Глава 15
15 сентября 1855 года.
Джерси, Нормандские острова, Великобритания
Покинув замок, я не сразу вернулся в собственный дом: там сейчас шумели гости. Вместо этого ноги понесли меня к Джульетте. Я мечтал выспаться, а у нее всегда было тихо и спокойно, не бегали дети, не суетились только что приехавшие из Парижа знакомые.
Оставшуюся часть дня я спал и пробудился только в девять часов вечера, страшно голодный. С последней моей трапезы миновали целые сутки.
За окнами и в самом доме было темно. Когда я явился, Джульетта предупредила, что приглашена на ужин, и предложила отменить визит, коли я того желаю. Но я настаивал, чтобы она пошла. Мне не требовалось общество – только отдых.
А теперь – еще и еда.
В кухне я изучил содержимое шкафов и разжился хлебом, сыром, колбасами и вином. Налил бургундского, поставил перед собой тарелку со снедью и ужинал в одиночестве, когда услышал шаги.
Джульетта говорила, что отдаст распоряжение прислуге заглянуть вечером на случай, если мне что-либо понадобится.
– Бон суар, мсье Гюго.
Я кивнул.
– Бон суар, Фантин.
– Мадам сказала, что вы проголодаетесь. Приготовить что-нибудь горячее?
– Нет, довольно и этого, – я указал на тарелку.
– В городе только и разговоров, что девочку нашли вы. Это чудесно.
– В поисках принимали участие все.
– Но нашли-то вы. Ведь правда?
– Ну… да, но просто мне посчастливилось первым спуститься вниз.
– Найти потерявшееся дитя – достойный поступок.
Тоска в твоих глазах говорила мне больше, чем произнесенные слова. Я знал, о чем ты думаешь. Я смотрел – и замечал не только выражение глаз. Волну твоих волос, сладкий аромат тела, вздымающуюся под блузкой грудь… Я впитывал все это, впитывал целиком.
– Налить тебе вина?
Ты на мгновение заколебалась, потом глаза вспыхнули и утратили печальное выражение. В них появилось нечто иное: вызов? мятеж?
Ты достала из буфета бокал и села напротив. Налила вина и сделала глоток.
– С ребенком всё в порядке?
Я дожевал хлеб и проглотил.
– Серьезно порезала руку, но это заживет.
– Как она забралась в подвал замка?
– Уверяет, что шла за собакой, которая играла под ее окном.
– Но есть что-то еще, верно? Это слышно по вашему голосу.
Я пожал плечами: не хотелось рассказывать о странных событиях, свидетелем которых я оказался. Или думал, что оказался. Поклясться в этом случае я бы не рискнул. И меня очень тревожило, что, возможно, в мой рассудок вторглась посторонняя сила.
– Что ты делала нынешним вечером? – спросил я, намереваясь перевести разговор.
– Сидела у окна, смотрела на море. Вы, наверное, считаете, что мне давно пора прекратить всякое ожидание… Я знаю, он не приедет. Он не приедет никогда.
– Почему не приедет?
– Его семья. Они не одобряют этот союз. Он аристократ, а я кто? Они грозятся лишить его наследства. Я прожила здесь несколько месяцев и теперь понимаю: это такая замысловатая ложь – отправить меня подальше и пообещать приехать. Избавиться от меня и малышки. Он и не собирался ее признавать. И, однако, я все еще смотрю на море. Я ведь понимаю, что надеяться не на что. Но когда я слышу гудок входящего в порт корабля, я снова…
– Надежда… от нее отказаться труднее всего.
– А вы на что надеетесь, мсье Гюго?
– Что ты позволишь мне тебя соблазнить.
Я провел большим пальцем по твоей ладони: вперед, назад. Нежная кожа еще не огрубела от домашней работы. Джульетта наняла прачку, я рад этому. Испортить тонкий шелк твоих рук – какое расточительство!
Я ожидал твоего отклика. Когда ты не отшатнулась, но и не отозвалась на прикосновение, я поднес твою руку к губам и поцеловал ладонь. Уловил твой терпкий изысканный аромат. Во мне поднялось вожделение, желание отвлечься от тяжелых приключений минувших суток.
– Этот аромат… Его создал твой отец?
