтому она прошла мимо. Толпы людей на Пятой авеню и окрестных переулках удивили ее; тут она вспомнила, что сейчас субботний вечер, а она находится в центре города. Барбара остановилась у витрины лавки, откуда ей открывался превосходный вид на вход в гостиницу. Элейн могла вернуться назад, но это казалось маловероятным. Когда она ловила такси, в ее жестах сквозило такое отчаяние, такое стремление скрыться! Подумав, насколько серьезной была их ссора, Барбара пришла к выводу: видимо, очень. Чем занимался, о чем думал Робби, оставшись в номере один? Барбара не испытывала к нему дурных чувств, но он, скорее всего, теперь ее ненавидел. Она вторглась между ним и его отцом, расстроила гармонию его отношений с Элейн, и он остался один, угрюмый, вероятно, на грани какого-то необдуманного и бесповоротного поступка, который изменит течение его жизни. Барбара догадывалась, как он сейчас себя чувствует — одолеваемый сомнениями, полный решимости найти способ отплатить ей за то, что она сделала. Барбара столкнулась с этим после того, как умерла ее подруга Лаура, — даже теперь она не могла принять то, что это было самоубийство, — она тогда искала кого-то, кто смог бы помочь ей восстановить рухнувшие основы жизни. У Барбары появилась необходимость постоянно бродить по улицам, заглядывая в магазины, кинотеатры, рестораны в поисках нужного лица — лица незнакомца, который выслушает то, что ей требовалось высказать. Барбара пробудила в Робби неистовые чувства, а он не имел возможности или, по крайней мере, был не готов совладать с ними. Он был еще мальчик, всего лишь мальчик, и судя по всему, хороший мальчик, что давало ему ощутимое преимущество.
Поднявшись по лестнице, Барбара вошла в вестибюль гостиницы. За небольшим столом с убогим коммутатором сидел мужчина в пиджаке от одного костюма и брюках — от другого. Отвратительный запах испортившейся еды и прокисшего белья пропитывал вестибюль, и мужчина выглядел так, словно провел среди подобных ароматов большую часть жизни. Он читал дешевый детектив, на обложке которого была изображена девица в разорванной ночной рубашке с кинжалом в спине. Изучив Барбару на предмет внешних признаков легкого поведения и наличия багажа и не найдя ни того ни другого, мужчина взболтнул кофе в кофейнике так, словно смешивал мартини, и сообщил, что свободных номеров нет.
— Мне не нужен номер, — сказала Барбара. — Здесь остановились моя сестра с мужем.
— Фамилия?
— Франклин. Роберт Франклин.
— Здесь нет никого с такой фамилией.
— Они только что зарегистрировались… с час назад.
Мужчина перевернул несколько страниц.
— У меня было открыто не на том листе. Номер пять-ноль-восемь. Желаете, чтобы я позвонил?
— Нет, если не возражаете, я бы хотела устроить им сюрприз.
— Возражаю? — Он посмотрел на нее так, точно она сбежала из сумасшедшего дома. — Единственное, против чего я возражаю, так это против пьянства и того, чтобы люди засыпали с горящими сигаретами. От горящих сигарет начинаются пожары.
Он слабо махнул конечностью в направлении лифта.
Выйдя из лифта на пятом этаже, Барбара в оцепенении и нерешительности остановилась в коридоре. В глубине коридора женщина заперла дверь и направилась к лифту. В руке она несла сумку с вязанием и кучу спиц. Отступив в сторону, Барбара посмотрела на стрелки с номерами комнат, нарисованные на стене. Комната Робби оказалась в углу, и Барбара остановилась у двери, прислушиваясь к доносившимся звукам. Зажурчала вода в туалете, зазвенело упавшее на пол стекло. Барбара постучала в дверь и, не услышав ответа, собралась уйти. Дверь отворилась. Небольшая настольная лампа светила ровно на сорок ватт. Робби не сразу разглядел молодую женщину.
— Ты все-таки решила закончить вести себя по-идиотски?
— Это так.
Тут он разглядел ее и удивленно уставился, точно его познания в географии оказались абсолютно неточными. Казалось, он не вполне понимал, кто перед ним.
— Барбара?
— Мне можно войти?
