Глава 39
Нам повезло: начался отлив, и я смог доволочь тебя до скал, затащить сначала наверх, а потом – вниз на площадку перед пещерой и внести внутрь. Прошли минуты – а казалось, часы, – пока я чиркал кремнем, высекая искру, и зажигал огонь.
В растопке попадались кусочки янтаря. На всякий случай стоило их убрать – но у меня не было времени! Кроме того, в пламя просыпалась часть гашиша из моей трубки, когда, торопясь, я положил ее слишком близко к огню. В результате к запаху горящего дерева добавился сладковатый запах смолы и тлеющего дурмана. Запах беды. Запах мира, жестокого к своим детям. Ты лежала там, как доказательство его равнодушия. Бездыханная, бледная до белизны.
– Фантин! Фантин!
Ты не отзывалась.
В свете костра я заметил на твоей шее кровь. Нужно было осмотреть рану, но сначала я стянул с тебя мокрое платье и сам разделся до исподнего. Какой смысл заниматься повреждениями, если тем временем ты рискуешь замерзнуть до смерти?
Уложив тебя как можно ближе к огню, чувствуя, что его жар пробирает и меня, я обследовал твою голову в поисках места удара. Схватил свою рубашку – тоже мокрую – и прижал к ране.
Люди ведут себя по-разному: некоторые до последнего борются за жизнь, тогда как другие молят о смерти, когда боль становится невыносима. Наблюдая за тобой, я понял, что ты относишься ко второй категории. На земле тебя ничего не держало. Я ощущал твою готовность покинуть этот мир.
– Борись, Фантин!
Я шептал эти слова раз за разом. И, наконец, услышал ответ. Но отвечала не ты.
Отпусти ее, Гюго. Не бейся. Ее время истекает. Я возьму ее и верну твою дочь.
Я обернулся. Ко мне приближался Призрак Гробницы. Не шел – парил. Потустороннее впечатление. В его присутствии, как и всякий раз, я будто дышал глубже, видел яснее, слышал четче. В присутствии смерти я был более живым, чем когда-либо.
– Зачем ты мучаешь меня? – воскликнул я. – Ведь тебе уже дан ответ: на это я не пойду!
Ты мне нужен, Гюго. Воскресить мою былую значимость, возвысить меня. Ведь я прошу о такой малости, а в обмен предлагаю так много…
– Это невозможно!
Возможно.
– Невозможно. Неправильно. Заплатить за одну душу другой есть зло.
Я посмотрел на тебя, почти нагую, лежащую без движения в отблесках костра. Твой прекрасный дух был надломлен. Ты хотела всего лишь убежать от невыносимых страданий. А я всего лишь хотел тебя спасти. Почему? Почему ты значишь для меня так много?
Призрак как будто подслушал мои мысли.
Два раза, помещая на твоем пути детей, я совершал ошибку. Они были юны, полны жизни, у них было будущее. Ты ни за что не отдал бы их. Но эта женщина сама хочет уйти, Гюго. Она мечтает увидеть свою малютку, прижать к груди… Для нее существование в виде духа куда радостнее, чем пребывание в этом мире плоти и крови. Почему ты противишься? Эта женщина уже сдалась.
– То, что ты предлагаешь, – ужасно. Ни один человек не должен обладать такой властью над другим, так распоряжаться чужой жизнью.
По твоим глазам я вижу, как страстно ты хочешь сказать «да». «Да!» – произнеси это слово. Да! Да! Скажи «да!», и твоя Леопольдина проснется у тебя на руках.
Призрак смотрел на меня. Отблески пламени играли в его волосах и освещали топазовые глаза, которые сейчас горели своим собственным светом.
В этом священном месте испокон веков совершали жертвоприношения. Ради того, чтобы получить защиту для племени, здесь проводили ритуалы, иногда очень жестокие. В прежние времена люди не вступали с духами в спор, как делают это сейчас. Если им говорили убить, они убивали.
В его словах слышалась почти звериная тоска по тому утраченному времени.