– Нет, я сама. В незанятой спальне у меня оборудована маленькая лаборатория.
– Могу я взглянуть?
– Ну, конечно.
– Твой румянец… я хочу тебя все больше. Твоя чистота обещает восторг, – шепчу я.
Поднимаясь за тобой по лестнице, я ловил каждое движение юбки и любовался лодыжками. Я представлял, как раздеваю тебя и исследую теплую влажную щель твоего лона. Я сладостно гадал, душишь ли ты его, этот потаенный островок, как некоторые француженки.
На лестничной площадке, там, где к покоям Джульетты ведет поворот налево, мы свернули вправо. Я никогда раньше не бывал в этой части дома, поскольку не имел к тому причин. Сейчас же меня, как пса, вел запах. Вел в дальний конец коридора.
Ты распахнула дверь, и на меня обрушилась какофония ароматов. Насыщенных, сложных, незнакомых. На секунду я прикрыл глаза и дал волю обонянию. Меня влек запах цветущего луга, прилавка со специями, лимонной рощи, леса и моря одновременно.
Я открыл глаза и с изумлением увидел очень скромно обставленную комнату. Можно сказать, что ее украшало только благоухание. Из мебели здесь были лишь длинный стол, стул да высокий шкаф со стеклянными дверцами. К стенам прикреплены два светильника матового стекла и еще один, хрустальный. В них уже горели свечи. Заметив это, я понял, что оторвал тебя от работы.
Еще в комнате было окно-эркер. И оно смотрело на море.
Вот и всё. Остальное место занимали стеклянные кувшины, баночки, бутылочки и реторты. Здесь было царство запахов. Я будто оказался сначала в библиотеке, потом в церкви, потом в спальне, где пахнет телами, горячими от любви. Целый мир запахов помещался в небольшой комнате. Как такое возможно?
– Это восхитительно. Ты настоящий алхимик, – сказал я.
– Нет, просто парфюмер.
– Воистину так. Воистину. Скажи мне, Фантин, почему при таком таланте ты служишь горничной у мадам?
– Я женщина, мсье. Женщина в мире мужчин. В Париже мне не найти работы – разве только принимать клиентов и разливать духи по флаконам. Женщины и созидание – невозможно.
– А хотела бы ты открыть лавку здесь, на острове?
Ты пожала плечами. Это опечалило меня. В твоем движении было так мало жизни.
– Ни к чему. Я смешиваю духи для хозяйки и ее подруг, этого вполне достаточно. Я делаю это, чтобы угодить мадам. И еще потому, что скучаю по отцу и по дому. За работой можно представить, что я снова с ними.
– Но что, если я помогу тебе открыть собственное дело? И впоследствии это принесет тебе радость, даже если сейчас ты этого не ждешь. Мадам Джульетта ни от кого не зависит. Тебе разве не хочется стать такой же?
Ты не ответила. Я понял причину: воспитание не позволяло вести спор. И, правду сказать, я слукавил. Джульетта ни от кого не зависела до нашей встречи. Потом, ради возможности сопровождать меня, она отказалась от выступлений и сейчас так же зависела от меня, как моя супруга.
– Ты ни в чем не нуждаешься? Оборудование, материалы?
– Спасибо, ничего не нужно, вы очень добры. Все необходимое мадам заказывает из Парижа.
– Но по крайней мере, ты покажешь мне, как смешиваешь духи? Изготовишь что-нибудь для меня?
Теперь ты мне улыбнулась.
Я устроился на стуле и смотрел на тебя, любуясь тем, как ты меняешься за работой. Ты была по-настоящему оживлена. Загнанное выражение лица сменилось сосредоточенностью. Ты брала одну бутылочку за другой, нюхала их, выбирала. Каждое движение точно и выверено, и я испытывал то же удовольствие, что и на спектаклях Джульетты. Флакон заполнялся капля за каплей. Время от времени ты опускала в жидкость ленточку, махала ею в воздухе, закрывала глаза и вдыхала аромат.
Ты была погружена в собственные грезы, я отчетливо видел это. Ты не замечала меня. И от этого страсть моя возрастала. Часто жажда обладания слаще самого обладания. Я представлял, как это будет. Ожидание… о, как оно пленительно!
