Книга: Неотвратимое возмездие (сборник)
Назад: Г. ГЛАЗУНОВ Это было в Краснодоне
Дальше: Н. МАЙОРОВ Краснодарский процесс
Генерал-майор юстиции
М. ТОКАРЕВ
В замкнутом круге
Этот процесс проходил в июне 1965 года, спустя 20 лет после окончания войны. На судейском столе двадцать два тома уголовного дела: показания свидетелей и обвиняемых, протоколы очных ставок, фотодокументы. Заседание военного трибунала идет под председательством генерал-майора юстиции Г. Г. Нафикова. Государственное обвинение по делу поддерживает военный прокурор генерал-майор юстиции Н. П. Афанасьев.
Слушается дело по обвинению группы изменников Родины, принимавших активное участие в массовом уничтожении узников фашистских концлагерей. Их шестеро, оживших теней прошлого: Н. Матвиенко, В. Беляков, И. Никифоров, И. Зайцев, В. Поденок, Ф. Тихоновский.
В заводском клубе, где проходит процесс, присутствуют многочисленные представители прессы, общественных организаций, местные жители. В напряженной тишине звучат слова обвинительного заключения...
— «В годы Великой Отечественной войны против фашистской Германии обвиняемые, находясь в плену, согласились служить у противника и были зачислены в охранные войска СС. Окончив специальную школу вахманов в местечке Травники (Польша), они под непосредственным руководством гитлеровских офицеров принимали личное участие в истязаниях и массовых убийствах советских людей, а также подданных оккупированных фашистами стран Европы».
Далее следует длинный перечень кровавых преступлений, в которых обвиняются подсудимые. Матвиенко, Беляков и Никифоров в 1942–1943 годах принимали участие в пяти массовых расстрелах узников Яновского лагеря смерти во Львове, В те же годы Зайцев в концлагере Собибор, а Поденок и Тихоновский в лагере Белжец на территории Польши истребляли людей в душегубках. Вместе с другими вахманами и гитлеровцами они заставляли обреченных раздеваться и по специальным проходам, огороженным колючей проволокой, гнали в газовые камеры. Больных и немощных узников, не способных двигаться, убивали. Зайцев лично застрелил 23 человека, а Поденок и Тихоновский — свыше 30 человек каждый.
С марта 1942 года по март 1943 года обвиняемые являлись соучастниками удушения в газовых камерах в лагере Собибор свыше 50 тысяч граждан и в лагере Белжец — более 60 тысяч человек.
Таков счет, предъявленный народом этим изменникам. Почти 25 лет скрывали они свое подлинное лицо. Органы государственной безопасности разоблачили опасных преступников, и они предстали перед судом военного трибунала,
Дают показания обвиняемые, один за другим проходят свидетели. Среди них — бывшие узники фашистских концлагерей, чудом оставшиеся в живых. Это советские граждане Эдмунд Зайдель, Алексей Вайцен, польские граждане Станислава Гоголовска, Леопольд Циммерман и другие. Они помнят подсудимых не такими, какими они выглядят теперь, — постаревшими и внешне безобидными, а молодыми, сытыми, самодовольными, наглыми, с немецкими автоматами и пистолетами в руках. Да вот и на столе суда среди множества других документов их фотографии тех дней: черные эсэсовские мундиры со свастикой, изображением черепа и скрещенных костей на рукавах, лихо заломленные пилотки. Конечно, тогда никто из них не думал, что придется расплачиваться за совершенные преступления.
Подсудимый Матвиенко хмуро смотрит себе под ноги, нервно теребит пуговицу на пиджаке.
— Немцы внушали нам, — глухо говорит он, — что Гитлер непобедим, что мы должны убивать заключенных во имя победы Германии. Я поддался этим внушениям и вместе с Беляковым, Никифоровым, другими вахманами расстреливал ни в чем не повинных людей.
