Часть 12. "Операция Аврора"
15 марта 1942 года, вечер. Восточная Пруссия, Объект "Вольфшанце", Ставка фюрера на Восточном фронте.
Присутствуют:
Рейхсканцлер Адольф Гитлер
Рейхсмаршал Герман Геринг
Главнокомандующий кригсмарине гроссадмирал Эрих Редер
Командующий подводным флотом контр-адмирал Карл Дениц
Фюрер метался по кабинету, изрыгая проклятия и ругательства, словно пьяный фурман. Встревоженные секретарши испуганно жались по углам, а личный адъютант Гитлера очень жалел, что не способен, прижавшись к стене, сделаться невидимым словно хамелеон. В последнее время поводов для подобных вспышек ярости появлялось все больше и больше, и подбрасывали их, как правило, русские. После нового года положение на Восточном фронте с каждым днем становилось все хуже и хуже. На этот раз почти одновременно, хоть и в разных местах, по полной обделались летчики, моряки и подводники.
Подскочив к рейхсмаршалу, Гитлер фальцетом завизжал: — Геринг, большевики опять оставили вас в дураках. Из-за вашего разгильдяйства сорвана важнейшая наступательная операция, и тысячи доблестных солдат вермахта погибли, даже не увидев врага. Из-за вас, Геринг, полностью уничтожена передовая кампфгруппа сорок седьмого моторизованного корпуса — единственное боеспособное соединение наших панцерваффе. Это — триста шестьдесят танков и самоходных орудий, двести бронетранспортеров, две тысячи отборных панцергренадеров, и почти тысяча лучших танкистов.
— Но, мой фюрер… — неуверенно промычал рейхсмаршал, — потери, которые понесло люфтваффе в последнее время…
— Молчите, Геринг, — в ярости прошипел Гитлер, — слушайте, что я вам говорю, и не смейте оправдываться… Я дал вам все, сделал вторым человеком в Рейхе, а вы, вы, вы не оправдали моего доверия. Я дал вам прекрасные самолеты, сделанные руками трудолюбивых немецких рабочих на наших замечательных авиационных заводах. Я дал вам храбрых и дисциплинированных немецких летчиков, способных победить даже дьявола. Где все это, Геринг, скажите мне? Где обещанные вами великие победы? Сначала вы не смогли после Дюнкерка поставить на колени британцев, а теперь вот большевики делают с вами что хотят. Спрячьте ваш дурацкий жезл, Геринг, вы с ним выглядите, словно шут со своей дурацкой погремушкой!
Выкрикнув эту фразу, Гитлер неожиданно закашлялся. Пересохшее горло запершило. Адъютант фюрера схватил со стола стакан с минеральной водой и поспешно, едва его не расплескав, подал Гитлеру …
Сделав несколько жадных глотков, фюрер вернул стакан и огляделся по сторонам. Приступ ярости, которых так боялись его приближенные, прошел. Весь запас злобы, ненависти и разочарования он выплеснул на беднягу Геринга. Адмиралы, можно считать, отделались легким испугом, хотя в их епархии дела тоже обстояли, мягко говоря, неважно.
Но прорвавшийся с Мурманск конвой с ленд-лизовскими грузами и потеря нескольких эсминцев и подлодок были сущей мелочью по сравнению с тем, что большевики сумели отбросить немецкую армию от Москвы, снять блокаду Петербурга и вернуть себе промышленные районы Донбасса. Плоды летних побед оказались в значительной степени утрачены, и все это из-за тупости, косности и предательства германских генералов. А, может быть, все это действительно связано с тяжелыми потерями люфтваффе, фактически тащившим на себе львиную долю военных тягот? Но важно не это, важно то, что большевики быстро учатся воевать. И вот теперь…
Русского анекдота про "пойманного медведя" Гитлер не знал, но зато он четко понимал, что результатом затеянного им похода на Восток может быть только победа или смерть. Эта смерть грозила не только лично ему, но и построенному по его замыслам тысячелетнему Третьему Рейху… Поражение — это крах всей его борьбы за власть, за первенство Германии в мире, которая, скорее всего, не переживет нашествия большевиков или второго Версаля.
Геринг, стоявший в двух шагах от фюрера, и чувствовавший, как струйки пота текут по его жирному загривку, думал сейчас совершенно о другом. Рейхсмаршал не был глупым человеком, и прекрасно понимал, что изменить сложившуюся ситуацию будет крайне сложно. В отличие от частей вермахта, получивших фактически годовую передышку между французской и русской кампаниями, люфтваффе ни на минуту не выходило из ожесточенных сражений. Смешно сказать, но, несмотря на действующие с полной отдачей авиационные заводы, в мае-июне сорок первого года количество находящихся в строю боевых самолетов было меньше, чем годом ранее, перед началом операции против Франции.
Один только бог знает, сколько опытных летчиков довоенной закалки сожрал тот проклятый год. И если над Францией люфтваффе теряло в основном самолеты, то во время "Битвы за Британию", именуемой еще "Днем Орла", несли огромные потери опытные пилоты, штурманы, стрелки-бомбардиры. Британия — это остров, и у немецких летчиков, выбросившихся над ней с парашютом, не было иного выхода, кроме как сдаться в плен. А сколько первоклассных асов утонуло в холодных водах проклятого Ла-Манша? Как их потом не хватало на Восточном Фронте!
Сейчас авиационные заводы работают на полную мощность, с их конвейеров каждый день сходят новенькие, постоянно модернизируемые, "Юнкерсы", "Хейнкели", "Мессершмитты" и "Фокке-Вульфы". С каждой новой моделью растет мощь двигателей, а следовательно, и скорость, высота полета, бомбовая нагрузка и огневая мощь.
Но опытных ветеранов польской, французской, норвежской и критской компаний сменяют зеленые новички, которые ранее видели противника лишь на картинке. Да и большевики тоже не стоят на месте. Вместо старых и хорошо знакомых СБ-2, И-16 и Су-2 в небе России начинают появляться совершенно новые машины, большинство из которых способно драться с "мессершмиттами" на равных.
Но самая главная проблема — это появившиеся у большевиков самые настоящие крылатые машины, словно вырвавшиеся из преисподней. Везде, где они появляются, люфтваффе ждет немедленный разгром. Вот и при налете на Невель они тоже отметились, нанеся первый удар и выведя из строя ПВО. Счастье только в том, что таких машин у Сталина очень мало, и используют их крайне ограниченно.
Вилли Мессершмитт обещает сделать свой реактивный истребитель только через год, и то абсолютно неизвестно, насколько его изделие сможет противостоять русским реактивным монстрам, которые, по данным Абвера, способны вдвое превысить скорость звука и, забравшись на высоту семнадцати километров, чувствовать себя там, как дома. Из-за этого потеряна уже почти половина высотных разведчиков Ю-86. Зато большевики ведут воздушную разведку совершенно безнаказанно.
Единственное, что можно сделать — это приказать избегать контакта и не вступать с русскими реактивными истребителями в открытый бой. Что же касается потерь люфтваффе прямо на аэродромах — явно ошибочным был приказ атаковать их базовые аэродромы в Крыму и под Москвой. Большевики не дураки, и во время этих бесплодных атак было потеряно немало немецких самолетов, а самое главное, опытных летчиков. Ведь покидать сбитые самолеты пилотам приходилось над контролируемой русскими территорией, попадая прямо в объятия кошмарного русского НКВД.
Вообще же, на тот период, пока люфтваффе ослаблено, необходимо временно перейти к стратегической обороне. Тяжесть основных операций желательно перенести на Средиземное море, против англичан, а на Восточном фронте оставить заслон из примерно тысячи опытных летчиков и на самых современных машинах. Гальдер и все ОКХ, конечно, будут недовольно вопить, что мы бросаем вермахт без поддержки. Но иначе нельзя — оставить все, как есть — значит погубить люфтваффе окончательно.
Пусть зеленые новички пока набираются опыта в бою с британцами для того, чтобы в решительный момент их можно было вернуть в Россию уже настоящими "экспертами". И наращивать, наращивать выпуск пилотов в летных школах. Необходимо срочно увеличить количество учебных самолетов, выделить для этого дополнительное горючее, а также перевести инструкторами в школы наиболее опытных фронтовых пилотов. Судя по общему состоянию дел, Восточный фронт — это надолго.
Геринг вздохнул, и поудобнее перехватил свой жезл рейхсмаршала. Мало выработать просто план, надо еще и убедить в его истинности фюрера, в такие моменты считающего себя непогрешимым. Попытка отразить тот налет не принесла бы люфтваффе ничего кроме дополнительных потерь. Сухопутные генералы сами залезли в эту дурацкую ловушку, а теперь виноватым пытаются сделать его, Геринга. Нет уж, нет уж… Сами влипли, сами и отвечайте.
К счастью, ни одного из этих ослов сейчас здесь нет, так что разговор вполне может получиться. Надо только дождаться подходящего момента, когда с выпустившим пары фюрером можно будет поговорить спокойно. Правда, здесь моряки, но и им тоже можно бросит кость, подсказав, что не обязательно лезть в Мурманск к черту в зубы. Пока британский флот ослаблен после Лиссабонской бойни, необходимо предпринять на Западе решительные действия. Главное, чтобы это было подальше от этих бешеных русских.
