Глава 6

В медпункте Колин бывал уже столько раз, что и не сосчитать, но редко случалось так, чтобы это он сидел у койки, на которой кто-то другой несет всякий бред под действием обезболивающих.

– Как демон. Или привидение. Или… у него лицо плавилось, – бормочет Джо.

– Да все уже в порядке, – успокаивает крестного Колин. Джо всю ночь трепался о демонах. – Это все морфий.

Открывается дверь, и входит Мэгги со свежими бинтами и стаканом воды. Ей немногим больше двадцати, но в глазах, полных заботы, в усталых морщинках на лбу читается мудрость гораздо более зрелой женщины.

– Как он? – спрашивает она у Колина.

– Все несет какую-то фигню насчет демона с расплавленным лицом.

Сжав губы, Мэгги мычит что-то неопределенное и откидывает с Джо простыню, проверить состояние повязки.

– Его надо бы в больницу отвезти, так надежнее будет.

– Да в порядке я, – ворчит внезапно очнувшийся Джо. – Вот еще, два часа езды ради того, с чем ты сама справишься получше.

– Я могу тебя зашить, но рана глубокая. Шрам будет, и немаленький.

– Я остаюсь. Перед кем мне тут щеголять безупречной кожей.

– Шрамы украшают мужчин, – говорит Колин, стараясь его отвлечь.

Джо стонет, когда Мэгги снимает с раны пропитанную кровью повязку. Колин, внутренне сжимаясь, отводит взгляд. Порез глубокий, но чистый, и Колин уверен, что в ране мелькнула кость. Мэгги прогоняет его на другой конец комнаты, пока она накладывает швы. У него все внутри переворачивается, когда он видит Джо таким: старым и уязвимым.

– Иди отсюда, парень, – говорит Мэгги, кивая на дверь. – Ты зеленый совсем.

– Я… никогда его таким не видел.

– Угу. А как ты думаешь, что чувствовал он, наблюдая тебя в гораздо худшем виде, не знаю даже сколько раз?

Колин знает, что она права. Ему вспоминается, как он, бывало, лежал здесь или в больнице после очередного падения: сломана пара ребер плюс огромная дыра в скальпе. Он тогда еще гадал, сумеет ли выжить. Все казалось так просто: либо умрет, либо нет. Ему и в голову не приходило, что могут чувствовать другие при мысли о том, что могут его потерять.

– Иди давай. Поспишь хоть. Я тут пригляжу, – говорит Мэгги.

Колин смотрит на человека в койке.

– Ты как, Джо?

Джо кряхтит, пока Мэгги обрезает нить.

– Завтра на работу пойду, – говорит он.

– Черта с два, – смеется медсестра.

Колин резко просыпается, когда Джей возвращается в их с Колином общую комнату. Скользнув по стене, тусклый свет из коридора исчезает опять.

– Надеюсь, ты один, – бормочет Колин в подушку. Это был безумный день, и последнее, чего ему хочется – иметь дело с одной из девушек Джея, потихоньку проникшей к ним в комнату Если их поймают, выговор получат все трое.

– Я один. Чувак, как же я устал.

Колин слышит, как шуршит одежда, как, споткнувшись, ругается Джей, и приглушенный стук об пол – ключи, потом кроссовки. Жалобный стон матраса, когда Джей с размаху падает на кровать. Промычав что-то, он переворачивается на живот.

Дыхание Джея выравнивается, и Колин приоткрывает один глаз, пытаясь разглядеть часы рядом с кроватью. Четыре утра, с одной стороны, слишком рано, с другой – слишком поздно; где был Джей, не угадаешь.

– Ты где пропадал? – спрашивает он. Джей не отвечает, и он задает вопрос опять, погромче, потянувшись при этом здоровой рукой за пустой бутылкой из-под воды, которую швыряет в направлении Джея.

Джей вздрагивает, поднимает голову, потом снова роняет ее на подушку.

– Слушай, чувак, я сплю.

– Шелби? – спрашивает Колин.

– Не. С ней вечно сплошные драмы. Не говоря уж о том, что она психованная.

Колин закатывает глаза, а также фыркает, чтобы его неодобрение уж точно дошло до Джея, пусть он его и не видит.

Все девушки, с которыми встречается Джей – психованные.

– Как там Джо?

– Серьезный порез на ноге, – отвечает Колин, потирая лицо. – Но в остальном, когда я уходил, вроде все было нормально.

– Ему ж поди семь тысяч лет, – удивляется Джо. – Но все нипочем. Даже когда все это гребаное крыльцо под ним обвалилось.