Показания дает бывший узник Яновского лагеря смерти Эдмунд Зайдель. Этот невысокий, хрупкого сложения человек с грустными, глубоко запавшими глазами был на краю гибели по меньшей мере трижды.
— Первый раз гитлеровцы схватили меня во Львове в сентябре сорок второго года, — говорит он. — Я родился в этом городе, учился здесь в школе, потом стал работать на заводе. Тогда, осенью сорок второго, мне едва исполнилось двадцать. Ничего не объясняя, немцы бросили меня в темный, сырой подвал. Когда стемнело, вывели во двор, вместе с пятью другими задержанными поставили к стенке и открыли огонь из автоматов. Те пятеро, обливаясь кровью, замертво свалились на землю. Но я остался жив: пули прошили стену рядом с моей головой.
Эсэсовский офицер Ляйбингер, руководивший расстрелом, почему-то не стал добивать Зайделя, заставил его вырыть яму, закопать расстрелянных, после чего отправил в Яновский концлагерь, который был создан оккупантами на окраине Львова. Здесь содержались в заключении русские и поляки, чехи и евреи, французы и итальянцы, люди многих других национальностей.
Свидетель говорит тихим, ровным голосом, но чувствуется, что глубокое волнение переполняет его. И без того бледное лицо Зайделя еще больше бледнеет.
— Это был настоящий ад, — продолжает он, — своего рода замкнутый круг за колючей проволокой, из которого не было выхода. Но и здесь, в нечеловеческих условиях, люди не теряли веру в победу справедливости. Заключенные жили, боролись и умирали, но сломить их дух фашистам не удалось.
Каждое утро гитлеровцы и прислуживавшие им вахманы устраивали проверки. Слабых и больных узников тут же перед строем расстреливали, остальных отправляли на работу. В пути следования в каменоломню и обратно их заставляли нести тяжелые камни, связки кирпичей, бревна. На языке нацистов это называлось «приемом витаминов». Если узник нес кирпичи, значит, он принимал витамин «С». Если дерево, доски — витамин «Д» и так далее. Такой метод применялся для того, чтобы физически истощать и без того обессилевших людей, а затем пристреливать. Малейшей оплошности узника было достаточно, чтобы уничтожить его. Однажды комендант лагеря выстрелом из пистолета убил напарника Зайделя, когда они несли на плечах бревно. Напарник в дороге оступился, захромал и тут же за это поплатился жизнью.
Для развлечения эсэсовцы устраивали так называемые «бега смерти». Становились в два ряда, лицом друг к другу, и по образовавшемуся коридору заставляли бежать заключенных, подставляли им подножку и тех, кто спотыкался или падал, на месте убивали.
Рядом с бараками они построили две виселицы — для тех, кто не выдерживал установленного в лагере порядка и хотел покончить жизнь самоубийством. Каждое утро на них находили повесившихся и повешенных. Вахманы Матвиенко, Беляков, Никифоров и другие ревностно служили оккупантам. Зайдель не раз видел, как они убивали узников. Никифоров, будучи пьяным, застрелил заключенного, который плохо себя почувствовал и не смог работать. В другой раз, тоже в нетрезвом состоянии, он стрелял в группу узников, стоявших во дворе, и убил одного из них.
Присутствующие в зале с негодованием смотрят на подсудимого Никифорова, тот прячет, отводит в сторону глаза. Только вчера о утверждал на суде, что действовал по приказу эсэсовцев, расстреливал людей чуть ли не под угрозой смерти. Сегодня свидетели опровергают эти показания как вымышленные.
— Мы понимали, — рассказывает Зайдель, — что нас, заключенных, все равно рано или поздно расстреляют, поэтому готовились к побегу. Но эсэсовцы, очевидно, стали догадываться об этом: пятнадцатого марта сорок третьего года они посадили нас в кузов грузовой автомашины и повезли на расстрел в «долину смерти». В дороге, когда еще ехали по городу, кто-то из нашей группы крикнул: «Бежим!» Мы одновременно рванулись с мест, выпрыгнули из кузова и бросились врассыпную. Вахманы открыли стрельбу. Нас было двенадцать. Только мне удалось спастись, остальные были убиты.
