Глава первая
1
Город озарялся вечерними огнями. Четче вырисовывалась мозаика освещенных окон. Вспыхнули разом бусины фонарей, уходящих в даль улиц. Но дыхание города не утихало, особенно здесь, на привокзальной площади. Повсюду прохаживались и стояли компании молодежи. В одной из них вихрастый паренек бренчал на гитаре, остальные ему подпевали. Здесь же прогуливались парочки влюбленных.
Было свежо, подмораживало. Зима в этом году подкрадывалась осторожно. Чуть прижмет, приморозит и отпустит. Скоро декабрь, а снега все нет.
Сергей Сергеевич и Оксана Васильевна пересекли широкую серую площадь, блестевшую как сталь, и направились к стоянке машин.
Оксана Васильевна вдруг остановилась и тронула Григоренко за локоть:
— Сережа, видишь во-он ту звезду?
Он поставил чемоданы и, задрав подбородок, стал тоже смотреть вверх.
— Какую?
— Вон над крышей этого дома.
В темном лиловом небе Григоренко увидел близкую — казалось, можно рукой дотянуться — звезду, которая выделялась среди других. Яркая, красноватая, она будто вздрагивала в ночном безмерном просторе, и от этого мерцали ее лучи.
— Вижу, — ответил он.
— Пускай она станет нашей звездой... Когда тебя долго не будет и я начну скучать...
— Мы всегда будем вместе, Ксанка!
— Ну, может, в командировке задержишься или еще где... Я с тобой через нее разговаривать буду. Понял?
— Хорошо, пусть будет нашей.
Мимо них, едва не задев, промчался автобус. Взвизгнули тормоза, водитель что-то прокричал им... Это вернуло Григоренко и Оксану Васильевну к действительности.
Они пошли дальше.
Почувствовав снова тяжесть чемоданов, Сергей Сергеевич подумал: «Что же теперь?»
Мысль эта вызвала чувство тревоги. Через минуту-другую, когда они сядут в машину, Юрко спросит: «Куда?»
Домой? Нет. Там больная мать. Сейчас ее тревожить нельзя. Она может обидеться, осудить. Как же так, не спросив, не посоветовавшись, привел в дом чужую женщину. Хотя ты и взрослый, самостоятельный человек, но мать есть мать... В свою квартиру Оксана Васильевна возвращаться тоже не может. Она ушла навсегда. Так куда же? К товарищам по работе? К Боровику? К Файбисовичу?.. Нет, не годится!..
Юрко вышел из машины, поздоровался с Оксаной Васильевной, помог уложить чемоданы. По его лицу нельзя было понять, удивлен он или воспринимает все как должное.
Григоренко сел вместе с Оксаной Васильевной на заднее сиденье и негромко сказал:
— В гостиницу...
Оксана прижалась к Сергею Сергеевичу, взяла его под руку. Теперь она во всем будет полагаться на него, полностью доверит ему свою судьбу.
Григоренко понимал ее чувства. Он любовался своей Оксаной и ничего, кроме нее, не видел вокруг. Только взглянув невзначай в шоферское зеркальце, заметил в нем насупленные брови Юрко.
Объехав площадь, они выскочили на центральную улицу. Навстречу понеслись светофоры, дома, рекламы...
Юрко вел машину уверенно. Он приник к баранке и думал, зачем это директор везет Оксану Васильевну в гостиницу. И сел Сергей Сергеевич на заднее сиденье, куда никогда не садился... Выходит, вовсе это не сплетни о связи директора комбината со своим экономистом. Оказывается— правда. А Юрко клялся всем, что сплетни. Но, собственно, что в этом плохого? Сколько же директору быть неженатым? Неясно только, почему они едут в гостиницу? И почему Марченко оказалась на вокзале?
Машина мчалась по городу.
Вот уже и пятиэтажное здание гостиницы.
Машина остановилась у подъезда.
— Приехали, — доложил Юрко.
Да, приехали. Как не хотелось им выходить из машины! Мчаться бы и мчаться без конца, вот так, прижавшись друг к другу...
Из ресторана гостиницы доносилась музыка.
— Ты, Оксана, побудь пока здесь, — оказал Григоренко. — Я сейчас...
Оксана Васильевна молча кивнула.
Юрко тоже вышел из машины, пнул левый скат ногой, потом поднял капот и стал копаться в моторе.
Администратор — огненно-рыжая, вся в веснушках, девушка — встретила Григоренко приветливо.