– Ему семьдесят два, – ворчит Колин. – И ему просто повезло. Пару сантиметров левее, и он бы истек кровью до смерти.

На это Джей отвечает соответствующим случаю молчанием. Иногда, при удачном положении планет, даже до него доходит, что остроумные комментарии могут быть и не к месту.

– О, – произносит он с большим энтузиазмом. – Я тут твою девушку видел.

– Что?

– Люси. Видел ее по пути сюда. Она сидела пред Этан-холлом. Я ее спросил, не нужно ли ей чем помочь, но она сказала «нет».

– Для начала, она – не моя девушка…

Джей стонет в подушку.

– Поверь мне, – отвечает Колин и, открыв глаза, пялится в потолок: ему теперь не до сна. Над ним в темноте – россыпь звезд из светящейся в темноте пластмассы и модель Солнечной системы. Папа сделал для него эту модель незадолго до смерти, и она переезжала вместе с Колином в каждую новую комнату, где ему доводилось жить. Он вздыхает, опять трет руками лицо и думает, кто же эта странная девушка, и какого черта она делает снаружи, одна, в четыре часа утра. – Она сказала мне оставить ее в покое.

– Господи, – стонет Джей. – Да ты вообще хоть что-нибудь в женщинах понимаешь? Они все говорят подобную хрень. Да они и не могут иначе. Это, типа, прошито у них в мозгу или вроде того. Они так говорят, чтобы не грызть себя потом за то, что им хочется, чтобы мы на них накинулись. Я думал, это всем известно.

– Подобного рода рассуждения приведут к тому, что твоим будущим «сокамерником» будет твой же «малыш», – фыркает Колин.

– Если я не прав, тогда почему мне довелось перепихнуться, а ты лежал тут один в обществе собственной руки и кучи грязного белья?

– Я думаю, ко мне лично это имеет меньше отношения, чем к полной неспособности учениц данной школы делать правильный выбор.

– Ага, ну да, – тянет Джей, который уже почти спит. Он замолкает, и вскоре его дыхание становится ровным. Но у Колина внутри бушует торнадо. Он не в силах прекратить думать о Люси и о том, почему она сидит одна на улице в такую холодную ночь.

В тот первый день она сказала, что она пришла за ним, и хотя он так и не понял, что это значит… Может, какая-то его часть все же в курсе. Совершенно очевидно, что Колин видит ее совершенно по-другому, чем Джей, и трудно притворяться, что это ничего не значит. Если честно, он изо всех сил старается подавить в себе пещерные инстинкты, которые просыпаются в нем всякий раз, как он думает, что она – каким-то образом – его. Но ведь это она сама все начала, она посадила эту идею к нему в голову, как маленькое темное зернышко.

И теперь он не может заснуть. Просто здорово. Действуя потише, чтобы не разбудить Джея, он подхватывает две толстовки и выскальзывает из комнаты.

Он находит Люси именно там, где сказал Джей: она сидит на скамье перед Этан-холлом спиной к Колину, лицом к пруду. В тусклом лунном свете вода кажется странно притягательной – темное, неподвижное зеркало, в которое смотрятся луна и звезды. У берегов курится туман, будто пальцы, заманивающие жертв в ледяную черноту.

Он делает глубокий вдох и приближается к ней.

– Привет, – говорит она, не поворачивая головы.

– Привет…

Наконец она искоса, краешком глаза, бросает на него взгляд.

– Что ты здесь делаешь? – спрашивает она.

– Заснуть не мог. А ты? – Как он и ожидал, ответа нет; он кладет толстовку на скамейку рядом с ней.

– Джей сказал, он видел тебя здесь. Я подумал, ты, наверное, замерзла. – Она до сих пор носит один только синий «Оксфорд»; просто быть не может, чтобы ей не было холодно в одной рубашке.

– Ты поэтому сюда пришел?

– Может быть. – Он растирает руки, дышит на них и косится на нее.

– Как там мистер Веласкес?

Колину хочется петь от радости, что она с ним разговаривает.

– С ним все будет в порядке. Когда я уходил, он уже вел себя, как обычно – заявил, что мог бы работать в кровати, если бы Мэгги ему позволила. Уверен, скоро в медпункт явится Дот и каждые двадцать минут будет запихивать в него еду.

Несколько мгновений Люси молча глядит на озеро, и Колин думает, уж не вернулись ли они к игре в молчанку, но тут она произносит:

– Дот – твоя начальница, верно? У вас с ней, похоже, неплохие отношения.