Захват Фарерских островов не потребует слишком много сил, и позволит в дальнейшем предпринять наступательные действия против Исландии, являющейся главным транзитным пунктом между американскими плутократами и большевиками. Один или два аэродрома, база подлодок… Если они получат базы на Фарерах, то будет проще навредить Сталину и Рузвельту и склонить Британию к миру, а возможно, и к союзу. Эттли — это не Черчилль, он долго ломаться не будет. Если же нынешнее правительство не поймет своей выгоды, то в Британии есть и другие силы, вполне готовые к тому, чтобы присоединиться к антикоминтерновскому пакту. И это тоже серьезный фактор.
— Мой фюрер, — торжественно заявил Геринг, — у меня есть план… Для победы на Востоке нужно сперва вывести из игры Запад. А потому просто необходимо заставить запросить мира Британию, нанеся ей сокрушительный удар в том месте, в котором она этого меньше всего ожидает.
Услышав слово "Британия", Дениц с Редером насторожились. Эти джентльмены с "Острова туманов" были для них основным противником. Постулат — "Британия — главный враг" — помнил каждый немецкий моряк. И, если армия, кайзеровская или гитлеровская, готовилась воевать в первую очередь с Францией и Россией, то флот только и исключительно с Британией. Ну, и немножко с САСШ.
— Ну-ка, ну-ка, Герман, — оживился Гитлер, уже забывая о своей недавней вспышке ярости, — расскажите-ка, что вы там придумали? Эти англичане и в самом деле сидят у нас как кость в горле — ни выплюнуть, ни проглотить…
16 марта 1942 года, утро. Ленинградская область, станция Ульяновка.
Генерал майор ОСНАЗ Вячеслав Николаевич Бережной
— Итак, товарищи, — я обвел взглядом присутствующих на совещании командиров, — наше временное бездействие закончилось. Ставка Верховного Главнокомандования поставила перед нашей бригадой новую боевую задачу…
После этой преамбулы в помещении чудом уцелевшего на станционных путях немецкого штабного вагона наступила, что называется, "громовая тишина". Бои за Ульяновку были действительно ожесточенные, и впервые за все наше пребывание в этом времени бригада понесла ощутимые потери. Последний узел немецкого сопротивления был подавлен только девятого марта, несмотря на то что уже шестого числа сама станция находилась под контролем бригады. После потери Мги Ульяновка, расположенная в ближних тылах XXVIII армейского корпуса вермахта, оказалась для осаждающих Ленинград немцев вторым по важности железнодорожным узлом после Гатчины. Слишком много различных запасов находилось на ее территории в импровизированных складах на колесах. Утрата этих запасов сразу же ставила остатки 122-й, 96-й, 29-й пехотных дивизий в положение безоружных и голодных оборванцев.
Первым же ударом, который, собственно и решил судьбу операции, нам удалось захватить саму станцию вместе со всеми ее запасами. Немцы отчаянно сопротивлялись, как загнанные в угол крысы. Как только их командование опомнилось после "нокдауна", тут же контратаки пошли одна за другой. В тот раз, на юге, кровавая каша боев за Сталино обошла нашу бригаду стороной. Отчаянно сопротивляющихся солдат Клейста добивали специально сформированные штурмовые батальоны.
Теперь же, под Ленинградом, штурмовиков под рукой не оказалось, и Ульяновку пришлось брать нашей бригаде, как лучше всех вооруженной и обученной. По крайней мере во время нашего краткого отдыха в Кубинке боевые действия в городских условиях и штурм укрепленных пунктов на занятиях все же отрабатывались, а мотострелковые подразделения были вооружены куда лучше, чем линейные стрелковые части Красной Армии. Наш взвод, даже без учета включенной в его состав одной БМП-3, мог создать перед своим фронтом такую же примерно плотность огня, как и полнокровный стрелковый батальон РККА.
С самого же начала боев в Ульяновке подтвердилось то, что теоретически мне было известно и ранее. Еще на полях сражений русско-японской войны стало ясно, что трехдюймовое орудие обладает совершенно недостаточной мощностью снаряда для разрушения даже простейших полевых укреплений. Кроме того, пулемет в шаровой установке у стрелка-радиста Т-34 и КВ-1 обладает очень малым углом обстрела, а тот самый стрелок-радист, считай, совсем ничего не видит. Делали, короче, товарищи танкисты что могли — и за то спасибо.
Выручили нас только Т-72, почти неуязвимые для немецкого ПТО, а также вооруженные 100-мм пушкой БМП-3. И те и другие были способны практически с одного снаряда уничтожить любую немецкую огневую точку. Но такое применение БМП-3 было делом вынужденным — они должны были держаться подальше от вражеских позиций и стрелять издали, ибо вблизи их броня пробивалась даже немецкими "колотушками". Были, знаете ли, прецеденты. О немецких полугусеничниках в этом смысле и вовсе нельзя было сказать доброго слова. Бронирования на них считай что и не было, а поддержать атакующую пехоту они могли максимум огнем установленного на вертлюге единого немецкого пулемета.
В этих боях мы потеряли до десяти процентов личного состава безвозвратно и примерно четверть с ранениями разной степени тяжести. При этом фактически до конца был расстрелян имевшийся запас гранат к подствольным и автоматическим гранатометам, выстрелов к РПГ, а также одноразовых "Мух" и "Шмелей". Надеюсь, товарищ Берия нас не подведет хотя бы в части самого простого — 40-мм гранат и выстрелов различного назначения к РПГ. По бронетехнике, за исключением немецких полугусеничников, безвозвратных потерь, по счастью, у нас не было. Все остальные повреждения на местной бронетехнике устранялись ремонтными бригадами, присланными в Ульяновку с Кировского завода. Правда, случилось это только после того как бывшего товарища Зальцмана увезли в направлении Полярной звезды добрые люди из НКВД и на заводе появился новый директор.
Как мне стало известно, сейчас такие же бригады рабочих с Кировского завода под Кингисеппом в срочном порядке помогают восстановить боеспособность понесшей тяжелые потери 1-й гвардейской танковой бригады генерал-майора Катукова. Потери танкистов Катукова были куда значительнее, чем у нас — сказалось отсутствие в составе бригады мотострелковых подразделений, самоходных крупнокалиберных минометов и гаубичной артиллерии. Это еще один аргумент в пользу использования в глубоких операциях механизированных, а не чисто танковых ударных соединений.
Насколько я помню, в нашем прошлом в течение весны-лета 1942 года советское командование снова начало формирование крупных механизированных соединений взамен разгромленных в приграничных сражениях мехкорпусов. Увы, недостаток опыта у командиров, несбалансированный состав бронетанковых частей, не устраненные дефекты техники, а самое главное — авантюризм наступательных операций, не позволили тогда добиться коренного перелома в ходе боевых действий на советско-германском фронте. Дела тогда, конечно, шли лучше, чем летом 1941 года, но… В результате летних поражений под Харьковом, в Крыму, и у Ростова, в степях между Доном и Волгой разразилась катастрофа, которая еще раз поставила Советский Союз на грань выживания.
На этот раз все должно быть совершенно не так. Никаких сбитых набекрень шапок, а иначе всё, что мы тут уже сделали, окажется напрасным. Надеюсь, что нам удалось внушить Сталину чувство осторожности по отношению к товарищам, которые одним махом семерых побивахом. По крайней мере, Верховный достаточно долго колебался перед тем как дать свое разрешение на эту, последнюю в зимней кампании наступательную операцию.
Пустота, образовавшаяся в Прибалтике в результате окружения и разгрома 18-й армии вермахта, была по своей природе сродни тому положению, которое сложилось под Москвой осенью 1941 года, когда войска Западного фронта попали в котел под Вязьмой. Только вот ни на резервные войска из Сибири, ни на дивизии народного ополчения немцы, по известным причинам, рассчитывать не могли. По нашим данным, имеющиеся в распоряжении командования вермахта полицейские формирования эстонских и латышских националистов малочисленны, плохо вооружены и недисциплинированны. А тыловые гарнизоны немцев большею частью состоят из нестроевых солдат старших возрастов. Дело дошло до того, что передовым подразделениям Северо-Западного фронта удалось блокировать немецкий гарнизон города Остров.
Но если дать немцам время, фюрер еще раз поскребет по сусекам, и через три-четыре недели мы получим против себя полноценный фронт, который снова придется прорывать с большим трудом и огромными потерями. А посему…
Я отвлекся от своих мыслей и еще раз посмотрел на сидящих передо мной людей. Моих людей. С ними мы прошли Крым, степи Донбасса, от Старой Руссы дошли сначала до Пскова, а потом вместе приняли участие в разрыве блокадного кольца, душившего Ленинград. Рядом сидят командиры, родившиеся и в самом начале ХХ века, и те, что увидели свет во второй его половине. Деды и внуки — поколение победителей фашизма и их прямые наследники.
Сдержанно-невозмутимый, непробиваемо спокойный, как Чингачгук, "недреманное государево око" в нашей беспокойной компании, старший майор госбезопасности Иса Санаев.
