Старик

Отец Фрэнки, Франклин, мечтал о сыне, чтобы назвать его в свою честь. Тем не менее он понимал, что, поскольку Рут исполнилось уже сорок два, когда родилась Фрэнки, сына ему не дождаться. Тогда он решил, что назовет дочь самым похожим именем, какое сможет придумать. В итоге они назвали ее Фрэнсис, а потом имя сократили до Фрэнки.

Фрэнк-старший стал Фрэнком-старшим, что его вполне устраивало.

Когда Фрэнки было пять, родители развелись. Рут считала, что Фрэнк-старший недостаточно высоко оценивает ее умственные способности и личные достижения. Фрэнка-старшего (васпа-атеиста) раздражало, что Рут, иудейка, неукоснительно соблюдает все предписания и традиции своей религии. Кроме того, он считал, что необходимость поддерживать отношения с двумя маленькими девочками и эксцентричной женой мешала ему достичь совершенства в гольфе и медицинской карьере (не настолько блестящей, как ему бы хотелось). После развода Рут забрала детей и переехала к семье в Нью-Джерси, а Фрэнк-старший остался в Бостоне, ежемесячно навещая дочерей и оплачивая счета из частной школы.

Старший Бэнкс специализировался на болезнях легких. Но на самом деле его куда больше занимало общение с товарищами по Лиге плюща, чем недуги пациентов. Он учился в Алабастер (в то время, когда школа была еще полностью мужской), а потом в Гарварде – так же, как и его отец в свое время закончил Алабастер и Гарвард.

«Стариком» обычно называют бывшего однокашника, но, по мнению, сложившемуся у Фрэнки задолго до того, как она так резко поумнела, ее отец так и не стал бывшим. Годы, проведенные в школе, все еще играли слишком большую роль в его жизни, в том, как он сам себя воспринимал. Те, с кем он учился, оставались его ближайшими друзьями. Он играл с ними в гольф, приглашал выпить, отдыхал в их загородных домах. Он рекомендовал их на должности, а они отправляли к нему пациентов и приглашали в попечительские советы. Эти люди сводили его с другими людьми.

Через десять лет после развода его медицинская практика стала приносить намного больше дохода.

По дороге в Алабастер Фрэнки с матерью заехали в Бостон за Фрэнком-старшим. Он не принимал особого участия в жизни дочери, но отказаться от возможности прогуляться по кампусу и вспомнить славные деньки не мог. Всю дорогу до школы они с Рут сохраняли напряженное и неискреннее перемирие.

Сидя за рулем, Фрэнк-старший рассказывал о том, как катался на коньках на пруду и ходил на футбольные матчи.

– Это лучшие годы твоей жизни, – вещал он. – Сейчас ты заводишь друзей, которые останутся с тобой до конца жизни. Эти люди устроят тебя на работу, а ты устроишь на работу их. Эти связи дадут тебе возможности, Заинька. Возможности.

Рут вздохнула:

– Нет, правда, Фрэнк. Мир стал намного демократичнее.

– Если мир меняется, – фыркнул он, – то почему же я плачу за Алабастер?

– Чтобы дать ей образование?

– Я плачу не за образование. Его можно получить куда дешевле, чем за десять тысяч в год. Я плачу за связи.

Мать Фрэнки пожала плечами.

– Я просто хотела сказать, чтобы ты на нее не давил. Пусть Зайка сама разберется.

– Эй, мам, – раздался голос Фрэнки с заднего сиденья. – Я тоже умею говорить.

Фрэнк-старший сделал глоток кофе из термоса:

– Я пытаюсь быть реалистом, Рут. Так устроен мир. Ты находишь себе компанию, ты входишь в нее, и это сильно упрощает жизнь. Теперь для тебя не проблема найти правильных людей для решения любой задачи.

– Это непотизм.

– Это не непотизм, а мироустройство. Люди берут на работу тех, кого знают, на учебу берут тех, кого знают – это естественно. Фрэнки сейчас завязывает прочные знакомства. И другие завязывают знакомства с ней.

– Пап, я учусь там уже год. Ты говоришь так, будто я в первый раз туда еду.

– На второй год для меня все по-настоящему и началось.

Фрэнки подумала: бедный Старший. У него нет своей жизни, только воспоминания. Как это жалко выглядит!

А потом она подумала: у меня в Алабастер нет друзей, которые нравились бы мне хотя бы вполовину так, как Старшему нравятся его школьные друзья. Может быть, жалко выгляжу именно я?

А потом подумала: вся эта его суета с компаниями и клубами – глупость.

А потом подумала – собственно, большую часть дороги до Алабастер она думала именно об этом – может быть, в этом году Мэттью Ливингстон меня заметит?