В мае 1943 года Зайделя снова задержали и в числе сотен других узников погрузили в эшелон для отправки в концлагерь. Перед отправкой всех раздели донага и одежду сложили в одну кучу. Было ясно, что она узникам больше не потребуется.
— Во время погрузки на станции, — показал далее Зайдель, — я видел вахманов Белякова и Матвиенко; они срывали с заключенных одежду, избивали их прикладами, загоняли в вагоны. Когда я пытался пронести с собой брюки, вахман наставил мне в грудь дуло автомата. В этот момент кто-то закричал, рука вахмана дрогнула, и выстрел угодил в моего соседа.
В дороге узники погибали от удушья и жажды. Лезвием ножа, который Зайделю удалось незаметно провести в руке, он проделал в стене вагона отверстие, вылез через него на буфера и на ходу прыгнул под откос. Вахманы сразу же открыли огонь, но промахнулись. Трое суток бродил он, голый, по окрестным лесам, пока ему удалось встретить женщину, которая дала ему одежду. Однако злоключения Зайделя на этом не кончились. Его снова задержали и бросили в лагерь. Во время массового расстрела, когда все узники были уничтожены, ему удалось спрятаться в канализационном люке. Несколько суток он просидел под землей, а затем до прихода советских войск скрывался у знакомых,
Такова горькая судьба человека, выступавшего в суде военного трибунала в качестве свидетеля тяжких преступлений, совершенных подсудимыми. Они, как и другие предатели, действовали под руководством гитлеровских офицеров, осуществлявших планомерное истребление населения оккупированных стран.
Вот что рассказала суду Станислава Гоголовска, польская журналистка, в прошлом тоже узница Яновского лагеря.
— Первый комендант лагеря Фриц Гебауэр тяжелой нагайкой сбивал попавшегося ему на глаза узника на землю, становился ему ногой на горло и душил. Таким образом погибли многие заключенные. По его приказанию был брошен в котел с кипящей водой узник Бруно Бранштеттер. Гебауэр находил наслаждение в том, что топил в бочке с водой детей. Сменивший Гебауэра эсэсовец Густав Вильхауз ничем не отличался от своего предшественника. Я видела, как он и его жена Отиллия для забавы убивали заключенных в присутствии своей малолетней дочери. Та хлопала в ладоши, восторженно кричала: «Папа, еще, еще!» В день, когда Гитлеру исполнилось пятьдесят четыре года, Вильхауз отобрал пятьдесят четыре узника и лично расстрелял их. Так герр комендант отпраздновал день рождения своего фюрера. Третий, и последний, комендант лагеря Варцок стал известен таким нововведением, как подвешивание узников вниз головой. Помощник коменданта Рокито цинично похвалялся, что он до завтрака каждый день убивает десять человек заключенных, иначе, дескать, у него нет аппетита.
Подсудимый Матвиенко, дополняя показания Гоголовской, показывает, что комендант Вильхауз и его жена, кроме того, не раз стреляли в узников с балкона своего дома.
Действия таких извергов, как Вильхауз, не только не пресекались, но и находили у высших фашистских начальников одобрение. Из материалов дела известно, что Вильхауз получил повышение за отличную службу фюреру и был назначен начальником всех фашистских концлагерей на юге оккупированной Польши.
С каждым днем процесса выясняются все новые доказательства вины обвиняемых.
— В сорок третьем году я содержался в Яновском лагере и был зачислен в рабочую команду, — показывает свидетель Леопольд Циммерман, гражданин Польши. — Мы закапывали трупы убитых в «долине смерти» после массовых расстрелов. Эти вахманы, — свидетель показывает на Белякова, Никифорова, Матвиенко, — много раз расстреливали людей. Они мелкими группами подводили к яме обреченных, заставляли раздеваться и затем убивали из огнестрельного оружия. Так на моих глазах были убиты мои малолетние дети, жена, другие родственники. Прошло столько лет, а я не могу спокойно спать. По ночам мне чудятся крики погибших в Яновском лагере.