— Опять к вам комиссия приехала? — спросила она и, не дожидаясь ответа, продолжала не останавливаясь: — Почему же не забронировали места заранее? Много людей? Мужчины? Женщины?
— Мне нужно только одно место. Женское.
— Одно? — удивилась девушка. — Поместим пока в двухместном. Отдельный номер выкроим завтра. Возьмите анкетку, пускай заполнит.
Григоренко, прежде чем идти за Оксаной, подошел к телефону и набрал номер.
— Здравствуй! Григоренко беспокоит. Прости, что звоню домой.
— Что случилось?.. — спросил Лотов.
Современный карьер — хозяйство сложное. Бывает, выйдет какой-нибудь механизм из строя — весь комбинат останавливается. И если не оказывается нужной детали у себя, снабженцы поднимают на ноги соседей. А если авария серьезная — подключаются и директора предприятий. Ночью ли, днем ли — все равно. Производство ждать не может.
— На комбинате у меня порядок. Тут другое. Нужно одного человека на работу устроить. Инженер. Окончила институт.
— На каких должностях работала?
— Экономистом.
— У тебя что, сокращение?..
— К себе не могу. Объясню потом.
— Что, знакомая?
Григоренко молчал, думая, как лучше сказать.
— Ну ладно, — не дождавшись ответа, сказал Лотов.— Экономистом устрою. Мой как раз пенсию оформляет.
— Прошу — помоги и с жильем. Ненадолго. Она вдвоем с дочкой.
— Пока могу только в барак...
— Ну что ж, и на том спасибо... Когда ей зайти?
— Завтра с утра пусть подойдет. Как ее фамилия?
— Марченко Оксана Васильевна. Ну, спасибо. До свидания, извини, что доставляю хлопоты.
— Пустое, чего уж там...
И гудки, гудки... Лотов первым положил трубку.
— Оксана, — сказал Сергей Сергеевич, открывая дверцу, — поживешь пока в гостинице...
— Хорошо.
— Я договорился... Правда, номер не отдельный.
— Это ничего. Мне все равно...
Юрко опустил капот и, подойдя к багажнику, стал доставать чемоданы.
Когда вошли в вестибюль гостиницы, Григоренко отпустил водителя:
— Можете ехать, Юрко.
— Когда за вами приезжать?
— Не нужно. Я доберусь троллейбусом.
Юрко попрощался и направился к выходу.
Сергей Сергеевич, дождавшись, когда Оксана заполнит анкетку, помог ей подняться в номер.
— Ты извини, Оксанка, но дома больная мать... Я не предупредил... Понимаешь? ..
— Понимаю, — перебила его Оксана. Неприятный холодок охватил ее сердце. — А как мне с работой быть? С комбината я уволилась...
— Не беспокойся, моя хорошая. Работать будешь на Клинском карьере. Экономистом.
— Там освободилась должность? — засветились радостно ее глаза.
— Обо всем договорено.
— Правда? Как хорошо, когда есть кому о тебе позаботиться!
— Завтра поедешь туда, обратишься к директору. Он обещал. Думаю, так будет лучше — я на одном предприятии, ты — на другом... Ну, а теперь —устраивайся и поужинаем в ресторане.
Оксана наклонила голову, чтобы даже он не увидел, какая она сейчас счастливая...
— Что-то не хочется в ресторан. Может, пойдем погуляем? Вечер сегодня чудесный!
Сергей Сергеевич взглянул на часы, было всего полдевятого.
— Оксанка, милая, вот мы и вместе! — Он взял ее за руку, и они вышли на улицу.
Долго шли молча, думая каждый о своем.
— Здесь прошло мое детство, — первым нарушил молчание Григоренко. — Но тогда Днепровск был другим. Тихие улицы и переулки с булыжными мостовыми... и повсюду сады, сады...
— Все города, что стоят на Днепре, по-своему хороши. Не могу себе представить города без Славутича.
— Я тоже очень люблю Днепр. Правда, сейчас он мрачный, неприветливый. Но все равно, пойдем к нему.
«Как приятно слышать голос Сергея, видеть его лицо, находиться рядом, держать его руку. Словно теплая волна омывает сердце. Вот оно — счастье, настоящее счастье! Со мною Сергей — самый лучший человек на земле!»
— Мне кажется, что я знаю тебя давно-давно, с самого детства, — проговорила Оксана.
