Морской колокол

Вдоль моря я шел и ракушку нашел,
лежала в сыром песке,
Блестя от воды наподобье звезды,
и вот — заблестела в руке.
В ней звук зародился, потом повторился,
едва уловим, вдалеке:
Во мне он звучал, как волна о причал
или колокол на маяке.

И неторопливо с теченьем прилива
ко мне, вижу, лодка плывет:
«Все минули сроки, а путь нам далекий».
Я сел и сказал ей: «Вперед!»

И вот наяву, как во сне, я плыву,
закутан в дремоту и мгу,
К неведомой мне вечерней стране
за бездной, на том берегу.

Так плыл я и плыл, а колокол бил,
раскачиваясь над волной;
Вот рифов гряда, где вскипает вода,
и вот он, тот берег иной.
В мерцающем свете там море, как сети,
где звездные блещут тела,
Над морем утесы, как кости, белесы,
и лунная пена бела.
Сквозь пальцы протек самоцветный поток —
жемчужен песок и лучист:
Свирель из опала, цветы из коралла,
берилл, изумруд, аметист.

Но там, под скалой, под морскою травой —
пещера темна и страшна,
И будто мороз коснулся волос…
Я — прочь, и померкла луна.

Бежал я от моря в зеленые взгорья,
напился воды из ручья,
И, вверх по теченью, ступень за ступенью,
в край вечного вечера я
Взошел — на ступень, где свет — это тень,
где падшие звезды — цветы,
Где в синем зерцале, как луны, мерцали

кувшинки, круглы и желты.
Там ива тиха и сонлива ольха,
не бьется река в берега,
Там на берег ирис мечи свои вынес,
и с копьями встала куга.
А небо все в звездах, и полнится воздух
музыкой у тихой реки,
Где зайцы и белки играют в горелки,
глазеют из нор барсуки,
И, как фонари, горят цветом зари
глаза мотыльков в полутьме, —
Там свирель и рожок, и танцующих ног
легкий шорох на ближнем холме.
Они, кажется, тут, но меня-то не ждут —
ни танцующих нет, ни огня:
Свирель и рожок от меня со всех ног,
и шуршание ног — от меня.

Трав речных-луговых я нарвал и из них
драгоценную мантию сплел,
С жезлом-веткой в руке и в цветочном венке
на высокий курган я взошел
И, как ранний петух, прокричал во весь дух
горделивый и резкий указ:
«Да признает земля своего короля!
Все ко мне на поклон сей же час!
Где же вы, наконец? Вот мой жезл и венец,
меч мой — ирис, тростина — копье!
Почему же вас нет? Что молчите в ответ?
Все ко мне! — вот веленье мое!»

И тут же на зов, словно черный покров,
тьма пала, и я, будто крот,
Пластаясь внизу, на ощупь ползу
то ли по кругу, то ли вперед;
Вокруг — мертвый лес, где опала с древес,
шуршит под руками листва:
Я сижу на земле, мысли бродят во мгле,
и кричит надо мною сова.
Год единый и день я сидел там, как пень,
и в трухе копошились жуки,
Ткали сеть пауки, из-под пальцев руки
грибы выросли, дождевики.
Ночь — как тысяча лет, но увидел я свет
и увидел я, что поседел:
«Пусть я прах и тлен, пусть я слаб и согбен,
но покину этот предел
И найду как-нибудь к морю путь!»

Брел я, брел. А летучая мышь
всю дорогу парила, перепончатокрыла,
Надо мной. Я кричал ей «кыш-кыш»
и шиповником бил. Весь изранен я был.
На плечах моих старости груз.
О вот дождь — и какой! Пахнет солью морской
и соленый на вкус.

Там чайки летали, кричали, стенали,
и кто-то в пещерах сопел,
Тюлень глухо тявкал, прилив в камнях чавкал,
а кит своим дыхалом пел.
Чем дальше, тем хуже, край суши все уже,
к тому же настала зима:
Лед на воде, лед в бороде, —
кромешное место и тьма!

И вдруг в полынье, вижу, лодка ко мне,
та же самая лодка плывет;
Упал я на дно, мне уже все равно —
куда хочет, туда пусть несет.
Вот остров тот, старый, где птичьи базары,
корабль весь в огнях, волнолом,
Вот берег родной, безмолвен и тьмой
укрыт, как вороньим крылом.

Был ветер и дождь. Дома била дрожь.
Присел я на чей-то порог
и в безлюдную ночь выбросил прочь
Сокровища дальних дорог:
Прочь с ладони песок, прочь морской завиток —
ракушка мертва и молчит:
На темный тот брег не вернусь я вовек,
и колокол не зазвучит.
Оборван и нищ, от скучных жилищ
вовек не уйду в белый свет,
Не встречу зарю. Сам с собой говорю,
ибо мне собеседника нет.

Отправить