Он отступил в сторону, позволяя ей войти, и его голова повернулась ей вслед, словно на шарнирах.
— Это Греймерси Армз, или я все-таки свихнулся?
— Я следила за тобой.
— Что вы имеете в виду?
— Я выехала спустя минуту после вас и выследила тебя. Вот и все.
— Вместе с моим отцом?
— Нет, я оставила его.
— Прошу прощения, но я просто не понимаю. Возможно, я чересчур наивный, но…
— Я не хотела больше оставаться. Только и всего.
— Вы поссорились?
— Нет. Просто я не могла там больше оставаться.
— Вы все еще собираетесь пожениться?
— Сейчас не могу сказать.
— Это из-за меня… из-за чего-то, что я сегодня сказал? Если да, то я прошу извинить меня. Я не имел права вмешиваться в его жизнь, особенно после того, как он сказал мне, что никогда не был так счастлив. Видите ли, ко всему нужно привыкать. Я не умею пить, поэтому так набрался. Но это не причина для того, чтобы вы складывали свои вещи. Отец, вероятно, очень расстроится.
Барбара села на деревянный стул с прямой спинкой, стоящий у окна рядом с маленьким столиком с поцарапанной деревянной крышкой.
— У тебя есть что выпить?
— Да. Но не из чего.
— Я слышала, как ты разбил стакан. Считается, это приносит счастье.
— Какое? Если не порежешься, собирая осколки?
На столике стояла пинта виски. Отвинтив пробку, Барбара отхлебнула из горлышка.
— Почему вы пришли?
— Точно не знаю.
— У вас должна быть причина.
— Я видела, как Элейн выбежала и уехала на такси.
— Мы поссорились.
— Это моя вина.
Взяв бутылку, Робби внимательно посмотрел на Барбару. Похоже, она была в смятении, ее темно-зеленые глаза не могли ни на чем остановиться. Хотя взгляд был направлен на него, Барбара смотрела сквозь него.
— Почему вы так говорите?
— Когда мы были на яхте, я думала о том, что разожгу костер. Я явно видела пламя. Я чувствовала запах гари.
Тишина.
— Она очень похожа на Лауру.
— Кто?
Она вселяла в него какое-то беспокойство, он боялся, что она сделает что-либо опасное.
— Элейн. Она напоминает мне Лауру, мою бывшую соседку по комнате. Они внешне одинаковы. Они очень похожи. Полагаются на людей, а когда их подводят, не находят себе места. Я попробовала было догнать ее на улице, но такси слишком быстро отъехало.
— Почему вы бросились за ней?
— Я видела, что она хочет поговорить с кем-нибудь. — Взгляд Барбары по-прежнему озабоченно метался по комнате, ища, на чем бы остановиться. — Она на редкость отвратительная, эта комната.
— Я здесь останавливался до этого. Когда еще был мальчишкой и сбегал с занятий. Здесь тихо и никто не беспокоит.
— Увидев это, она должна была сбежать отсюда.
— Раз уж зашла речь, она не сделала этого.
— Должно быть, она подумала: Боже, что за место! Оно останется со мной на всю жизнь. Это не то место, где девушка должна терять невинность. Тебе следовало бы подумать об этом.
— Барбара, я просто не понимаю, о чем все это. Почему вы так говорите со мной?
— Вся беда в том, что я всегда, ну просто всегда заканчиваю тем, что от меня хотят другие. После того как они проигрывают поединок и теряют надежду, я делаю именно то, ради чего они сражались. Я начинаю жалеть их, теряю самоконтроль, а на следующий день упрашиваю психиатра, чтобы он простил меня. О, я так лжива! Ну как можно выносить такого лживого человека?
Робби накинул пиджак, надеясь, что Барбара поймет намек. Она зашла в ванную, открыла холодную воду и, набрав в ладони, хлебнула чуть-чуть.
— У нее такой вкус, словно она прямиком из Ист-ривер.
— Вы хотите есть? — спросил он.
— Я съела бутерброд в кафе напротив.
Повернув ручку, Робби приоткрыл дверь на несколько дюймов. Барбара сполоснула лицо холодной водой и вытерлась большим грубым полотенцем.
— У меня болит совесть…
— Скорее, Роб.
— Относительно Элейн.