— И у меня такое же чувство. Я просто не могу без тебя, Ксанка...
— А ведь могли и разойтись наши пути-дорожки...
Голос Оксаны задрожал, на глазах заблестели слезы.
Сергей Сергеевич взял у нее из рук маленький платочек и стал осторожно вытирать ее щеки.
— Вытирай... вытирай и те, которые я пролила, конца ты, ничего не объясняя, выставил меня из своего кабинета...
«Какой же я был дурной, — ругал себя Григоренко. — Поверил...»
— Ничего... ничего... это от счастья, — улыбнулась Оксана.
Шум города, казалось, отступил бесконечно далеко, и они остались вдвоем. Вдвоем на всем свете...
Григоренко привлек Оксану к себе, крепко обнял, губы их встретились. Нежные руки Оксаны обвили его шею, и в ее поцелуе было все, чем жила она последнее время, о чем мечтала долго, долго...
2
Машина мчится по мокрому асфальту. Сильные звонкие струи барабанят по крыше, причудливыми ручейками стекают по стеклу. Проносятся мимо размытые контуры заборов, оголенных деревьев, редких прохожих. Милиционер курит и искоса поглядывает на человека, сидящего напротив.
«Ничего, обойдется...» — думает Капля.
Все складывается для него не так уж и плохо. Он только соучастник, но не более. Соучастие в воровстве. Правда, воровство коллективное. Но ведь он не воровал, только сбывал краденое. А о краже на автомобильном заводе и слыхом не слыхивал. Непричастен... На этом ниточка у них и оборвется... Почему сбежал из Днепровска? Но он не сбежал, просто рассчитался и уехал. Буфет сдал, есть и акт. Взял билет и двинулся на Алтай. Почему?.. Хотел уехать подальше от этой бражки. Решил правильной жизнью зажить. Да, все психологически обосновано... Вообще-то не нужно было уезжать. Хотя нет. Наоборот, надо было сделать это еще раньше. Жаль, что тогда он думал по-иному... Конечно, не кража, другое заставило его уехать. Но того, чего он боится, в следственных материалах нет. И о поджоге хаты старого Шевченко тоже ни слова. Словно пожара и не было. Там только один свидетель, он — Капля. Если трезво рассудить, то конечно же не следовало связываться с Сажей. Гулял бы спокойно на свободе. Эх, проклятая жадность, деньги... Они и привели его на скамью подсудимых. Да, не рассчитал, сглупил... Теперь ничего не поделаешь...
...Капля сел на указанное ему место. Здесь, на скамье подсудимых, их четверо. Одного он вовсе не знал. А где же Сажа? Неужели сбежал? Ну, тогда совсем проще.
У парня, с которым он сидел рядом, плутоватое выражение лица. Несколько секунд они смотрели друг на друга. Затем Капля, с миной оскорбленной добродетели, отвернулся.
Первое, что он увидел, — низкое зарешеченное окно с полуоткрытой форточкой. За ним — свинцовые тучи, нависшие почти над самой землей. Тяжелые струи дождя стучали по стеклу. Капле вдруг показалось, что это не дождь барабанит, а с улицы доносится стрельба. Звуки сухих пистолетных выстрелов до сих пор не стерлись в его памяти. Будто все это происходило совсем недавно.
«А что, если доберутся?..» На голову обрушилась внезапная боль, словно застучали по затылку тяжелые молоты, плечо свело судорогой.
За судейским столом сидела молодая белокурая женщина. Она смотрела на него в упор широко открытыми чистыми глазами. Капля сначала не обратил на нее внимания, так просто она была одета и так скромно держалась.
«Возьми себя в руки!» — приказал себе Капля.
Рядом с судьей — народные заседатели. Слева — высокая плотная женщина с широкими плечами. Справа — молодой мужчина в очках.
Лицо Капли, вся его фигура выражают внимание и готовность услужить. Этакий простачок, кающийся в маленьких, не стоящих внимания грешках.
Каплю спрашивали, он без запинки отвечал. Кое в чем признавался, но большую часть отрицал. У него было такое чувство, словно его несет волна, быстрая и грозная... Но нет, вроде выносит на берег...
Внезапно потемнело. Ветер с треском захлопнул форточку.
