Глава 35
Эш уехал в банк. Минерва отправилась к себе в офис. Ева в одиночестве сидела у стола, домучивая вторую чашку кофе.
Жас обнаружила Тео в библиотеке, где он изучал таблицы приливов и отливов.
Выяснилось, что в ближайший час до пещеры не добраться: вода стоит слишком высоко. Но он хотел показать девушке еще один древний памятник, а сейчас как раз есть время.
Десятиминутная поездка по живописной местности – и Тео припарковал автомобиль у обочины разбитой дороги. Ничто вокруг не указывало, что они прибыли в конечный пункт.
– Дальше придется идти пешком, – объяснил Тео. – Место называется La Pouquelaye de Faldouet.
– Ну, Faldouet значит «быстрый ручей». А pouquelaye что такое?
– Некоторые считают, что это комбинация имени Пак из шекспировской пьесы «Сон в летнюю ночь» и слова laye, означающего просто «место». А если учесть, что Пак был из маленького народца, фэйри, то получается «место у быстрого ручья, принадлежащее фэйри».
Дорога свернула, и они увидели группу стоячих камней.
– Грандиозно! – воскликнула Жас.
Больше десятка вертикальных плит, как ограда, стояли вдоль дорожки, ведущей к просторной круглой площадке, за которой располагалась еще одна конструкция с гигантским замковым камнем.
– Камень весит двадцать четыре тонны с лишним. Его приволокли из местности в четверти километра отсюда. Как древние люди его сюда передвигали? И главное – зачем?
Жас кивнула:
– Как и со Стоунхенджем. Мы можем только строить догадки, для чего возводились такие дольмены. Хотя многие служили местом захоронений.
Работа Жас служила ей постоянным напоминанием о потерях, утраченных секретах, забытых вехах истории… О людях, которые никогда не заговорят. Их души, подобно витающим в воздухе ароматам, остаются на краткий миг – и навсегда исчезают.
И все эти могильники… и это место… они наводили на мысль о ее собственных утратах. Будили воспоминания. Мать, недавнее расставание с возлюбленным… А еще беременность…
На краткий миг Жас представила ребенка – их с Гриффином общего малыша – так ясно, что едва не сбилась с шага.
Она приложила ладонь к прохладной стене. Пытаясь успокоиться, постояла неподвижно. Печаль обнимала ее, как туман.
Тео между тем рассказывал:
– Здесь несколько раз проводили раскопки. Начиная с середины девятнадцатого века. Нашли кости двоих детей и троих взрослых.
Жас поежилась. Она столько раз присутствовала на раскопках, что с легкостью представила картину.
– Один скелет обнаружен в боковой камере. В сидячем положении. Там же нашли кухонную утварь и предметы домашнего обихода. Несколько мисок, каменные топоры, подвески из зеленого камня, кремневые изделия. Никто не может с уверенностью сказать, что здесь было: гробница, храм или жилище.
Жас попыталась сосредоточиться. Держись настоящего, говорил Робби.
– Этот дольмен ориентирован по оси солнечного равноденствия, верно?
Тео кивнул.
– Да. Как и большинство мегалитов на острове. Это соответствует традиции?
– Неолитические храмы и некрополи часто были ориентированы по энергетическим линиям Земли. Ты слышал еще что-нибудь необычное про это место?
– Примерно тридцать лет назад в домах к западу отсюда начали замечать нечто странное. Предметы самопроизвольно двигались. Стул, который стоял у камина, оказывался на другой стороне комнаты. Тарелка с кофейного столика переместилась на полку. Картина больше не висела на стене, а стояла на полу, прислоненная к двери. Поскольку в дольмене устраивали свои бдения местные черные маги, на помощь позвали англиканского священника. Он три дня проводил здесь службы, изгоняя злых духов. После этого случаи полтергейстов в домах прекратились, но я слышал от экскурсоводов, что они все еще натыкаются на следы ведьмовских шабашей. На камнях обнаруживают огарки свечей, на земле – венки из травы и цветов. Ходили даже слухи, что во время равноденствий здесь приносятся кровавые жертвоприношения. Специалисты по паранормальным явлениям утверждают, что путем особых обрядов и молитв энергетические линии в регионе можно переориентировать.
В голосе Тео звучало воодушевление – такое же, как когда он рассказывал о древних памятниках. Насколько близко его энтузиазм подошел к грани, за которой начинается навязчивая идея? Может быть, Эш прав и Тео зациклился на прошлом? Есть ли в его интересе нечто болезненное? Был ли он, как сказала Ева, одержим?
Жас обошла дольмен.
– Посмотри с этой стороны. Видишь нечто похожее на земляную насыпь? Есть теория, что такие места – символ беременного чрева Матери Земли.
В ее собственном животе поселился холодок. Почему она это вспомнила? «Говори что-нибудь, – скомандовала она себе. – Соберись. Давай!»