Подсудимые Матвиенко, Беляков, Никифоров, свидетели Гоголовска, Зайдель и другие подтверждают, что расстрелы в концлагере производились под звуки оркестра.
— При расстрелах эсэсовцы всегда торопили нас, — признается Матвиенко, — требовали, чтобы мы действовали быстрее. Исполняя эти указания, мы не обращали внимания на плач женщин и детей, их просьбы о пощаде. Во время акций, то есть расстрелов, всегда играла музыка. Оркестр состоял из заключенных.
Сохранилась фотография лагерного оркестра, она приобщена к материалам уголовного дела. В числе оркестрантов — профессор Львовской государственной консерватории Штрикс, дирижер оперы Мунд и другие известные на Украине музыканты. Всего их было сорок человек, смертников-оркестрантов.
История этой фотографии так же трагична, как и история многих других документов, имеющихся в деле. Вот что рассказывает об этом свидетель Анна Пойцер, ныне проживающая во Львовской области:
— Во время оккупации города мне пришлось работать в Яновском лагере посудомойкой на солдатской кухне. Немецкие офицеры и вахманы каждый день убивали заключенных во дворе лагеря. Однажды на кухню зашел эсэсовец и сказал, чтобы я помыла нож, лезвие которого было в крови. Я испугалась и оттолкнула его руку. Тогда он схватил меня и лезвием ножа стал водить по моему горлу. Я вынуждена была вымыть нож.
Оркестр из заключенных Яновского лагеря играет «танго смерти» во время расстрела гитлеровцами советских граждан
В канцелярии лагеря, рассказывает Пойцер, работал заключенный Штрайсберг, с которым она была знакома еще до оккупации. Как-то он сказал, что вряд ли кто из узников останется в живых и что надо было бы сфотографировать и сохранить до прихода наших снимки, показывающие злодеяния гитлеровцев. Как и все заключенные, Штрайсберг верил, что расплата близка. Пойцер удалось принести из города и передать ему фотоаппарат и пленку. Штрайсберг сделал несколько снимков эсэсовцев и узников. Так появилась и фотография оркестра обреченных. Пойцер вынесла ее из лагеря и оставила на хранение у знакомых в городе.
Штрайсберг старался фотографировать так, чтобы не видели посторонние, особенно эсэсовцы и вахманы. Но гитлеровцам все же стало известно об этом. Они повесили Штрайсберга, а потом, потешаясь, бросали в его тело ножами, упражняясь в меткости. После освобождения Львова Советской Армией Пойцер передала фотографию в Комиссию по расследованию фашистских злодеяний.
Из показаний свидетелей Анны Пойцер, Станиславы Гоголовской, Леопольда Циммермана, обвиняемых Матвиенко и Белякова, из имеющихся в деле и проверенных судом военного трибунала официальных документов и заключений Государственной комиссии по расследованию злодеяний гитлеровских оккупантов вырисовывается история создания и гибели лагерного оркестра.
Однажды ночью в дверь квартиры профессора Штрикса настойчиво постучали.
— Здесь живет профессор?
— Что угодно? — опросил хозяин квартиры, приоткрыв дверь. На лестничной клетке стояли два дюжих эсэсовца, а за их спинами вооруженные вахманы.
— Открывайте смелее, профессор, не стесняйтесь. — Эсэсовец поиграл шнурком, прикрепленным к рукоятке пистолета. — Нам угодно, чтобы вы следовали за нами. С собой можете ничего не брать, скоро вернетесь.