«Впечатление на судью, кажется, произвел, — подумал Капля. — Вину признал искренне, проникновенно. Хорошо еще, что успел сунуть в матрац ценности, там в вагоне. Проводнику теперь, пропади он пропадом, на весь век хватит, если не поймается или не заявит... Нет, такой не заявит... Ну, а то, что у него оказалось наличными две тысячи рублей, объяснить нетрудно... Вдвоем с женою жили. Оба работали. На черный день копили...»
Мысли лихорадочно сменяли одна другую.
«А Сажи все же нет. Скрылся...»
Тяжело дыша, едва переставляя ноги, в зале появился дед Шевченко. О, как ненавидел его Капля! Даже под ложечкой засосало. Сколько еще будет скрипеть этот клятый старик?! Как жаль, что он тогда сумел ускользнуть...
Шевченко назвал свою фамилию и слушал с выражением вежливого удивления на лице предупреждение судьи об ответственности за дачу ложных показаний.
— Что вы можете сказать по поводу украденного мотора? — спросила наконец она.
Старик медленно и обстоятельно объяснил все и сразу же, глядя прямо на судью, произнес:
— Я вот что хотел еще рассказать суду...
— Пожалуйста.
— Так вот. Про Каплю... Он же предатель, изменник! За это его и надо судить. Что касается мотора, это так — мелочь!
— Товарищ Шевченко, говорите по существу! Суду нужны факты.
По залу прокатился глухой рокот.
Капля на мгновение растерялся. Зашептал что-то, словно молился. Потом отчаянно ринулся в наступление.
— Я возражаю!.. — закричал он. — Я требую! Я...
Судья призвала его к порядку.
Заседатели молчали, не сводя глаз с Капли.
В зале снова наступила тишина.
— Он всю нашу подпольную группу выдал, — выдохнул Шевченко.
— Это я?! Да ты что? Такое выдумал!.. — снова подскочил Капля. От волнения его огромный живот заходил ходуном. — Меня правительство отметило. Родина. У меня две медали!
Судья подняла руку, и он замолчал.
— Товарищ Шевченко, — строго сказала судья, — почему же вы до сих пор молчали? Тридцать лет молчали...
— Што-о? — приставил старик руку к левому уху.— Молчал, говорите? Нет, не молчал я. И властям тогда, как наши пришли, сообщил... Ведь когда немцы его забрали, вся наша группа погибла...
Капля заскрежетал зубами:
— Не все. Напраслину возводишь, старый. Ты вот — остался? Я остался. И подпольщика Крупу я на фронте встретил...
— Мы с Крупой к партизанам ушли, потому и живые. А ты домой вернулся, и немцы тебя не трогали. И на ложке, что в карьере нашли, написано: «Нас выдал Ка...» Это про тебя написали, что ты людей продал. За это и судить тебя надо!
Судья опустила глаза, не перебивала Шевченко.
— Ка!.. Ка!.. У нас много было таких, кто на «Ка» начинался! К примеру — Каган.
Сердце у Капли от страха бешено колотилось, ладони стали мокрыми от пота.
— Што-о?! Каган, говоришь? Да его же немцы первым расстреляли, подлец!
В зале начали потихоньку переговариваться. Судья зазвонила в колокольчик.
— Товарищ Шевченко, известные вам факты предательства гражданина Капли изложите в письменном виде. Относительно кражи можете еще что-нибудь добавить?
— Про кражу — все. Ничего об этом больше не знаю.
— Вы свободны, — сказала судья и обратилась к секретарю: — Пригласите свидетеля Лисяка...
В последнем слове Капля признал себя соучастником кражи и потребовал привлечь Шевченко к ответственности за клевету. А ложку, о которой говорилось здесь, просил послать на экспертизу. Там разберут фамилию, и все станет на свои места.
«Никуда вы ложку не отправите, — торжествовал в душе Капля. — Нет у вас этой ложки».
3
В кабинет неслышно вошла секретарь.
— Сергей Сергеевич, пришел Комашко. Можно к вам?
— Комашко? Какой Комашко?
— Арнольд Иванович. Бывший главный инженер.
— Хорошо, пускай заходит, — пожал плечами Григоренко.
«Почему он в Днепровске? Что ему здесь понадобилось? Может, за матерью приехал. Наверное, так и есть. Не с ревизией же он явился».
В дверях появился Комашко. Зеленые глаза поблескивали под густыми рыжеватыми бровями. На нем новенький, в полоску костюм. Галстук широкий, в белый горошек. Редкие, с рыжеватым отливом волосы тщательно зачесаны набок, чтобы скрыть лысину.