Она уже приготовилась идти. Робби подошел к столику и взял ее сумочку.
— Вы хотите отправиться в какое-то определенное место?
— Вот как?
— Вот так, — он улыбнулся ей.
— Ты впервые улыбнулся мне. Мне это понравилось. Итак, что ты намерен предпринять?
— Выпить немного, съесть бифштекс. Сходить на развлекательную программу в Электрический цирк.
— Именно об этом ты думаешь? Именно это у тебя на уме?
— Да, кажется.
— Почему «кажется»? Ты не уверен?
Воротник внезапно сдавил ему горло, глаза налились.
— Нет, я уверен, — сердито ответил Робби. — Почему вы издеваетесь надо мной?
— Будь честным.
Его гортань зашевелилась, но из нее не раздалось ни звука.
— Вы стараетесь подавить меня? — потребовал он, пересекая комнату и подходя к Барбаре. — Если это так, знайте, я вам не дамся.
— Я не стараюсь тебя подавить.
— На какой машине вы приехали?
— На мини-фургоне.
— Я отвезу вас домой и отгоню машину назад.
— Я не хочу, чтобы ты отвез меня домой. — Она снова опустилась на стул. — Как ты спал этой ночью?
— Плохо.
— Что ж, я это называю прогрессом. Я тоже спала плохо.
— Я думал, вы вообще не спали.
— Я ждала этого. Ты все слышал, да?
— Это все было для меня? — Его начала бить дрожь, схватив бутылку, он выпил.
— Видишь, как ты ошибался. Это был концерт по заявкам. Выступала я.
— Почему вы сделали это, если вы не хотели?
— Кажется, я объясняла, почему. Я устала спорить, меня это никак не затронуло, потому что я думала о другом.
Робби закрыл уши руками, но Барбара поднялась и оторвала его руки от головы.
— Я не желаю больше слышать ни слова. И я хочу, чтобы вы убрались отсюда к чертовой матери.
— Я намекала тебе. Ты ничего не понял?
— Намекала… О чем вы говорите?
— Сегодня утром… ты следил за мной.
— Нет.
— Не лги мне! — во весь голос крикнула она.
Упав на край кровати, Робби уставился на вытертый ковер.
— Пожалуйста, скажите, почему вы так себя ведете со мной? — взмолился он. — Я ничего не сделал, никак вас не обидел. Вы не можете оставить меня в покое?
— Я делаю только то, что ты хочешь от меня… в глубине души.
— О нет, это происходит не со мной.
— Ты хочешь переспать со мной, не так ли?
Робби не ответил, и Барбара встряхнула его за лацканы пиджака.
— Скажи правду. Скажи правду.
— Да. — Он отшвырнул ее прочь, и она отлетела к стене, ударившись спиной, и застыла там неподвижно.
— Прошу прощения, я не думал, что получится так сильно.
Поднявшись с кровати, он закрыл дверь.
— Ты принял решение?
— Относительно чего? — Он не мог продолжать разговор.
— Сейчас мы ложимся в постель, а потом забываем, что это вообще было.
— Это условие?
— Да.
— Я не могу его просто так принять.
— До свидания, — сказала Барбара.
Она уже была готова открыть дверь, но Робби, схватив, резко развернул ее лицом к себе.
— Ладно, я принимаю это условие. Но что я за это получу?
— Меня, только и всего.
Он тупо кивнул головой, словно осел, отгоняющий мух.
— Как ты думаешь, Элейн не вернется? — спросила Барбара.
— Нет, только не сегодня.
— Почему нет?
— Я сказал ей, что я не хочу ее… и я действительно ее не хотел.
Барбара повернулась к нему спиной.
— Робби, не торопись, делай все медленно и заставь меня страдать из-за того, что я делаю.
* * *
— Когда ты думаешь о треугольнике, закрываешь глаза и представляешь его себе, ты видишь треугольник?
— Да, вижу, — сказал Робби.
— А я не могу. Я вижу только углы — всякие: острые, тупые, прямые, но никогда не вижу целый треугольник. Только углы и их вершины.
— А как насчет окружности? — спросил он. — Ее ты можешь представить?