Импульсивный, храбрый, любящий выпить и побалагурить "Дорогой Леонид Ильич", бригадный комиссар Леонид Брежнев.
Мое второе я, моя тень, мой начальник штаба, точный как компьютер гвардии полковник Николай Викторович Ильин.
Ужас всех механиков-водителей и гроза рембата, наш технический бог и неугомонный повелитель всего, что ездит на колесах или гусеницах, военинженер 2-го ранга (гвардии майор) Марат Искангалиев.
Чем-то похожий на старшего майора Санаева, такой же гордый и невозмутимый, как вождь апачей, мой ученик и начальник разведки нашей бригады гвардии капитан Николай Бесоев, по прозвищу "Охотник за головами". Чести быть объявленным личным врагом Гитлера он пока не сподобился, но это только потому, что фюрер пока что плохо обо всем информирован.
Начальник артиллерии бригады и командир сводного самоходного артдивизиона, бог войны, гвардии полковник Иса Искалиев.
Командир танкового батальона, такой же основательно непробиваемый, как и его Т-72, гвардии подполковник Николай Деревянко, тот еще хохол, себе на уме.
Командир первого мотострелкового батальона, коренастый, по-немецки пунктуальный и запасливый, гвардии майор Василий Франк. Пробовали тут некоторые комиссары выступать, что мол немец и майор… Ну и что, что немец? Послал я этих "некоторых" в пешее эротическое путешествие… к товарищу Санаеву. Недобитые троцкисты — это как раз по его части.
Второй мотострелковый батальон во главе с неугомонным гвардии майором Сергеем Рагуленко, по прозвищу Слон, находится сейчас в Луге и присоединится к нам по пути в Псков. Погеройствовали ребята из второго батальона преизрядно, и потерь у них не так много, как в других подразделениях.
Тут же и командир третьего мотострелкового батальона гвардии майор Борисов, а также врун, болтун и хохотун, командир четвертого батальона гвардии капитан Борис Хон. Ах да, вот прибыл и последний персонаж. Рядом со старшим майором Санаевым командир комендантского батальона НКВД, капитан госбезопасности Алексей Петров. Если в рейде по вражеским тылам на марше разведчики гвардии капитана Бесоева всегда идут в авангарде, то арьергард — это всегда батальон НКВД, он же охрана штаба и последний резерв. После моих первых слов, как говорят моряки-подводники, — тишина в отсеках, — если бы не зима, то было бы слышно, как бьются о стекло случайные мухи.
— Итак, товарищи, — еще раз повторил я, — командованием перед нами поставлена задача немедленно сняться с места и, следуя своим ходом, скрытно, форсированным маршем к рассвету семнадцатого числа прибыть в район сосредоточения в районе города Псков. Бойцам и командирам вплоть до командиров рот настоящую цель маршрута не сообщать. Ложная цель маршрута для сообщения личному составу и местному населению — станция Дно. Порядок марша: разведрота, танковый батальон, мотострелковые батальоны, самоходный артдивизион, штаб, рембат, санбат, арьергардный батальон. Марш на триста километров, так что необходимо полностью заправить машины и иметь дополнительный запас топлива в канистрах. Выступаем ровно в четырнадцать ноль-ноль.
Я еще раз оглядел присутствующих: — Вопросы есть? Если нет, то все свободны. Времени у нас почти нет, так что работы будет много.
Едва только я сказал эти слова, как тишина сменилась гулом голосов, народ начал расходиться по своим подразделениям, чтобы немедленно приступить к накручиванию хвостов. За примерно шесть часов, оставшихся до выступления. надо было дозаправить машины, еще раз все проверить, прогреть моторы, чтобы ровно в два часа пополудни всё было готово к маршу. Ну, командиры у меня не маленькие, и эта операция у меня не первая и не последняя. Брежнев тоже куда-то намылился, причем так резко, что я едва успел прихватить его за локоть. Бойцы обойдутся сейчас и без его зажигательных речей, а вот у меня к Леониду Ильичу есть вполне конкретное дело, которое проще выполнить сейчас чем потом.
— Леня, — сказал я, — погоди, у меня есть к тебе дело.
— Да? — ответил он, тормозя как разогнавшийся по саванне носорог.
— Леня, — снова повторил я, — моя Алена беременна.
— А, что?! — даже невооруженным глазом было видно, как в голове у нашего бригадного комиссара сцепляются шестеренки. — Так это очень хорошо, поздравляю, — наш будущий генеральный секретарь потер руки. — Кстати, Слава, после того как все закончится, это дело надо будет обмыть!
Ну вот, кому что, а Леониду Ильичу — обмыть. Потом обмоем, когда отойдем на переформирование, ибо в боевой обстановке — чревато.
— Товарищ бригадный комиссар, — сказал я строго, — обмыть мы это дело всегда успеем. Сейчас разговор о другом…
— Да? — не понял Брежнев. — О чем же?
— Леня, — сказал я, — фронт — не место для беременной женщины. Мы, мужики, каждый день можем ходить туда, а потом обратно. А вот нашим женщинам, какими бы крутыми они себя не мнили, а тем более, беременным, быть там не положено.
Я огляделся вокруг. Пока мы болтали, помещение опустело, и я сказал вполголоса: — Товарищ Брежнев, скажу тебе как комиссару. Это не просто марш. Там, под Псковом, уже сосредоточились наши старые приятели, Первый и Второй гвардейские кавкорпуса. Как только, так сразу… Ага, "гремя огнем, сверкая блеском стали"…
— Понятно, — присвистнул Брежнев, — повеселимся. Кто еще знает?
— Я, Санаев, Ильин, а вот теперь и ты, — ответил я. — Комбаты узнают об операции за шесть часов, все остальные за час.
— Понятно, — еще раз повторил Брежнев, сдвигая на затылок шапку, — только я твою Алену хорошо знаю — она в тыл не поедет.
Я прищурился: — Даже если ты, как комиссар, дашь ей партийное задание сопровождать наших раненых в наш бригадный госпиталь в Евпатории? Мы тут наломали столько дров, что командование позволило мне этот маленький каприз — лечить наших раненых в нашем же госпитале. Во избежание, так сказать, неконтролируемого расползания информации. Санитарный поезд уже ждет на станции Мга, заодно он прихватит самых тяжелых из бригады Катукова. И детишек из Вырицы. Не чужие, чай, люди.
— Ясно, — сказал "Дорогой Леонид Ильич". — Удружил ты мне, Слава, удружил. Свалил на меня свои семейные проблемы.
— Леня, — ответил я. — Комиссар — это звучит гордо. Семейные проблемы бойцов и командиров — это и есть главная забота комиссара. Чтобы ничто не отвлекало нас от подвигов во славу Родины.
— Хорошо, — кивнул товарищ Брежнев, — приказ написал?
— Вот, — я достал из планшета лист бумаги. — Все чин-чинарем: "Откомандировать военврача 3-го ранга Лапину-Бережную"… Ага, "для сопровождения ранбольных в расположение спецгоспиталя № 1". Вот, дата, подпись. Ставь свою визу, что не возражаешь, и вперед.
— Ясненько, — сказал комиссар. — Иса знает?
— Да, — ответил я, — и не возражает.
Брежнев вздохнул и забрал у меня приказ. — Пойду, Слава, попробую решить твою проблему. Только жена у тебя упрямая. Угораздило же тебя…
— Я, знаешь, тоже не подарок, — ответил я комиссару. — Так что, можно сказать, что два сапога пара. Один — правый, другой — левый…
С Аленой мы увиделись уже перед самым ее отъездом. Леонид Ильич поработал на славу, все прошло тихо. Обнялись, ничего не говоря, постояли пару минут. Потом я ее поцеловал в лоб и отпустил — пусть живет. А наше дело будет трудное и кровавое.
18 марта 1942 года, утро. Аэродром ЛИИ ВВС в Кратово, База авиагруппы ОСНАЗ РГК.
Все произошло так внезапно, что и генеральный конструктор Семен Алексеевич Лавочкин, и вся его команда из ОКБ-21, работавшая по теме, условно именуемой ЛаГГ-5, вот уже несколько дней были в шоке. Тихое и скрытое сопротивление, оказываемое в верхах НКАП созданию варианта истребителя ЛаГГ-3 с мотором М-82, постепенно переросло в неприкрытый прессинг, за которым стоял прямой конкурент Лавочкина, авиаконструктор Яковлев, бывший по совместительству замнаркома авиационной промышленности и референтом товарища Сталина по авиационным вопросам. Своим привилегированным положением Александр Сергеевич пользовался мастерски, и от рассказываемых им вождю сказок пострадал не один Лавочкин. Досталось от него всем конструкторам: и Петлякову, и Туполеву, и Поликарпову. Товарищ Яковлев, расчищая производственные мощности для своих детищ, не брезговал при этом никакими грязными приемами, используя свой административный ресурс.
Но вот однажды, где-то высоко-высоко, куда залетает не каждая увешанная звездами или ромбами птица, вдруг прогремел нежданный гром, и положение непризнанных гениев из ОКБ-21 изменилось до неузнаваемости. Еще вчера гонимые и униженные, отлученные от аэродрома и готовящиеся отправиться в ссылку на тбилисский авиазавод, сегодня они вместе со своим детищем вдруг оказались в святая святых советской авиационной науки — на летном поле аэродрома ЛИИ ВВС в Кратово.