Сергей Сергеевич встал. Комашко прошел прямо к столу. Григоренко тоже сделал два шага навстречу, подал руку.
— Прибыл в ваше распоряжение, — садясь на стул, сказал Комашко.
— Что? — не понял Григоренко.
— Придется еще поработать, Сергей Сергеевич, под вашим руководством. Погорячился министр со снятием директора дальневосточного комбината. Вмешались партийные органы. До ЦК дошло. Министр вынужден был восстановить директора на прежней должности. Таким образом, приказ о моем назначении утратил силу.
— Вы это серьезно? — все еще не верил Григоренко. Никак не хотел верить. Может, разыгрывает? Так сказать, на прощание.
Комашко положил перед Григоренко приказ:
— Кто же этим шутит?
Григоренко развернул бумагу, начал читать. Нет, Комашко не шутил. В приказе действительно было написано, что Арнольд Иванович направляется на должность главного инженера комбината.
Па душе Григоренко стало тоскливо.
— Почему бы вам на другой комбинат не попроситься?
— Директором?
— Главным инженером. Насколько мне известно, вакантные должности есть и в Североозерске, и в Плявинясе.
— Просился. Поверьте, мне вовсе не хотелось сюда возвращаться. Но такова воля главка. Надеюсь, мы все же сработаемся.
Григоренко позвонил секретарю:
— Прошу вас, срочно закажите Москву. Соедините меня с Шером или Петровым.
— Скажу вам откровенно, Арнольд Иванович, сработаться мы не сможем! Разные мы с вами люди. И смотрим на все по-разному.
— Одинаково никто не смотрит...
Зазвонил телефон.
— Слушаю вас, — раздался в трубке характерный голос начальника карьерного отдела.
— Здравствуйте, Антон Власович! Григоренко беспокоит. Только что прибыл Арнольд Иванович Комашко, на должность главного инженера. Как же это? После всего, что произошло...
— Сергей Сергеевич, приказ о назначении Комашко директором комбината отменен. Куда ж, по-вашему, его девать? На другой комбинат... главным?
— Конечно, на другой. Это было бы правильно.
— На другой комбинат как-то не с руки. У вас он каждый винтик знает. Пускай еще поработает главным. Молодой, успеет побыть директором.
— Но вы же знаете, какая ситуация сложилась тогда: или ему, или мне уходить. Теперь вы опять сводите нас вместе.
— Тогда между вами была женщина, — полушутя, но с нажимом сказал Петров. — Теперь положение в корне изменилось. Надеюсь, прошлые обиды вы оба забудете. Комашко толковый инженер. Сработаетесь. Это мнение не только мое, а главка, Шера...
Григоренко медленно положил трубку. «Наверняка Соловушкин постарался. Давние друзья!..»
Ничего не поделаешь, придется работать вместе. Конечно, было бы хорошо, если б Комашко обуздал свой характер. А если опять начнет палки в колеса вставлять? Ну ладно, время покажет...
— Приказ есть приказ,— сказал Григоренко и встал. — Приступайте к своим обязанностям. Только договоримся сразу: работать по-иному, по-новому.
— Буду работать как полагается. Что будет не так, подскажете. Постараюсь понять.
«Теперь я на рожон не полезу, — думал Комашко. — По правде говоря, Григоренко прав, обоим нам здесь тесновато».
— Большего не требую... Работайте добросовестно... Сегодня отдам приказ.
Григоренко посмотрел, как уверенным шагом, высоко подняв голову, Комашко пошел к двери.
«Молодой, здоровый, а работать привык вполсилы...»
Григоренко стало душно. Он открыл форточку, и в кабинет клубами повалил морозный воздух.
«А может, действительно сработаемся?..»
4
День угасал.
Прежде чем уехать с комбината, Григоренко решил разобрать почту.
«Подпишу только самые срочные документы», — подумал он.
Утром звонила Оксана и просила повидаться с нею. На работу устроилась. Комнату в общежитии получила. Теперь хочет ехать в Полтаву за дочерью. Сколько еще времени придется ей жить в общежитии? Неделю, месяц?.. Разговор с матерью Григоренко все откладывал и откладывал. Не мог же он, пока мать болеет, говорить с нею об Оксане, о которой та уже наслышалась всяких небылиц. К этому разговору он готовился основательно.
Зазвонил телефон. Григоренко поднял трубку.
— Москва на линии. Говорите.
— Григоренко слушает.