— Нет. Она рассыпается на множество пересекающихся дуг. Когда я была маленькой, я частенько рисовала циркулем такие цветы. То, что я видела. И я раскрашивала их ярко-желтыми и оранжевыми красками. Оранжевый — это мой любимый цвет. Мне хорошо, когда я вижу что-то оранжевое — платье, небо или апельсин. Я никогда не ем апельсины. В этом есть что-то кощунственное.
— Почему?
— Не знаю. Существуют вещи, которые я не хочу постигать. Я просто принимаю их.
— Ты не хочешь сейчас куда-нибудь съездить?
— Не знаю. А ты?
— Угу.
— Хорошо. Тогда поехали куда-нибудь.
Она села. Проведя пальцами между лопаток, Робби поцеловал ее.
— Ты не передашь мне мою одежду? — спросила Барбара.
— Но как же ты сможешь одеться, если не будешь видеть, что делаешь?
— Я к этому привыкла.
— С завязанными глазами?
— Да, это просто.
— Но почему же не снять с глаз повязку?
— Так надо. В этом все дело.
— Ты не можешь вынести собственного вида — или моего?
— Просто я должна поступить именно так. Не спрашивай меня почему.
— Мне полагается забыть, что это вообще было, — ты этого хочешь?
— А что, это было? — спросила она.
— И что ты хочешь на это услышать?
— Все, что приходит тебе в голову.
— Это было.
— Когда я сниму повязку, я сотру все это. Я вижу комнату, кровать, столик, отвратительный стул, и я скажу себе, что ничего не было. Тогда будет твое слово против моего, и я не поверю тебе, будучи убеждена в обратном.
— Барбара, я не понимаю.
— Тебе необходимо понимать все, что ты видишь и что делают люди?
— Я стараюсь. Это привычка.
— Что ж, в таком случае разве ты не можешь принять то, что мои привычки могут быть другими?
— Могу, но не хочу.
— Я бы хотела, чтобы ты попробовал.
Робби передал ей бюстгальтер, пояс и чулки; трусиков у Барбары не было. Он смотрел, как ее пальцы ловко сновали по пуговицам и застежкам, словно она видела, что делает.
— Повязка тебе не помогла? — спросил он.
— Это имеет значение?
— Да, имеет. Это очень важно.
— Для кого, для твоего «я»?
— А есть что-то еще?
— Многое.
— Я хочу узнать, ты получила полное удовлетворение?
— А где был ты?
— Здесь, но я не уверен. Скажи, получила?
— Да.
— А кто-нибудь… а ты раньше?..
— Высказывайся, что ты имеешь в виду.
— Я стесняюсь.
Он подождал, надеясь, что Барбара ему поможет, но она не стала делать этого. Барбара надела ботинки, миниатюрные ботинки с медными пряжками и низкими каблуками.
— Я попробую.
— Почему ты не плюнешь на это, если тебе так трудно произнести?
— Я хочу знать… У тебя еще с кем-нибудь бывало так?
— Да, — сказала она, натягивая юбку.
— Понятно.
— Ты не собираешься спросить, было ли лучше?
— Я боюсь.
— Не бойся, это всего лишь слова.
— Не действия?
— Теперь — только слова, — сказала она.
— То, что произошло, было необычным? Я был особенным?
— Да, особенным.
— Это может стать постоянным?
Барбара уже была полностью одета, теперь она развязывала платок, прикрывающий ее глаза.
— Это предложение?
— Да, это предложение.
— Я высказываюсь за, и ты тоже.
— Ты любишь меня?
— Нет.
— Ты любишь кого-нибудь?
— Да, твоего отца.
— А как насчет того, как ты с ним обращаешься?
— Слушай, Робби, что, черт возьми, такого интересного в моей сексуальной жизни? Я раздвигаю ноги, закрываю глаза, и кто-то вставляет свою «Большую Берту». И Барбара Хикман называет это основным течением американской мысли.
— Я просто хотел знать… Он делает тебя счастливой?
— Почему бы не спросить у него?
— Мне? Тебе это понравится?
— Не бросай вызов. Делай то, что тебе нужно.
— Я и не бросаю вызов. Я просто не знаю, что мне делать.
— Тогда ничего не делай.
— Но я должен поговорить с Элейн, объяснить…
— Объяснить что? И я, в общем-то, не вижу, какое я ко всему этому имею отношение.