– Главная камера дольмена символизирует женскую матку, а вход и коридоры – родовые каналы. Древние считали, что вся жизнь дарована Матерью Землей, поэтому такая структура, возможно, воссоздает сцену от конца к началу. Если в момент смерти тебя хоронят в символической утробе, это облегчит твое перерождение к следующей жизни.
– Невероятно, – сказал Тео. – Никогда о таком не слышал.
Жас прошла вдоль сооружения.
– Хотя… тут есть что-то еще.
– Откуда ты знаешь?
Она пожала плечами:
– Просто чувствую. Словно это место – живое и пытается мне что-то рассказать.
Тео подхватил:
– Да… похоже… Неважно, где мы находимся… Прошлое здесь, на острове… Оно словно ждет, что мы вернем его к жизни. Я это ясно ощущаю. И всегда ощущал. Думаю, и Виктор Гюго тоже. Мне кажется, именно остров пробудил его увлечение вопросами реинкарнации. На Джерси полно легенд, связанных с перерождением.
– Если бы здесь сейчас был Малахай, он бы опять сказал, что совпадений не бывает.
Тео нахмурился.
– Как часто ты его вспоминаешь!.. Воспринимаешь как героя – а он манипулятор, Жас. Он следует своим собственным интересам.
В голосе Тео, когда он говорил о Малахае, явственно слышалась неприязнь.
– Ты слишком на него полагаешься, Жас.
– Не думаю.
– Тебе нужно разорвать эту связь.
– Почему?
– Я знаю, он не хотел, чтобы ты сюда приезжала. Он считает, что тебе не следует находиться в моем обществе. Разве не так?
Жас вспомнила свой недавний телефонный разговор с Самюэльсом, и ее кольнула тревога.
– Так. Но ведь я его не послушала?
Тео шагнул к ней и, прежде чем она поняла, что происходит, наклонился и поцеловал. Не по-приятельски – всерьез. Его рука обняла ее и крепко прижала. Слишком крепко. Губы были холодными, как лед. Этот поцелуй не принес радости.
Жас отшатнулась. Потеряла равновесие.
– Я слишком давно никого не целовал, – смущенно сказал он. – Надеюсь, мне удалось вспомнить, как это делается.
Она засмеялась, но смех получился ненатуральным.
– Мы подходим друг другу, Жас.
– Не в этом смысле, Тео. Нет.
Ее окатила волна печали. Подходит ли ей кто-нибудь, кроме Гриффина?
– Ты уверена? Давай попробуем?
Солнце било ей прямо в глаза, слепило. Лицо Тео оказалось в тени, и это почему-то пугало. Его запах изменился, теперь он настораживал.
А затем она с ужасом обнаружила, что вокруг начинает мерцать воздух – как много раз прежде. Предвестник подступающей галлюцинации, то, что Малахай называл «прорывом памяти». По ноздрям ударила резкая смесь запахов. Шалфей, орешник, можжевельник, ладан – и та странная янтарная эссенция из лаборатории Фантин.
Она опять пошатнулась. Сцену заполняли новые персонажи. Поначалу полупрозрачные, призрачные, они обрастали плотью. Картинка приобретала насыщенность. И звук.
Множество людей ожидали своей очереди войти в дольмен. Льняная ткань их одеяний была белой, кремовой и коричневой – цвета природных красителей. Они что-то скандировали. Многие держали деревянные блюда с овощами, фруктами и плоскими круглым лепешками. Воздух благоухал розами и гвоздикой. Сладкий пряный запах. Свежий и резкий.
Женщина по имени Гвенор пришла с сыном. Его звали Брис. Глядя на мальчика, Жас испытывала гордость, глубокую и полную.
Если ты поймешь, что тебя уносит, сопротивляйся… у тебя есть спасательный трос, якорь в настоящем.
Жас коснулась алой нити. Сосредоточилась на том, как шелк прилегает к коже. Это помогло. Видение рассеялось.
– Жас! Да что с тобою?!
Она опять сидела на земле. Она упала. Физическое падение как параллель психическому срыву.
Тео был рядом. И смотрел. Внимательно.
Но сейчас Жас видела не только Тео. Она видела еще и Овейна. Мужчину, чьи мысли разделяла. Она видела Гвенор и Бриса глазами Овейна. При взгляде на долговязого неуклюжего паренька сердце Жас разрывалось от любви, которую никогда раньше не испытывала. Она любила Бриса так, как будто он был ее сыном. Любовь к мужчине никогда не бывает такой, как любовь к собственному ребенку: без болезненной страсти, чистой, всепоглощающей…
Внезапно Жас поняла. Тео был реинкарнацией Овейна. Она, как и предполагал Малахай, возрождала к жизни чужое прошлое. Прошлое Тео. Она вспоминала для него.
Нить сдавила запястье. Жас провела по ней кончиками пальцев, как будто нащупывая дорогу. Закрыла глаза. Сосредоточилась на этом ощущении.
Что же происходит? Ей следовало испугаться, и какая-то часть ее личности действительно испытывала страх. Но, кроме страха, было что-то еще. Возбуждение и прилив энергии.