Все мои чувства обострились. Смотреть… Представлять, как прикоснешься к губам возлюбленной, как ощутишь касание ее кожи… Вслед за открывающей наготу блузой спускаться от шеи вниз, скользить губами, узнавая и привыкая. Ласкать груди, чувствуя, как растет ее возбуждение и напрягаются соски. Вот она подается тебе навстречу, и ее желание воспламеняет тебя еще более.
Ничего важнее на свете нет. Забываются вражда, страхи, ночные кошмары.
В такие моменты осознаешь себя как никогда остро, даже болезненно. Особенно ярко понимаешь, как скоротечна радость. Как мимолетна страсть. Как немыслимо, невозможно ее удержать…
– Вот. Думаю, вам понравится.
Ты протянула мне маленький флакон, заполненный жидкостью цвета топаза.
Я поднес его к носу.
– Подождите.
Ты улыбнулась и покачала головой – как мне нравилось наблюдать за этим!
– Никогда не нюхайте прямо из флакона. Аромат должен дышать на вашей коже. Всего одна капля.
Я отставил флакон.
– Из твоих рук. Пожалуйста.
Колебание. Твоя неуверенность так очаровательна и соблазнительна. Этот момент решал, будут ли сожжены мосты. С одной стороны останется прошлое, с другой – будущее. О чем ты тогда думала?
Ты наклонила флакон, тронула его край указательным пальцем – и мягким движением коснулась моих запястий: правого, потом левого. Твои прикосновения вогнали меня в дрожь.
Аромат мягко проявился и заполнил собой комнату. Пахло первобытной лесной чащей. Древесный загадочный запах. Я видел глубокие расселины и покрытые мхом овраги. Один вдох – в нем целое путешествие.
– Ты так ощущаешь меня?
– Отец учил меня рисовать портреты запахами.
– Портреты запахами, – повторил я выражение, очаровавшее меня. – Можно еще каплю?
Я дразнил, испытывал тебя. И вздрогнул от восторга, когда ты подчинилась и коснулась влажным пальцем точки за моим левым ухом.
– Еще, – попросил я. – Есть другие места.
– Я знаю.
Тихий смешок. Ты испугана – или возбуждена?
Я взял флакон и прикоснулся к его краю пальцем.
– Позволишь, я… тоже?
– Если вам хочется.
– А тебе? Хочется ли тебе, Фантин?
Движение плечом; в нем не было желания, только неуверенность. Я жаждал провести тебя по дороге чувства и наслаждения. Расстегнул верхнюю пуговицу на твоей блузке. Ты не возражала, и тогда я опустился к следующей. Ты была где-то далеко.
– О чем ты думаешь? Почему так грустна? – спросил я.
– Вспомнила другого мужчину и его прикосновения.
– Ты не хочешь?
– Нет, все хорошо. Если вы хотите… пожалуйста.
Я расстегнул блузу до конца и стянул ее с твоих плеч. Твоя кожа матово мерцала в пламени свечей. Цвет перламутровой раковины. Твои груди… маленькие, совершенные. Я окунул палец в духи и обвел каждый сосок. Наклонился вперед и пил аромат твоей кожи.
Мои ласки не были противны тебе, это я знаю точно. У меня было множество женщин. Ты не отодвинулась с отвращением. Но и не изгибалась и не стонала под моими губами. Тебе было словно все равно.
И, однако, ты с готовностью позволяла мне себя ласкать. Это загадка.
Затем ты сделала движение плечами и скинула блузу. И встала лицом ко мне, полунагая. Господи, прости меня: я забыл обо всем. Только ты, только твоя нагота, только жар моего желания и твоего тела. Я вдыхал запах кожи, деревьев, цветов. Так, должно быть, пахнет в Раю. А потом меня не осталось; потом… о, потом!
Я никогда не занимался любовью ни с кем, настолько лишенным страсти, – разве только с профессионалками. Я не понимал. Почему ты не остановила меня? Почему решила отдаться? Почему я так и не разбудил в тебе чувство – ни касаниями, ни словами? Мог ли я думать, прижимая свои губы к твоим, ощущая загадку и стремясь раскрыть ее, – мог ли я предполагать, что это приведет нас к уничтожению?