Предвестником перемен стал капитан НКВД Давыдченко, прибывший сутки назад на Горьковский авиазавод № 21 во главе команды из двух десятков бойцов на трех тентованных грузовиках ЗИС-5 и трофейном штабном автобусе "Мерседес". Из бумаги, предъявленной директору завода, и подписанной самим товарищем Сталиным, следовало, что инженерно-конструкторский и технический состав ОКБ-21 вместе с экспериментальным изделием ЛаГГ-5 должны немедленно отбыть из Горького, но не в Тбилиси, а совсем в другом направлении — в Кратово, в распоряжение ЛИИ ВВС.
Перепуганный директор завода Паншин, конечно, тут же попытался дозвониться в НКАП Шахурину и выяснить смысл всего происходящего. Пообщавшись с секретарем наркома, он вдруг неожиданно узнал, что Алексей Иванович к телефону подойти сейчас не может, ибо в настоящий момент беседует со следователем, а его заместитель, товарищ Яковлев, отстранен от должности в наркомате авиационной промышленности и вместе со всем своим КБ уже переведен на казарменное положение.
По тогдашним советским реалиям такой исход посещения наркомата людьми из конторы на Лубянке считался "легким испугом", ибо следственная группа расследовала широкомасштабный обман высшего руководства страны, факты очковтирательства и многочисленных приписок.
Пока перепуганный насмерть директор нервно хлебал валерьянку и глотал валидол, с ужасом вспоминая, что в свое время по поручению того же Яковлева он "прессовал" истребитель И-180 конструктора Поликарпова, рабочие и техники ОКБ-21, действуя под присмотром бойцов из спецгруппы НКВД, приступили к частичной разборке опытного образца самолета. После того как рабочие отстыковали плоскости и сняли винт, хвост истребителя был погружен в кузов одного из грузовиков и закреплен за стойку хвостового колеса. Еще полчаса, и только очень опытный глаз смог бы разглядеть боевой самолет под грудой брезента. В другую машину сложили отстыкованные плоскости, винт и весь необходимый техникам и рабочим инструмент, после чего конструктора-техники-рабочие погрузились в автобус, а бойцы НКВД заняли свое место на скамейках третьего ЗиС-5.
Небольшая автоколонна выехала с территории летно-испытательной станции авиазавода № 21 точно на закате. По трассе через Владимир до поселка Стаханово было примерно четыреста километров. Ехали всю ночь, три раза останавливаясь для дозаправок, в Вязниках, Владимире и Ногино. В тускло освещенном и промерзшем насквозь салоне автобуса, откинувшись на спинки сидений и закутавшись в полушубки, дремали инженеры и техники. Среди всего этого сонного царства сон не шел лишь к одному человеку. Им был сам генеральный конструктор Семен Лавочкин. Уж слишком неожиданными и энергичными были эти внезапные ночные сборы. И еще было непонятно — к добру ли они или… А если учесть, что аэродром в Кратово был помечен на немецких картах, как "осиное гнездо", поскольку там базировалась авиагруппа ОСНАЗ, то мысли в голову товарищу Лавочкину приходили самые разные.
Капитан НКВД Давыдченко от вопросов Лавочкина решительно уклонялся, ссылаясь на то, что его задача — лишь как можно быстрее доставить его и членов его КБ вместе со всеми их причиндалами на аэродром в Кратово. А вот конкретную задачу им будут ставить совсем другие люди. Это и радовало, и пугало. Судя по тому, что происходило сейчас в наркомате, было ясно, что всесильный Яковлев вдруг стал одним из многих. А на него, на Лавочкина, и на его истребитель с мотором воздушного охлаждения сделана какая-то, весьма серьезная ставка. Большинство людей пугаются всего неизвестного. Семен Алексеевич отнюдь не был исключением из этого правила. Да, он верил в себя, своих помощников, и в созданную им машину, но, как говорится, "кому много дано, с того много и спросится".
На аэродром ЛИИ ВВС колонна прибыла примерно через час после рассвета. Сам Лавочкин уже один раз был здесь, примерно месяц назад, и сразу узнал встречающих. Справа и слева, само собой, особисты. А чуть впереди, собственной персоной, генерал-майор Голованов, командующий Авиацией Дальнего Действия, и командир авиагруппы ОСНАЗ, полковник Хмелев. Люди, понимающие в авиации, и пользующиеся абсолютным доверием товарища Сталина. Чуть позади еще двое. Известные всей стране, гвардии капитан, пардон, уже майор Покрышкин, и подполковник Железняк, про которого штатный летчик испытатель ОКБ-21 Василий Мищенко, увидев портрет в газете, говорил, что это никакой не Железняк, а сам сын товарища Сталина — Василий.
— Приехали! — подумал Лавочкин. — Теперь понятно — откуда ветер дует.
— Доброе утро, товарищ Лавочкин, — генерал-майор Голованов приветствовал прибывшего авиаконтруктора, — а мы вас тут заждались. Как добрались, надеюсь, все нормально?
— Спасибо, товарищ генерал-майор, — ответил Лавочкин, — добрались нормально, без приключений.
— Это хорошо, — сказал Голованов, и посмотрел на своего соседа. — Сейчас полковник Хмелев объяснит стоящую перед вашим КБ боевую задачу…
— Семен Алексеевич, — полковник Хмелев начал говорить неожиданно тихо, но при этом не менее внушительно, чем громогласный генерал Голованов. — С прошлого вашего визита к нам вы уже знаете — кто мы и откуда, поэтому давайте обойдемся без лишних преамбул. Договорились?
— Хорошо, товарищ полковник, — кивнул Лавочкин, уже понимая, что сейчас ему скажут нечто такое, от чего его в жизни, возможно, многое изменится. Для того, чтобы известить его, что он и его ОКБ-21 бездельники и неудачники, не надо было тащить их в Кратово. Достаточно было, как и планировалось, отправить их в Тбилиси, или еще куда подальше…
— Тогда начнем, Семен Алексеевич, — полковник Хмелев достал из планшета сложенный вчетверо лист бумаги. — Первое, что я хотел бы вам сказать, это то, что установив двигатель М-82 в фюзеляж истребителя ЛаГГ-3, вы как конструктор, находитесь на правильном пути. Именно такой, чисто пушечный истребитель с мощным двигателем воздушного охлаждения, и нужен сейчас позарез нашей авиации. Не скрою, что именно мы с товарищем Головановым порекомендовали товарищу Сталину обратить особое внимание на ваш самолет. Требования, можно сказать, взаимоисключающие. Машина должна пойти в серию как можно скорее, и производиться должна как можно более полная модификация истребителя, наилучшим образом приспособленная к боевому применению.
Полковник перевел дух. — Поэтому в вашем распоряжении, — сказал он, — будут все ресурсы ЛИИ ВВС, аэродинамическая труба ЦАГИ и помощь наших технических специалистов. А это, поверьте мне, дорогого стоит. Параллельно, товарищ Швецов, забросив все прочие дела, будет совершенствовать двигатель М-82. Для того чтобы избежать претензий боевых летчиков на неудобство в бою, вместе с вашими штатными летчиками-испытателями новую машину будут облетывать майор Покрышкин и подполковник Железняк. Поверьте мне, товарищ Лавочкин, это очень хорошие летчики. Вот, держите, — и полковник передал конструктору тот самый лист бумаги, который держал в руках. — Тут все наши предложения и пожелания по тем изменениям, которые должны быть внесены на первом этапе в первоначальную конструкцию вашего истребителя.
Лавочкин развернул бумагу и впился в нее глазами. По мере прочтения текста морщины на его лбу постепенно разглаживались.
— Вы сказали, что это ваши пожелания на первом этапе? — спросил конструктор — А что, будут еще какие-то этапы?
— Да, Семен Алексеевич, — коротко ответил полковник Хмелев, — чтобы напрасно не мучить вас, скажу, что ваш цельнодеревянный Ла-5, который мы имеем честь здесь наблюдать, впоследствии за восемь лет эволюционировал в цельнометаллический Ла-11, лучше вооруженный, и оборудованный более совершенной модификацией мотора М-82. Но сейчас из-за дефицита авиационного алюминия об этом не может быть и речи. Составляя эти требования, мы, как я уже сказал ранее, исходили из параметров "как можно более совершенный самолет, за минимальное время и максимальной партией". В настоящий момент люфтваффе находится, если так можно сказать, в контуженом состоянии. Но к лету немцы снова наберут силы, и мы ожидаем большую драку за господство в воздухе. К началу июня нам нужно суметь преподнести птенцам Геринга большой и весьма неприятный сюрприз.
— К началу июня? — с недоверием переспросил Лавочкин.
— Именно так, сроки очень сжатые, — кивнул Хмелев, — но, поскольку речь идет лишь о модификации уже готового истребителя, с нашими подсказками и поддержкой, задание это считается вполне выполнимым. Вам все понятно, Семен Алексеевич?
— Понятно, — кивнул головой Лавочкин, пряча сложенный лист бумаги в карман, — когда и где можно приступать к работе?