— Теперь я тебя ненавижу, действительно ненавижу, — сказал Робби, натягивая брюки.
— Это естественно. Ты не хочешь забыть о том, что мы собирались куда-то ехать?
Обвив ее руками, он так стиснул объятия, что Барбара начала задыхаться.
— Пожалуйста, скажи, что ты что-то чувствовала.
— Хорошо, я что-то чувствовала.
* * *
На улице у входа в Электрический цирк толпилось несколько сотен человек. Робби показал свою визитную карточку, и их тут же впустили.
— Потому что ты умоляла меня.
— Не помню.
Они выпили кофе в полупустом «Рикерсе» на Шестой авеню. Барбара заказала английскую сдобу с виноградным повидлом, а Робби съел бекон с яйцами.
— С понедельника я начинаю каяться.
— Почему?
— Я должна. Я пойду к Фреру и исповедуюсь ему.
— Тебе от этого станет легче?
— Нет. Я чувствую себя прекрасно. И лучше не может быть. Все будет в порядке. Я не упомяну твоего имени.
— Разве ты не должна быть с ним искренней?
— Я с ним искренна, всегда искренна, — сказала Барбара, точно защищаясь от обвинения. — Он никогда не спрашивает имен, и я никогда их не упоминаю. Имена не имеют значения.
— Кроме людей, которым они принадлежат.
— Их я исключаю.
— Значит, ты признаешь, что то, что ты делаешь, — действительность… происходит на самом деле?
— Именно это мы пытаемся определить… лгу ли я. Я не могу определить, а он может.
— Я действительно люблю тебя, — сказал Робби.
— Любовь — это что-то, испытываемое к детям.
— Ты хочешь иметь детей от меня?
— Не хочу иметь их ни от кого. Я не имею права иметь их.
— Но ты ведь можешь иметь их?
— Откуда мне знать? Я принимаю таблетки, но когда не делала этого, ничего не произошло, так что, возможно, я бесплодна.
— Я хочу иметь детей.
— Кто тебя останавливает?
— Детей, которые будут нашими.
— Не будь сентиментальным. От этого меня буквально выворачивает.
— Дети — это не сентиментальность.
— Слушай, если ты наметил для себя генеральный план, то и выполняй его. Я не желаю принимать в этом участие. Ешь свои яйца и помалкивай.
— Давай проведем эту ночь вместе?
— Нет, решительно нет.
— Почему?
— По воскресеньям я люблю бывать одна. Я читаю газету и выхожу гулять в ближайший парк. Разглядываю буксиры и паромы. Они до сих пор плавают.
— Хочешь, я заеду за тобой?
— А твои занятия или что там еще?
— В понедельник. Ты не хочешь переехать в Бостон? И жить там со мной?
— У меня есть работа. Я работаю, чтобы обеспечивать себя.
— ООН не развалится без тебя.
— А я могу.
— Можно мне остаться у тебя, Барбара? Всего лишь один раз, а затем я сделаю все, что ты попросишь. Больше никогда не увижу тебя, никогда не буду говорить об этом, если ты именно этого хочешь.
— Не надоедай мне. Я сказала нет, значит, нет. Ты не сделаешь мне одолжение?
— Все что угодно.
— Отгони назад машину своего отца или найми для этого водителя.
— И это все? Ты собираешься просто уйти от меня?
Поднявшись из-за стола, Барбара кинула на него полдоллара и сказала:
— Смотри.
Робби кинулся на улицу за ней и схватил за руку, но она вырвалась и, открыв дверцу такси, села в машину.
— Ты сумасшедшая, — пробормотал он.
— Именно так, я сумасшедшая.
Она назвала водителю свой адрес, а Робби, словно сраженный сердечной недостаточностью, рухнул на тротуар.
* * *
Барбара не могла вспомнить, оставляла ли она в прихожей свет, но, судя по всему, решила, что оставляла. Машины Тедди она не заметила, вероятно, он оставил ее в покое на день-два и лишь потом позвонит или приедет к ней. Теперь был его черед играть роль обиженного, — роль, которой он был несказанно рад. Услышав звук включенного телевизора в своей комнате, Барбара застыла на месте, соображая, хватит ли ей времени добежать до консьержа, жившего на первом этаже, или выскочить на Восемьдесят седьмую улицу и найти полицейского. Они всегда слонялись перед клиникой или у Грейси Меншн. Тут ей пришла мысль — так велико было любопытство, — что кто-то разыгрывал ее. Сняв ботинки, Барбара на цыпочках прокралась к спальне. От двери она увидела, кто это был. Лежал на ее кровати и смотрел фильм. Барбара расхохоталась.
