Мы приземлились, прокатились по взлетному полю, и, прежде чем я успел занервничать, на борт поднялись таможенники и попросили предъявить паспорта – на английском. Потом произошла удивительная вещь. Изабелла Десуш открыла рот и заговорила на самом прекрасном языке, который мне доводилось слышать. И пусть я не лингвист, я понял, что говорила она на нем так, словно это ее родной язык. Французские слова лились с ее языка совершенно естественно. Через несколько секунд таможенники уже ели у нее с ладони. Лопотали и лопотали, работая руками почти с той же интенсивностью, что и языками. Они едва глянули на мои документы, увлеченные родинкой, как у Синди Кроуфорд, в уголке ее рта и бисеринками пота в вырезе блузки. Они поставили печати в наши паспорта и пожелали счастливого пути. Тот, что был помоложе, сунул в руку Кейти бумажку с номером телефона. Она прочитала и покачала головой:

– Французы. Предсказуемы.

Мы прошли по частному крылу аэропорта. Наш приезд остался незамеченным. Уровень моего давления вернулся к норме. Я заговорил, глядя вперед:

– Это всегда настолько легко?

– Да.

Работая своими натренированными с персональным тренером ногами на смехотворно высоких каблуках, Кейти остановила такси, что-то сказала водителю, уселась на заднее сиденье, похлопала меня по бедру и сказала:

– Теперь можешь выдохнуть.

Таксист поправил зеркало заднего вида, чтобы заглянуть в вырез ее блузки, но Кейти не доставила ему такого удовольствия.

Путь до Парижа занял около двадцати минут, потому что машин было мало. Первой я увидел Эйфелеву башню. Потом показалась Триумфальная арка. Мы объехали ее и направились вниз по Елисейским Полям. Кейти смотрела в окно, растворяясь в городе. Или, возможно, позволяя городу сливаться с ней. За магазинчиком «Неспрессо» такси свернуло налево, проехало два квартала, повернуло направо, запетляло по району ресторанов и гостиниц, пока не остановилось перед пекарней. Витрины были закрыты металлическими жалюзи, как в гараже. Кейти расплатилась с водителем, вошла в пекарню, заказала что-то, расплатилась. Когда я вошел внутрь, она уже впилась зубами в круассан. Круассан размером почти с футбольный мяч был обжигающе горячим, как будто его только достали из печи, с уголков ее губ слетали крошки. Глаза Кейти были закрыты, и она бормотала что-то о том, как она любит Париж. Я сел за столик, и хозяйка принесла две очень маленьких чашки с кофе. Кейти подтолкнула ко мне другой круассан.

– Попробуй.

И я попробовал.

Пожалуй, это было лучшее из того, что я пробовал. Внутри он был наполнен шоколадной начинкой. Я не смог скрыть своего удивления. Кейти отпила кофе, откусила еще кусочек и подняла брови.

– Добро пожаловать в Париж.

За окном слева от меня город Париж жил своей жизнью. Люди шли на работу и с работы, за покупками или домой. Вели собак на поводке. Мотоциклисты – сотнями. Самые маленькие машины, которые мне доводилось видеть, были завалены под самую крышу продуктами. Женщины курили. Мужчины смотрели на курящих женщин. Всюду голуби. Автобусы, обклеенные плакатами с лицом Кейти. Подростки, одетые во все черное, пили на тротуаре пиво. Пожилые мужчины в спортивных куртках поверх пиджаков, с галстуками с виндзорским узлом и в твидовых кепках шли с газетами под мышкой.

Кое-что меня удивило до глубины души. Париж был грязным. Здания, улицы, все выглядело так, словно город покрыт выхлопными газами или коричневым спреем. На улицах валялся мусор, почти каждый вел на поводке маленькую собачку, и тротуары были усыпаны собачьими экскрементами. И очень много было курильщиков. Намного больше, чем в Штатах. Пока я за всем этим наблюдал, в пекарню вошел мужчина с маленьким джек-расселл-терьером, заказал кофе, посадил собачку к себе на колени и начал скармливать ей маленькие кусочки багета.

– О чем ты думаешь? – спросила Кейти.

– Я думаю о том, что скучаю по своей лодке.

Она бросила на столик чаевые.

– Идем.

Мы вышли на улицу, Кейти посмотрела на часы, склонила голову сначала к одному плечу, потом – к другому и сказала:

– Ты торопишься?

– Леди, я с вами. Я понятия не имею, куда мы направляемся, почему мы здесь или когда вернемся. Поэтому нет, я совершенно никуда не спешу.

Кейти рассмеялась, достала из сумочки солнечные очки и надела их.

– Следуй за мной.

Мы прошли квартал, свернули за угол в узкий переулок, и Кейти остановилась перед третьей гаражной дверью. Она набрала код на цифровом замке и подняла дверь вверх. Мы оказались в гараже. Машина, несколько скутеров и коллекция разнообразных шлемов – ближе к нам, чуть дальше – ряд висящих на плечиках вещей, стопки потертых джинсов, горы обуви и два удобных кресла. Раковина, унитаз и душевая кабина заполняли один из углов. Кейти схватила два ключа из ящика на стене, бросила их мне и сказала:

– Выбирай шлем.