Так профессор музыки попал в лагерь смерти, чтобы никогда из него не выйти. В ту же ночь во Львове было арестовано свыше 60 других известных ученых, преподавателей институтов, работников искусств. Некоторые из них при аресте покончили с собой, отравившись заранее приготовленным ядом (свидетельство документов Государственной комиссии).
Наутро профессора привели к коменданту лагеря Вильхаузу. Там же находился его помощник Рихард Рокито, который до войны подвизался в качестве музыканта в ночных кабаре и ресторанчиках Польши. Этому «любителю» музыки, по утрам натощак убивавшему по десятку узников, и принадлежала «идея» создания оркестра.
Комендант, не удостоив профессора взглядом, распорядился, чтобы он руководил лагерным оркестром.
— Что касается музыки, — Вильхауз перевел взгляд своих серых, бесцветных глаз в угол комнаты, — то я заказал ее другому профессору, композитору, который тоже содержится здесь, в лагере
Когда через несколько дней принесли ноты, профессор Штрикс, просмотрев их, похолодел. Это была траурная, грустная мелодия, более всего похожая на похоронный марш. Такой же, как и он, обреченный на гибель музыкант вложил в нее нестерпимую боль утраты, тоску по свободе.
Состоялось первое исполнение оркестром скорбной мелодии. «Танго смерти» назвали ее узники.
— Правильно, «танго смерти», — злобно усмехались эсэсовцы и вахманы.
И расстрелы стали производиться под траурные звуки оркестра. Изо дня в день, из месяца в месяц в течение двух лет подряд.
Нет возможности описывать подробности массовых убийств. Для этого потребовалось бы написать целую книгу. Сошлемся только на то, что за два года в лагере было загублено более 200 тысяч человеческих жизней.
В тяжелую, тоскливую мелодию, которую исполнял оркестр, врывались резкие пулеметные очереди: «Та-та-та... та-та-та...»
Падали люди — появлялась новая партия. Снова «танго смерти», снова «та-та-та»...
— Помню, что немецкие офицеры и вахманы, в том числе я и Беляков, расстреляли около шестидесяти заключенных французов и большую группу итальянских военнослужащих. Тогда оркестр тоже исполнял «танго смерти».
Это показания Матвиенко. Свидетель Циммерман, однако, уточняет, что итальянцев было около двух тысяч. В приобщенных к делу материалах расследования Государственной комиссией преступлений фашистов в Яновском лагере указаны и фамилии некоторых военнослужащих итальянской армии, отказавшихся служить фашистским режимам Муссолини и Гитлера и за это казненных эсэсовцами. Среди них было пять генералов, более 50 офицеров, в том числе генерал-майоры Менджанини Эрико, Форнароли Альфред, полковник Стефанини Карло.
В ноябре 1943 года Яновский лагерь был ликвидирован. В течение трех дней подвергались уничтожению оставшиеся в живых узники — около 15 тысяч человек. Советские войска успешно наступали. Они форсировали Днепр, овладели Киевом и продолжали продвигаться вперед. Гитлеровцы поспешно заметали следы своих преступлений.
В последний день ликвидации лагеря были казнены и музыканты из оркестра Штрикса.
— На этот раз вахманы — я, Матвиенко и другие — стояли в оцеплении, а эсэсовцы убивали музыкантов выстрелами из пистолетов, — рассказывает подсудимый Беляков.
Был дождливый осенний день. Низко над горизонтом ползли свинцовые тучи. С деревьев падали мокрые, пожелтевшие листья. Профессор Штрикс, осунувшийся, худой, в рваном костюме, смотрел поверх колючей проволоки на крыши домов родного Львова. О чем думал профессор в этот час? Может быть, вспомнил последний концерт в оперном театре?
...Это было 1 мая, накануне войны. В ярко освещенном зрительном зале царило радостное оживление. Он, профессор Штрикс, празднично одетый, торжественный, прошел к дирижерскому пульту. Грянула музыка — Пятая симфония Бетховена. За ней симфония Чайковского — тоже Пятая. Все это — прошлое, а действительность — «танго смерти» да человеческое горе вокруг.