– Да, начальница. – Он улыбается ее неуверенной попытке поддержать разговор. – Но она всегда была мне кем-то вроде бабушки.

– Значит, твоя вроде-как-бабушка заправляет кухней, а твой крестный отец – директор школы?

– Кррррестный отец, – говорит Колин, подражая Марлону Брандо, но Люси только одаривает его одной из своих снисходительных улыбок с ямочками. – Родители у меня умерли, когда я был совсем маленьким. Они оба были учителями и дружили с Дот и Джо, который тогда работал тут учителем истории. Дот взяла меня на работу на кухне, когда мне было четырнадцать, но она подкармливала меня с пяти лет. Я стараюсь помогать ей, как и когда могу – ну, там, в по вечерам, когда выпечку надо делать, и все такое.

– Жалко твоих родителей.

Он кивает. В животе у него все сжимается; он надеется, что с этой темой покончено. Ему не хочется вспоминать о том, как у матери случился нервный срыв, не хочется вспоминать об аварии, не хочется вспоминать ни о чем. Да почти всем здесь известна его история, и он рад, что ему ни разу не приходилось ее пересказывать.

– И ты живешь здесь с пяти лет?

– Мы переехали из Нью-Гемпшира, когда родители получили здесь работу. Они умерли, когда мне было шесть, и я жил у Джо до девятого класса, пока не переехал в общежитие. – Он наклоняется, чтобы лучше видеть ее лицо. – А ты? Твоя семья в городе живет? Я думал, что ты в школу из дома каждый день приезжаешь, но… – он замолкает, и тишина звенит в ответ.

– Колин… – произносит она наконец.

Странные вещи творятся с ним, когда он слышит, как она выговаривает его имя. Например, он начинает думать о том, что нужно сделать, чтобы она повторяла его вновь и вновь, громче.

Она смотрит на него.

– Насчет того, что я сказала вчера…

– Это ты о том, что попросила меня держаться от тебя подальше, и вот я выследил тебя среди ночи?

– Нет, не это, – вздыхает она, задирает голову, чтобы посмотреть в небо. – Я рада, что ты здесь.

Н-да, полная противоположность тому, что он ожидал.

Легче китайский понять, чем эту девушку.

– И?..

Люси с таким вниманием разглядывает звезды, что Колин начинает сомневаться, уж не собирается ли она их все пересчитать. Или, может, она видит там что-то, что недоступно ему?

– Не надо мне было говорить это вчера. Мне хочется, чтобы ты был рядом. Просто я не думаю, что тебе должно хотеться быть рядом со мной. – Она делает глубокий вдох, словно готовясь к ответственному признанию. – Вот теперь ты точно решишь, что я сумасшедшая.

Он смеется.

– Есть немного.

– Думаю, то, что я собираюсь сказать, и есть полное безумие.

Он глядит на нее, фокусируясь на том, как она слегка задевает зубами за нижнюю губу, когда разговаривает. Он уже знает, что в ней есть что-то странное. И уж точно странно то, что происходит между ними. И только сейчас, в этот самый момент Колин осознает, насколько тщательно он избегал думать обо всех этих странностях. После срыва матери, ставшего причиной смерти обоих его родителей, он приучился тщательно охранять собственный рассудок, никогда чересчур не углубляться в мысли о своем мрачном прошлом или – со временем – обо всем, что могло его обеспокоить. Рассказы о странностях школы Св. Осанны Колин всегда считал легендами, способом приструнить новичков и заманить летом хоть сколько-то туристов в городок по соседству. Но в ночных посиделках со странной незнакомкой на берегу туманного пруда есть нечто, что парадоксальным образом прочищает мозг.

И все же он борется всем своим существом, не желая признать очевидное. Колин буквально чувствует, как его мысли разбегаются, отталкиваясь от реальности, вроде как ему должно быть наплевать на все эти странности. Но в этот раз он сопротивляется, вслушиваясь в то, что говорит ему рациональная часть мозга. Он всегда знал, что Люси – необычная девушка. Ее волосы для него – светлые, а не темные. Ей, кажется, никогда не бывает холодно; она, похоже, никогда не ест. Она такая… другая. И когда он встречается с ней взглядом, цвет ее глаз – текучий, грозовой, тревожный серый, лед и металл, отчаяние и надежда – совершенно не похож ни на что, когда-либо посещавшее его воображение. И на мгновение он задумывается, реальна ли Люси вообще.