— Приступать к делу надо немедленно, — вместо полковника Хмелева ответил генерал-майор Голованов, — к вашему рабочему ангару вас сейчас проводят. Там уже все оборудовано. В случае каких-либо проблем или задержек обращайтесь прямо ко мне, в любое время дня и ночи. К первому апреля ваша новая машина должна уже пойти в серию…
19 марта 1942 года, полдень. Мурманск, Полярное (Североморск), лидер Ташкент.
Командир корабля, капитан 2-го ранга Василий Николаевич Ерошенко
Да, Север — это не наше Черное море. Тут, говорят, лето точь-в-точь как наша крымская зима. Ну, почти точь-в-точь. И море тут седое, суровое, и все не как у нас. А вот Кольский залив Северную бухту в Севастополе напоминает один в один. Разве что размером побольше, и такой совсем закрытой со стороны моря якорной стоянки, как в Ваенге, в Севастополе нет. Сейчас, правда, Ваенга отдана под стоянку англичанам. После прихода конвоя там творятся самые настоящие Содом и Гоморра, а наш Северный флот теперь базируется в Полярном.
Мы теперь тоже североморцы. По крайней мере до конца войны лидеры "Ташкент" и "Харьков" получили прописку на Северном флоте. За прорыв из Черного моря на Север через Атлантику команды наших кораблей были представлены к правительственным наградам. Командиры кораблей и комиссары будут награждены орденами Ленина, прочий командный состав орденами Красной Звезды, а рядовые краснофлотцы медалями "За отвагу". И правильно. И переход через Атлантику был совсем не легким, и важная стратегическая задача усиления нашего Северного флота была решена практически без потерь.
Как и чем наградили товарищей потомков — нам неизвестно. Общаемся мы с ними в неслужебной обстановке мало. И это понятно — секретность. Находясь в оперативном подчинении командующего Северным флотом контр-адмирала Головко, по большому счету, эти корабли из будущего считаются Резервом Главного Командования, и решение по ним принимает лично товарищ Сталин. Таким вот особым решением были задержаны в портах Исландии и прямой конвой PQ-13, и обратный — QP-9. Метеорологи предрекают грандиозный шторм, с которым, как известно, шутки плохи и воевать бессмысленно.
Вчера вечером на борт был доставлен пакет из штаба флота. Командованием нам поручено задание особой важности. В течение ночи с 18-го на 19-е марта мы должны принять на борт груз специального назначения вместе с его сопровождающими, после чего доставить все в Нью-Йорк. Ну, нам не впервой, задача понятная, наш "Ташкент", в том числе и под огнем противника, уже возил боеприпасы и людей и в Одессу и в Севастополь.
Погрузка шла всю ночь. Грузом оказались небольшие, но очень уж тяжелые ящики, похожие на ящики из-под боеприпасов. Двести пятьдесят тонн всего. И мне, и моему комиссару товарищу Коновалову было очевидно — что именно грузится на борт в такой спешке и в обстановке чрезвычайной секретности. В противном случае просто не было бы смысла гонять через океан не пароход с его необъятными трюмами, а быстроходный и хорошо вооруженный военный корабль. Не все то, что нам нужно для войны с фашистами, американские буржуи готовы поставлять по так называемому ленд-лизу. Самые ценные и необходимые материалы и оборудование по-прежнему продаются Советскому Союзу исключительно за золото. Как говорил в свое время товарищ Ленин: "Если мы предложим буржуям достаточно денег, то они продадут нам даже веревку, на которой мы их потом повесим"…
Никаких других особых причин для нашего похода в Нью-Йорк и обратно просто нет. Наш корабль — самый современный, быстроходный и хорошо вооруженный в своем классе во всем Рабоче-Крестьянском Красном Флоте, за исключением, может быть, крейсера "Молотов", на котором даже имеется своя радиолокационная станция ПВО "Редут-К". Но мы не крейсер, а всего лишь лидер эсминцев, хотя нам радар бы тоже не помешал. У потомков, говорят, мол, эти самые радары только посуду на камбузе не моют, чуть ли не у каждого орудия там своя отдельная система управления.
Именно по причине несовершенства систем управления нашей зенитной артиллерии в этот поход мы идем не в полном одиночестве. Как следует из того же пакета, с целью обеспечения нашей противовоздушной и противолодочной обороны до острова Ян-Майен нас будут сопровождать сторожевые корабли потомков "Сметливый" и "Ярослав Мудрый". Защита вполне серьезная и к тому же необходимая, ведь люфты, как выражаются потомки, тут на Севере хоть и сильно потрепаны, но до конца не уничтожены. А мы уже не раз видели эти корабли в деле. Эффект применения зенитных ракет и наводящихся радаром пушек впечатлил до глубины души и запомнился надолго, если не навсегда.
Вот и сейчас на "Сметливом" и "Ярославе Мудром" кипит такой же предпоходный аврал, как и у нас. Надо обогнать шторм, да так чтобы корабли потомков сумели вернуться до его начала. А потому покинуть Кольский залив мы должны как можно быстрее. Девятьсот миль туда, девятьсот обратно на крейсерской скорости в восемнадцать узлов. За четверо суток с небольшим потомки должны успеть обернуться. Мы же на "Ташкенте" к двадцать четвертому марта планируем быть уже у берегов Ньюфаундленда.
Да, и еще одно событие. Ночью с места стоянки тихо и незаметно исчезла большая подводная лодка потомков "Северодвинск". Мы даже не знаем, связано ли это как-то с нашим рейсом в Америку. Секретность высочайшая, у нас эту лодку даже называют "Летучим голландцем". В штабе флота говорят, что капраз Верещагин получает приказы напрямую от товарища Сталина, а контр-адмирала Головко ставят в известность лишь о самом факте получения этого приказа. Правильно — чем меньше знаешь — тем крепче спишь. Да и лучший способ сохранить тайну — сократить до минимума круг лиц, ее знающих. Да и бывает этот странный подводный корабль здесь крайне редко, тихо приходит, берет на борт снабжение, и так же тихо уходит. Действительно, самый настоящий "Летучий голландец".
Тогда же. Баренцево море, 30 миль к северу от Кольского залива, АПЛ "Северодвинск".
Командир корабля, капитан 1-го ранга Владимир Анатольевич Верещагин
Приказ Сталина прост и однозначен. Лидер "Ташкент" должен дойти до Нью-Йорка, не смотря ни на что. По данным разведки не исключены вооруженные провокации со стороны американцев и, особенно, англичан. Без Черчилля британскую политику ломает и колбасит. Есть даже подозрение, что во внутриполитической лондонской грызне верх смогут взять прогерманские круги, готовые заключить союз с Гитлером.
Даже сейчас, когда Британия по-прежнему считается членом антигитлеровской коалиции, не исключены приказы английским подлодкам атаковать корабли, идущие под советскими флагами. Если в нашем прошлом американцы топили советские транспорты на Тихом океане, сваливая все на японцев, то почему в Атлантике то же самое не могут проделать британцы? Ведь все будет списано на "пиратствующие в Атлантике волчьи стаи адмирала Деница".
В связи со всем этим мы должны обеспечить "Ташкенту" скрытное сопровождение до самой гавани Нью-Йорка, и топить любую подводную лодку или надводный корабль, пытающуюся занять по отношению к "Ташкенту" позицию, выгодную для атаки. Ну, и шальные немецкие субмарины тоже нельзя снимать со счетов. Именно так, нарвавшись на торпедный залп U-456, в нашем прошлом 2-го мая этого года и погиб перевозивший золото британский крейсер "Эдинбург". Сейчас количество золота на борту "Ташкента" во много раз больше, а политические риски и возможная цена неоплаты заказов значительно выше.
После того, как будет выполнена задача по сопровождению "Ташкента", мы скрытно высадим на американском берегу находящуюся у нас на борту "группу бойцов невидимого фронта" и тихо удалимся на другую сторону Атлантики по направлению к Бискайскому заливу. В прибрежной зоне Европы у нас есть еще и другие, не менее секретные и ответственные с политической точки зрения задания. Причем я даже еще и не знаю какие. В моем сейфе запечатанные сургучом пакеты лежат отдельной стопочкой, и разрешение на их вскрытие должен давать лично Сталин.
Потом, по пути домой, когда основные миссии будут выполнены, мы немножечко "похулиганим" на немецких коммуникациях у берегов Норвегии. Главное, чтобы цель стоила потраченных на нее боеприпасов. А то стоящие у нас на вооружении тепловые торпеды "Физик" и в наше время стоили бешеных денег, и выпускались малыми сериями. Отчетность по расходу боеприпасов у нас строжайшая.
В нашем случае использование торпед из будущего оправдано только для выполнения основных миссий, или для потопления подвернувшегося крупного боевого корабля, большого транспорта с боеприпасами или войсками, а также груженого бензином танкера. Но, так сказать, официально, мы имеем право топить немецкие корабли не далее тысячи морских миль от Мурманска, поскольку в любой другой точке Мирового океана нас никогда не было, и быть не могло.