Профессор видел, что не сила, а слабость, страх перед скорым крахом и возмездием народов заставляют фашистов торопиться, заметать следы злодеяний. Он чувствовал, что Советская Армия наступает и час расплаты приближается. Это придавало ему силы, твердость духа, он стремился так же настраивать своих товарищей.
О том, как расстреливали музыкантов лагерного оркестра, с документальной точностью рассказывает свидетель Анна Пойцер — единственный оставшийся в живых очевидец этого преступления фашистов.
— Я видела, — показывает она, — как все сорок музыкантов стояли в замкнутом круге на лагерном дворе. С внешней стороны этот круг тесным кольцом опоясали вахманы, вооруженные карабинами и автоматами. «Мюзик!» — истошно скомандовал комендант. Оркестранты подняли инструменты, и «танго смерти» разнеслось над бараками. По приказанию коменданта на середину круга по одному выходили музыканты, раздевались, и эсэсовцы их расстреливали. Но в глазах обреченных гитлеровцы видели не страх, а ненависть и презрение к убийцам.
По мере того как под пулями фашистов падало все больше и больше музыкантов, мелодия затихала, глохла, но оставшиеся в живых старались играть громче, чтобы в этот последний миг нацисты не подумали, будто им удалось сломить дух обреченных. Представляю, насколько тяжело было профессору видеть, как погибают его друзья, рядом с которыми он прожил не один десяток лет. Но Штрикс внешне ничем не показал этого. Когда подошел его черед, профессор выпрямился, решительно шагнул в середину круга, опустил скрипку, поднял над головой смычок и на немецком языке запел польскую песню: «Вам завтра будет хуже, чем нам сегодня».
Вскоре под ударами Советской Армии немецкие войска отступили, Львов был освобожден, а преступления оккупантов раскрыты. Вот лишь небольшой отрывок из заключения судебно-медицинской экспертизы, проведенной в сентябре 1944 года видными советскими медиками по предложению Чрезвычайной Государственной комиссии по расследованию фашистских злодеяний.
«В Яновском лагере производились массовые убийства, в том числе мирного гражданского населения. Уничтожению подвергались лица преимущественно молодого возраста (20–40 лет) (73–75%), главным образом мужчины (83%), но этой же участи подвергались дети, подростки, лица пожилого возраста (свыше 50 лет). Убийства производились в основном типичным нацистским приемом — выстрелом в затылок, но палачи, видимо, не затрудняли себя выбором той или иной части тела и стреляли в лоб, шею, ухо, грудь, спину. Приемы убийств носили серийный характер. Учитывая общую площадь закапывания трупов и рассеивания пепла, следует считать, что количество сожженных трупов должно превышать 200 тысяч».
Показаниями свидетелей и самих обвиняемых в суде установлено, что есть среди этих жертв и погибшие от рук изменников Матвиенко, Белякова, Никифорова.
Подсудимый Зайцев, сидящий на скамье подсудимых рядом с этими тремя обвиняемыми, вместе с ними обучался в школе карателей в Травниках, вместе с ними стрелял там на полигоне по живым мишеням — доставлявшимся из концлагерей узникам. В дальнейшем он прислуживал гитлеровцам в лагере смерти Собибор в Польше.
Обвиняемый Зайцев, приземистый, полысевший, с тяжелой, несколько выступающей вперед нижней челюстью, бесстрастным голосом рассказывает о своем участии в массовом истреблении людей в газовых камерах:
— Когда приходил эшелон с обреченными, я, а также другие вахманы гнали их в газовые камеры. Среди заключенных было много женщин и детей, старых людей. После газирования мы щипцами вырывали у мертвых золотые зубы и коронки, отрывали пальцы, на которых были кольца. После этого отвозили трупы на специальных тележках в ров. При разгрузке из вагонов стариков и больных отводили в сторону под предлогом оказания врачебной помощи и там расстреливали. Так я убил двадцать три человека. Я принимал участие в газировании людей через день в течение всего года. Гитлеровцами и вахманами при моем личном участии в лагере Собибор было таким способом убито не менее пятидесяти тысяч граждан Советского Союза, Польши, Франции, Бельгии, Голландии, а также других стран.