— Говорит Шер. Здравствуйте!..
Начальник глазка Шер, как правило, сам не звонил. Все предприятия не обзвонишь, их у главка около восьмидесяти. Вызывали директоров по телефону больше заместители Шера, начальники отделов, кураторы. Хотя на комбинате установили телетайп, телефонные разговоры почти не сократились. Привычка — великая сила.
— Слушаю вас, — повторил Григоренко.
— У вас прекрасный гранит. Передо мной сейчас лежит облицовочная плита из вашего гранита. То, что надо! Министерству такая плита позарез нужна. Что, если мы запланируем ее выпуск вашему комбинату? Пока плиты, потом лестничные марши, бордюры...
— Это потребует большой подготовки. Необходимы дополнительные средства. Нужно открывать новый карьер, приобретать резальные и шлифовальные машины, подыскивать специалистов... А мы сейчас, как вы знаете, все силы направили на строительство завода вторичного дробления.
— Потому и звоню. Подумайте, прикиньте. И решайте. Министерству очень нужны плиты. Жду вашего звонка через три дня. Как вы решите, так и будет.
Заманчивая идея. Но и ответственность велика. Куда легче решать, если бы главк просто приказал. Тогда можно отказываться, требовать фонды, ассигнования, лимиты, ссылаться на вторичное дробление.
Кто-кто, а Григоренко отчетливо представлял, что значит освоить выпуск полированных плит. Восемьдесят третий карьер в Клесове, принадлежащий другому министерству, больше года их осваивал. Что-то там долго не получалось. Директора и главного инженера даже с работы сняли.
В действующем карьере брать гранит для облицовочных плит нельзя. От мощных взрывов аммонала и тротила он поражен микротрещинами. Необходимо вводить в эксплуатацию новый карьер. Для этого, как он и сказал Шеру, потребуются не только деньги, время, но и новая техника. Попробовать отказаться? Пускай налаживают выпуск плит те комбинаты, где два-три карьера. В Днепровском же комбинате — всего один. Отказаться проще всего. «Как решите, так и будет». Можешь отказаться, директор, — ругать не станут. Но начальник главка, естественно, подумает: по совести, мол, просил тебя, как человека, а ты... Однако суть не в этом. Откажусь я, откажется другой. И дело может затянуться на несколько лет. Нет, так не годится. Пришло время браться за изготовление плит, лестничных маршей... Ведь применение гранита поистине безгранично. Секретарь горкома как-то сказал: «Город на граните стоит, а мы для памятника гранитный постамент не можем сделать». «Да, пока не можем, — подумал тогда Григоренко. — Прежде всего необходим щебень. Реконструкция... Но когда-нибудь и мы будем делать полированные плиты».
Григоренко помнит, как сам не раз любовался такой плитой, украшающей одну из московских гостиниц. А метро? А цоколи домов, памятники, театры и другие общественные здания?..
И вот пришло время решать: выпускать комбинату такие плиты или отказаться? Конечно, этот вопрос стоит не только перед ним одним, а перед всем коллективом. Но он — директор. Давать советы, рекомендовать, предлагать могут все, а решать, отвечать придется ему лично.
Кровь стучала в висках.
Григоренко чувствовал и сознавал силу своей воли, которой подчинялись окружающие, которая поднимала коллектив на решение больших и сложных задач. Нет, он никогда не уклонялся от трудных заданий, наоборот, его даже привлекали трудности.
Здесь, на Днепровском карьере, до войны действительно творили чудеса. Но где теперь те каменотесы — мастера своего дела? Одних забрала война, другие состарились. Да, жаль, что их опыт, мастерство не были своевременно переданы молодым.
Не так давно на техсовете в главке Григоренко с большим трудом удалось отстоять строительство завода вторичного дробления. Тогда он с боем вырывал необходимые средства, теперь же деньги ему предлагают. Григоренко отчетливо вспомнил события того дня. Это было всего месяц назад. В Москву, на техсовет главка, прибыли начальники многих комбинатов. Стояли группками. В каждой — свой разговор. Только Григоренко отошел к окну, уединился.
Разговор пересыпался смехом, чирканьем зажигалок, спичек. Под этот монотонный шум Григоренко глубоко задумался. В душе нарастала тревога. «Одобрят ли проект строительства завода вторичного дробления? Отпустят ли средства на весь комплекс работ? — вопросы возникали один за другим. — Кто будет голосовать «за», а кто «против»?»