Такая вот у нас насквозь секретная жизнь, тайна, завернутая в секрет, с грифом "Перед прочтеньем сжечь". Если все остальное новоприобретенное богатство, включая танки, реактивные самолеты, дизельную подлодку и авианесущий крейсер, товарищ Сталин не стесняется показывать во время боевых действий, то атомная подлодка пока не засвечена и остается козырным тузом в рукаве… Пока "Алроса" водит за собой эскадру крейсерских лодок СФ, рвет немецкие морские коммуникации и увеличивает свой личный счет, участь "Северодвинска" — оставаться в тени. Наградами нас, конечно, тоже не обходят, но вряд ли мы когда-то сможем рассказать своим внукам, как именно и где их дедушки заработали свой "иконостас". Ибо, как я уже говорил, нас там никогда не было, и быть не могло.
Хоть мы еще ни разу по-настоящему не сходили на берег, могу сказать, что дети и внуки у нас тут будут — это само собой разумеется. Вот только свернем окончательно шею германскому фашизму, и сделаем так, чтобы его место потом не смог занять американский империализм. А иначе вся наша работа будет насмарку.
Всё, акустики докладывают, со стороны Кольского залива шум винтов. Судя по сигнатуре — это "Ташкент" в сопровождении двух наших СКРов. Началось.
20 марта 1942 года, поздний вечер. Ленинградская область, деревня Моглино.
Генерал-майор ОСНАЗ Вячеслав Николаевич Бережной
Псковская область. Точнее, Ленинградская — Псковская область появится лишь в 1944 году. Леса. Болота. Редкие деревеньки. И прямое как стрела "шоссе" на Ригу, в наше время именовавшееся автодорогой А-212. Первого марта, когда внезапным ударом был взят Псков, советские войска основным рубежом обороны сделали протекающую через город реку Великую. При этом передовые части Красной армии продвинулись на запад еще на десять-двенадцать километров, заняв деревню Моглино и одноименную железнодорожную станцию. Ближайший немецкий гарнизон располагался в Изборске, но его пока никто не тревожил, поскольку основные силы Северо-Западного фронта были развернуты на выгодных для обороны рубежах в 15–20 километрах южнее железной дороги Псков — Дно — Старая Русса.
В последнюю неделю положение на фронте радикально изменилось. На левобережном плацдарме, за исключением частей 236-й стрелковой дивизии из состава Северо-западного фронта и нашей бригады, были сосредоточены и оба гвардейских кавалерийских корпуса. Три недели назад они уже "ассистировали" нам при прорыве немецкого фронта от Старой Руссы по направлению к Пскову. Оба корпуса за последнее время понесли немалые потери в людях, конском поголовье и технике, но все еще сохраняли боеспособность. И это при том, что кавалерийские части расформированной 47-й армии были "раскулачены" как раз в их пользу. Такое решение было принято для того, чтобы еще не бывавшие на фронте новички, влившись в ряды закаленных в боях ветеранов, могли как можно быстрее перенять их боевой опыт. Полнокровный кавалерийский корпус — это страшная сила. Если бы в январе, при нашем прорыве из Крыма, вместе с нами шли бы кавалеристы Белова и Плиева, то для немцев "веселья" в степях Северной Таврии было бы куда больше.
С Павлом Беловым и Иссой Плиевым я с моим начштаба полковником Ильиным встретились как старые знакомые. И я был очень рад этой встрече. Из глубоких рейдов в тыл противника не всегда возвращаются живыми даже генералы. Достаточно вспомнить хотя бы Льва Михайловича Доватора, светлая ему память. Не успели мы поздороваться и пожать друг другу руки, как вдруг в штабном кунге подобно чертику из табакерки появился наш "дорогой Леонид Ильич".
— Товарищи генералы, — громко и торжественно произнес он, — а знаете ли вы, что вчера вечером, 19 марта 1942 года, в Демянском котле капитулировали части 2-го армейского корпуса вермахта?
— Ну, вот и все, — подумал я, — песец котенку — то есть гитлеровской "Крепости Демянск". Похоже, что немцев окончательно добили, если не атаки частей Красной Армии, то голод, холод, нехватка боеприпасов. А также постоянные артобстрелы тылов из тяжелых дальнобойных орудий. Теперь командование Красной армии, установив контроль над Демянском и окрестностями, получило в свое распоряжение важнейший узел шоссейных и железных дорог, крайне важный в этом бедном коммуникациями регионе. Опять Гитлеру половичок грызть? У него у бедного от такой диеты уже изжога, наверное. Мелочь, черт возьми, а приятно…
Я смотрел на посветлевшие лица товарищей. В этой победе была и их доля участия. А мысли мои, тем временем, бежали дальше, как говорится, от общего к частному.
— Теперь, — думал я, — высвободившаяся 34-я общевойсковая армия переходит в резерв Верховного Главнокомандования, и после пополнения и переформирования может быть использована для последующих активных действий. Командует армией, если мне память не изменяет, хорошо известный в нашей истории генерал-майор Николай Берзарин. Да-да, тот самый генерал Берзарин, который в 1945 году стал первым советским комендантом Берлина, и чья 5-я гвардейская армия брала в столице нацистской Германии штурмом правительственный квартал и водружала над Рейхстагом Знамя Победы.
Конечно, на обстановку в районе Пскова это, несомненно приятное событие, особого влияния не оказало. Только вот такие, с виду неосязаемые категории, как "моральное состояние и боевой дух войск", по словам наших политработников, "поднялись на недосягаемую высоту".
Брежнев дотянулся до радиостанции и включил ее. Левитан, зачитывая сводку Совинформбюро, оторвался по полной программе, перечисляя номера и названия разбитых и плененных немецких дивизий. Пусть даже после кровопролитнейших боев численность каждой дивизии не превышала и полнокровного батальона — это было не важно. Важно то, что враг в очередной раз был разбит, а победа осталась за нами.
— Итак, товарищи, — сказал я после того, как Левитан окончил читать сводку и по радио зазвучали бодрые военные марши, — нас можно поздравить с успехом. Но, — я подошел к карте, которую расстелил на столе полковник Ильин, — в ближайшее время мы должны еще раз порадовать советский народ и до крайности огорчить немецкого фюрера и его прихлебателей.
— Рига? — с ходу определил генерал Белов, едва бросив на карту свой взгляд.
— Она самая, Павел Алексеевич, — кивнул я, и задал встречный вопрос: — Готовы?
— Всегда готовы, — бодро ответил Белов, — как пионеры…
В кунге наступила тишина. Белов с Плиевым некоторое время внимательно разглядывали расстеленную перед ними карту. В принципе, грамотным командирам не надо было лишних слов — значки и линии на карте, кажущиеся непосвященным китайской грамотой, говорили им о многом. Уж я-то точно мог увидеть на карте этапы запланированной операции, привязанные к местности и некоей условной дате "часа Ч".
Для проведения операции "Альтаир" были выделены мехбригада ОСНАЗ и два почти полнокровных гвардейских кавкорпуса. Кроме того, на псковский аэродром Пески переброшена наша вертолетная группа, и вместе с ней десантный батальон ОСНАЗ полковника Маргелова, уже отличившийся при захвате Любани. Соседи справа тоже не будут сидеть без дела. Ленинградский фронт нанесет вспомогательный удар от Нарвы на Таллин гвардейской танковой бригадой генерал-майора Катукова и шестым кавалерийским корпусом генерал-майора Гусева.
По данным разведки, противнику пока не удалось сколь-нибудь значительно усилить свою группировку в Прибалтике. Лежащее за Изборском до самой Риги пространство на языке военных характеризовалось двумя словами — "оперативная пустота".
Но главной целью операции был все же не Таллин, а Рига. Этот город не только являлся важнейшим узлом коммуникаций, но еще и местом, где по приказу Гитлера расположилась штаб-квартира рейсхкомиссариата "Остланд". Это означало и то, что политика в предстоящей операции будет иметь едва ли не меньшее значение, чем стратегия.
Вслед за армейскими частями на территорию Латвии и Эстонии придут подразделения и следственные органы НКВД. Все будет так же, как уже было в Крыму — или я плохо понимаю товарища Сталина и Лаврентия Берию. Надо же будет весьма любознательным сотрудникам советских карательных органов разобраться и узнать — кто восемь месяцев назад встречал цветами и бутербродами с маслом немецких "освободителей". Кто вырезал семьи советских командиров, кто добивал наших раненых, кто убивал евреев, кто, высунув язык, бегал в ГФП и стучал на всех, кто сочувствовал коммунистам. И будет этим пособникам фашистов воздаяние по их кровавым делам, и да восторжествует принцип справедливости и неотвратимости наказания.
Как говорил великий Суворов: "Недорубленный лес вырастает". Пусть Новая Земля заговорит по-эстонски, а остров Врангеля — по-латышски, но маршей ветеранов СС ни в Риге, ни в Таллине не будет. Как не будет бесновалищ вокруг памятника нашим погибшим воинам, и истерик бывших секретарей горкомов и райкомов партии, которые, по их словам, всю жизнь ненавидели советскую власть и партию, в рядах которой они сделали карьеру.