Один из пяти оставшихся в живых советских граждан — бывших узников лагеря Собибор Алексей Вайцен рассказывает суду о том, как в начале 1943 года в концлагерь приезжал рейхсфюрер войск СС Гиммлер.
Это была сугубо деловая поездка. Дело в том, что практика массовых расстрелов узников не казалась более шефу эсэсовцев приемлемой. Уничтожение таким способом, несмотря на все меры предосторожности, получало широкую огласку. А это, учитывая, что немецкие войска отступали, было крайне нежелательно. Поэтому Гиммлер хотел лично ознакомиться с эффективностью действия новых стационарных газовых камер, которые в то время усиленно внедрялись в концлагерях. Рейхсфюрер находил, что такой способ более удобен, экономичен и даже более гуманен.
К приезду Гиммлера в лагерь доставили 300 девушек. Они несколько дней содержались в бараке. Когда приехал Гиммлер, узниц загнали в газовую камеру. Рейхсфюрер через стеклянный глазок наблюдал, как от действия угарного газа узницы умирали. Через 15–20 минут все было кончено. Гиммлер остался доволен. Он тут же от имени фюрера наградил коменданта лагеря Собибор Густава Вагнера медалью. Эсэсовцы говорили, что это была «медаль миллионера» господина Вагнера — за первый миллион уничтоженных жертв.
— Это был жестокий человек, — рассказывает Вайцен, — если только его можно назвать человеком. Он похвалялся, что его собака ест только человеческое мясо. Впрочем, Вагнер не был одинок. В лагере Собибор был еще один такой же, как он, «собачий фюрер» по фамилии Пойман. Он содержал целую свору свирепых псов, которые разрывали заключенных. Однажды, когда один узник заболел, Пойман натравил на него собак, которые его моментально растерзали. «В лагере нет больных, есть только живые и мертвые», — сказал эсэсовец.
Подсудимый Зайцев ревностно служил гитлеровцам. Он не только загонял заключенных в душегубки, но и был помощником «собачьего фюрера», кормил его псов человеческим мясом и ухаживал за ними.
Свидетель Вайцен рассказывает о восстании смертников лагеря Собибор, о конце «собачьего фюрера» и побеге заключенных из лагеря.
Узники рабочей команды, в которую входил и Вайцен, понимали, что последняя партия для душегубок будет составлена из них. Подпольный комитет, который возглавлялся советским гражданином Александром Печерским, усиленно готовил восстание. Оно началось 14 октября 1943 года. Шел дождь, и узники надеялись, что в случае успешного побега розыск служебными собаками будет затруднен.
Заключенные были безоружны, а у охраны имелись гранаты, на вышках стояли пулеметы. Колючая проволока была под током высокого напряжения, а подходы к лагерю заминированы. Чтобы добыть оружие, в портновскую мастерскую, где работали арестанты, под видом примерки поочередно пригласили нескольких гитлеровцев. Первым пришел помощник коменданта Пойман — «собачий фюрер». Когда он стал примерять новый мундир, один из портных ударил его по голове гладильной доской. Потом в дело пошел и тяжелый портновский утюг. Так было покончено еще с несколькими эсэсовцами, после чего был подан условный сигнал к восстанию.
Сотни смертников, вооружившись камнями и палками, живой лавиной кинулись на колючую проволоку. Первые ряды своими телами замкнули ток высокого напряжения в ограждении. С вышек по беглецам ударили пулеметные очереди.