На сетчатке ее глаз изображения двух мужчин наложились друг на друга.
– Жас?!
Очнувшись, она с облегчением увидела только Тео.
– Жас?..
– Всё в порядке. Была – не знаю, как сказать, – вспышка, что ли? Не так, как вчера, мелькнуло и ушло.
Он погладил ее по голове.
– Как ты себя чувствуешь? Мне становится плохо от мысли, что с тобою опять что-то случилось.
Его тревога успокаивала. Жас нелегко заводила друзей. Не потому, что не хотела, – просто это давалось ей с огромным трудом.
Приступы галлюцинаций в детстве, самоубийство матери, годы, которые она потратила на посещение докторов и попытки найти корни проблемы, двенадцать месяцев, проведенные в Бликсер Рат, встреча с Гриффином и расставание – об этом не поговоришь с соседом на званом вечере. По мере того, как она сходилась с людьми ближе, страх позволить излишнюю откровенность и потерять их мешал продолжению отношений.
Ей трудно общаться с большинством людей, как и людям с ней. Но Тео – другой. Он тоже побывал в Бликсер. Часть их истории была общей, одной на двоих. Они оба страдали от тяжелой психологической травмы – и оба сумели ее пережить. Ей не нужно беспокоиться, что он не поймет, какие демоны ее грызут. У него есть свои, точно такие же. Если временами кажется, что она сошла с ума, можно не стесняясь ему признаться. Потому как он думает о себе точно так же. Они видели друг друга в моменты наибольшей слабости и уязвимости.
Жас сказала:
– Там, в клинике, мы были такими юными.
Тео кивнул.
– И подавленными. Трудное время. Знаешь, ты была первым человеком, который понял меня. Это было чудо.
– И для меня тоже.
– Ты была первым человеком, рядом с которым я чувствовал себя собой. Мы были похожи, и ты принимала меня таким, какой я есть. Это было очень серьезное открытие.
Это важно, подумала Жас. Это ключ к тому, что с ней происходило.
– В чем открытие?
– Что я могу себе нравиться. По крайней мере, мне нравился парень, которым я становился рядом с тобою.
– А что именно в себе тебе нравилось?
Жас почему-то была уверена, что это наиглавнейший вопрос: ключ к загадке, о самом существовании которой она раньше не догадывалась.
– Другие спрашивали меня, почему я себя не люблю. Их не интересовало, что в себе мне нравится. Но ты не похожа на других. И никогда не была похожа. И я страшно рад, что это в тебе осталось.
– Ты не ответил.
Она хотела понять.
– Ты была первым человеком, которому я пожелал помочь. В тебе было столько боли. Я хотел о тебе заботиться.
– Потому что если бы ты заботился обо мне и уменьшил мою боль, это уменьшило бы твою?
– Да. Как ты поняла?
Жас пожала плечами:
– Сама не знаю.
Она отвернулась. Посмотрела на камни. Подошла и коснулась одного. Он нагрелся на солнце.
– Думаю, мне снилось место, похожее на это, – тихо сказала Жас, почти желая, чтобы это было ложью. – Каменные сновидения, так я их называла.
– Может быть, ты все-таки видела в Бликсер Рат мои рисунки? Я все время рисовал это место. Я рисовал все дольмены Джерси.
Она повторила то, что столько раз говорил ей Малахай:
– Это дремлет в памяти у каждого.
Они отправились дальше, и Тео привел ее к другому сооружению: каменной арке. По стенам тянулся плющ.
– Что тебе снится на острове? – спросил он.
– Последние несколько ночей мне снятся нити. Во время последнего приступа я видела кого-то связанного. И еще сон о Мойре, богине судьбы, и о ее прекрасной шелковой пряже: золото, серебро, аквамарин, кобальт, пурпур, роза. Все нити очень тонкие – слишком тонкие, слишком непрочные. Она сидела и отрезала их. И плакала, и пела. Я даже помню слова ее песни: «Мы хранители нитей». Как ты думаешь, что это значит?
– Тетушкин ткацкий станок произвел на тебя сильное впечатление.
– Я думаю, это было спровоцировано инцидентом в пещере. Все, чего я хочу, – уметь управлять видениями. Контролировать свои галлюцинации.
Тео кивнул.
– Расскажешь, что тебе снится? – попросила Жас.
– В клинике мне часто снилось, как меня приносят в жертву Минотавру. Я был одним из тех юношей, которых привели в лабиринт ему на убой.
Он содрогнулся, его страх передался Жас.
– Затем эти сны прекратились… а потом… Когда погибла Наоми, они снова начались. Еще более яркие и пугающие, чем раньше.
Короткое молчание.
– Они по-прежнему тебе снятся?
Он кивнул.
– Так что по ночам я теперь просыпаюсь.
Она взяла его за руку. Кожа была ледяной.
– Это все оттого, что я виноват. В том, что с нею случилось.
– Виноват?
Он сделал глубокий вдох.
– Я ее убил.