Магию почитали. Поклонение богам и обитателям потустороннего мира было важной частью жизни. Им подчинялись. Твои сеансы заново пробудили на острове духов, которые долгое время пребывали в забвении. Мы всегда являемся, стоит нас позвать. Я чувствую в тебе недюжинный ум. Как же я мог упустить возможность обсудить вопросы мироустройства с кем-то, кто так глубоко постиг их суть, как ты? Я надеялся, что встретил единомышленника. Человека величайшего ума, человека, который возвысит в мою защиту свой талант…
– Я не могу принять твое предложение.
Но мой голос теперь звучал не так твердо, как прежде. Я измучился, устал; я боялся, что это существо не успокоится и не перестанет меня преследовать.
Призрак смотрел на меня так внимательно, будто читал мысли.
Между тем ты не шевелилась. Кровопотеря была очень велика, и хотя я зажал рану, бледность не уходила с твоей кожи. Или мне это просто казалось на фоне пылающего костра? Сколько ты еще продержишься?
Внезапно тело будто налилось свинцовой тяжестью. Даже чтобы пошевелить пальцем, требовалось невероятное усилие.
– Что ты со мною сделал? – спросил я Призрака.
Воспринимать мою речь стоит тебе огромной концентрации. Тем более так долго. Ты тратишь много сил.
– Если Фантин сейчас придет в себя, она услышит наш разговор?
Нет. Мой голос неразличим для всех, кроме тебя. Он звучит у тебя в голове.
– Но твои губы шевелятся. Я ощущаю в твоих словах страсть.
Воображение – великая вещь.
– Могу я вызывать тебя по желанию?
Он засмеялся.
Ах, какой ужасный, какой прекрасный звук! В нем слышались пенье соловья и звон колокольчиков. По сердцу прокатилась теплая волна. Я уже писал, насколько привлекательной была его внешность. Но передать это – нет, я не в силах… Его кожа мерцала. В глазах плескалась бесконечность Вселенной; смотреть на него было все равно, что в ошеломляющую бескрайность небес. И от него исходил аромат – сочной сладости и дыма, древний и вечно юный…
Нет, это же не магия. Ты не можешь произнести заклинание – и я тут как тут, как джинн из лампы. Я пришел по собственной воле. И уйду, когда захочу. Вызывать Люцифера, чтобы просто поболтать, – нет уж!
Я понимал, что должен остановить поток его речей, но не мог заставить себя не слушать этот медоточивый голос.
Я всего лишь хочу дать тебе то, чего ты страстно желаешь.
Мои глаза начали слезиться. Пещеру наполнил густой дым. Я уже не различал ни стен, ни потолка. Казалось, сам Призрак сочится туманом. И в этом мареве я увидел Дидин. В ее волосах запутались грязь и мусор. Она заламывала руки.
– Дидин?!
Пласты дыма взвихрились и опали. Где же она? Я потянулся вслед – и ухватил воздух.
– Дидин!!!!
Я снова ее терял.
На этот раз я выбрал женщину, которая сама хочет умереть, Гюго. В твоей власти оказать ей такую милость. Фантин обретет освобождение, а твоя дочь вернется к тебе. Ты способен ее отвергнуть? Отвергнуть частицу себя.
Моя дочь хотела вернуться. И в моей власти было привести ее назад, в этот мир. Но как сделать такой выбор? Одна жизнь за другую? О, если бы я мог лечь рядом с тобой и заснуть так же глубоко – лишь бы не видеть проклятого Призрака и не слышать его соблазнительных слов!
Все, чего желает Фантин, – воссоединиться со своим ребенком. Ребенком, первого вздоха которого она так и не услышала. А ты ей препятствуешь.
– Если Дидин вернется и окажется в теле Фантин, узнает ли она меня? Вспомнит ли мать?
Он покачал головой – в свете костра его локоны вспорхнули, как мотыльки.
Не сразу. Сначала подробности прежней жизни будут для нее как в тумане. Но любовь к тебе и к матери проявится немедленно. Душа может вспомнить все, что забыл разум. Она почувствует дочернюю любовь с того момента, как раскроет глаза. Связь между вами восстановится.