— Господи, ты напугала меня — я решила, что это какой-то маньяк, — воскликнула Элейн. Она выглядела очень мило и изящно в черной кружевной комбинации.
— Как ты считаешь, что я подумала?
— Ой, Барбара, прости. Я просто не знала, что делать и куда идти.
Барбара села на край кровати.
— Я опоздала на поезд в Бостон, а в аэропорт ехать мне не захотелось.
— Понятно.
— Ты не хочешь узнать, что произошло? Почему я здесь?
Барбара скинула юбку и свитер. Ей было жарко и неуютно. — Ты ничего не надеваешь вниз?
— Кажется, нет.
— Он обидел меня, очень обидел. Я нашла тебя в телефонном справочнике… — Тут ей в голову пришла мысль. — Но ты ведь не должна была возвращаться до завтра, да?
— Я решила уехать вслед за вами.
— Правда? Вместе с Тедди?
— Без Тедди.
— Надеюсь, ничего не случилось.
— Ничего, стоящего внимания.
— Когда я приехала сюда, ясное дело, я не надеялась, что застану тебя дома… Ой, я так рада, что ты приехала, это ничего, что я здесь?
Барбара покачала головой.
— Я постучала в дверь консьержа… ты помнишь, что сказала мне на пляже сегодня утром?
— Нет, а что я сказала?
Лицо Элейн разочарованно вытянулось. Девушка закрутила волосы лентой Барбары.
— Ты сказала мне, что я твоя сестра, которую ты всегда хотела иметь.
— Да, конечно же. Просто я устала и не могу думать.
— Я сказала консьержу, что я — твоя сестра. Это ничего, Барбара? Ты не сердишься, правда?
— Почему?
— Он открыл мне своим ключом. Я написала тебе записку. — Кинувшись на кухню, Элейн вернулась с двумя исписанными листками бумаги. — Смотри, вот записка. — Обвив Барбару руками, она стиснула ее. — Я так рада, что ты вернулась. Мне нужно поговорить с тобой.
— Давай поговорим завтра.
— Ты выглядишь усталой. Уверена, у тебя полно собственных проблем. Возможно, мы сможем помочь друг другу. Это возможно, Барбара?
— Мы поможем друг другу, — безжизненно ответила Барбара.
— Я смогу лечь спать в гостиной на кушетке.
— Тебе там будет неудобно. — Барбара указала на кровать. — Здесь достаточно места.
— Ты уверена, что я тебе не помешаю?
— Да, все будет в порядке.
— Сегодня утром ты была такой прекрасной, когда выходила из моря, и мне даже показалось, что ты служила моделью для «Весны» Боттичелли. Конечно, твои волосы короче, но ты все равно прекраснее. Честное слово. — Элейн запнулась, затем, убедившись, что Барбара слушает, продолжила: — Я росла с тремя братьями. Одни синяки. Дом был вечно полон бейсбольных перчаток, бутс, бит, мячей, и поиграть было с кем. Я сама неплохая спортсменка. Мне приходилось присоединяться к братьям. Барбара, я буду делать вид, что мы с тобой действительно сестры… Я чувствую себя твоей сестрой.
Повернувшись, Барбара направилась в ванную. Открыв воду, она плеснула в ванну соснового экстракта, села на табурет и стала ждать, пока та наполнится.
— Ты собираешься мыть голову? — крикнула Элейн. — Если хочешь, я тебе помогу.
Барбара слышала все, но не стала отвечать. Все казалось таким бессмысленным, но как это можно объяснить Элейн? Она подумала, что есть вещи, в которых нельзя признаться даже Богу, когда стоишь лицом к лицу с ним и он знает все, что ты делал и о чем думал. И даже тогда ты отпираешься. В двери появилась Элейн.
— Барбара, я люблю тебя, правда.