Пока я нашел подходящий по размеру шлем, она успела переодеться в джинсы, кроссовки и черную кожаную куртку. Кейти ткнула пальцем в один из скутеров:

– Это твой.

Такого я никогда не видел. У байка было два передних колеса и одно заднее.

Кейти спросила:

– Ты ездил на таком раньше?

Я покачал головой:

– Ни на чем подобном я никогда раньше не ездил.

Она надела шлем, потом нажала на кнопку, и черное забрало шлема поднялось, открывая ее глаза.

– Не волнуйся. Он едет почти сам по себе.

Ее смех подсказал мне, что она лжет. Кейти нажала на кнопку на ручках, завела мотор и начала выводить скутер из гаража. Я все еще слышал ее смех под шлемом. Когда скутер оказался в переулке, я закрыл гаражную дверь, подъехал к знаку «стоп» на улице с односторонним движением и остановился рядом с Кейти. Мимо нас, слева направо, ехали машины.

– Не отставай, если сможешь. – Голос Кейти за опущенным забралом звучал глухо, как у Дарта Вейдера. Она ударила по газам, не дожидаясь просвета между машинами. Хватило легкого движения правого запястья, чтобы скутер рванулся вперед. Ракета «Аполлон» стартовала медленнее. Я последовал за ней, повернул направо и увидел ее через три машины впереди меня. Я как будто снова услышал голос Стеди: «Не позволяй ей посадить тебя на скутер…» Мы свернули на Елисейские Поля, проехали два квартала и оказались на круге возле Триумфальной арки. Я на краткий миг увидел вдалеке Кейти, когда она оглянулась, послала мне воздушный поцелуй и исчезла.

Я отчаянно пытался выбраться из кругового движения, но люди в Париже водят машину не так, как я. Поэтому я сделал три круга, ругая про себя отсутствие светофоров. На четвертом круге у меня закружилась голова, и я резко рванул вправо и выскочил на кромку тротуара около кафе, едва не попав под колеса автобуса с громким сигналом. Какие-то парни обругали меня и показали мне средний палец. Я помешал им курить. Я припарковал байк, уронил шлем на землю и сел за столик. Когда официант обратился ко мне с непонятными словами, я произнес только одно слово с европейским звучанием, которое я вспомнил из того, что могло обозначать хоть какой-то напиток.

– Капучино.

Я выпил почти полчашки восхитительного кофе, когда появилась Кейти с поднятым забралом.

– Что случилось?

Я показал на бесконечные потоки машин вокруг арки, похожие на спагетти.

– Вот это.

Снова голос Дарта Вейдера:

– Идем, первогодок.

Мы провели целый день, лавируя между машинами, и я не отставал от Кейти только потому, что она ехала сзади. При желании она могла бы меня бросить. В какой-то момент она сказала:

– Нет лучшего способа посмотреть город.

Не уверен, что мы многое смогли увидеть.

Кейти провезла меня через парижский блошиный рынок, самый большой такой рынок в мире. Сотни, даже тысячи продавцов, и рынок измеряется не в квадратных футах, а в квадратных кварталах, он был больше некоторых городов, где я бывал. Кейти остановилась у тротуара.

– Это начали цыгане. Своего рода обмен. Рынок поднялся на идее, что мусор одного человека – это ценность для другого. С тех пор рынок только растет. Лавки некоторых самых лучших в мире антикваров находятся именно здесь. Я приходила сюда лет десять подряд. Как только покупала новый дом, я приходила сюда, покупала все, что мне нравится, заполняла пару грузовых контейнеров и отправляла через океан в новый дом. И все покупки уже ждали меня там, когда я приезжала. Дорого, но… – она улыбнулась, – забавно. Это обычно сводило дизайнеров с ума, но… – Кейти пожала плечами, – я считала, что плачу им, поэтому их дело – сообразить, как все это соединить вместе.

Пароходный контейнер, доверху заполненный различными вещами. Тем, что кто-то выбросил. И все это плывет морем в новый дом, чтобы с вещами поработал чужой человек.

Интересная картина, и я ее для себя отметил.

Затем был бранч, потом ленч, потом еще кофе, и ближе к вечеру мы остановились перед магазином «Эрмес». Кейти остановила скутер возле тротуара, рассматривая витрины.

– Это одно из моих самых любимых мест. – Она подняла руку. – И прежде чем ты исковеркаешь название, сообщаю: произносится не «хер-миз», а «эр-мес».

– Рад, что ты это прояснила.

Кейти изучала выставку в витринах.

Я сказал:

– Заходи.

– Раньше они только для меня открывали магазин по ночам. Больше ни одного покупателя. У меня около двухсот пятидесяти их платков… было. – Она покачала головой. – Красивые.

– Сколько они стоят?

– Недорогие платки стоят около трехсот евро.

Я подсчитал в уме.

– Четыреста пятьдесят долларов? – Кейти кивнула. – И это всего лишь платок.

– Это не просто платок, а ПЛАТОК.

Я посмотрел через стекло.

– Его продают вместе с телевизором или чем-то еще?

Она фыркнула.

– Иногда тебе стоит выходить на сушу. Здесь целый мир, который ждет, чтобы ты его увидел.

Закончив фразу, Кейти крутанула ручку. Через несколько секунд она превратилась в далекий огонек.