– Но цена?! – вскричал я.
Спасение одной души и освобождение другой? Действительно, немыслимая цена!
Я смотрел на игру пламени и пытался понять. Возможно ли это?
Вдруг ты застонала, находясь в полузабытьи. Это был первый звук с тех пор, как я вытащил тебя из воды. Один из самых горестных звуков, слышанных мной, стон материнской скорби. О, что такое родительская скорбь, я понимал! Мне тоже захотелось плакать.
Слышишь? Она несчастна.
В его голосе звучало сострадание.
Фантин так много потеряла за столь короткий срок… Два года, верно? Родители, возлюбленный, ребенок, дом, средства к существованию…
– Почему? Почему она потеряла так много? Из-за несовершенства мира?
Да.
– Доколе?!
Тебе придется искать свои ответы на этот вопрос. Но из всех людей, которых я встречал, лишь тебе, Гюго, по силам их найти – и поделиться с остальными.
– Как ты можешь это знать?
Мы знакомы многие тысячи лет. Нам уже доводилось идти этим путем раньше, тебе и мне. Много раз, мой друг, от начала начал.
Мне нужно было столько спросить… И меня не отпускало чувство, что это последний шанс получить тайное знание. Не важно, чем все закончится, – но с исходом ночи эта глава моей жизни подойдет к концу.
У людей, населявших мир в древности, были инстинкты и способности, утраченные теперешней цивилизацией. Магия была реальной. Она жила в шаманах. В жрецах. Они передавали ее от поколения к поколению. В тебе сохранились отголоски этой силы. Конечно, ее не сравнить с тем, чем владели древние, но ты способен ее принять. Однако для этого ты не должен бояться заглянуть внутрь своей собственной тьмы и быть готовым к риску. Вытягивать энергию земли.
Я затряс головой.
– Вздор! Я услышал достаточно. И я не согласен! Тебе придется меня отпустить. Мне нужно встать, вынести Фантин из пещеры и найти помощь.
Нет, Виктор, это не вздор. Нет. Ты искал древних истин – и я открыл их тебе. Теперь давай завершим начатое ранее. Освободи это дитя и верни свое.
Первый раз он употребил имя, данное мне при крещении, и произнес его так нежно и с таким состраданием, что я почувствовал себя малюткой на коленях у матери. Мой отец воевал, и матушка подозвала меня и сказала, что должна сообщить мне что-то очень-очень плохое.
Папочка ранен? Захвачен в плен?
Мне, вероятно, было в ту пору четыре или пять лет. Я начал плакать. Мама подхватила меня и, прижав к себе, усадила на колени. Она меня утешала, и рядом с ней все страхи мира были нипочем! От нее пахло лимоном и сахаром, кислым и сладким. Я помнил, как точно так же обнимал маленькую Дидин, закрывая ее от всех невзгод. И сейчас, в этом древнем святилище, Призрак предложил мне такое же утешение. Его слова были как руки матери. И запах был тот же: кислый и сладкий, лимон и сахар…
О, Фантин, я не знаю, поверишь ли ты прочитанному. Слышала ли той ночью что-нибудь сквозь туман забытья. Помнишь ли, что было дальше. Возможно, ты сочтешь, что меня охватило безумие… что я надышался дымом и испарениями от кусочков янтаря в костре и гашиша из трубки. Но я не верю, что на меня повлияло что-то постороннее. Случившееся не было плодом воображения; оно так же реально, как бумага этого дневника.
Я пишу тебе эти строки, отчаянно желая искупить вину. Надеюсь, ты меня простишь, – но еще более я надеюсь, что ты сохранишь случившееся в тайне, ибо никто на свете не должен заново призывать Призрак Гробницы.
То, что он предлагает, слишком большой соблазн для смертного. И… я поддался.
Виктор?
Призрак шепнул мое имя. Погладил по щеке.