Понятно, что именно для этого здесь понадобится товарищ Маргелов. Ни верхушка оккупационной администрации, ни местные квислинги, ни так называемая "команда Арайса", ни прочая антисоветская сволочь, которой сейчас переполнена Рига, не должны успеть сдристнуть на Запад. Отловить, осудить, привести в исполнение…
Все это было отдельно и подробно изложено в специальном секретном приложении к плану операции, о котором не следовало знать никому, кроме меня и товарища Санаева. Это была, конечно, программа-максимум. Но с учетом привлеченных средств, а также в связи с тем, что противник не располагает иными силами, кроме тыловых гарнизонов, полицейских и карательных частей, все должно получиться в самом лучшем виде.
Как говорил сын турецкоподданного Остап Ибрагим Сулейман Берта Мария Бендер-бей: — Как в лучших домах Филадельфии…
Оставался только один вопрос, который на этот раз задал Исса Плиев. Это было: — Когда?
— Завтра, — коротко ответил я, — время "Ч" назначено на двадцать ноль-ноль по Москве. Сверим часы, товарищи.
— Теперь самое главное, чтобы враг раньше времени ничего не понял, и не сбежал ненароком, — подумал я, — а то ведь свинтят гады, лови их потом по разным там америкам и канадам…
21 марта 1942 года, утро. Рейхскомиссариат "Остланд", Рига, Рижский Замок.
Присутствуют:
Рейхскомиссар рейхскомиссариата "Остланд" обергруппенфюрер СА Генрих Лозе
Генеральный комиссар округа "Леттленд" оберштаффельфюрер СА Отто-Генрих Дрекслер
Начальник военной администрации рейхскомиссариата "Остланд" обергруппенфюрер СС Фридрих Еккельн
Бригаденфюрер СС Петер Хансен
— Итак, — туша рейсхкомиссара Лозе высилась над столом подобно неолитическому мегалиту, — я собрал вас для того, чтобы сообщить крайне неприятное известие — нашей 18-й армии как организованной силы более не существует. Попытка частей XXVIII армейского корпуса прорваться из окружения в направлении Ревеля закончилась их полным разгромом. Мне сообщили, что авиаразведка нашего доблестного люфтваффе, — Лозе поморщился, — или точнее то, что от него осталось, обнаружила перемещение большевистских резервов в направлении Пскова и Ямбурга. Танки и много кавалерии. Вы не хуже меня знаете численность наших тыловых гарнизонов. Того, что мы наскребли по тылам и собрали у Нарвы и Изборска, до поры до времени хватало. Но только пока против них было только боевое охранение, а основные силы красных были развернуты в направлении Петербурга. Теперь все изменилось.
Лозе сделал паузу. — Этой ночью у меня состоялся разговор с рейхсминистром по восточным территориям Альфредом Розенбергом. Войск для защиты территории рейхскомиссариата от большевистских орд нет, и не предвидится. Финны тоже ничем не могут нам помочь, так как ожидают русское наступление в Карелии. После поражений этой зимы вермахт и Ваффен-СС обескровлены. В связи со всем изложенным, наш фюрер сменил свою точку зрения на участие неполноценных народов в нашей эпохальной борьбе с большевизмом. Благо Советы летом так и не успели провести здесь свою мобилизацию. Нам приказано мобилизовать местный сброд и попытаться сформировать из него полноценные воинские части. Латыши, эстонцы, литовцы будут сражаться с русскими, так как возвращение комиссаров для них будет подобно смерти. Да, господа, не удивляйтесь, теперь спасение утопающих должно стать делом рук самих утопающих.
В гробовой тишине рейхскомиссар вышел из-за стола и, шаркая ногами, подошел к окну. Отдернув тяжелую светомаскировочную штору, Лозе долго смотрел куда-то вдаль. Мертвенно серый свет пасмурного прибалтийского утра проник в кабинет.
— Тишина, царящая сейчас за окном, — сказал он, — не более чем иллюзия. Где-то там, на востоке, собираются кровожадные большевистские орды, готовые уничтожить европейскую цивилизацию. События этой зимы показали, что начиная наш поход на восток, мы, немцы, серьезно недооценили злобу и животное упорство этих недочеловеков, и переоценили наши силы. Сейчас у меня такое чувство, господа, будто меня выставили голым на мороз.
— А посему, — Рейхскомиссар резко повернулся к присутствующим, — рейхсминистр Розенберг приказал сформировать из местного контингента добровольческий легион территориальной обороны "Остланд". Не пугайтесь слова "добровольческий". Мы должны провести тотальную мобилизацию всего мужского населения в возрасте от четырнадцати до шестидесяти лет. У этих недочеловеков будет право добровольно выбрать, где им издохнуть, на фронте от рук большевиков, или в тылу на наших шахтах или рудниках. Никакой жалости, и никакого снисхождения. Ни латышам, ни эстонцам, ни литовцам не будет никакого места в будущем Тысячелетнем Рейхе. Лишь ничтожная часть из них пригодна для германизации. А посему, чем больше мы их уничтожим в ходе этой войны, тем проще будет решать эту проблему потом. В первую очередь мы должны позаботиться об уничтожении местной интеллигенции, журналистами, врачами, адвокатами и учителями должны трудиться только те, в чьих жилах течет истинно арийская кровь.
Лозе вернулся к своему столу и опустился в отчаянно скрипнувшее кресло. — Положение очень серьезное, а поэтому легион "Остланд" необходимо сформировать в самые кратчайшие сроки. Директива о проведении тотальной мобилизации мною уже подписана. Руководить мобилизацией призывного контингента на территории рейхскомиссариата входит в обязанности начальника военной администрации обергруппенфюрера СС Фридриха Еккельна.
Рейхскомиссар посмотрел на своего подчиненного. Дело в том, что несмотря на то что уже много лет прошло с "Ночи длинных ножей", в руководстве Третьего Рейха все еще сохранялся глубокий и застарелый антагонизм между "коричневыми" в форме штурмовых отрядов СА и "черными" в форме отрядов партии СС. Само руководство Рейха в лице Адольфа Гитлера и его ближайшего окружения мастерски пользовалось таким положением для контроля ситуации в рядах НДСАП и ведения разного рода внутрипартийных интриг. Вот и при создании рейхскомиссариатов к их руководящим кадрам, набранным из функционеров СА, были приставлены подчиняющиеся рейхсфюреру Гиммлеру опекуны и кураторы из структур СС. А посему скучать поклонникам Ницше не приходилось. Закон курятника "Пододвинь ближнего, обгадь нижнего, ибо нижний воспарит над тобой, обгадит тебя и возрадуется" был руководством к действию в партийных джунглях РСХА.
А уж уязвить представителя враждебного клана, поручив ему невыполнимое задание, считалось в порядке вещей.
— Фридрих, — с сарказмом сказал Лозе, — прошу вас немедленно приступить к делу, и отнестись к этому делу со всей серьезностью. Полгода назад после того, как наш доблестный вермахт сумел окружить основные силы большевиков у города Вязьма, их руководство в считанные дни сумело сформировать в Москве десять дивизий из разного рода обывателей, которые и не дали нам с ходу захватить большевистскую столицу. То, с чем, пусть и с трудом, справились большевистские комиссары, не должно вызвать у нас никаких затруднений. В конце концов, большевики при отступлении не успели уничтожить арсеналы литовской и латышской армий. Ну, а местное население ненавидит красных и боится их прихода. Осталось добавить к этому известный на весь мир талант немцев к организации всего и всех, необходимый для того, чтобы соединить одно с другим, и поставленная цель будет достигнута. Мы все надеемся на вас, потому что никаких других способов остановить вторжение большевиков у нас нет.
Рейхскомиссар перевел взгляд на Отто-Дрекслера, который с холодком в груди смотрел на Лозе. — Должен предупредить всех, — сказал он, — что наш фюрер категорически запретил сдавать территорию рейхскомиссариата "Остланд" большевикам. В случае, если это произойдет, все присутствующие здесь будут считаться изменниками, со всеми вытекающими из этого последствиями. Мы можем только победить или умереть — третьего не дано. Объясните это всем вашим подчиненным. Любой, кто бросит свой пост без приказа, подпишет себе смертный приговор.
— Вернемся к главному. Для создания видимости "добровольности" официальным командиром легиона будет назначен генерал-полковник бывшей русской и латышской армий Рудольф Бангерский, а начальником штаба бывший русский полковник и латышский генерал Оскар Данкерс. Но, господа, не обращайте внимания на двух этих унтерменшей — это только ширмы. На самом же деле командовать легионом будет присутствующий здесь бригадефюрер СС Петер Хансен.
В первую очередь надо взять на учет все полицейские и противопартизанские формирования, которые должны стать организационным ядром легиона. Поскольку для этих людей возвращение красных означает гарантированную смерть, то сражаться с русской армией они будут отчаянно. К несчастью, численность этих формирований довольно невелика, и большая их часть, обеспечивавшая тылы 18-й армии, также попала в окружение у Петрограда. Поэтому нам необходимо взять на учет всех отставных офицеров и унтер-офицеров бывших литовской, латышской и эстонских армий, и использовать их в качестве кадровой основы при развертывании легиона. Отказывающихся сотрудничать с германским командованием немедленно арестовывать, и вместе со всей семьей отправлять в концлагерь. Любой, не желающий сражаться за интересы Великой Германии, является нашим врагом и должен знать, что за это последует немедленное наказание. В этом вопросе не должно быть никакого снисхождения. Все должны помнить о том, что те, кто не с нами, те — против нас.