Сергей Сергеевич знал, что отстаивать свои доводы придется в сложной обстановке. Но продолжать реконструировать завод вторичного дробления больше нельзя. Это вызовет необходимость в новых пристройках, увеличит простои и потребность в людях, машинах. А главное — негде будет ставить современное, высокопроизводительное оборудование. Да, на строительство нового завода потребуется более двух миллионов рублей. Ведь старый придется сносить. Это, естественно, вызовет настороженность финансовых органов, экономистов. Многие будут протестовать. Придется отбивать атаки, доказывать перспективность проекта, обосновывать быструю окупаемость вложенных средств. Но сейчас это сделать легче. Мощная дробилка ЩКД-8 уже на ходу, прирост товарной продукции значительный. Через год-другой говорить о начале нового строительства будет куда труднее...
Предвидя все это, Григоренко подготовил свой доклад так, чтобы упредить наиболее веские возражения.
Углубившись в свои мысли, Сергей Сергеевич не заметил, как перед ним остановился заместитель начальника главка Егоров.
— Ну, здравствуй, победитель! — оказал тот, протягивая большую мягкую ладонь. — Значит, не подвел. На ЩКД-8 дробишь. Так знай, сегодня мой голос за твое предложение.
Егоров направился в зал. За ним — остальные...
— Ну, пошли, — обратился к Григоренко директор Плявинясского комбината. — Поговаривают, ты телевизионную аппаратуру собираешься на заводе устанавливать. Правда?
— Планирую.
В ответ Григоренко услышал:
Мы без мечты немыслимы, бессильны.
Когда же исполняется она,
За ней — как ослепление —
Другая...
К двери, которая вела на сцену, быстро прошел начальник главка Шер.
«Решения технического совета во многом зависят от позиции начальника главка, а он — сторонник кардинальных преобразований», — подумал Григоренко. И не ошибся. Шер высказался не за реконструкцию устаревшего оборудования вторичного дробления, а за строительство нового, современного, оснащенного самой совершенной техникой завода.
Тогда об изготовлении облицовочных плит начальник главка не обмолвился ни единым словом. Григоренко хорошо это помнит. Значит, потребность в них появилась совсем недавно.
Сергей Сергеевич, конечно, не мог знать, что только вчера министр вызвал Шера и сказал:
— В ближайшее время на одном-двух комбинатах нам надо освоить выпуск полированных гранитных плит. Вы обращали внимание на гостевые трибуны на Красной площади?
— Естественно...
— Из чего они?
— Из бетона.
— То-то и оно. Сейчас их уже меняют на гранитные. Наши комбинаты могут не только облицовочные плиты выпускать, а и многие другие виды строительных материалов. Хотя они дороже, зато красивее бетона, прочнее. Гранит — это вечность! Когда бываешь в европейских странах, да и не только европейских, бросается в глаза — как много там построено из гранита. Тысячелетиями стоят десяти - двадцатиметровые колонны. А ограды, заборы из плит! Обработка настолько филигранная, что лезвие в шов не пройдет. И собраны ведь без связывающего материала...
Первым комбинатом, куда позвонил начальник главка, был Днепровский. В Плявинас, Замчалово звонить незачем, там доломит в раковинах. Из него плиты не сделаешь. В Дробнянском и Новоорском — песчаник. Но и гранитных карьеров в главке не мало. Однако Шер звонил именно в Днепровск. И не только потому, что там серый монолитный гранит. «Первичное дробление поставили за пять месяцев, — прикинул начальник главка.— Кто же, если не они, быстро освоят и выпуск гранитных плит? ..»
Да, трудную задачу поставил главк перед комбинатом: не останавливая строительство завода вторичного дробления, наладить выпуск плит. Это потребует огромного напряжения сил всего коллектива.
Всегда, сколько помнил себя Григоренко, жизнь призывала его быть на передовой линии, требовала умения действовать быстро и решительно, учила думать по-партийному.
Для него стоять на месте — немыслимо, двигаться вперед медленно, равномерно — слишком мало, ему необходимы темп, постоянное напряжение.
В пятнадцать лет он вступил в комсомол, в восемнадцать — подал заявление в партию. «Торопишься жить», — говорил кое-кто из старших товарищей. «Да»,— соглашался он.
Григоренко закрыл папку. Пора ехать. Оксана, наверно, совсем заждалась.