Я никогда не делил ложе с мужчинами. Никогда и не хотел – но сейчас это не было похотью. Другое – сильнее, глубже. Чувство за пределами физических ощущений: здесь не было мужчин, женщин, кожи, губ, языка, пальцев, груди, чресел. Он не был ни мужчиной, ни женщиной – но родителем, любимым, женой, ребенком, мужем. Он был всем, что может произойти между двумя. Шепча обещания, он коснулся губами моего лба – в знак вечного обета. Его мягкие волосы ласкали мою кожу. Его прикосновение дурманило.
Чтобы угодить ему, я бы отдал тогда все… все. Я желал исполнить его просьбу – и чтобы он исполнил мою.
Я осязал плоть. Радость и боль – и податливую мягкость плоти. Не его. Нет. Твоей. Я касался твоего тела.
Не знаю как, он влился в тебя. Вошел в твое сонное существо и стал тобою. Он снова заговорил, но теперь его слова произносили твои губы, хотя ты продолжала спать:
Возьми меня, Виктор. Вот мое горло – сожми его. Я страстно этого желаю. Я жду, что ты меня освободишь. И твоя дочь ждет, когда ты освободишь меня, чтобы она могла вернуться.
Я приник к тебе, вошел в тебя. Мои пальцы, красные от твоей крови, сомкнулись на горле. Твой пульс слабел, лоно содрогалось. Я отчаянно любил тебя в тот момент.
Возьми меня.
Я не мог и вообразить, что так легко выцедить из кого-либо жизнь.
Я не буду страдать.
Он оставил твое тело и вошел в мое. Его пальцы были внутри моих, сдавливавших твою гортань. Я боролся, но терпел в этой борьбе поражение.
Сожми вот здесь. Она ничего не почувствует. Не будет страдать. Отпусти ее, Виктор. Дай ей то, чего она хочет. Отпусти ее – и едва ее душа отлетит от тела, в него вселится Леопольдина. Твоя дочь. Сожми здесь. И здесь.
Я видел тебя как будто издали. Не дремлющей – но и не мертвой; застрявшей на полпути. А затем ты захрипела, задыхаясь. Слабо. Как котенок. Но это не было знаком твоей капитуляции в схватке – ты сопротивлялась! Был ли это рефлекс умирающей плоти или осознанная борьба? Не знаю. Но это был хрип существа, отчаянно сражающегося за глоток воздуха. И этот тихий звук потряс меня до предела. Мое семя излилось в тебя резкими толчками. Ты не моя дочь! Она давно перестала дышать. Ты – дышишь! Ты живая! Ты можешь жить!
Я нашел силы разжать хватку на горле в ужасе и шоке от содеянного. И увидел то, чего не знал Призрак. Узнал в это самое мгновенье. В тебе была еще одна жизнь. Если б я забрал обе, твою и ребенка, дьявол забрал бы меня на веки вечные.
Не важно, вернется ли Дидин. Я утрачу свое «я», свой рассудок – самое душу. И, во имя всего святого, что хорошего в таком случае я дам дочери – да и всему человечеству?
Ты трус, – сказал Призрак.
Но его голос становился все тише, истаивал.
Фантин, ты дышала все ровнее. Румянец возвращался на твое лицо. Ты шевельнулась.
Да, трус, – проклинал меня Призрак.
– Ты хотел заполучить меня – и ничего больше? Добавить мое имя к списку несчастных, которые подпали под очарование твоих слов? Ты искушал меня. То, что ты сотворил со мной – почти сотворил, – чудовищно.
Призрак дважды произнес мое имя: первый раз как молитву, второй – как проклятие.
Виктор. Виктор.
А затем в пещере раздался третий голос. Твой.
– Виктор.
Оба голоса прозвучали одновременно.
Ты открыла глаза и посмотрела на меня. Я видел твой страх и боль. Они рвали мое сердце.
– Виктор… – Его голос умолк, и я слышал только твой. – Виктор, почему ты кричишь?
* * *
Виктор Гюго.
30 октября 1855 г.
Остров Джерси, Великобритания.
Для Фантин и нашего будущего ребенка.