После того как будет создан кадровый костяк легиона, нужно будет приступить к тотальной мобилизации. Все необходимые указания в другие округа рейхскомиссариата "Остланд" мною уже отданы. Петрас Кубилюнас в округе Литауэн, и Хяльмар Мяэ в округе Эстланд включатся в нашу общую работу.
— Простите, — поинтересовался обергруппенфюрер Еккельн, — а как нам поступить с находящимися на нашей территории лагерями русских пленных? Мы их должны вывезти в Германию или уничтожить?
— Хм, Фридрих, — Лозе откинулся на спинку кресла, — вопрос сложный. Ведь там, кажется, не только русские, но и всякие там татары и прочие азиаты? Да и русские тоже далеко не единая нация, особенно после того, что большевики творили во время Гражданской войны. Надо провести среди них агитацию. Тех, кто согласится сотрудничать с нами, повяжите кровью. Сейчас к нам из Рейха по приказу фюрера начали массово завозить евреев. Используйте русских добровольцев для их ликвидации. Всех остальных, кто не захочет воевать за Германию, направьте на строительство оборонительных рубежей. С целью последующей экономии патронов урежьте им пайку настолько, чтобы они сами со временем загнулись с голода. Это же касается и тех, до кого у нас еще не дошли руки. Любой из них, кто не работает на Великую Германию, не имеет права жить.
Рейхскомиссар тяжело поднялся из-за стола, и тусклым взглядом обвел подчиненных. — На этом все, приступайте к работе немедленно. Время не ждет. Через месяц, когда большевики начнут свое наступление, мы должны оказать им достойный отпор и нанести сокрушительное поражение. — Лозе вскинул руку в нацистском приветствии: — Хайль Гитлер!
21 марта 1942 года, вечер. Ленинградская область, Псков, аэродром Кресты.
Гвардии полковник ОСНАЗ Василий Маргелов
В вечерней полутьме аэродрома происходило незаметное со стороны движение. Там стояла дюжина трофейных Ю-52 с опознавательными знаками финских ВВС, рядом с ними наши старые знакомые из 704-го ближнебомбардировочного полка со своими Ил-2, и, конечно же, специальный батальон ОСНАЗА со своими секретными винтокрылыми машинами. В трофейные "юнкерсы", три недели назад захваченные танкистами на этом самом аэродроме, грузятся бойцы первого эшелона 201-й воздушно-десантной бригады. Задача десантников — используя трофейные Ю-52 с финскими опознавательными знаками, приземлиться на немецких аэродромах, расположенных в черте Риги, и захватить их. Там всего два аэродрома, и оба они находятся на левом берегу Западной Двины.
Один аэродром расположен почти в центре города, в районе Спилве, как раз напротив порта, другой на окраине, у поселка Скулте. Отвлекать огонь немецкого ПВО и прикрывать действия десантников после высадки должны будут "горбатые" 704-го полка. Именно с этим самым штурмовым полком мы уже неплохо сработались под Любанью. Поддержка действий ОСНАЗА в тылу врага — это задача не для новичков.
— Боевой опыт, — говорит, поднимая вверх палец мой зам по боевой подготовке гвардии подполковник Гордеев, — это самое сильное оружие солдата.
Я с ним полностью согласен. Удар с воздуха по своим нам не нужен, особенно если учесть ту мрачную славу, которую "горбатые" заработали у немецкой пехоты. Они для немцев и "Чума", и "Мясники", и "Железный Густав", и даже "Бетонный самолет"… Видел я результат работы полка по немецкому бронепоезду. Как пошутил Александр Александрович: — "Теперь через него макароны отбрасывать можно — чистый дуршлаг".
Что касается бойцов 201-й десантной бригады, то это ребята хорошие, отлично подготовленные, хотя не ОСНАЗ ни разу. Необстрелянных новичков среди них много, а у тех, что прошли бои под Орлом, а затем на рубеже реки Нара, опыт скорее годный для действий пехоты в обороне, чем для специальных операций в тылу врага. Но обстреляны ветераны качественно, немца не боятся, и к тому же они всё же прошли краткий недельный "ликбез" с нашими инструкторами. Если выживут в этом деле — станут настоящими "волкодавами". А при успехе всей операции шансы выжить у них немалые. Вооружены они неплохо: оружие стопроцентно автоматическое. "Светки", ППШ, переделанные под парабеллумовский патрон с новыми надежными рожковыми магазинами, и двойной комплект трофейных единых пулеметов МГ-34. Да и наше новое ОСНАЗовское бело-серое зимнее камуфлированное обмундирование дает ребятам дополнительный шанс выжить. У Ваффен-СС почти такое же. Пока немцы и их прихвостни разберутся — кто есть кто, воевать у них будет уже некому.
Нагруженные под завязку "Тетушки Ю" первыми отрываются от полосы и, ревя моторами, уходят в черноту ночи. Им до цели лететь и лететь, почти целых два с половиной часа. Сначала километров семьдесят на север, потом оттуда триста километров строго на запад до середины Финского залива, и лишь там разворот прямо на Ригу. Типа, действительно финны прилетели, помощь доблестному немецкому союзнику привезли. Ну, а "горбатые" их подстрахуют, чтобы в решающий момент немчики на аэродромах не на высадку нашего десанта глаза пялили, а смотрели на атакующие их наши штурмовики.
До нас довели информацию, что по данным разведки в Риге сейчас царит паника, подобная той, что изображена на картине Брюллова "Последний день Помпеи". Гестапо и ГФП зверствуют, а местные — кто чемоданы пакует, кто нору поглубже ищет. Знают ведь, не с цветами вернемся, всё припомним тем, кто летом "европейских освободителей" хлебом с солью встречал. Мы теперь злопамятные, руки у нас длинные, и все ходы записаны.
Пришла и наша очередь грузиться в "вертушки". Наш вылет позже, крюк меньше, а над Ригой мы должны оказаться почти одновременно с десантниками. Только наша цель не аэродромы, а расположенный в самом центре города Рижский замок, резиденция всей нацистской верхушки Прибалтики, и расположенный рядом с замком шоссейный мост. Если учесть, что за подкреплением вертушки будут оборачиваться за два с половиной часа, то передовой роте даже при полном начальном успехе будет не скучно. Весь расчет лишь на растерянность противника и на панику. Немцы настолько заорганизованный народ, что при любом непредвиденном изменении обстановки впадают сначала в ступор, потом наоборот, в лихорадочную суету. Вопли их ефрейтора из берлинского подвала, как правило, лишь усугубляют этот эффект.
Вот и всё, вертушки начинают раскручивать винты — значит, пора. Сразу после нашего вылета на соседнем аэродроме в тяжелые ТБ-3 начнет грузиться второй эшелон десантной бригады, уже с тяжелым вооружением, крупнокалиберными пулеметами ДШК и 82- и 120-мм "самоварами".
Вой свист, грохот, тряска — и мы в воздухе. Следом за нами в черное ночное небо поднимаются винтокрылые ударные машины прикрытия, в бою более страшные, чем прославленные "горбатые". Фрицы зовут их "косой смерти" и боятся до икоты. Жаль только, что таких винтокрылых машин у нас слишком мало, и действуют они только по личному распоряжению товарища Сталина. А то бы мы тут развернулись. В это время в моих ушах вместо рева и гула двигателей как-то сама вдруг зазвучала песня. Наша песня…
Лишь только бой угас, звучит другой приказ,
И почтальон сойдет с ума, разыскивая нас.
Взлетает красная ракета, бьет пулемет, неутомим.
Ведь нам нужна одна победа, одна на всех мы за ценой не постоим.
— Воистину именно так, и никак иначе, — думаю я: и ракета взлетела, и нас уже не остановить. Можно сказать, что эта песня стала пока неофициальным гимном ОСНАЗА. Неважно — хоть механизированного, хоть десантно-штурмового. Все одно — люди в тельняшках. У генерала Бережного — герои обороны Севастополя и Крымских десантов с Черноморского флота, а у нас прославленные под Ленинградом и на Карельском фронте моряки-балтийцы. А моряк моряка, как говорится, видит издалека.
Внизу погруженная в ночь земля, леса, болота, редкие деревни. До Риги чуть больше часа лета. Подойти к ней мы должны точно в тот момент, когда начнется бой на аэродромах, и местной публике будет не до нас. Изборск обходим стороной. Внизу видны редкие зарницы. Там прямо по шоссе ломится вперед конно-механизированная группа из мехбригады ОСНАЗ и двух кавкорпусов. В рейд пошли танки, САУ, мотопехота и кавалерия. Это страшная сила. Но им, даже вырвавшись на оперативный простор, до Риги идти целую ночь. Сейчас мы не видим их, а они нас. У каждого своя война и своя задача. Но победа будет, действительно, общая, и одна на всех.
Сейчас вся эта земля, эти села и леса, погружены во мрак и засыпаны снегом по самые крыши. Но скоро все изменится. Придет и сюда рассвет, а за ним вернется весна, наша, советская весна.