5
Люба помедлила у двери директорского кабинета. Сколько раз она спокойно входила туда. Но то было раньше... А теперь вот — волнуется. «Ну, смелее! Почему я медлю? Боюсь? Стесняюсь?» Наконец, приоткрыв легонько дверь, спросила:
— Можно?
— Заходите.
— Здравствуйте!
— Любаша! — Григоренко поднялся ей навстречу.
Люба рванулась было к нему. Но сразу спохватилась и только протянула руку, которая мигом скрылась в широких, сильных ладонях Григоренко.
— Рад тебя видеть. А как успехи, защитилась?
— Поздравьте меня, Сергей Сергеевич! Закончила институт. Получила диплом.
От нее исходила морозная свежесть, тонкий, едва уловимый запах духов.
— Ну-ка, покажи. — Сергей Сергеевич взял диплом, торжественно развернул его. — Молодец. Ай да молодец! Поздравляю! — Он ласково и дружелюбно посмотрел на Любу.
Она смутилась, но тут же подала Григоренко вдвое сложенный листок бумаги.
— Прошу уволить меня с работы...
— Это зачем увольнять? Просто переведем тебя на должность экономиста. Оксана Васильевна от нас ушла. Принимайте ее дела и работайте...
— Справлюсь ли? Страшно как-то — сразу экономистом всего комбината.
— Справитесь. Не боги горшки обжигают. Поможем, когда потребуется.
— Спасибо, Сергей Сергеевич. Я согласна.
6
Григоренко набрал номер телефона Громова. Тот поднял трубку.
— Ну, чем похвалишься?
— Строим новый завод вторичного дробления.
— Знаю. По последнему слову техники?
— Да, будем устанавливать самое современное оборудование.
— Что ж, в добрый час. Строй. Подбери только толкового главного инженера. Как главк, никого пока не дает?
— Вернулся Комашко.
— Как это вернулся?
— Приказ о его назначении отменен.
— Вообще-то правильно сделали, что отменили... Только ты с него построже спрашивай.
Наступила пауза.
— Кроме строительства дробильно-сортировочного завода, главк дает комбинату новое задание. В кратчайший срок освоить изготовление полированных гранитных плит, — сообщил Григоренко.
— А средства отпустят?
— Отпустят.
— За это дело давно пора взяться.
— Георгий Михайлович, у меня к вам просьба. Помогите людьми?
— Какими?
— Рабочих у нас не хватает. Размахнулись со стройкой...
— Сколько?
— Да человек сто.
— Я, товарищ Григоренко, могу секретаря парторганизации рекомендовать. И только. А рабочих... Создайте условия, чтобы к вам шли...
Не может, значит, Громов забыть отчетно-выборное собрание. Горком наметил кандидатуру Драча. И Боровик заявил о самоотводе. Здоровье, мол, никудышное. Но большинство коммунистов решило по-своему.
— Боровика! Боровика секретарем! Драч пускай заместителем еще походит.
— Товарищи, — настаивал Михаил Петрович, — вы же знаете мое состояние здоровья. В течение года дважды лежал в больнице. На строгой диете сижу...
— Ничего, еще год поработаешь. Мы твое влияние чувствуем всегда, даже когда прибаливаешь.
Так и решили: секретарем парторганизации вновь выбрали Боровика. Представителю горкома, который присутствовал на собрании, здорово попало от Громова. Об этом Григоренко узнал от горкомовцев позже. А ему тогда Громов и слова не сказал. Только теперь намекнул...
Снова пауза.
— Ты все бараки снес? — спросил вдруг Громов.
— Один оставил.
— Для чего?
— На всякий случай. Может, спортзал оборудуем.
— Спортзал в бараке?
— Для детей.
— Так вот, если ты его сохранил, можешь принять условно-освобожденных. Кое-кто от них отказывается, а ты возьми. Что касается спортзала, то построй лучше новый.
— Георгий Михайлович, но вы же знаете, что карьер теперь не тот, что в старых фильмах показывают. Это — механизированное предприятие. Нужны специалисты.
— Научите. Окружите вниманием, заботой. Люди же они...
И положил трубку. А возможно, неполадки на линии. Бывает и так.
Григоренко задумался. «Условно-освобожденных нужно год учить, а потом они еще столько же технику ломать будут. А там, глядишь, и по домам разъезжаться начнут, срок-то кончится. Нет, надо что-то другое предпринимать...»
Назад: Счастье само не приходит
Дальше: Глава вторая