Примерно 40 из 500–600 узников рабочей команды удалось бежать, остальные погибли. В числе оставшихся в живых был и Александр Печерский. Убежавшие из лагеря ушли к партизанам, а с приходом Советской Армии влились в ее ряды.
— Во время восстания мы везде искали Зайцева — этого помощника «собачьего фюрера», но не могли найти, он где-то спрятался, — заканчивает свои показания Вайцен.
Так раскрывается на суде еще одна страница жизни, борьбы и подвига людей, оказавшихся в фашистской неволе, — советских, польских, голландских граждан, подданных других стран. Да, это был настоящий подвиг во имя свободы — один из многих в те памятные годы. И на фоне этого подвига предательство Зайцева, других подсудимых выглядит еще более отвратительным.
После восстания узников Гиммлер приказал стереть лагерь Собибор c лица земли. Все оставшиеся в живых заключенные были убиты.
Судебное заседание подходило к концу. Допрошены обвиняемые, десятки свидетелей, рассмотрены многие другие документы.
Все подсудимые признали, что участвовали в массовом уничтожении людей, но, рассчитывая на снисхождение, ссылались на то, что находились в полной зависимости от эсэсовцев и выполняли их приказы.
— Да, я и Тихоновский были палачами в фашистском лагере Белжец на территории Польши, — признает подсудимый Поденок. — При моем и его личном участии в лагере были уничтожены тысячи человек. Спасая свою шкуру, я стал предателем, орудием в руках гитлеровцев, но прошу учесть, что у меня не было иного выхода. Комендант лагеря Вирт убивал не только заключенных, но и неисполнительных вахманов. Тех и других он насмерть забивал плетью или расстреливал.
Не эти ли мотивы в свое время выдвигали на Нюрнбергском процессе главные военные преступники, ссылаясь на волю фюрера!
Однако подобные доводы подсудимых Поденка, Матвиенко и других были опровергнуты. Суд допросил свидетелей Ивана Волошина, Петра Бровцева, Михаила Коржикова, Николая Леонтьева, таких же, как Поденок, вахманов немецких концлагерей. Но, поняв в свое время, в какой бездне предательства они оказались, и желая хоть частично искупить свою вину, они бежали из лагеря Белжец, захватив с собой винтовки, автоматы, гранаты и два пулемета. Бывшие вахманы влились в партизанские отряды и оружие, выданное им фашистами, повернули против гитлеровцев. Многие бывшие вахманы в боях отличились и были награждены орденами и медалями. Некоторые получили ранения, руководитель побега вахманов Иван Хабаров погиб в боях с оккупантами!
— Поденок труслив, — сказал на суде свидетель Волошин. — Я предлагал ему бежать с нами, но он отказался. Мы боялись предательства с его стороны и потому побег совершили раньше, чем намечалось.
Судебное следствие окончено. Выступают общественные обвинители А. П. Шаров и С. Е. Кравцов, в прошлом узники фашистских концлагерей. Они имеют право обвинять от имени нашей общественности. На теле Шарова оккупанты раскаленным железом выжгли клеймо узника № 10523. Он неоднократно бежал из лагеря, его ловили и истязали. Но все-таки Шарову удалось вырваться из-за колючей проволоки и добраться до своих. Кравцов в прошлом военный летчик. В неравном воздушном бою его самолет был подбит, и он оказался в плену, но тоже совершил побег из концлагеря.
— Мы требуем самого сурового наказания подсудимых.
Эти слова общественного обвинителя встречаются аплодисментами зала.
Военный трибунал выносит приговор.
Подсудимые Н. Матвиенко, В. Беляков, И. Никифоров, И. Зайцев, В. Поденок, Ф. Тихоновский за измену Родине и участие в годы войны в массовом уничтожении узников концлагерей приговариваются к смертной казни — расстрелу.
Военная коллегия Верховного Суда СССР оставила приговор без изменения, а Президиум Верховного Совета СССР прошения осужденных о помиловании отклонил. Приговор был приведен в исполнение.
